Текст книги "Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война"

Тем не менее в одном важном отношении последствия ввода войск в Чечню были действительно куда менее катастрофичны для России, чем предсказывали многие эксперты, включая представителей ФСК и кадровой разведки Северо-Кавказского военного округа. Дело в том, что ни одна кавказская автономная республика фактически не поднялась в поддержку чеченцев – не стали на их сторону и грузины с азербайджанцами⁵⁹.

В более эмоциональных предупреждениях, раздававшихся со стороны сторонников Дудаева и нескольких возбужденных российских демократов, предвиделись вмешательство Турции и новая мировая война. И даже Шамиль Басаев, гораздо более спокойная и хладнокровная натура, чем Дудаев, в августе 1994 года был вполне убежден, что другие мусульманские республики на Северном Кавказе как минимум устроят саботаж и массовые демонстрации, если русские вторгнутся в Чечню. Межэтническая гражданская война в России была и одним из мрачных предсказаний пассажиров поезда, на котором я ехал из Баку в Грозный в феврале 1992 года, – такие же прогнозы, конечно, давали в то время и многие западные обозреватели. Тот факт, что эти страхи не оправдались, объясняет, почему россияне в 1996 году ощущали, что всё идет не так плохо, как могло бы, и смогли проголосовать за Ельцина.

Существенную значимость в ограничении масштабов конфликта имел тот факт, что к концу 1994 года Москва привела все закавказские республики к такому состоянию, когда они не имели ни желания, ни возможности бросить прямой вызов российской мощи в регионе. Тремя годами ранее всё могло быть иначе. Если бы националист Абульфаз Эльчибей остался у власти в Азербайджане, а Звиад Гамсахурдиа по-прежнему был президентом Грузии, эти государства как минимум могли объявить об активной поддержке чеченцев и были бы способны легко дойти до предоставления материальной помощи и баз для чеченских бойцов.

Однако оба эти режима были еще задолго до Чеченской войны свергнуты в результате переворотов, имевших, несомненно, значительную российскую поддержку. Последовавшее сокрушительное поражение Эдуарда Шеварднадзе в войне против абхазских сепаратистов (опять же поддержанных Россией) оставило грузинский режим без шансов на сопротивление российскому давлению. В обмен на военное содействие против восставшего Гамсахурдиа осенью 1993 года и некоторую экономическую помощь Шеварднадзе был вынужден согласиться на долгосрочное базирование российских войск на грузинской территории.

Одно это обстоятельство сделало куда менее вероятной возможность использования чеченскими боевиками грузинских гор в качестве гарантированной базы, с которой можно вести партизанскую войну. Хотя в любом случае Шеварднадзе не был склонен помогать генералу Дудаеву, который в 1992–1993 годах дал пристанище Гамсахурдиа и основательно поддерживал его попытки вернуться к власти в Грузии. Что же касается грузинского населения в горах вдоль чеченской границы, то у него сохранилась уходящая в века, если не тысячелетия память о чеченских набегах за скотом и рабами⁶⁰. Это способствовало снижению грузинских симпатий к чеченцам[61]61
  Ливен не упоминает еще один грузинский сюжет, связанный с Чечней, – наличие в Грузии этнического меньшинства чеченцев-кистинцев, проживающих в Панкисском ущелье. Во время второй войны в Чечне эта местность действительно стала серьезной базой боевиков, в том числе благодаря обосновавшимся здесь беженцам первой войны (в начале 2002 года, по данным «Новой газеты», их насчитывалось в Панкисском ущелье до 7 тысяч человек). Напряженность в этой части Грузии сохраняется по сей день. В 2017 году в Грузии были зафиксированы случаи перехода этнических чеченцев из Панкисского ущелья под знамена ИГИЛ (организация, запрещенная в России), грузинскими спецслужбами проводились операции по нейтрализации боевиков из этого района, в том числе в Тбилиси.


[Закрыть].

Азербайджанский президент Гейдар Алиев, будучи крайне осторожным, циничным и прагматичным советским, а по сути сталинистским, бюрократом, также не имел ни малейшей симпатии к националистско-религиозным излияниям генерала Дудаева, чьи идеи он рассматривал как угрозу собственному режиму. К 1996 году в Азербайджане не возникло никакого сильного прочеченского движения – отчасти из-за плотного контроля над этим вопросом со стороны Алиева, но главным образом потому, что азербайджанцы устали от войны и в любом случае, являясь оседлым народом, также питали давнюю нелюбовь к чеченцам. Тем не менее очевидно, что оружие продолжало направляться в Чечню через горы, хотя и в сравнительно небольших количествах.

Причины того, почему чеченская национальная революция 1991–1995 годов вплоть до настоящего времени остается единственным движением за независимость, установившим контроль над российской автономной республикой, отчасти основаны на исторических, антропологических и религиозных факторах, которые будут рассмотрены в третьей части книги. Кроме того, пассивность остальной части Северного Кавказа перед лицом российского наступления на Чечню можно объяснить структурой власти в большинстве автономных республик. Как и в Татарстане, местные советские партийные и управленческие элиты облачились в новые политические одеяния и продолжали оставаться у власти, но, осознавая экономическую слабость своих республик и их внутренние межэтнические разногласия, не вели с Москвой жесткий торг, как татары, а скорее дипломатично склонялись к любому новому ветру, дувшему из Москвы⁶¹.

Например, в августе 1994 года «Ассамблея демократических сил Северного Кавказа» (фасадная организация нескольких местных режимов) выпустила заявление, осуждавшее использование силы для разрешения чеченского кризиса. Но при этом в нём говорилось, что для ассамблеи «единственным желанием является усиление единого федеративного государства», а также в документе содержался призыв к Ельцину «защитить суверенитет Российской Федерации на Северном Кавказе». Кроме того, в заявлении осуждались «искатели приключений, которые не выражают подлинные намерения миролюбивых народов», – под этими искателями приключений имелся в виду Дудаев⁶².

Это не означает, что война в Чечне была особенно популярной в других местах Северного Кавказа (за исключением традиционно пророссийской и античеченской Осетии). В частности, присутствовало значительное сопротивление отправке на войну в Чечню местных войсковых частей. В апреле 1996 года в Республике Адыгея местные власти и парламент сильно протестовали, когда расквартированная там 131-я мотострелковая бригада получила приказ направиться в Чечню⁶³. Несколько президентов северо-кавказских республик постоянно выступали с призывами закончить войну путем переговоров, хотя они также резко осуждали Дудаева, в особенности атаки на Буденновск и Кизляр. Однако всё это и близко не напоминало действительно крупные массовые протесты, не говоря уже об угрозе восстания.

Парадоксальным образом одной из причин того, почему местные элиты (establishments) в других частях Северного Кавказа оказались способны удержать власть, было именно стойкое сохранение родственных связей, по поводу которых в прошлом столь часто сокрушались советские комментаторы. Хотя эти «клановые» связи на Кавказе были более свободны и менее влиятельны, чем в советской Средней Азии, они тем не менее оказались очень прочными и очень адаптивными к коммунистической бюрократической политике. Там, где в России такая политика являлась главным образом делом персональной привязанности к конкретному начальнику и его клике, на Кавказе она очень часто определялась членством в определенном клане или большой семье. В свою очередь, эти бюрократические группы были связаны (опять же прямо или косвенно) семейными узами с черным рынком или «мафиозными» группами, которые понемногу появлялись уже при Сталине, а при Брежневе их богатство и влиятельность невероятно усилились. С одной стороны, эти особенности советского северокавказского ландшафта делали идеологические претензии коммунизма в данном регионе еще более гротескными, чем где-либо. Но с другой стороны, это означало, что бывшие местные правящие коммунистические группы очень часто имели глубокие и прочные корни в своих локальных сообществах, что и позволяло им отражать вызовы со стороны новых претендентов на роль политиков, чьи воззвания базировались на радикальном национализме⁶⁴.

И хотя, как и в других местах бывшего Советского Союза, бывшие коммунистические чиновники на Северном Кавказе сами стали на националистские позиции, чтобы остаться у власти, их природные осторожность и прагматизм, а также плодотворные связи с властными элитами в Москве удержали их от следования опасному пути полной независимости. Ельцинская администрация также относилась к коренным северокавказским элитам с заботой и пониманием, распределяя среди них финансовые субсидии и предоставляя им некоторую долю реальной или, по крайней мере, потенциальной центральной власти, поскольку главы регионов одновременно являлись членами верхней палаты парламента – Совета Федерации.

Показателем того, что ельцинская администрация хорошо осознает необходимость добиваться расположения северокавказских лидеров, является ее отношение к дагестанскому политику Рамазану Абдулатипову[62]62
  Политическая карьера Рамазана Абдулатипова вообще является показательным примером номенклатурной выживаемости и интуиции. Выходец из «медвежьего угла» Дагестана, аварского села Тлярата, Абдулатипов в советские годы строил биографию вне родной республики, где при тогдашнем клановом раскладе во властных структурах молодому карьеристу ничего серьезного не светило. Начало перестройки, которая дала толчок его политической карьере, Абдулатипов встречает в Мурманске, где он работал в отделе агитации и пропаганды местного обкома КПСС и преподавал научный коммунизм в морском училище. Возвращение в Дагестан состоится только в 1990 году, когда Абдулатипов был избран народным депутатом РСФСР по Буйнакскому округу, но затем практически сразу он становится политической фигурой федерального уровня в качестве председателя Совета национальностей Верховного Совета РСФСР. После событий, описываемых Ливеном, политическая карьера Абдулатипова еще какое-то время шла в гору – в правительстве Евгения Примакова он занимал пост министра национальной политики. Однако затем его «звезда» всё больше меркнет: в первый президентский срок Владимира Путина он работает сенатором от Саратовской области, затем Абдулатипов был назначен послом в Таджикистан, где ему так и не удается найти подход к своенравному президенту Эмомали Рахмону, а в 2009 году 63-летнего Абдулатипова и вовсе отправляют в почетную отставку – на пост ректора Московского государственного университета культуры и искусств. Однако закаленный в номенклатурных баталиях Абдулатипов грамотно сумел воспользоваться своими саратовскими связями в лице еще одного амбициозного провинциального карьериста – видного функционера «Единой России» Вячеслава Володина. В конце 2011 года Абдулатипов становится депутатом Госдумы от Дагестана, а в начале 2013 года, вскоре после того, как Володин занял пост заместителя главы администрации президента по внутренней политике, перемещается в кресло главы Дагестана. Однако в этой должности давняя репутация маститого эксперта по межнациональным отношениям сыграла с Абдулатиповым злую шутку. Сразу же после назначения главой Дагестана он пообещал Рамзану Кадырову восстановить бывший Ауховский (ныне Новолакский) район, откуда в 1944 году были депортированы чеченцы-аккинцы, однако этого так и не произошло, а одно из смешанных аварско-чеченских сел на западе Дагестана в июне 2017 года оказалось на грани межэтнического конфликта, от урегулирования которого Абдулатипов фактически самоустранился. В целом четыре года под его руководством для Дагестана стали временем эскалации застарелых конфликтов, нарастания клановости и коррупции и потери управляемости в большинстве сфер жизни этого многострадального региона. Однако даже после досрочной отставки осенью 2017 года Абдулатипов не «выпал из обоймы», а был назначен спецпредставителем Президента РФ по взаимодействию со странами Каспия, а затем постоянным представителем Российской Федерации при Организации исламского сотрудничества.


[Закрыть].

Несмотря на то что на протяжении 1993 года Абдулатипов был активным сторонником оппозиционного парламента (хотя он осмотрительно отступил перед финальной яростной схваткой в октябре), каких-либо попыток наказать его не предпринималось, а чиновники из администрации президента вскоре вновь искали его помощи в северокавказских делах. Эта ставка окупилась. Когда ельцинская администрация выступила против Чечни зимой 1994/1995 года, Абдулатипов публично поддержал эту операцию и помог сделать так, чтобы антироссийская агитация среди чеченцев в Дагестане не распространялась на другие национальности в этой республике.

Ельцин также проводил политику назначения на Северный Кавказ людей, имевших опыт работы в этом регионе, таких как Сергей Шахрай и Николай Егоров (бывший губернатор и коммунистический начальник в Краснодаре), чтобы они брали на себя ответственность за «национальный вопрос» в России. Несмотря на то что для российской политики в Чечне такие назначения были категорически безуспешны, они выступали еще одним фактором, обеспечивавшим сохранение тесных связей (лояльных) северо-кавказских лидеров с руководством в Москве.

Причины осторожности в использовании этнической мобилизации старыми режимами, как и причины отсутствия успехов у радикальных националистских движений на большей части Северного Кавказа очевидны и непреодолимы. Они имеют экономический, религиозный и, что самое важное, демографический характер. В экономическом смысле все северокавказские республики, за исключением Чечни, не имеют значительных собственных природных ресурсов и поэтому входят в число российских регионов, которые сильно зависят от субсидий Москвы. Республика Адыгея с ее нефтью считалась исключением, но ее резервы к настоящему времени почти полностью истощены[63]63
  Майкопские нефтепромыслы относятся к старейшим в России, но к настоящему времени доказанные запасы нефти в Адыгее мизерны. В 2012 году приводились такие данные по считавшемуся перспективным участку «Южный» в Майкопском районе этой республики: прогнозные ресурсы составляли всего 3,5 млн тонн нефти, 26,8 млрд м³ газа и 0,6 млн тонн конденсата.


[Закрыть]. Экономики Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии в советские времена привыкли к особенной значимости туристической отрасли, но она испытала серьезный спад вместе с развалом советской системы массовых организованных туров. Репутация Кавказа как небезопасного и криминального места привела к тому, что, за исключением немногих дерзких скалолазов, эти республики очень мало преуспели в привлечении западных туристов, в то время как русские нувориши предпочитали ездить отдыхать на Запад.

Кроме того, за исключением Дагестана, примыкающего к Каспийскому морю, и Северной Осетии, лежащей на пути главного наземного маршрута в Грузию, все республики Северного Кавказа фактически окружены территорией России, а их южные границы упираются в непроходимый барьер Большого Кавказского хребта. Это делает их полностью зависимыми от транспортных связей с Россией и тем самым очень уязвимыми к российской блокаде в случае попытки отделиться от России.

С точки зрения религии и культуры, изображение Северного Кавказа как однообразно мусульманского региона требует серьезных оговорок. Мусульманские нации западного и восточного регионов Кавказа имеют очень разный религиозный облик, а между ними находятся осетины – главным образом христиане. Западные кавказцы, будь то черкесские (абхазы, кабардинцы, адыгейцы, черкесы, абазины) или тюркские (карачаевцы и балкарцы) народы, до совсем недавнего времени оставались главным образом анимистами по своим религиозным практикам. В раннем Средневековье некоторые из них поверхностно приняли христианство сначала от Византии, а затем от Москвы, а кабардинские князья породнились с русской знатью⁶⁵.

Начиная с XVI века эти народы приняли суннитский ислам под влиянием турок-османов. Но даже у абхазов, западно-кавказского народа, географически наиболее близкого к мусульманскому миру, ислам никогда не укоренялся очень глубоко⁶⁶. Мусульманское духовенство уважалось, но имело лишь ограниченную власть в обществе еще до советского периода. Его попытки запретить питье вина и самогона (brandy) – местной привычки, сведения о которой сохранились с древнейших времен, – никогда не имели успеха. Среди осетин, например, есть и мусульмане, и христиане, но религиозная идентичность осетин по сравнению с их национализмом почти не играет роли ни в политической, ни даже в социальной жизни этого народа. В прошлом присутствие осетин в самом центре Северного Кавказа играло значительную роль в предотвращении просачивания сильного мусульманского влияния с востока на запад и в создании заслона для связи Шамиля с черкесским сопротивлением на Западном Кавказе. Сегодня чеченским или ингушским боевикам, намеренным перенести свою деятельность на Западный Кавказ, также придется пересекать враждебную им осетинскую территорию.

Ингуши в этническом и лингвистическом отношении очень близки к чеченцам, но, поскольку они проживают дальше на запад, ингушские племена обратились в ислам позже и не так глубоко, как чеченцы. С тех пор различия в их религиозных культурах способствовали разделению двух народов, так что отсутствие воинствующего ислама было главной причиной для сотрудничества ингушей с Россией во время войны с Шамилем, что подкрепило раскол между ингушами и чеченцами.

При советской власти «официальное» мусульманское духовенство стало насквозь подчинено советскому государству, а кроме того, в целом плохо образованное еще до революции, оно часто оказывалось в состоянии жалкого незнания мусульманского учения и мусульманской мысли, за исключением нескольких едва понимаемых молитв. В Чечне и Дагестане это компенсировалось огромной силой неофициальных суфийских братств, но они имели мало влияния в других местах Северного Кавказа, не говоря уже о Татарстане и Башкортостане.

Но главная причина отсутствия движения в поддержку Чечни со стороны других кавказских народов была демографической. За исключением пророссийских осетин, чеченцы во время краха советской власти были единственной «титульной национальностью» в отдельно взятой автономной республике, которая составляла абсолютное большинство ее населения. Согласно переписи населения 1989 года, общее население Чечено-Ингушской АССР составляло 1,29 млн человек, из которых 57 %, или 734,5 тысячи человек, были чеченцы. Это более чем вдвое превосходило то их количество, которое (официально) вернулось из ссылки в 1957 году, а к нему еще необходимо добавить 300-тысячное чеченское землячество в остальной России и других советских республиках. Количество русских в Чечено-Ингушетии составляло 394 тысячи человек (30 %), а ингушей – 164 тысячи (13 %)⁶⁷. Другие народы Северного Кавказа попросту не имели демографического веса для попытки создания независимых государств. Общее смешение разных языков на Северном Кавказе (который в средневековом мусульманском мире называли «горой языков» из-за множества наречий) создает своеобразную систему сдержек и противовесов, что предоставило властям в Москве бесконечные возможности для проведения политики в духе принципа «разделяй и властвуй».

Хорошо известно, что большая часть местной политической верхушки – особенно в Дагестане, где проживают 34 национальности, большинство из которых имеют друг к другу территориальные претензии, – крайне опасается межнациональных столкновений и полного хаоса, которые последуют за борьбой за независимость от России. На руку им в деле противостояния радикальному национализму чрезвычайно играет тот факт, что все народы Северного Кавказа имели возможность на протяжении нескольких лет наблюдать в телетрансляциях страдания и разрушения, вызванные межнациональными конфликтами в соседнем Закавказье. Российское телевидение, которое внимательно смотрит большинство людей на Северном Кавказе, постоянно внушало эту мысль «домашней» аудитории.

Поэтому одной из причин того, почему ельцинская администрация на протяжении двух с половиной лет терпела правление генерала Дудаева в Чечне, было попросту то обстоятельство, что он не оказывал такого давления на российское государство, которое требовало бы принятия определенных мер. Признаков того, что «чеченская инфекция» радикального национализма и требований полной независимости распространяется на другие российские автономные республики, было мало. Постоянные призывы Дудаева к другим народам Северного Кавказа подняться против русского правления и создать новый кавказский союз оказались безрезультатны. Для реализации этой цели генерал возлагал надежду на Конфедерацию горских народов Кавказа, щит для националистических сил в регионе. В бурные дни в ноябре 1991 года Конфедерация действительно могла сыграть важную роль в разубеждении России напасть на Чечню, тем самым явно угрожая Москве новой кавказской войной. Еще более важной была роль Конфедерации (причем санкционированная российской армией и в значительной степени способствовавшая созданию преимущества для Москвы) в помощи абхазам в их войне против Грузии, в ходе которой примерно семьсот северокавказских добровольцев были ключевой составляющей абхазских вооруженных сил. Однако в Абхазии части Конфедерации сражались с дезорганизованным и плохо вооруженным врагом, причем, что еще более важно, это происходило с молчаливого одобрения России.

Когда Россия вступила в Чечню, Дудаев обратился к Конфедерации и кавказским народам с призывом помочь Чечне и восстать против России, против «…ваших собственных трусливых и коррумпированных лидеров». В телевизионном обращении 13 декабря 1994 года он вновь провозгласил, что «Чечня борется от имени всех кавказских народов». Но Конфедерация ограничилась словесными протестами; после первоначальных массовых протестов в Ингушетии и Дагестане лишь горстка добровольцев отправилась воевать вместе с чеченцами, а власти других северокавказских республик установили за деятельностью Конфедерации строгий надзор.

Определенную роль в том, что Конфедерация не выражала прямой поддержки чеченской стороне и не мобилизовала на войну в Чечне добровольцев из других северокавказских республик, сыграло влияние спикера ее «парламента» Юсупа Сосламбекова после того, как он еще в 1993 году порвал с Дудаевым (хотя Сосламбеков никогда не входил в поддерживаемую Россией администрацию Чечни и в действительности резко критиковал ввод войск). В результате к 1997 году влиятельность и репутация Конфедерации упали почти до нуля. Провал в ситуации с Чечней можно считать признаком ее фактического конца[64]64
  B 1996 году Юсуп Сосламбеков организовал «восстановительный съезд» Конфедерации, но он не имел никаких результатов. Сейчас единственным живым напоминанием о Конфедерации остается разве что Бульвар Конфедератов в Сухуме. Одному из основателей и первому руководителю Конфедерации (горских) народов Кавказа Юрию Шанибову (Мусе Шанибу) посвящена книга Георгия Дерлугьяна «Адепт Бурдьё на Кавказе». Юсуп Сосламбеков в 1997 году баллотировался в президенты Ичкерии и получил 1 % голосов, в 2000 году он был смертельно ранен в Москве.


[Закрыть]. Надежды Конфедерации на создание нового независимого государства на Северном Кавказе в любом случае всегда были химерой: география, экономика, религия и национализм – всё было против этого.

Глава 3
Ход Чеченской войны

Русская женщина (проталкиваясь вперед): Дай пройти, нам больше вас не надо бояться.

Чеченская женщина (отступая назад): Стой в очереди. Мы раньше вас не боялись, и теперь тоже не боимся.

Подслушанный автором диалог в очереди за водой в занятом армией Грозном в мае 1995 года

Война – это прежде всего социологическое искусство, а искусство войны улучшается настолько медленно, что принципы Александра Македонского по-прежнему общеприняты. Искусство смены оружия меняется быстро – искусство обращения с людьми, которые это оружие используют, меняется гораздо медленнее…

В последующих главах будут описаны действия некоторых людей, которые полагались исключительно на огнестрельное оружие, но у них не было отваги или проницательности сблизиться с врагом на расстояние удара… Огневое сражение из любви к искусству – это едва ли более чем атлетический конкурс. Оно не входит в какие-либо образцы подлинной войны, в нём нет жизни, поскольку оно тщетно; его едва ли можно назвать сражением. Свою волю врагу навязывает именно удар или угроза удара. Победитель в огневом сражении по-прежнему удален от своей цели. Победитель в прямой схватке находится рядом с ней.

Гарри Хольберт Тёрни-Хай. Примитивная война, ее практики и понятия[65]65
  Turney-High Н. Н. Primitive War, Its Practice and Concepts. University of South Carolina Press, 1949, p. 12. Возможно, вместо слова «атлетический» в этом описании природы «огневого сражения из любви к искусству» сегодня нужно употреблять слова «математический» или «электронный». – Прим. авт.


[Закрыть]

Первая неделя Чеченской войны стала одним из самых критических моментов в истории ельцинской администрации, а на деле – ив истории современной России, в некотором смысле сопоставимым по своей значимости с разгромом консервативного лагеря в августе 1991 года и парламентским «мятежом» в октябре 1993 года. Так можно утверждать потому, что на протяжении нескольких дней казалось реально возможным, что единство российской армии надломится, а вместе с ним – подчинение младшего командного состава Министерству обороны и соблюдение военной иерархии. Если бы это произошло, то Россия сделала бы значительный шаг в направлении Латинской Америки не просто в экономическом и социальном смысле, а еще и в политическом, с государственными переворотами и военными мятежами (pronunciamentos).

Если бы это произошло, то главным действующим лицом во всех событиях стал бы нос[66]66
  Интуитивно уловимая игра смыслов: слово nose по-английски означает не только собственно нос, но и чутье, интуицию.


[Закрыть], действительно игравший очень важную роль в истории, причем еще задолго до Клеопатры¹. В нашем случае этот нос принадлежал Борису Ельцину, хотя и не был ни столь же длинным, ни столь же прекрасным, как легендарный нос египетской царицы. Кроме того, роль Ельцина была пассивной, а не активной: на второй неделе декабря 1994 года президентская администрация объявила, что ему придется лечь в больницу для хирургической операции на носовой перегородке, и на протяжении нескольких дней Ельцин был недоступен и не издавал никаких распоряжений по вводу войск в Чечню, начавшемуся 11 декабря. В действительности вплоть до 28 декабря, то есть в течение двух с половиной недель после начала войны, он даже не делал телевизионного обращения к российскому народу с объяснением этого решения. Более того, первые 18 месяцев войны Ельцин не посещал войска в Чечне, несмотря на то что в 1995 году он проводил отпуск всего в сотне миль оттуда – в санатории под Пятигорском.

Эта явная, нелепая и недостойная попытка уйти от ответственности (все эти слова я слышал в то время из уст российских офицеров) в декабре 1994 года оказала ужасающее воздействие на дух российских сил, участвовавших в операции, и стала одной из причин возникновения ситуации, близкой к мятежу, в западной колонне войск под командованием генерала Ивана Бабичева, продвигавшейся через Ингушетию. Эта колонна уже натолкнулась на неожиданное противодействие со стороны ингушского гражданского населения (некоторые лица были вооружены), которое блокировало дороги и окружало российскую технику, уничтожив несколько ее единиц. 13 декабря колонна добралась до села Давыденко на главной дороге по направлению к Грозному, когда против нее вышла толпа чеченских женщин, которые исполняли на дороге зикр и говорили солдатам, что дальше им придется проехать по их телам. В этот момент Бабичев при поддержке совета офицеров объявил (я лично присутствовал при этом), что он не будет убивать гражданское население, и отказался идти дальше.

Тем временем восточная колонна, которая, как предполагалось, должна была двигаться из Дагестана в направлении Гудермеса, так и не пересекла границу с Чечней. Она была окружена дагестанскими чеченцами и остановлена. Было захвачено и, как сообщалось, передано чеченцам как минимум два БТРа, а российские власти признали, что произошел захват 47 пленных. После того как всю ночь колонна простояла без движения, она была передислоцирована к северу от Терека и присоединена к северной колонне, которая продвигалась от главной российской базы в Моздоке (Северная Осетия).

Чтобы понять действия Бабичева (которые, как я уверен по собственным наблюдениям, были совершенно искренними, а не просто уловкой, как потом думали чеченцы), необходимо иметь в виду как ситуацию в армии непосредственно в декабре 1994 года, так и ряд событий, восходящих к 1962 году, когда советская армия получила приказ стрелять в демонстрантов в городе Новочеркасске и командующий данной операцией генерал был смещен за отказ это сделать. Всё это сложилось для меня в одну картину во время интервью с генералом Александром Лебедем в его штабе в Приднестровье в феврале 1994 года, за десять месяцев до Чеченской войны.

Лебедь с неизменной неимоверной горечью говорил обо всех тех случаях, когда в последние годы существования Советского Союза армии приказывали выполнять внутренние полицейские задачи, а также о том, как военные командиры и армия в целом остались единственными, на кого легла ответственность за кровавые последствия и политическую бурю. Лебедь утверждал, что сам видел это в Тбилиси в марте 1989 года и в Баку в январе 1990 года и слышал об этом от своих товарищей, которые принимали участие в провалившемся вторжении в Литву в январе 1991 года:

«Всякий раз приказы были конкретными и исходили с высочайшего уровня – от Политбюро. Причем каждый раз они отдавались по телефону – ничего не записывалось. И каждый раз, когда мы выполняли для них грязную работу, они исчезали и сваливали всю вину на нас, причем против них не было никаких свидетельств. Поверьте мне, армия никогда не позволит, чтобы это повторилось».

Конечно же, именно это армия (в особенности полевые офицеры) и увидела еще раз в декабре 1994 года в Чечне – в самом начале российского вмешательства, еще до начала настоящей войны, сходство с Тбилиси или Вильнюсом действительно казалось слишком близким. Во второй половине дня 13 декабря я видел, как депутат от демократического блока в Совете Федерации Виктор Курочкин (он представлял Читу, город в Восточной Сибири) сказал генералу Бабичеву:

«Не забудьте, генерал, что если вы исполните незаконный приказ, то закон вас не защитит. Только вы будете нести ответственность. Мне сказали передать вам, чтобы вы ожидали, пока Совет Федерации вынесет свое решение. Происходящее в Москве – это такой же путч, как в августе 1991 года, и он кончится крахом».

В качестве подкрепления Курочкина сопровождали два местных чеченских представителя, Саламу Умалатов и Сайхан Барахоев.

С точки зрения наблюдателя, находившегося на дороге между чеченцами и армией, моральная и физическая драма этой сцены едва ли может быть преувеличена. Позади стояла толпа поющих женщин, некоторые из них танцевали зикр, другие сидели на дороге, держа в руках плакаты с надписью: «Сыновья! Не стреляйте в женщин, которые могли бы быть вашими матерями!» Впереди виднелись низкие тени российских танков, смутно проглядывавшие сквозь темное пятно леса. Слева – боевые вертолеты, дрейфующие вдоль гигантских угрюмых склонов зимнего Кавказа.

Генерал Бабичев стоял напротив своих танков – массивная фигура типичнейшего советского десантника со сплющенным лицом, чем-то напоминавшим лицо Лебедя. Бабичев сказал Курочкину и чеченцам:

«Ситуация следующая: в этой операции задействован крупный контингент войск, и я командую только его частью. Я не несу ответственность за то, что могут сделать другие. Но в рамках моих полномочий я приказал этой колонне остановиться до конца сегодняшнего дня, и если противоположная сторона не откроет огонь, мы тоже не будем этого делать. Я отдал этот приказ своим офицерам. Если вы останетесь здесь, я постараюсь организовать встречу с моим командованием. Но вы должны сказать этим людям не подходить ближе…

Сегодня мы достигли того, что сохранили жизни ваших и наших людей. Давайте придерживаться этого».

Чеченцы рассказывали мне, что в действительности генерал Бабичев сам попросил женщин организовать демонстрацию на дороге, чтобы это было оправданием не двигаться дальше – хотя это кажется очень недостоверным.

13 декабря офицеры в этой колонне были очень уклончиво настроены по поводу беседы со мной. Но когда я снова приехал туда 17 декабря, они были куда более открыты, и в этот момент мне казалось, что их дисциплина распадается – хотя ни один из них не назвал мне свою фамилию, что свидетельствовало о сильной остаточной осторожности. Их набрали из разных соединений: 76-й Псковской дивизии ВДВ, которой командовал Бабичев, одной из дивизий МВД и Таманской гвардейской мотопехотной дивизии. Они говорили, что за это время провели офицерский совет и постановили не двигаться дальше, поскольку им было непонятно, кто отдал приказ о вводе войск в Чечню или в чём были цели этих действий. «Мятеж? Можете называть это так, – сказал мне один подполковник мотопехоты. – Но мы не хотим оказаться жертвами тех, кто заварил эту кашу… Я не верю, что армия расколется из-за этого. Генерал Бабичев ведет переговоры с другими колоннами, и я думаю, что они тоже не будут атаковать гражданское население».

Один майор ВДВ сказал мне: «Мы определенно не хотим убивать женщин и детей по приказу этих шлюх в Кремле ради их политических игр. Если речь идет о чеченских бандитах, это другое дело… Но я так и не знаю, зачем мы здесь». Другой майор, из МВД, сказал так: «Почти все офицеры из моей дивизии в этой колонне написали заявления об отставке на тот случай, если нас будут заставлять двигаться дальше. Я сам написал заявление сегодня. Я видел обращение Ельцина к народу Чечни – он говорил, что против гражданского населения не будет использовано оружие. Мы совершенно не собираемся этого делать».

У большинства из них не было большого желания удерживать Чечню в составе России. Капитан МВД, представившийся Олегом, сказал мне: «Конечно, по закону это часть России, но если вы спросите меня, стоит ли сражаться, чтобы удержать чеченцев против их воли, то мое мнение – нет… Всю эту заваруху затеяли разные люди в Москве, которые хотят вывести армию против народа ради своей выгоды… Я был на Кавказе раньше, и через три дня после того, как нас заставили убивать ни в чём не повинных людей, мы сидели, смотрели друг на друга и спрашивали: боже, что же мы наделали?»

В основе всего этого лежало общее нежелание вооруженных сил участвовать в подавлении внутренних беспорядков – именно это зафиксировал примечательный опрос Национальной лаборатории Ливермора, результаты которого будут приведены во второй части книги. Специфическим обстоятельством в случае Чечни было то, что Генштаб и командование Северо-Кавказского военного округа (СКВО) по-настоящему не участвовали в планировании операции, и это привело к распаду нормальной цепочки командования, общему замешательству и верному ощущению, что, по существу, эту войну затеяли в собственных политических целях Степашин и Грачев.