Текст книги "Мама у турникета. Счастье материнства на пределе возможностей"

Глава 4

Эпоха романтизма

Родительство – это как ограбить банк. Готовишься тщательно, просчитываешь, изучаешь планы здания, где и когда свернуть в нужную сторону, чтоб не упереться в тупик, прикидываешь, что и каким тоном говорить, чтоб тебя слушались и всё прошло идеально, перелопачиваешь истории о том, как другие преуспели в этом рискованном деле. Ты вооружен самыми действенными штуками, знаешь об ограблении банка столько, что диссертацию можешь писать. Но, как только оказываешься внутри, всё непременно идет через *опу, приходится импровизировать и действовать по ситуации. И даже если каким-то чудом удалось всё провернуть безупречно – в любом случае ты всегда будешь виноват.

Радует, что я не одна в это ввязалась, что муж – соучастник моего материнства. Такой же отчаянный и дерзкий – знал, на что идет, и за всё, что мы натворим, отвечать нам обоим, но не струсил. Несправедливо это замалчивать, хочу дать показания. Папы заслуживают чистосердечного признания.

* * *

Хотела какую-то суперромантическую историю знакомства с мужем вам рассказать, как мы, окропляемые брызгами живописного водопада где-нибудь в джунглях, встретились взглядами под пение райских птиц и поняли: это судьба. Но всё было куда более прозаично – нас с мужем познакомила подружка. Его бывшая, моя нынешняя и наша с тех пор общая (Кузнецова, привет!). Мне было семнадцать, и я мечтала о большой чистой любви, о принце, можно даже без коня, просто поскорей бы уже. Собственно, и принадлежность к королевскому роду была совершенно необязательна, голодранец подошел бы даже лучше – простой, добрый, честный, а главное – романтичный. И чтоб с ним всегда смешно было. И нет, своими мечтами о романтичном голодранце я не соглашалась на меньшее – я правда, воображая свою будущую счастливую жизнь, никогда не представляла, как в шубе и брильянтах иду по Портофино. Потею, отсвечиваю, но иду. Я представляла, как мы встречаем рассветы, провожаем закаты, валяемся на траве и едим какую-нибудь курицу гриль, замотанную в лаваш.

И он сбылся – именно такой, как я хотела. А у него сбылась курица гриль, замотанная в лаваш, потому как всё, что я умела готовить, когда мы познакомились, это «вон ту дайте, пожалуйста, да, лаваш надо, спасибо» в палатке у метро. Сто двадцать рублей стоила, как сейчас помню, вместе с лавашом. Теперь мы большие и серьезные, можем себе позволить и до Портофино доехать. Хватит, правда, только на то, чтоб на траве поваляться, но так – по-прежнему – даже лучше.

Муж покорил меня сразу. Хотя нет, вру, не сразу. Когда я его увидела, подумала: «Да ну, чет выпендрежник какой-то», – и у меня срочно разболелась от него голова. Покорил на следующий день, окончательно и навсегда. Был конец лета, только что пролил дождь, мы шли от рынка в сторону дома, и он по-джентльменски пер мою дыню весом пару центнеров. Я неосторожно случайно шлепнула ногой по луже, немного забрызгав ему штанину, говорю: «Ой, извини». А он: «Да ничего», – и тут же шлепнул ногой по луже тоже, еще неосторожнее и вообще не случайно. И улыбается такой стоит. Я расценила это как вызов – и припомнила ему тот заигрывательный акт вандализма следующей же лужей: просто впрыгнула в нее с размаху двумя ногами, обдав его с головы до ног.

Мы мстили друг другу до самого дома, всё отчетливее влюбляясь с каждой новой лужей. У подъезда я взглянула на своего спутника: стоит мокрый, грязный, радостный, с него жижа эта капает – и меня прям озарило: ну вот же! Романтичный голодранец без коня, всё как я хотела. Еще и с дыней.

Вообще такие мальчики сейчас вымирающий вид. Да и девочек, умеющих ценить подобную малоденежную, но отчаянную романтику, к сожалению, всё меньше. Такие мальчики не покупают девочке айфонов, потому что на фиг ей эти айфоны не сдались. Зато ночью, пока девочка спит, рисуют на лестничной клетке граффити во всю стену в подарок на День влюблённых. Они дарят девочкам высокие резиновые сапоги, чтобы девочка больше не мочила ноги, когда прыгает по лужам. И карту звездного неба заодно – чтобы не заставляла мальчика вместе с ней по полчаса стоять, задрав башку, и, приговаривая: «Вот она! А не, не она… Ща, ну ща-ща, найду», – разыскивать в небе ковш.

Они дарят девочке цветы, при ней же надранные с клумбы, не потому, что жалко денег, а потому, что так романтичнее.

В заслуженном отпуске такие мальчики встают в полшестого утра и тащатся встречать с девочкой рассветы, потому что девочке н а д о[3]3
  О-о-о, о моей рассветозависимости мы с вами однажды еще поговорим.


[Закрыть].

Такие мальчики любят боевики, детективы и какую-то ересь про пришельцев, но знают, кто такая Керри Бредшоу, Бриджит Джонс и Бри Ван де Камп.

Такие мальчики могут быть посланными в магазин за яйцами, потому что срочно надо в котлетки, припереть большой мешок вкусного и ненужного, а яйца забыть. Снова быть посланными в магазин за яйцами, припереть маленький мешок вкусного, ненужного и чурчхелу – а яйца забыть.

Такие мальчики не пишут на асфальте мелом признания в любви, а выписывают их на снегу. Может показаться, что тут игра слов, но нет. Выписал. Красиво. «Анастасия» и два восклицательных знака, представляете вообще, какого терпения и выдержки требует подобная романтика? Такие мальчики пишут девочке стихи (ручкой на бумажке в этот раз) и очень трогательно волнуются, когда зачитывают их вслух. Такие мальчики оставляют послания на запотевшем зеркале в ванной и детей этому научили, поэтому у девочки в ванной никогда не бывает чистого зеркала. Такие мальчики, прежде чем чему-то учить детей, сначала ходят вместе с девочкой их рожать.

Такая вот идиллия.

…или эдилия. Как-то в самом начале отношений муж подарил мне картину собственного сочинения, там были нарисованы крыса и жаба, смотрящие друг на друга влюбленными глазами, а в углу написано «Эдилия». И я так часто на эту надпись смотрела, что теперь всегда сомневаюсь, как правильно. Но он старался, меня покорял, душу вкладывал. Поэтому до сих пор не знает, что так неправильно.

Нашел свою половинку

Идиллию, впрочем, мой романтик не только на картинах мне рисует, но и усердно внедряет в нашу семейную жизнь. Однажды ночью, например, приволок домой мужика и заявил: «Это Герман, теперь он будет жить с нами». Если ты мать, даже очень толерантная, в глубине души всё равно немножко опасаешься, как бы сын однажды не привел кого-то со словами: «Это Герман, теперь он будет жить с нами». А тут вот муж в два часа ночи. Но пугало даже не столько это, сколько то, что Германа была ровно половина. Здоровенный мужик, только заканчивался он на самом интересном месте – аккурат ниже пояса. И без рук. Побитый весь, в черкашах от ботинок. И лицо еще злое такое. Хотя с чего б ему веселиться-то.

Муж боксерский манекен на работе в каком-то конкурсе выиграл. Ох уж эти мне модные компании в лофтах и на дизайн-заводах! Сидели б они лучше в муниципальном здании и сервизики безвкусные разыгрывали – всяк полезнее в хозяйстве, чем безрукое туловище. Муж его еще не просто припер, он с ним на такси приехал, пристегнул заботливо даже. К туловищу, кстати, прилагалась подставочка. Ну как подставочка – здоровенная пластмассовая хрень, которая не пролезала в дверной проем.

А я же, понимаете, я даже не заорала с ходу «НЕ-Е-ЕТ!», я стояла и хихикала. Во-первых, потому, что ситуация до смешного абсурдная: муж среди ночи приперся с куском мужика по имени Герман и сейчас кряхтел, пытаясь пропихнуть Германовы причиндалы внутрь квартиры. Ну и во-вторых, я думала, муж шутит, и у Германа мы просто какой-то перевалочный пункт, завтра он ноги в руки (прости, Герман, неудачный оборот) и со всеми своими крупногабаритными запчастями на выход. Опомнилась, когда муж налил в подставку примерно две тонны воды (у меня счетчик, кажется, прям в мозгу щелкал, пока он наливал), воткнул в нее пластмассовый штырь, нанизал на штырь Германа, укоренил всю эту инсталляцию посреди комнаты и блаженно вздохнул. Я из-за двери робко выглянула, у меня брови в такую фигуру сложились – Эмилия Кларк бы позавидовала. Думаю, лучше б ты бабу домой притащил, честное слово. Целиковую и мягонькую.

Вся надежда была на Алису – утром кусок мужика этого страшного увидит, завизжит, разревется, я стану ее демонстративно жалеть и выразительно причитать, что ребенок теперь себе психотравму на всю жизнь заработает. Но Алиса сказала «ого!», подошла и любовно на нем повисла.

Дальше мы, наверное, с неделю бились с мужем за Германа. Вернее, муж за, а я очень против. До скандалов и вот этого «выбирай – либо я, либо он!» Я даже однажды в запале чуть не бросила: «Зачем мне еще один безрукий мужик в доме?!», но вовремя одумалась – после таких шуточек я себе шансов не оставила бы, и случилось бы однозначное «либо он».

Тем временем, пока мы спорили, Герман продолжал жить у нас в комнате. Иногда, бывало, забудешь, что это тулово там, идешь себе с кухни, глаза поднимаешь и, непроизвольно издав «ой, б%я!», шарахаешься на полметра назад. Пару раз даже ноги себе кипятком обдавала. Не от восторга и радости, а горячим чаем.

В один прекрасный день мне всё это надоело, и, пока мужа не было дома, я выпихнула Германа со всем его скарбом на балкон. Компромисс типа – живет по-прежнему с нами, но меня не бесит. Выделила ему там спальное место – верхнюю полку в шкафу, затолкала поглубже и игрушками старыми сверху припорошила. В общем, мужнин план «Стерпится-слюбится» не сработал, зато сработал мой, про «С глаз долой», и мы плавно и безболезненно о Германе забыли.

А вчера я балкон разгребала, пакет с верхней полки потянула – мне на голову сначала высыпался центнер игрушек, а потом из-за пакета морда эта злая глазами своими без зрачков – зырк! У меня сердце ухнуло, а вслед за ним, опять же непроизвольно издав классическое «ой, б%я», ухнулась и я целиком, чуть о сноуборды и летнюю резину не переломалась. Но что-то так жалко его стало. Я его достала, помыла, обогрела, приласкала. Потом передумала и обратно на полку на балконе запихала. А потому что я лучше безрукого пластмассового мужика и полезнее. В одном только ему явно уступаю: я молчать не умею и меня бить нельзя.

Отличные родители

Вообще, чем глубже я погружаюсь в родительство, тем отчетливее понимаю: вот это всё про «мужчин с Марса, женщин с Венеры» – ну-у-у не то чтоб чушь, но явно недооценены масштабы различий. Нет, пока мы просто мужчины и женщины – допускаю, что как-то крутимся в пределах одной солнечной системы. Но как только переходим в новую фазу – в «папа» и «мама», сразу разбредаемся как минимум по разным измерениям.

Ну вот, например, завтрак. Папа завтракает не спеша. Папа вообще всё делает не спеша, и это прям бесит. Он кладет себе кашу, садится за стол, выкладывает полукругом доску, ножичек, хлеб, масло, молоко. Открывает масло, берет ножичек, отрезает кусочек хлеба, поддевает ножичком масло, мажет его на хлеб. Кусает, жует. Тщательно так пережевывает, в качественную пюрешку.

Вы видели, как ест мать двоих детей? Не удивлюсь, если не видели, потому что это – вжюююууюююх – на сверхскоростях происходит, ибо времени у мамы, ровно пока не докипел чайник. Мама максимально оптимизирует процесс и выкидывает все лишние телодвижения. Поэтому подбежал, дожрал, не жуя, что-то холодное, что не доел ребенок, тарелку в раковину, сама месить кашу младшей, потому что чайник как раз докипел. Всё! Даже стул выдвигать не пришлось. А папа вон маслице свое развернуть еще не успел. Где тут Марс и где Венера?! Мама с папой в параллельных вселенных пребывают, находясь на одной кухне, и время в этих вселенных очень по-разному течет – что в мамском мире секунд тридцать, у них там, в их Неторопляндии, – это часа полтора минимум. Я прям вижу, как папа доест наконец свою кашу, повернется к маме, а мама тут уже внуков в школу собирает.

Или вот папа, совершенно абстрактный, конечно, папа, а не какой-нибудь там наш, идет посидеть в туалете. Посидеть в туалете. Не бомбардирует на лету, едва касаясь толчка, а с чувством, с толком, рассудительно там пребывает. И дверь закрывает. Запирает! И ни у кого не отпрашивается, прям вот так без разрешения и идет. Ужасно безответственный родитель.

В сортире папа может просидеть 28 минут. Я как-то засекала. 28 минут! Это же в-е-ч-н-о-с-т-ь, причем слово «вечность» за это время можно ажурно там в туалете чем-нибудь выложить. Наложить. В сортире у большинства мам и пап обычно имеется дверка, прикрывающая трубы, там еще особо талантливые папы полочки делают, куда особо хозяйственные мамы складывают всяческую бытовую дребедень и хранят туалетную бумажку. В очередной раз, когда папа наконец покинул туалет, встревоженная мама, пока никто не видит, зашла и заглянула за дверцу. Потому что мама всерьез начала подозревать, что это дверь куда-нибудь в Нарнию. Может, папа через нее по бабам ходит или второе высшее получает? Ну потому что мама не представляет, что еще можно делать в сортире 28 минут!

А знаете, знаете, что для мам во всем этом самое обидное? Когда папа немножко высовывается из своего неторопливого мирка и меланхолично спрашивает: «Ну что, что ты все время суетишься?» Да потому, что если б мама не суетилась, все члены ее семьи давно б вымерли уже. От голода, антисанитарии или потому, что у ребенка носки с футболкой не сочетаются – не знаю, от чего конкретно, но точно бы вымерли.

Сплю и вижу

Или вот ночь. У мамы имеется примерно сто пятьдесят фаз сна, но пользуется она, как правило, одной – той, что где-то у самой кромочки. Если ребенок в своей кровати в другом конце комнаты почесал пятку – от мамы этого не утаишь, мама не дремлет. Точнее, мама как раз именно дремлет, поэтому от нее ничего и не утаишь.

У папы нет никаких фаз. У папы есть кнопка «вкл/выкл». Причем «выкл» работает безотказно, а «вкл», сска, заедает. Вот папа ложится спать. Он садится на кровать, сует ноги под одеяло, чего-то там долго шебуршится, потом касается головой подушки, и буквально следующий вдох – храп. Сама не поверила бы, если б уж больше десяти лет такое не наблюдала. Я сначала всерьез думала, что папа прикалывается, потому что не может человек просто лечь и «выкл».

Итак, все спят, в ночи начинает ерзать младшая. Мама бережно хранит сон двух ее мужчин и пса, завидует, но хранит, поэтому спешно причпокивает дочь к сиське, пока та не разоралась. Не перемещая туловища в пространстве, дабы мелкая не соскочила, мама выворачивает голову примерно на 178 градусов и замечает, что старший во сне выкорчевался из-под одеяла. Ну что делать. Мама будит папу, максимально членораздельно шепчет: «Накрой Тёму», со стороны папы даже начинается какое-то движение. Вот вроде бы «вкл». Но папа не так прост, папа умеет симулировать «вкл». Он приподнимается на локте и… всё, перестает вдруг работать папа почему-то. А что делает каждая умная девочка, когда что-то вдруг перестает работать? Правильно – «перезагрузить». Толкает папу еще раз: «Накрой Тёму», папа опять изо всех сил изображает бодрствование. После чего зачем-то начинает в темноте шарить рукой по кровати и куда-то вверх по направлению к подушке тянуть свое одеяло. Мама понимает, что папа безнадежно «висит», рестарт папу не починил, поэтому «альт+контрал+делит» – и вот мама уже диспетчер, который максимально четко раздает задачи: «Тёма – в – своей – кровати – кровать – там – накрой – Тёму».

Но, кстати, папа всё равно молодец. Папа обладает памятью. Преимущественно мышечной. Потому что вот следующая ночь. Тёма под покровом темноты проник в родительскую кровать – мама, естественно, просекла, у папы даже тональность храпа не изменилась, младшая заерзала, за что опять сразу была причпокнута. Верхней частью туловища мама шевелиться не может, потому что на ней сиськи, а на них дочь. Через мелкую и старшего ногой толкает папу: «Накрой Тёму». «Вкл»? Ага, хрен. Опять приподнимается на локте и подвисает. Рестарт: «Накрой Тёму». Папа встает и в режиме автопилота идет по заданному еще вчера маршруту: «Тёма в своей кровати – кровать там – накрой Тёму». Мышцами запомнил, я ж говорю. «Альт+контрал+делит»: «Тёма у нас в кровати – вернись в кровать – накрой Тёму». Всё, нафиг, «завершить процесс».

Но знаете, что во всем этом самое удивительное? Что это не у всех так. Что, оказывается, во многих семьях родители в спящем режиме процессорами меняются, и на ночные ерзанья подскакивают папы. Мама же в это время максимально энергосберегается – просто до утра выдирает себя из розетки и не реагирует на внешние раздражители. Представляете вообще? И я не то чтоб завидую… но как бы моего-то хакнуть?..

Страсти-мордасти

Ладно, справедливости ради скажу, что так мы спали, когда младшая была грудничком. Сейчас всё интереснее. Еще неудобнее, но интереснее. Теперь мы их укладываем в четыре руки. Хотя, скорее, в два туловища – мужнино туловище не отпускает папина дочка, мое – маменькин сын. Штабелями все на кровать не влезаем, поэтому выглядит это, как железнодорожное полотно где-то на подъезде к Крыжополю – три разнокалиберные шпалы в рядок и один добротный рельс поперек у нас в ногах. Потом среди ночи все обычно расфасовываются по своим кроватям, но засыпаем пока только так.

Папа всё еще знает толк в укладывании детей – он просто ложится и вырубается первым. Приходится раз в полминуты пинать его в бочину, потому что Алиса, вместо того чтоб засыпать, беспрерывно докладывает: «Ой, папа хррр». С недавних пор папа решил максимально продуктивно проводить это укладывательное время, поэтому уходит с головой под Тёмкино одеяло с «тремя котами», втыкает наушники и зависает там в телефоне.

Я таких вольностей себе позволить не могу – на мне тяжеленная мальчуковая нога с одной стороны и маленькая нежная засыпающая дочечковая ручка на шее, которая пытается выдрать кадык, – с другой. Причем нога с рукой дерутся каждый раз, когда друг на друга натыкаются.

Ну и вот, лежу я в очередной раз, обреченно моргаю в потолок. В ногах какое-то ерзанье, я, не двигая головой, взгляд вниз перевожу. И тут вдруг ме-е-едленно из полумрака поднимается ярко-оранжевая Коржиковая башка с какой-то очень нездоровой улыбкой. А с другой стороны вдруг подтягивается одеяло, и из-под него высовываются волосатые человеческие ноги.

Ну то есть понимаете, да?

Я лежу, удерживаемая за горло, в своем каком-то потоке мыслей, а из темноты на меня взглядом мартовского маньяка пялится огромный рыжий кот на мужских человечьих ногах. Это я только потом проанализировала, что муж сначала затекшие руки там поднял под одеялом, на которые аккурат Коржиковая морда натянулась, и ноги вытащил, потому что жарко стало. Но тогда чуть не обос*алась, ей-богу.

Кстати, про дочечковую ручку и материнскую шею – это просто моя боль. Не столько даже душевная, сколько физическая, до искр из глаз. Первый раз Алиска мне в шею руки запустила в годовалом примерно возрасте и моментально подсела. Для нее это не просто любимая детская забава «Заставь страдать мать», у нас настоящий шейный культ. Она так успокаивается, медитирует, засыпает и просто приятно проводит время. Такой зоб мне оттянула, что я могу на пакетах в магазине экономить – по три кило картохи туда закладывать и в гнездо нести.

Другие дети тоже, знаю, подобным грешат. Ну там, пряди маминых волос на палец мотают, ухо наковыривают. А моя вот шейный маньяк, гроза эпидермиса. Щиплет, причем усердно так, губы поджимает и аж трясется от напряжения, тянет и тоже на пальцы мотает – как пряди, только кожу. Трахею еще любит между большим и указательным пальцем зажать и туда-сюда ее гонять поперек шеи, кадык в шоке каждый раз. А однажды ночью так руки на меня наложила в прямом смысле, что чуть руки не наложила образно: я проснулась от того, что меня натурально душат. Прям как в фильме ужасов опять – темнота, тусклый свет луны сквозь штору, детские пальчики сжимают шею всё крепче и крепче, девочка улыбается во сне и зловеще причмокивает. И нагнетающее музыкальное сопровождение в исполнении мужа фоном: «КХРРРРРРРРРРРРРР-ПФФФФФ. КХРРРРР-ПФФФФФФ».

Я пыталась исподтишка переориентировать ее на отцовскую шею – ну а что, он все равно спит, ему можно курс жесточайшего антицеллюлитного массажа провести, он не заметит. Прям пиар-кампанию целую развернула, презентацию провела, рассказала о всех преимуществах, о потрясающих свойствах папкиной кожи – что ее там больше, она толще и оттягивается лучше. Клиент вроде даже на рекламу повелся, пошел протестил – что-то там пожамкала, пощипала, потянула. Потом подумала, помотала головой, констатировала: «Нэ. Мама». И вернулась к проверенному временем.