Текст книги "Мама у турникета. Счастье материнства на пределе возможностей"

Переведи бабушку

Я могу сколь угодно долго распинаться на тему сомнительности досрочного развития детей, но красноречивее, чем это сделал Арсений, рассказать у меня всё равно не получится. Дело было на очередной детской площадке, разумеется, и там прям живая иллюстрация ко всей этой главе случилась. В формате 4Д, с эффектом моего присутствия.

Слоняемся мы, значит, с Алиской между качелями, в песочнице мальчик на вид лет пяти с пацанами играет. В сторонке на скамеечке сидит его бабушка – то ли учитель, то ли всю жизнь мечтала им стать, периодически вежливо раздает внуку команды, исключительно на английском. На таком, знаете, выверенном, но без претензии на красивый американский или британский акцент, скорее как со школьных кассет по аудированию: «АaaRсений, дю ит, плизь». «AaaRсений, донт дю ит, плизь». Арсений упорно отвечает ей по-русски, а она еще упорнее: «АааRсений, спик инглиш, плизь». Спустя еще минут десять бабуля встает с лавочки, подходит ближе к кучке детей и прицельно в своего опять шарашит английским: «АааRсений, итс халф паст твелв, итс тайм ту гоу хоум энд хэв диннэ. Сэй гудбай ту ё френдз энд летс гоу». В ответ Арсений поступил максимально неординарно – он начал жрать песок. Прям горсть из песочницы зачерпнул, сунул в рот и стал показательно жевать.

Это было настолько неожиданно, так контрастно и так против бабушки и системы раннего образования в целом, что я случайно заржала как конь. Прям совсем неприлично и вслух. Бабушка на меня очень по-учительски зыркнула, я тут же замялась, прикрыла рот рукой и покаялась: «Оу… – говорю, – айм сорри».

Ну вот явно же не тот талант в парне развивают. Это ж просто виртуоз нестандартного мышления, ему бы ситуации кризисные разруливать нетривиальными методами. Во всяком случае то, как он антикризисно проуправлял своей англонастырной бабушкой и красноречиво донес, что не вперлись ему сейчас все эти лондониззекэпиталовгрейтбритан, потому что у них там «камано-маргано-цу-е-фа» в разгаре, – я аплодирую стоя, АааRсений мой кумир теперь.

Бабуля пыталась было сопротивляться: «АааRсений, ноу! Вот а ю дуин?» Но после того как он занес надо ртом вторую горсть песка, сдалась: «Сеня, едрить твою налево, у тебя мозги есть?! А ну прекрати сейчас же!»

* * *

А вообще знаете, о чем я тут вдруг подумала под конец второго часа гуляния на площадке… Сколько и в какую сторону моих детей ни развивай, они обречены быть гуманитариями. Они будут ненавидеть цифры. Потому что «Тёма, вылезай оттуда! Тёма, вылезай, кому говорю! Тёма, рррраз. Тёма, двва-а-а-а…»; «Алиса, хватит драть Тёму за волосы! Алиса, я сказала, отпусти! Алиса, ррррраз…»

Глава 7

Садом наперед

Как сейчас помню тот чудесный день, когда я отвозила документы младшей на ГКП (группа кратковременного пребывания, если вдруг кто не знает значения этих трех самых прекрасных в мире букв). За многоэтажками брезжил рассвет, предвосхищая новый день, а во мне брезжила надежда, предвосхищая новый этап материнства, где я спихну наконец дорогих-любимых детей и хоть сколько-нибудь часов в жизни смогу быть сама по себе.

Тетушка в советской помаде и больших очках дала заполнить какие-то бумажки, я резво вписывала данные в пустые строки, пока не дошла до «…в группу кратковременного пребывания длительностью 3 часа 30 минут».

3 часа 30 минут.

ТРИ С ПОЛОВИНОЙ ЧАСА!

Я очнулась, когда тетушка спросила: «А что вас так удивило?» Тут до меня дошло, что уже не первый раз тихонечко, но очень даже вслух издаю: «Уохохо! Да лаадно?! Три с половиной часа-а-а!» Я искренне не понимала, как это вообще. То есть я вот их отвожу, одного в полноценный сад, вторую в ГКП, а дальше? Что, прям иду куда хочу? Делаю, что хочу? Хочу, ничего не делаю? Одна? Целых, мать их, три с половиной часа? В день?!

Я представляла себе, как пью кофе – сижу, дерзко так, прям за столом с конфеткой и не прячусь по углам, чтоб конфетку не отжали. Медленно пью, с удовольствием, а не заглатываю на бегу одним глотком, обжигая кишки.

Или еду куда-нибудь по делам, одна – и не надо тащить всех с собой или продумывать логистику, напрягать полсемьи, чтоб посидели с детьми. Или не по делам. В какое-нибудь кино даже можно? Или на спорт! В кафешку! А-а-а-а-а!

Представляла, как мою голову – полностью в ванную встаю, а не башку через бортик свесив. И даже из-под шторки никто подсматривать не будет. О, или лежу! Слууушайте, правда, в ванной же лежать можно!

Или в туалете с телефоном запираюсь. И никто даже в дверь не ломится с допросом: «Мам, а ты скоро? Мам, а ты там писаешь или какаешь?» Хотя зачем с телефоном в сортире запираться? Я ж где угодно с ним теперь сидеть смогу! На этом моменте я даже немного прослезилась.

В общем, я когда домой вернулась, принялась расспрашивать тех, кто уже ходил в этот отпуск из отпуска по уходу за ребенком, так ли всё на самом деле? Просто слишком круто в теории звучало, чтоб быть правдой.

С садиком у нас, впрочем, сразу не задалось. То есть в целом задалось, но ой как не сразу. Причем с обоими. Старший очень сложно пошел, и вот так вот сложно ходил все четыре года. Младшую просто не пустили. У Алиски был недокомплект прививок, а у них в ГКП полиомиелит одному кому-то закапали – и всех, кто такой же недокомплект, высадили домой. На два, мать их, месяца! А потом, каждый раз, как собирались выходить, старший приносил очередные сопли, заботливо делился ими со всей семьей, и мы оставались еще немного посидеть дома.

Но всё же этот день настал. День, когда «Я всех послала в сад! Я теперь свободный человек!» Такое сообщение я разослала, кажется, всем друзьям и родственникам. Многие поняли и поздравили, кто-то недопонял и заволновался. Пришлось пояснять: не в зад, а в сад и не всех, а только детей. Мужа никуда не посылала, он добровольно на работу ушел. Ну и «свободный» я очень условно, разумеется.

Да, это было утро, когда оба моих чада пошли по своим садам. В смысле параллельно. В смысле одновременно. Это когда отводишь обоих сразу. Прям двоих! Не выборочно и не по очереди! Я понимаю, что вы уже поняли, но я тогда поверить не могла, что так всё-таки бывает. От дверей сада по направлению к свободе я не шла, я плыла, а лицо отдельно от меня плыло в идиотской улыбке. Понимаете масштаб вообще?! У меня ж за шесть с лишним лет не было ни единого зазора: когда Алиска родилась, Тёма еще в сад не ходил. А тут сразу несколько часов подряд! Несколько часов, когда можно пить кофе, ездить по делам, мыть голову в ванной и что я там еще визуализировала себе при подаче бумажек в ГКП.

В первые минуты прям теряешься от снизошедшей на тебя вседозволенности. Это знаете, как если б ты шесть с лишним лет мужика в глаза не видела, а тут тебе – фигак! – и в ряд двенадцать пожарных из австралийского календаря выставили, Джонни Деппа, а бонусом обнаженный торс Райана Гослинга из фильма «Эта дурацкая любовь» и сказали: «Выбирай!» И ты такая в шоке глазами по ним ерзаешь: «Этого хочу! Нет, этого! Нет, всех сразу, и Деппа давайте, и верхний ряд гослинговых кубиков!» …И потом вдруг: «А вообще, ну их всех на фиг, хочу лежать одна звездой на кровати и чтоб никто не трогал».

Вот и я так же. Как только за спиной хлопнула калитка сада, меня чуть не порвало: БЕЖААТЬ! Куда? «Ашан»! Не, полы лучше помою! А может, вообще в кафешку? Хотя что, я ж могу и полы, и кафешку, и «Ашан», у меня ж времени ваго-о-он! А потом думаю, ну на фиг – легла звездой на кровати, и меня никто не трогал. Целых три с половиной часа. Непередаваемые ощущения.

Однако буквально на второй день младшая решила, что с садом пора завязывать, и на всякий случай пришла домой с температурой под 39. Я не сдавалась – поскорее ее выздоровела, спустя неделю сходили взяли справку, нарядились в новые сандалики, завязали два красивых хвостика, явились торжественно в сад – и нас в буквальном смысле не пустили на порог. Снова высадили на два, мать же ииих, месяца, потому что кому-то в группе опять закапали полиомиелит. Какая-то ГКП Шредингера случилась с нами в первый год – она как бы была, но как бы и нет.

Учебная тревога

Пока я безуспешно тыкала в сад младшей, в сторону старшего всё чаще стала слышать: «А вы школу выбрали?» Первый раз этот вопрос поступил от моей бывшей одноклассницы, у нее дочь – Тёмкина ровесница, на что я вполне логично удивилась: «Кому?» Потому что правда неясно: мне, которой за тридцать, так же странно выбирать школу, как и ребенку, которому тогда было четыре.

Сейчас такой вопрос звучит почти бесперебойно и выходит из мам Тёмкиных ровесников в дополненном издании: «Как нет? А подготовишки?!» Подготовишки… Слово еще дурацкое такое. От создателей беременяшек и овуляшек. К чему подготовишкать начинать за два года-то? Родителям морально, может, и надо так заранее, а ребенок-то где так провинился? Он разве не должен в этом возрасте радостно сидеть в луже, собирать вкладыши и строить шалаши в кустах (ну или как там современные дети, всё то же самое, только на планшете), а не над прописями чахнуть? Что-то не помню, чтоб я Гете в оригинале читала к семи годам. Нет, я тоже проходила какое-то собеседование в первый класс – еще знатно облажалась, когда меня начали спрашивать, осень или весна на картинке. Знала, конечно, что весна – это почки, а осень – желтые листочки. Но та женщина со сдвинутыми бровями так отчаянно меня пытала – я, видимо, решила, что это какая-то стратегически важная информация, и героически ее не выдала. Молчала, сжав губы, очень хотелось плюнуть ей в лицо, как в кино, сбежать или хотя бы разреветься, чтобы она наконец отстала. В школу меня всё же приняли (я, похоже, так и не плюнула), но мама повела меня в другую, с каким-то там уклоном.

Чем проще, тем лучше – пока у меня такое убеждение относительно школы. Я сама в гимназии (м)училась, сидела над уроками днями и ночами, сквозь слезы корни извлекала какие-то, английский с репетитором тянула, оценки эти выстраданные получала. Пока мои друзья из «простой» районной школы сидели на улице, извлекали пользу из своего свободного времени и получали удовольствие от общения со сверстниками. По-русски и без репетиторов. И вот знаете, что-то не сказать, что я умнее своих негимназических друзей выросла. Хотя нет, иногда я прям ощущаю свое умственное превосходство – когда, например, в полчетвертого утра пихаю вату в белый мужчин носок, в муках рожая снеговичка на конкурс новогодних поделок (о-о-о, это у нас с вами впереди еще). Прям вот всё пригодилось, каждый, mother его fucker, урок английского, все члены многочлена в мозоли стерла.

Да, негодую я. Непонятно, почему родители должны тратить время, деньги и детство ребенка, чтобы он к школе умел делать то, чему его должны учить в школе. Что за бред? Куда так гнать? Им и так еще как минимум пятнадцать лет учиться. Мы, как сейчас помню, первый класс начали с того, что крючочки рисовали всей семьей. Прям натурально семейный досуг был – очень объединял и учил беззвучно материться. Их потому что там примерно миллионным тиражом на каждой странице нафигачить надо было, крючочков этих. А сейчас, говорят, дети в первом классе диктанты уже пишут. Почему? Зачем?! За чтооо?! Я, блин, крючочки рисовать хотела!

Все равно тебе водить

Спустя год со школой я всё также не определилась и даже не начинала. Зато мои тщетные попытки локально отделаться от детей увенчались наконец успехом: Алиса начала более-менее стабильно ходить в сад до обеда. Я наконец в полной мере вкусила те самые 3,5 свободных часа в день и решила, что теперь примерно всемогущая. И ка-а-ак… записала Тёму на подготовишки, будь они неладны, а заодно зачем-то на тхэквондо.

Не знаю, как так получилось. Сбой в системе.

За первую неделю, когда на меня снизошли 3,5 часа условной свободы в день, я отмылась, наелась и даже, кажется, выспалась – и организм затосковал, видимо, по привычному геморрою. Ему вторили остатки материнской совести, нашептывая в мозг: «Посмотри-и-и, у всех дети с рождения ходят на английский, хоккей, гимнастику, пишут, читают, на конях каких-то скачут, крестиком вышивают – и всё это одновременно». А мой умеет вот «БУТЕРБРО-О-ОД» с горки и, влетая в комнату в майке наизнанку, орать: «Ма, а давай друг друга подушками фигачить!» «Слишком активный он, Насть, ему надо где-то уставать», – подкидывали аргументов на вентилятор окружающие. И я такая вроде официально не парилась, что Тёма сразу во все стороны не развивается, но внутри всё равно шкрябало: что-то я ребенку недодаю. Ну и как бы пытаясь компенсировать, додавала ему посильнее подушкой.

Хотя, может, просто время подошло. Уж и правда в школу скоро, а я до сих пор в образцово-показательную маму не поиграла. Потому и решила отныне быть мамой по фэншуй, у которой ребенок в сто кружков ходит, а я всё везде успеваю. В роль вживаться принялась мгновенно – футболочку на тхэквондо с вечера нагладила, заказала новый пенал и книжек всяких по списку на подготовишки. Утром всех накормила кашей, расфасовала по госучреждениям и убежала в магазин по своим делам. По своим. Никак не привыкну.

В магазине мне упало смс, что подготовишковый заказ ждет в пункте выдачи. Отлично, думаю, как раз по пути где-то, заскочу, а перед этим еще, конечно, успею в мясную лавку возле метро. Меня там знают как мелкую оптовичку – заезжаю нечасто, на машине по пути откуда-нибудь, но закупаю сразу много: в морозилку покидать и сестре заодно по ее списку. Примерно на пятом килограмме мяса, бережно складываемом продавцом в пакет, вспомнила, что я вообще-то своим ходом сегодня. Думаю, ладно, мне ж не в сад с этим идти, закину домой по пути.

Прыгнула в метро, выпрыгнула из метро, бегу за заказом. Обошла длиннющий дом вокруг, потыркалась во все подъе́здные организации, никто не знает, где тут пункт выдачи. Обошла еще. И еще. Мне казалось, что если я тот дом еще раз кругом обойду и стукну каблучками, какое-нибудь чудо случится. И оно, кстати, случилось, потому что найти пункт выдачи «Озон» в аптеке без единого опознавательного знака можно только чудом. Впрочем, там меня ждало легкое фиаско – приехал только пенал и всякая мелочевка, а вторая часть заказа, где все нужные тетрадки, придет только вечером. Об этом, конечно, тоже было написано в смс, но зачем же я буду длинные смс до конца читать.

Ну ладно, забрала, что было, несусь в сторону дома в надежде все-таки успеть мясо отгрузить. Пальцы отмерзли, сунула мешок в рюкзак, руки в карманы. Опаздываю, несусь теперь уже мимо дома, за плечами прыгают четыре с лишним кило сырого мяса, под мышкой зажата коробка. Забрала Алиску. Она полпути прошла, а потом вдруг встала как вкопанная и очень серьезным тоном спросила, где ее банан. Я говорю: «Какой банан?» Она, презрительно съежив губы и глаза: «Ты сто, не пъинесла. мне. БАНАН?!» И как давай орать.

Да е-мое. Какой банан? Почему банан? А чего не маракуйя в сливках?! Не был заявлен никакой банан с утра, что началось-то?!

Дальше, кажется, я волокла это всё в сторону дома, у меня то из одной подмышки выскальзывала и падала в лужу озоновская коробка, то из другой по той же траектории – орущая от банановой несправедливости дочь. В итоге я психанула, конечно, бросила коробку, поставила Алиску, распахнула перед ней рюкзак и проорала: «Алиса, %#%$, у меня нет банана! Вот мясо сырое, хочешь – ешь!» В этот момент от нас очень явно шарахнулась проходящая мимо бабушка в розовом пуховичке, мне даже показалось, что она перекрестилась. Вся взмокшая, доперла-таки дочь домой, усмирила бананом, умяла спать.

Чего вы выдохнули-то? Половины дня еще даже не прошло.

Закинула готовить курицу на ужин – не успела – выключила. Сдала завидную вахту с безмятежно спящей Алиской (мама подстраховала), прыгнула в машину, унеслась за Тёмой в сад, закинула его на тхэквондо, метнулась в другой район за подъехавшими как раз тетрадками, на обратном пути заскочила в магазин за едой, дальше за Тёмой с тхэквондо, помочь переодеться, показать, где буфет и как купить булку, отдать ему тетрадки и снарядить на подготовишки, которые вот прям сразу за тхэквондо, через небольшой перерыв с булкой. В тачку, домой, поблагодарить и отпустить маму, включить ужин – не успеть – выключить, одеть Алису, в тачку – и за Тёмой. Забрать Тёму, в тачку, домой, добить, сссска-а-а, ужин, встретить мужа, всех накормить.

Короче, вечером у нас была предельно томленая курица и запредельно утомленная мать. Я так вымоталась, что даже на поощрительный бокал вина сил не осталось. Просто сидела на стуле, моргала в стену и тихо офигевала, что вот то утро, когда они кашу дома ели, – это тоже сегодняшний день.

Да, я понимаю, что у меня ребенок гиперактивный, ему надо где-то уставать. Но в итоге я устала гораздо больше – а я не гиперактивная, мне не надо! Ну и тхэквондо не зашло Тёме что-то (господи, спасибо), поэтому я снова нефэншуй и снова додаю ему подушкой.

Ой, не говори

Меня, кстати, оба раза пугали, что как только дети пойдут в сад, сразу начнут приносить оттуда словечки всякие похабные.

Ну не знаю. Мои скорее туда относят.

Алиска, например, очень к месту умеет говорить «Ёпениний театый» («ёпперный театр»). Прям вот четко в тех жизненных ситуациях, где требуется словесно окрасить эмоцию именно в этот ёперный оттенок. Ну там, мороженка вниз головой на пол шлепнулась, суп на себя вылила или слайм в мой рюкзак опять вытек. Хотя нет, когда слайм – это уже не ёперный театр, но то имя, означающее «всему и всем конец», я вслух старательно не произношу.

Или, скажем, если на дороге маме пришлось резко оттормозиться/посигналить, потому что ее вдруг кто-то подрезал. Даже если мама удержалась и промолчала, Алиса, обращаясь к опыту тех дней, когда мама не удержалась, точно знает: человека за рулем зовут Какойтакозел. Вообще, всех водителей, которые имели неосторожность подрезать маму, в лучшем случае зовут Какойтакозел. Такое вот совпадение. Как-то, кстати, один тип совсем некрасиво повел себя на дороге, и это был не рядовой какойтакозел, а прям знаете, их предводитель. У меня случился неконтролируемый позыв экспрессивно выругаться, я его с трудом загасила, но совсем промолчать не смогла. Мозг, однако, состыковав всю стрессовость ситуации и факт наличия детей в машине, через рот очень сердито выдал: «Да ёбушки-воробушки же-е-е!» Алиса потом в своей приставучей манере всю дорогу меня пытала: «Мам, ну што там про воебушков, я не усвышала». А Тёма усвышал, что там про воебушков, и тихонько мысленно зафиксировал в словарике маминых выражений, которые нельзя произносить.

У него там есть где-то такой словарик, да. Я являюсь его случайным составителем и знаю: меня это никак вообще не красит. И Тёма знает. Точнее, я сама ему об этом говорю. Бывает, вылетит из меня что-нибудь. Через какое-то время это неминуемо вылетит из Тёмы. И я ему, естественно: «Тёма, пшшш, нельзя это слово говорить!» А он мне резонно: «Но ты же говорила!» Тогда я делаю виноватое лицо с легким налетом трагизма и рассказываю, что не всё надо за мамой повторять, потому что мама иногда тоже хрень всякую говорит (ну без слова «хрень», разумеется, а то потом в меня же этой хренью и прилетит) и маме за это стыдно. Я типа исправлюсь, а ты не повторяй. И он проникается так, что даже прикрывает потом мою… эту… чтоб не повторял-то… тыл. Что-нибудь ляпнет из запрещенки (хотя бли-и-ин, как же ювелирно к месту!), папа ко мне озадаченный взор устремляет: «Где он, интересно, это услышал?» А я знаю где, но ложь во спасение еще никто не отменял, поэтому расплываюсь в идиотской улыбке: «Не знаю, из сада, наверное, притащил». Папу вроде ответ устроит, но ровно до тех пор, пока ребенок опять где-нибудь не ляпнет. Тогда папа обращается уже напрямую и сразу грозно: «Ты где это слово услышал?!» Тёма бросает на меня быстрый взгляд, видит, что я замерла с растопыренными глазами, и такой: «Не знаю. Из сада, наверное, притащил».

А еще он, помнится, пару лет назад по весне цветы желтые приметил, радостный: «Ма-а-а, смотри, одуванчики!» Я говорю, это не одуванчики, это мать-и-мачеха. Он не вполне запомнил, но его мозг там, видимо, тоже состыковал… Короче, он до сих пор их зовет «мать твою мачеху».

Хотя нет, вспомнила, и из сада тоже приносят. У меня однажды родительский микрошок случился. Заходит старший на кухню и с порога мне: «Мам, а что такое „куни“?»

Я, не оборачиваясь, глаза вытаращила, воткнулась ими в пространство и забыла, что надо дышать.

– Ш… то?

– Ну «куни» что такое?

Взгляд на него медленно перевела, губу закусила, стою молчу и беспомощно моргаю. Где, где-е-е он так окультуриться-то успел? Что ты там вместо смешариков наютьюбил себе, пока я тут капустку в борщ стругала?!

Я, сглотнув слюну:

– А. Где. Ты. Это. Слышал?

– Стишок такой есть. В садике сегодня учили.⠀

Глаза мои к этому моменту раскрылись так широко, что, если б меня по затылку стукнуть, они б мне так в ладошку и выпали.

– Как… в садике? Какой… стишок?

– Рассказать?

«Не-е-ет!» – орала внутри меня маленькая приличная мать и била себя в лоб ханжовым половничком.

– Ну… расскажи

– «Котик папа-толстячок…

Я обреченно зажмурилась. Я не хотела слушать дальше, я не хотела больше знать ни слова про личную жизнь папы-толстячка, Я НЕ ХОТЕЛА ОБЪЯСНЯТЬ ПЯТИЛЕТНЕМУ СЫНУ, ЧТО ТАКОЕ КУНИ!

– …ловит рыбку на крючок…

Тут я резко глаза открыла и сверкнувшей в них искрой надежды чуть кухню не спалила.

– …Наловил десяток

Для своих котяток,

И куней, и пескарей,

Ешьте, детки, поскорей».

Мам, ну че за куни-то? Рыбки такие, что ли?

Чокнешься с ними…