Текст книги "Лаборатория зла"
Автор книги: Анастасия Черкасова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Клавдия, Эльвира Борисовна, Лена – все они на самом деле ничего не соображали, и вся их благоразумность была лишь поверхностной – что было, к слову говоря, достаточно просто разоблачимым. Все ее соседи были ничтожны, поскольку совершенно не отдавали себе отчета в том, что происходит.
Что же остальные?
Эльвира Борисовна снова заплакала. Тут же ей начала вторить Катя – девушка, которая лежала на кровати номер 6, проводившая все время в слезах и бессмысленном бормотании.
– Я ничто, ничто, – зашептала она, – Абсолютно, – и заплакала вновь. Плач ее сливался по звучанию вместе с тихими завываниями Эльвиры Борисовны, что слипалось в Лериной голове и отдавалось в висках тупой болью.
Все они были беспомощны и безнадежны.
– Глаза навыкат! – заявила Мариночка, поймав Лерин взгляд и подтвердив ее теорию, – Споткнувшись через десять.
В нерешительности Лера замерла посреди комнаты. Кто-то робко тронул ее за плечо, и она обернулась.
– Ничего, ничего, – зашептала Алина, склонившись к ее лицу, – Все равно все умрем. Снизошла с неба Божья кара. Уверуй, уверуй и моли о спасении, об избавлении от боли. Все пустое. Ничего.
Тут отчаяние, начавшее было угасать, вновь встрепенулось в Лере, захлестнув ее изнутри дрожащей, электрически колючей волной, заставляющей грудь неметь, а сердце колотиться так отчаянно, что даже сквозь онемевшую грудную клетку было ощутимо его непокоримое рвение.
Просто, оглянувшись еще раз вокруг, Лера осознала совсем ясно, что все эти люди – все до одного, имели какую-то психическую патологию, расстройство. Все они не понимали даже главного, основного, все они имели весьма смутное представление о происходящем вокруг, путая вымышленный ими мир с реальным, отчего адаптация их имела выраженные нарушения и нуждалась в медикаментозной коррекции.
Эти бедные люди не были удачными или неудачными экспериментами, все они были одинаково несчастны – все бесчеловечные опыты, производимые здесь, калечили им мозг и доводили до безумия, до дефекта – и только. Они больше не были нормальными людьми, благодаря медикаментозному издевательству они все стали ущербными, калеками. Патология их, казалось, имела такой масштаб, что выглядело это необратимо – и в этом был настоящий ужас, застывший на поверхности Лериных глаз, проникающих к ней мозг, внося в него страшное понимание.
Все они были сумасшедшими. Все до одного.
Она испуганно заметалась по комнате.
Ее окружали сумасшедшие.
Внезапно Лера остановилась на середине комнаты, пронзенная вдруг еще одной мыслью.
Доктор Громов обманул ее. Ничего полезного в этих стенах не происходило. Просто все эти пленники были безумны и дизориентированы. Ни о каком прогрессе и речи быть не могло.
Чем же отличалась она от них всех? Доктор Громов мог запросто обмануть ее и в этом, пытаясь создать ей иллюзию, что он имеет к ней какое-то особое отношение. Для своих целей. В конце концов, было странным, что он вот уже по крайней мере несколько дней не навещал ее, как и не появлялся даже в ее мыслях, а ведь он так любил спорить и пресекать любое ее относительно неблагозвучное соображение в его адрес. За один лишь сегодняшний вечер она уже столько раз мысленно подвергла сомнению все его слова и репутацию, что доктор Громов, ввиду своих личностных особенностей, должен был прийти в ярость, моментально указав Лере на ее место.
Но доктор Громов молчал. В голове ее было тихо, мысли его даже вроде бы и не думали проникнуть в течение ее собственных мыслей, приобретших за последнее время такое приятное плавное течение, занявшее место скачкообразного бурлящего потока, который царил в ее голове прежде. Доктора Громова действительно не было поблизости, даже тени его нигде не было видно, и Лера никак более не ощущала ни его присутствия, ни тем более какого-либо на нее воздействия, что ее, к слову говоря, даже не беспокоило – скорее вызывало интерес. Каспер, впрочем, в последнее время тоже не попадался ей на глаза.
Итак, она ничем не отличалась от этих людей. А они были сумасшедшими. А что, если она тоже сумасшедшая?
Лера снова заметалась по комнате. Что они сделали с ней? Что-то однозначно происходило внутри нее – что-то ей непонятное. Она тоже была безумна! Что они сделали с ней, как окунули ее в безумие столь жесткое, что она даже не имела представления о том, где находятся его границы, и не понимала и того, верно ли течет ее ход мыслей или же он только ей кажется логичным, выглядя, однако, со стороны весьма абсурдно?
Она ничего не понимала, и от этого ее била холодная дрожь, колотя, сотрясая ее несчастную грудную клетку, пронизывая ее изнутри.
И снова – остановка. Снова – еще одна немыслимая догадка, пришедшая ей в голову совершенно неожиданно. А что, если это не они сделали ее такой? Что, если она просто напросто сошла с ума – сама по себе, без их помощи? Что, если они просто на самом деле пытаются ее лечить, а она не понимает?
Не может быть. Это было слишком немыслимо, чтобы быть правдой, слишком непостижимо. Как эта мысль вообще пришла ей в голову? Этого просто не могло быть.
Они же бежали за ней. Они ловили ее, привязывали к кровати и кололи. Они хотели сломить ее! Сломить ее волю и заставить утратить интеллект, превратить в послушное животное, покорное и смиренное, в коих превращались все находящиеся здесь, рано или поздно.
А что, если нет? Они боролись с ней, потому что она от них бежала. Она сама убегала, кричала и дралась. Что, если они и вправду хотят ей помочь, а она реагирует на них такой ненавистью и недоверием? Если подумать, то, в сущности, они не сделали ей ничего плохого. Они кормят ее, укладывают спать – кстати говоря, в постель, а не куда-нибудь на пол, в клетку, как подопытное животное. В какую-никакую, может быть, в достаточно жесткую и недостаточно вместительную – но все-таки в постель, в которой, кстати, регулярно меняли белье.
Сомнения все больше и больше стали одолевать Леру.
Они моют ее, помогают расчесывать волосы и дают какую-то приятную на вкус жидкость, когда ей не спится, после чего она тотчас же успокаивается и засыпает спокойно, чувствуя себя хорошо после ее приема. Они заботятся о ней.
Кстати говоря, если уж рассматривать тему самочувствия как такового, то все-таки стоило отметить, что оно и вправду стало лучше. Голова ее больше не кружилась, тошнота прошла, перед глазами не плыло. Внутри ее и в самом деле поселился какой-то неизведанный прежде покой и даже умиротворение, и ее не беспокоили более никакие соматические жалобы – черви не шевелились больше у нее в желудке – да и в порциях ужина их, между делом говоря, больше не было – макароны были макаронами, и ничем иным.
Несмотря на все сомнения, что-то подсказывало Лере, что все изменения, произошедшие с ней за последнее время, связаны не с отупением, процесса чего она не ощущала, а на самом деле с действительным улучшением самочувствия. И внутренние подсказки эти более не принадлежали никому – ни доктору Громову, ни кому бы то ни было еще – все мысли, приходящие сейчас ей в голову, принадлежали исключительно ей.
Тревога все более охватывала колкой массой ее нутро, но не доставляла, пожалуй, ей страдания как такового – смешанное с сомнениями, она была скорее проблеском здравого смысла, нежели болезненным переживанием. Все-таки она плохо понимала происходящее и выздоравливающий рассудок ее совершенно логично начал требовать разумных объяснений. Так бывает, когда пробуждаешься утром после долгого тягостного сна или после болезни, когда разум затуманен какое-то время высокой температурой – когда только-только начинаешь приходить в себя, и уже загоревшаяся искра рассудка начинает отчаянно стучать в попытках наверстать упущенное, утопленное в беспамятстве, и понять, что же происходило в период ее притухания.
– Лерка, что ты мечешься? – Надзирательница, как обычно, сидела в дверном проеме, лениво подперев рукой щеку и придремывая сидя, – Ты знаешь, сколько времени? Уже ночь! Иди в постель.
Лера уставилась на Надзирательницу неожиданно внимательным взглядом, увидев вдруг в ней спасение, друга, а не врага – человека, способного объяснить ей хоть что-нибудь, погасить хотя бы немного ее ужас, ощущение которого не пожелаешь никому: ужас от непонимания того, что является настоящим, а что – нет, какие фрагменты окружающего мира были реальными, а какие – плодами ее воспаленного воображения.
Неожиданно для себя она бросилась к Надзирательнице, кинувшись внезапно на пол, встав на колени перед стулом, на котором сидела та, и схватив ее за предплечье, отчего женщина удивленно дернулась, но руки не отняла.
Лера держала ее за руку, чувствуя тепло ее тела через ткань белого халата – эта женщина была настоящей.
– Лерка, ты что?
– Что со мной? – Лера уставилась на нее в упор, взглядом, полным отчаянной беспомощностью и доверия. Все-таки ей нужно было кому-нибудь доверять, – Скажите, что со мной? Вы знаете? Вы наверняка знаете!
– Лерка! – Надзирательница расплылась в улыбке. Понятно, для нее явно было большой неожиданностью то, что Лера заговорила, ведь обычно она почти все время молчала, сжимаясь в комок и прячась под одеялом, или ежась под взглядами персонала, бросая угрюмый ответный взгляд исподлобья, чем она походила, вероятно, на забитого, загнанного, ощетиневшегося волчонка.
Признаться, Лере было не до сентиментальностей.
– Пожалуйста, скажите мне, – она продолжала умоляюще тянуть Надзирательницу за рукав, стоя перед ней на коленях, – Где Екатерина Васильевна? Я очень хочу с ней поговорить. Прямо сейчас. Позовите ее. Пожалуйста.
– Лерочка, Екатерина Васильевна уже ушла, – глаза Надзирательницы глядели не Леру с умилением, – Уже ночь, она домой пошла. Я не могу ее позвать прямо сейчас, – разъяснила она, увидев в Лериных глазах оттенок непонимания, – Ну она же не ночует здесь, не круглыми же суткам она работает. Ты наконец решила заговорить? И пообщаться, наконец, со своим доктором? Умница, девочка, – спохватившись, добрая женщина наконец обратила внимание на то, что Лера стоит перед ней на коленях, опираясь голыми ногами о холодный пол, – Встань, встань сейчас же! А то простудишься. Вот так. Умница.
Лера послушно встала, не забыв, однако, про свою мысль, пришедшую ей в голову в качестве реакции на слова Надзирательницы – раньше, чем она успела осознать ее смысл.
– Она ушла домой? Домой? Мы не в лесу?
– Ну конечно не в лесу! Какой лес? Лерочка, иди спать. Тебе дать успокоительное? Не надо? Иди спать. Я завтра позову тебе Екатерину Васильевну. Первым делом позову, она поговорит с тобой, непременно поговорит…
– Я сумасшедшая, да? – на глазах у Леры выступили слезы, и она снова схватила добрую женщину за руку, когда та укладывала ее в постель. – Скажите, я в больнице? В психиатрической больнице, да?
– В больнице, Лерочка. Где же еще? – Надзирательница грустно вздохнула, не прекращая, однако, умиляться тем, что Лера начала с нею говорить, – Спи давай, утро вечера мудренее.
– Я сумасшедшая, да?
– Почему сумасшедшая? – Надзирательница взяла себя в руки, строго сдвинув брови и принявшись за ее воспитание, как она это делала со всеми остальными людьми, находящимися здесь. Похоже было все-таки, что она и вправду их всех искренне любила, – Что за слова, Лерка? Разговорилась сразу, посмотрите на нее! Спи немедленно.
– Ну а как? Как, если не сумасшедшая? – Лера заплакала, – Объясните. Как тогда? Я не понимаю. Я ничего не понимаю.
– Не плачь. Перестань плакать. Вытри глазки. Вот так, – Надзирательница, снова смягчившись, погладила ее по голове, – Замечательная девочка. Вот, и глазки улыбнулись. Умница. Не сумасшедшая, а временно не в форме. Ясно? Завтра поговоришь с доктором, она все тебе объяснит. Да ты не бойся. Точно успокоительного не дать? Ну ладно. Тогда спи. Смотри мне, чтоб заснула – я проверю! Спокойной ночи.
Лера смотрела вслед удаляющейся женщине. Надзирательница вышла из комнаты на цыпочках, постоянно оглядываясь на Леру через плечо и неугомонно повторяя себе под нос все с тем же умилением:
«Лерочка заговорила. Прелесть! Вот Екатерине Васильевне будет радость. Наконец-то, столько этого ждали. Пошла на поправку девочка, слава Богу…».
– А ты чего встала? – неожиданно взяв себя в руки, Надзирательница громким шепотом шикнула на приподнявшуюся на кровати Алину, – Ложись немедленно!
– На все воля Божья, – милостиво откликнулась Алина.
– Я тебе дам Божью волю! Не Божья, а я так сказала – ложись, ясно? Бог спит. Я за него.
Что-то действительно было божественное в этой женщине, подарившей Лере относительный покой, вложившей теплый комок уюта в самую ее грудь, отогрев скованный мерзлотой сгусток тревоги, отчего он расползся в разные стороны, и куски его постепенно растаяли, лишенные источника энергии, самого эпицентра.
Лере было спокойно, и глаза ее стали сами по себе слипаться. Известие о том, что она душевнобольная, разумеется, вовсе не радовало ее, но все же давало какую-то определенность.
«Лерка! Не сумасшедшая, а временно не в форме. Ясно?».
Вспомнив слова Надзирательницы, Лера благодарно улыбнулась, уже в полусне.
Утро вечера мудренее. Завтра придет доктор, Екатерина Васильевна. Завтра она все объяснит Лере. Завтра все станет понятно и хорошо. Она в больнице. В больнице, а не в потайной лаборатории. Ее лечили здесь, а не убивали.
Лера засыпала. В душе ее воцарил покой: она была в безопасности.
Глава 9. Лера узнает правду
– Выходит, это все не по-настоящему? Все вымышлено?
Лера сидела на кровати, скрестив ноги, внимательно глядя на Екатерину Васильевну, с которой вот уже с час вела разговор. Надзирательница была права – Екатерина Васильевна действительно обрадовалась, узнав о том, что Лера начала добровольно идти на контакт, и действительно посетила ее с самого утра, сразу после завтрака.
– Да, Лерочка. Вернее сказать так – все, о чем ты мне сейчас говоришь, не то что бы вымышлено, а скорее плод твоего воображения. Это по-настоящему для тебя, но не по-настоящему для окружающих. Для тебя эти переживания абсолютно реальны, а человеческие эмоции не могут быть вымышленными. Но по факту всего этого, конечно, не существует.
– Что же со мной произошло?
– Произошло лишь то, что ты заболела. И это очень хорошо, что ты решилась наконец мне обо всем рассказать. Чем больше я буду знать о твоих переживаниях, тем проще мне будет тебя лечить и тем скорее пойдет процесс выздоровления. Поэтому расскажи мне, пожалуйста, все, что тебя беспокоит.
Лера немного помолчала, пытаясь осознать услышанное. Все же было тяжело вот так сразу принять тот факт, что все, чем она жила в последнее время, все, чего боялась, оказалось неправдой, а лишь плодом воспаленного воображения.
– Но как же я все расскажу? – спросила она наконец лечащего врача, – Я ведь все еще не понимаю до конца, что настоящее, а что – нет. О чем же мне говорить?
– Давай договоримся так, – щеки Екатерины Васильевны добродушно вздымались, когда она говорила, но теперь эта мимическая особенность уже не казалась Лере наигранной, на настоящий момент она видела в этой женщине действительно искреннюю доброту и обеспокоенность, а не лживость, как прежде, – Расскажи мне, пожалуйста, по порядку все, что происходило с тобой за последнее время – все, что можешь вспомнить. Расскажи все, чем ты занималась дома, что с тобой случалось, о чем ты думала, из-за чего беспокоилась. Все мысли, которые приходили тебе в голову, когда ты уже находилась здесь. А мы вместе с тобой будем разбираться, что является правдой, а что нет. Главное, ничего от меня не скрывай и постарайся ни о чем не забыть. Даже те моменты, которые кажутся тебе незначимыми, все же стоит высказать вслух. Мы вместе с тобой разберемся, и я обязательно придумаю, как тебе помочь. Хотя ты уже постепенно начала идти на поправку – ты ведь и сама это чувствуешь, правда?
Екатерина Васильевна улыбнулась, взгляд ее добрых голубых глаз, внимательно направленных на Леру, сиял.
Лера искренне улыбнулась в ответ:
– Правда.
Ей понадобилось еще некоторое время, чтобы окончательно собраться с мыслями, и после непродолжительной паузы она наконец начала говорить – сначала неуверенно, сбивчиво – затем, приободренная одобрительными кивками Екатерины Васильевны и наводящими вопросами, помогающими собрать мысли в одно русло, она стала говорить уже увереннее и в конце концов рассказала ей все: про работу в маленькой фирме, про увлечения книгами и компьютером, про одиночное времяпровождение, посвященное множеству интересных мыслей. Про знаки, указывающие на то, как поступить – как, например, солнечные лучи, показавшие ей дорогу на ее нынешнее место работы. Про странного терапевта в поликлинике, про косые взгляды на улице, создающие впечатление слежки – и, наконец, про отчаяние, вызванное чувством необъятного страха перед смертью и отупением, про попадание в плен в лабораторию зла, где над людьми производились нечеловеческие опыты. Последнюю тему Лера рассказывала уже неуверенно, то и дело поглядывая на реакцию Екатерины Васильевны – она все еще несколько сомневалась в том, что все пережитое ею было абсолютной неправдой – и если так, то как глупо, вероятно, звучали со стороны ее рассказы.
Но Екатерина Васильевна, похоже, не находила в словах Леры ничего глупого. Все время, пока Лера говорила, она терпеливо слушала ее, задумчиво кивая. Она не высмеивала Лерины умозаключения, не пугала ее неожиданными реакциями. Она выглядела абсолютно спокойной и даже как будто совершенно не удивленной, словно все, о чем говорила Лера, было в порядке вещей.
– Ну сейчас ты понимаешь, что на самом деле с тобой произошло? – спросила она, когда Лера замолчала.
– Не знаю. Признаться, я все-таки не конца понимаю, что происходит. Или мне просто трудно поверить в то, что пережитое мною – неправда. Все же тяжело кардинально менять свои взгляды.
– В этом ты права. Но все же давай ты подумаешь и попытаешься сейчас объяснить, что с тобой случилось. А я тебе помогу. Ты попробуешь?
Лера неуверенно кивнула:
– Попробую.
Опустив взгляд на свои сомкнутые кисти и пытаясь унять некоторое волнение, она собралась с мыслями:
– Я работала. А потом я заболела.
– Так как же это произошло? С какого момента, как ты полагаешь, ты стала воспринимать окружающую действительность неверно?
Лера нахмурилась:
– Когда я попала сюда? Нет, раньше. Когда мне начало казаться, что за мной следят. Нет, знаете, возможно, даже еще раньше – когда терапевт в поликлинике выписывал мне справку, а я истолковала его улыбку неправильно. Тогда мне еще не казалось, что он передаст куда-то мои координаты, но еще в поликлинике мне его улыбка показалась странной. Лера еще немного помолчала, обдумывая происходящее. Она была благодарна Екатерине Васильевне за то, что та не сбивала ее с мысли, не торопила, не высмеивала ее суждения, в разговоре проявляя тактичность и неподдельное участие к Лериным переживаниям.
– Итак, я работала. А потом мне начало казаться, что за мной наблюдают, говорят обо мне, замышляют против меня что-то плохое, – снова начала Лера, – Мне казалось, что на меня странно смотрят, что все улыбки и взгляды, которые я видела у других людей – неспроста, что-то они на самом деле значат. Мне казалось, что другие от меня что-то скрывают. Скрывают то, что присматриваются ко мне, что собираются передать мои координаты органам, занимающимся опытами над людьми. Да, я поняла это достаточно неожиданно – и у меня начался страх.
– Хорошо, Лерочка. Что случилось потом?
Лера сосредоточенно пыталась вспомнить все события, которые так волновали ее в последнее время, и выстроить их в нужный порядок.
– Потом я стала метаться. Пыталась от них убежать. Бежала под дождем…
– Убежать от кого?
– От преследователей…
Лера снова замолкла.
– А на самом деле?
– На самом деле, наверное, я просто бегала как сумасшедшая по улице и махала руками – кажется, я даже куда-то упала… Поэтому кто-то совершенно логично вызывал мне «Скорую Помощь», – произнесла она упавшим голосом, осознав вдруг правду и устыдившись того, как ужасно, должно быть, она выглядела со стороны.
– Рассказывай, Лерочка. Не надо расстраиваться – заболеть может каждый. Поэтому мы и находимся здесь – чтобы мы, врачи, лечили больных. Ты поправишься, и все будет хорошо. Рассказывай дальше.
– Дальше меня поймали. И привезли сюда. В больницу. А мне казалось, что я нахожусь в подпольной лаборатории, где над людьми проводят опыты. Мне было очень страшно, и я пыталась убежать. Мне и в голову не приходило, что меня лечат. Какой ужас! – воскликнула она вдруг неожиданно с неподдельной тревогой.
– Что случилось? – откликнулась Екатерина Васильевна с ноткой беспокойства в голосе.
– Я же дралась! – выпалила Лера, глядя на нее с отчаянием, – Я же отбивалась, когда пыталась вырваться. Я дралась и царапалась! Я кого-то поранила… А ведь мне пытались сделать лучше… А я… О Боже, мне так стыдно!
Заплакав, Лера склонила голову, уткнувшись лицом в колени.
– Так, не надо плакать, девочка моя, – врач ласково погладила Леру по плечу, – Все, что ты делала за последнее время, было следствием твоей болезни. Твое болезненное состояние управляло тобой, и ты сама собой не владела. А потому никакие из твоих поступков нельзя считать плохими, и за них не должно быть стыдно. Я знаю, сама по себе бы ты так никогда не поступила – но тобой управляла болезнь. Ты ведь сама понимаешь это, правда?
Всхлипнув, Лера приподняла голову и посмотрела на врача. Глаза ее были заплаканы.
– Я сумасшедшая, да? – спросила она, – Я ведь сумасшедшая! Как же мне жить?
– Так, девочка моя, что за слова? Ты заболела. Заболела. И тебе необходимо лечение. Но ты уже пошла на поправку. Поэтому прекрати плакать, вытри глазки и рассказывай мне все, как есть. А я тебе помогу.
– Я не знаю, что еще рассказывать… Можно, я спрошу?
– Конечно.
– Где доктор Громов? Если все, что происходило в моей голове, на самом деле не выходило за ее пределы, если все – неправда, то почему доктор Громов не разубедил меня в этом? Теперь, когда я знаю правду, он больше не приходит ко мне. Но разве можно, разве могут такие люди, как он, работать в больнице? Да он просто поиздевался надо мной!
Ответ психиатра ошеломил Леру, вызвав новый всплеск эмоций – настолько сильный, что шок не позволил ей даже расплакаться вновь.
– Никакого доктора Громова у нас нет, Лерочка. О ком ты говоришь?
– Доктор Громов… – жалобно пролепетала Лера, – Всеволод Аркадьевич… Он часто приходил ко мне, вот сюда, разговаривал со мной и указывал, что мне делать. Он постоянно общался со мной, даже когда его не было рядом в материальном смысле – тогда он передавал мне послания телепатически.
– Врача с таким именем, Лерочка, у нас нет, – мягко ответила Екатерина Васильевна, – Расскажи мне, он часто приходил к тебе?
– Да, постоянно… А потом перестал.
– Скажи – а разве люди могут общаться телепатически? Разве такое возможно?
– Нет, невозможно, – ответила Лера, – Но он приобрел эту способность благодаря развитию исследований, производимых в лаборатории…
Она посмотрела на врача-психиатра, которая добродушно приподняла брови и посмотрела на Леру так выжидательно, что девушка поняла: Екатерина Васильевна ждет, пока она сама до чего-то додумается. Наспех повторив про себя все слова, которые она только что произнесла, она тут же обратила внимание на собственную нелогичность в суждениях.
– Телепатической связи быть не может, потому что никакой лаборатории нет! – воскликнула Лера, возбужденная внезапно осознанной правдой, – Значит, и доктора Громова тоже нет?
– Совершенно верно, – одобрительно кивнула Екатерина Васильевна, – Его не существует на самом деле. Он тоже всего лишь плод твоего воображения. И в последние дни ты его не видишь, не слышишь и не ощущаешь его присутствия, верно?
– Верно… Потому что я поправляюсь.
Екатерина Васильевна расплылась в широкой улыбке, отчего пухлые щеки ее добродушно растянулись:
– Молодец, девочка.
– Выходит, Каспера тоже нет?
– Каспера? А кто такой Каспер? Ты его видишь?
– Нет, уже несколько дней как нет, – решительно ответила Лера, после чего все же вскарабкалась на подоконник и выглянула в окно – на всякий случай. Но на улице было пусто, землю устилали остатки тлеющих листьев и тонкий слой первого снега, а рыжей головы там не маячило, раздражающе яркая красная куртка не нарушала целостность пейзажа, – Точно нет.
– Вот что, дорогая моя, – сказала Екатерина Васильевна, – Я вижу, что разговор наш еще не окончен, поэтому слезай с окна и рассказывай дальше – и про доктора Громова, и про Каспера, и про кого-нибудь еще, если такие были. Я тебя внимательно слушаю.
Послушно сползя с окна, Лера уселась на прежнее место, устремив взгляд прямо в глаза психиатра и почувствовав какую-то странную уверенность. Она поняла: это был покой, она просто наконец узнала правду и осознала, что находится на самом деле в безопасности, что повсюду ее окружают друзья, и ей ничто не угрожает.
Улыбнувшись Екатерине Васильевне, Лера возобновила свой рассказ с новыми силами: на сей раз она говорила уже увереннее, последовательнее и точнее, детально описывая все, что ей удавалось вспомнить – и про доктора Громова, и про телепатическую связь, и про развитие мозга опытным путем, и про Каспера, и про собственное молчание и страх, и про косые взгляды других пациентов, и про компот, и про винегрет, и про червей вместо макарон, и про кровотечение из легких, и про призрак смерти. Она все говорила и говорила, а Екатерина Васильевна все так же внимательно слушала ее, лишь изредка обеспокоенно качая головой – а Лера ощущала, как вместе со словами, вылетающими из ее уст, из души ее словно выходит что-то темное, болезненное, и она все говорила и говорила, успокоенная, приободренная доверием и поддержкой, рассказывая доктору обо всем, что у нее наболело за последнее время, жаждя избавиться наконец ото всей этой черни, царившей столько времени у нее внутри.
– Выходит, это все были галлюцинации? Выходит, ничего этого не существует? Но что же будет со мной теперь?
– Ничего, Лерочка, – Екатерина Васильевна снова погладила ее по плечу, – Ты действительно молодец, что все это мне сейчас рассказала. Твои галлюцинации мешали тебе жить, подчинив себе твой разум, а ты лишь выполняла все, что они от тебя требовали, не в силах этому сопротивляться. И не могла позвать на помощь, неверно истолковывая окружающую действительность, а потому чувствуя угрозу от своего окружения. Это довольно часто встречается в клинической практике, и многие пациенты попадают в больницу именно по этой причине. Хочешь, поговори с другими девочками. Ты ведь больше их не боишься? Поверь мне, многие попадали в подобные ситуации.
– А потом?
– Потом поправлялись и жили как прежде. Главное – принимать назначенные лекарства. И ни в чем себя ни вини – все, что ты делала, тебя заставляла делать болезнь – не ты.
– Но ведь болезнь моя, – ответила Лера, – Выходит, это все равно я?
– Наше подсознание порой творит с нами злые шутки. Это как во сне. Тебе ведь снились когда-нибудь плохие сны? Такие, когда ты не могла управлять ни своими чувствами, ни эмоциями, а все вокруг имело несколько нелепый оттенок?
Лера кивнула.
– Но потом ты просыпалась – и все. Твоя задача теперь – просто отдавать отчет в том, что тебя постигло заболевание, которое необходимо лечить, а не страшиться его, и не избегать. Избегание ни к чему хорошему не приводит. И принимать лекарства – для того, чтобы подсознание не могло сыграть больше с тобой такую шутку.
– Но почему мое воображение выдало именно такую картину? От чего это зависит?
Екатерина Васильевна добродушно улыбнулась:
– А ты часто можешь объяснить происхождение своих сновидений и объяснить полностью их структуру? – она потрепала ее по плечу, – Не переживай. Скоро поправишься. Пока у тебя еще неустойчивое настроение, но это скоро пройдет. Сейчас ты здоровеешь с каждым днем. Я пойду. А ты отдыхай. А если вспомнишь что-нибудь еще, обязательно расскажи мне – ладно?
– Ладно.
Лера улыбнулась, а Екатерина Васильевна грузно поднялась и направилась к выходу из больничной палаты.
– Екатерина Васильевна! – окликнула ее Лера, когда врач уже подходила к самому выходу.
Та обернулась.
– А что такое цереброадреностимуляторы? Что это за препараты?
– Таких препаратов не существует.
– И, значит, мы не в лесу?
– Ну конечно же нет. Нашу больницу окружает парк, а на самом деле мы в городе.
– А винегрет мне тоже можно есть?
– Лерочка, – Екатерина Васильевна ласково улыбнулась, глядя на девочку участливо и удивленно, – А сама как думаешь?
– Понятно. И макароны больше не будут иметь такого мерзкого вкуса, словно они состоят из червей?
– Лерочка, а ты знаешь, какие черви на вкус? Ты их часто ела? – увидев замешательство в глазах девочки, врач ободряюще улыбалась, – Не волнуйся, Лерочка. Макароны будут иметь вкус исключительно макарон, я обещаю.
– Это хорошо.
Екатерина Васильевна снова собралась было уходить, как Лера окликнула ее вновь, преодолевая некоторую неловкость:
– Екатерина Васильевна! А как вы думаете – существуют в мире такие вот лаборатории зла, такие, как та, что я сама для себя придумала?
– Лаборатория зла находится внутри каждого человека – вот, с чем нужно действительно бороться. Все зло производит и воплощает в жизнь болезненное состояние, а наша задача – сделать все для того, чтобы этого не произошло, и наши кошмары не стали правдой. Наша собственная лаборатория зла способна порождать что угодно – и червей вместо макарон, и отравленный винегрет, и несуществующих врачей, и прочие неприятности.
– Я поняла, Екатерина Васильевна. Я буду лечиться. Спасибо вам!
Психиатр ушла. Лера проводила ее взглядом и снова улыбнулась ей вслед. Эту добрую женщину ждали другие пациенты.
У Леры было хорошее настроение. Лаборатория зла, находящаяся внутри нее, начала сбавлять обороты. Она сделает все для того, чтобы она больше не продуцировала ничего плохого, не притворяла ночные кошмары в материальную реальность.
Лера выглянула в окно. Снова пошел снег – еще совсем прозрачный, совсем неуверенный. Каспера за окном не было. Но по-другому и быть не могло, потому что его на самом деле просто не существовало. Принимая лекарства, она больше его никогда не увидит. Улыбнувшись, она вспомнила доктора Громова. Интересно, как бы сложилась судьба столь эксцентричной личности, если бы такой человек действительно существовал? Об этом можно было подумать – но только недолго, потому что нельзя было забывать о том, что его, как и Каспера, тоже не существовало на самом деле.
Лера прилегла на кровать и блаженно прикрыла глаза. Сейчас ей захотелось полежать не для того, чтобы спрятаться от своих страхов, укутавшись с головой под одеялом, а для того, чтобы просто спокойно отдохнуть.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
