Текст книги "Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война"

Если бы российская армия была способна сражаться лучше, то стратегия вынуждения чеченцев к компромиссу вполне могла бы сработать – по крайней мере на какое-то время (хотя «террористические» атаки, конечно, продолжались бы). В любом случае, какими бы ни были причины, результат заключался в том, что именно «современная» европейская армия использовала «азиатские», уклончивые методы – и проиграла, тогда как азиатская партизанская армия постоянно и успешно отыскивала случаи для прямой и, возможно, решающей битвы «по Клаузевицу» – и победила.

Жестокости российских войск в Чечне принимали три формы, довольно знакомые по Алжирской и Вьетнамской войнам. Во-первых, это бомбардировки гражданских целей – как в ходе военных операций (так произошло в Грозном, Гудермесе и других местах), так и для «наказания» сёл, которые поддерживали боевиков-сепаратистов, как это было в Новогрозненском, где было разрушено примерно 40 % домов. Если говорить о западных армиях, то фактически подобные бомбардировки традиционно не рассматривались ими как военная жестокость. Все использовали этот метод по разным поводам и, несомненно, будут делать это вновь всякий раз, когда это будет необходимо.

Однако в Чечне, как уже было отмечено, по крайней мере в одном случае, а именно в селе Самашки, такие события, похоже, были официально санкционированным, практически массовым убийством нескольких десятков гражданских лиц³². Когда в мае 1995 года я задал вопрос о подобных инцидентах Саламбеку Хаджиеву, главе российского марионеточного правительства, тот ответил, что спрашивал об этом российских генералов: «Иногда они обещают провести расследование, но чаще отрицают всё случившееся или просто говорят: “война есть война”».

Случаи, когда жестокости по отношению к мирным гражданам на блокпостах или при обысках домов возглавлялись офицерами, были бесчисленны, и в первые недели войны в Грозном большинство офицеров, похоже, либо сами участвовали в избиениях, вандализме и грабежах, либо по крайней мере не предпринимали никаких усилий, чтобы удержать от этого своих людей. То, как выглядели дома и квартиры, «обысканные» солдатами, и мой собственный опыт нахождения у них в руках я уже описывал в первой главе. Но нужно сказать, что начиная с марта 1995 года (судя по тому, что я слышал, когда вернулся в Грозный в мае) были предприняты некоторые попытки сдержать подобные действия и навести порядок в войсках при помощи военной полиции[74]74
  Не вполне понятно, какие армейские подразделения в данном случае имеет в виду Ливен (скорее всего, ОМОН). Военная полиция как самостоятельный институт Вооруженных сил РФ была создана лишь в декабре 2011 года.


[Закрыть].

Несколько раз я слышал от чеченцев предположения об изнасилованиях, совершённых российскими солдатами, но, учитывая природу чеченской культуры, было очень сложно раздобыть какие-либо детали этого, не говоря уже о том, чтобы побеседовать с жертвами, так что я не могу удостоверить ни один из этих рассказов. Но в принципе, учитывая природу этой войны и очевидное отсутствие дисциплины среди российских солдат (опять же особенно в первые недели в Грозном), эти истории представляются абсолютно правдоподобными. По моей информации, по крайней мере один раз экипаж БТРа, изнасиловавший нескольких представительниц чеченской семьи, был арестован своими, хотя мои информаторы не смогли сказать, понесли ли они полноценное наказание или были тихо отпущены.

Лишь однажды я слышал прямое свидетельство о жестокостях подобного рода в боснийском стиле, когда российские офицеры, предположительно, отдали приказ о групповом изнасиловании и убийстве двух женщин, пойманных вместе с чеченскими боевиками, – но свидетелем этого случая был российский пленный, вокруг которого стояли захватившие его чеченцы, так что, возможно, этому не стоит слишком верить. Признаков того, что изнасилования использовались в качестве намеренного инструмента в попытке сломить волю чеченского народа, нет. Примечательно, что это сильно отличается от сообщений с большинства войн подобного рода: ни в одном из трех отчетов о нарушениях прав человека в Чечне, которые я читал, не упоминалось об изнасилованиях ни в целом, ни в каких-либо отдельных случаях.

Точную природу и масштаб пыток и убийств чеченских пленных российскими военными сложно оценить, поскольку и зарубежные, и российские организации столкнулись с огромными трудностями в своей работе. Представляется определенно верным, что значительное количество арестованных людей в дальнейшем были тайно убиты своими похитителями, при этом с большой вероятностью многие из них были подвергнуты особо жестоким пыткам. Много раз я слышал в Чечне о молодых людях, которые просто исчезли (иногда во время поездок с целью разыскать других пропавших членов своих семей) спустя месяцы после того, как самые тяжелые бои прекратились. Чеченцы предполагали, что их арестовали военные и либо забили до смерти, либо застрелили.

По оценке миссии ОБСЕ в Грозном, количество лиц, задержанных с начала войны до марта 1996 года, в общей сложности составляло около двух тысяч человек, из которых 500-1000 человек по-прежнему находились под стражей на тот момент (в то же время, по оценке ОБСЕ, сепаратистская сторона удерживала 200–400 российских военных и гражданских пленных). На тот момент список исчезнувших чеченцев включал 1266 имен, на тот же период было возвращено родственникам 416 ранее не опознанных тел, а 540 тел оставались неидентифицированными³³. Любопытно, что мне неизвестны запротоколированные случаи задержания женщин, а женская часть семьи Дудаевых во время войны вообще спокойно жила в Грозном.

Что касается пропавших без вести, то предполагается, что некоторые из них были убиты случайно в ходе боев либо солдатами, стрелявшими по транспортным средствам, или же на блокпостах, либо с воздуха (я слышал о бесчисленных подобных случаях, некоторые из них описаны в отчете «Врачей без границ» от апреля 1996 года). В то же время считается, что многие другие из пропавших – по крайней мере несколько сотен человек – были арестованы и затем казнены захватившими их военными. (Это существенное количество, но это число следует сравнивать, например, с примерно тремя тысячами алжирцев, незаконно казненными французскими силами в городе Алжире и прилегающем районе, где численность населения была сопоставима с собственно чеченской частью населения Чечни в 1 млн человек, в 1955–1957 годах, то есть в сопоставимый с длительностью Чеченской войны период времени.)

Например, в городе Шали в мае 1995 года мне рассказали об одном 28-летнем местном жителе по имени Руслан Нанахаев, который в феврале поехал вместе с еще двумя людьми на машине покупать продовольствие. У одного из них был некий документ, в котором была указана фамилия Дудаева. Их арестовали на блокпосту и, предположительно, поместили в «фильтрационный пункт». Несколько недель спустя тело Нанахаева было обнаружено на обочине дороги с множеством переломанных костей, а о других к маю ничего не было известно. Старший брат Руслана Нанахаева Аслан отправился искать его и тоже пропал; его обнаружили в массовом захоронении в Грозном с проломленным черепом. Я также слышал о другом случае в Шали, когда три чеченца, ехавшие на машине, исчезли и, предположительно, были арестованы.

Если судить по устным свидетельствам, то с подавляющим большинством арестованных чеченцев в той или иной степени дурно обращались физически, а кроме того, это постоянно происходило во время российских облав в поисках оружия и боевиков, а также на российских блокпостах. Вот что сказано в отчете Группы по правам человека в Чечне (который был признан достоверным западными дипломатами в Грозном):

«Обыски сопровождаются избиениями обыскиваемых. Вслед за задержанием фальсифицируются доказательства преступной деятельности, обыскиваемым подбрасываются оружие и наркотики. Незадолго до начала работы СНК [российской Специальной наблюдательной комиссии[75]75
  Специальная наблюдательная комиссия (СНК) по урегулированию в Чечне была создана в августе 1995 года под руководством командующего объединенной группировкой российских войск в Чеченской Республике Анатолия Романова и начальника главного штаба вооруженных сил Чеченской Республики Ичкерия Аслана Масхадова, на нее были возложены организация работы и контроль за выполнением договоренностей и соглашений сторон по всему блоку военных вопросов.


[Закрыть]] незаконно задержанных лиц отпустили по указанию со стороны Главного управления российского МВД, но теперь этого практически невозможно добиться»³⁴.

Отчет «Врачей без границ» содержит следующий фрагмент:

«По мере продвижения российского наступления на юго-запад и юго-восток войска окружают село за селом. Все беседы с беженцами из разных сёл демонстрируют одну и ту же последовательность событий:

– Войска предъявляют жителям села мирный ультиматум с требованием “выдать боевиков и оружие”.

– Даже если жители заключают локальное соглашение о мире, оно редко соблюдается. В эту же ночь или на следующее утро села бомбят или беспорядочно обстреливают их жителей.

– Население вынуждено заплатить военным за так называемый гуманитарный коридор. Цена этого составляет 50–60 млн рублей (5–6 тысяч долларов) за двух– или трехчасовой проход.

– Коридор зачастую не соблюдается, а селян, выходящих по нему с незначительным количеством имущества, обстреливают.

– Мужчин отделяют от женщин. Многих мужчин в возрасте от 12 лет арестовывают, после чего никто не знает, что с ними происходит и куда их забрали.

– Селянам не позволяют забрать тела мертвых.

– Танки и бронемашины въезжают в село. “Врачи без границ” собрали надежные свидетельства того, что мужчин, женщин и детей при этом сажали на танки, используя в качестве живого щита. Женщин и детей толкали перед солдатами, когда те заходили в дома, чтобы грабить, стрелять и мародерствовать. Скот также часто расстреливали или уводили. – Военные грузовики увозят награбленное имущество.

– Когда грабеж и поджог домов завершены, жители села могут вернуться и забрать то, что осталось. На этом этапе проводится много произвольных арестов»³⁵.

Впрочем, в дополнение к этому справедливости ради следует отметить, что, как утверждается в отчете ОБСЕ, боевики-сепаратисты со своей стороны также редко соблюдали подобные договоренности и, как любые партизаны, в результате использовали гражданское население в качестве щита.

Как уже было сказано в моих заметках о собственном пребывании в Грозном, я был очевидцем необычайных и действительно повсеместных случаев постоянной жестокости, грабежей и буйного вандализма со стороны российских войск в период сражения за город в январе – феврале 1995 года. К сожалению, это типично для войн подобного рода, но здесь размах и неприкрытость грабежей были поразительны и очень часто мешали эффективности действий войск. Вот выдержка из отчета ОБСЕ:

«Банальное вымогательство – это главный фактор в нынешней “волне” новых арестов со стороны федеральных войск на блокпостах. Мы слышали много рассказов о том, как военные, которые арестовывали чеченцев по мелким или неуточненным поводам, затем вымогали плату за их освобождение. В подобных обстоятельствах граница между задержанием по политическому поводу и чистым криминалом становится всё более и более размытой».

Сравнительно необычными чертами являются беспорядочность и неорганизованность большей части этого процесса, особенно в случае обращения с пленными. Несколько бывших заключенных, которые затем были освобождены, говорили мне, что вместо регулярных допросов их просто время от времени избивали солдаты, чаще всего даже не задавая никаких вопросов – для них это была банальная возможность развлечься. Например, в феврале 1995 года я общался с чеченцем по имени Зелимхан, который был арестован российскими войсками по подозрению в том, что он был боевиком, и провел две недели в «фильтрационном пункте» (затем его отпустили по ходатайству его русского соседа). Его тело всё еще покрывали синяки.

«Что они хотели узнать? Бог его знает. Они не задавали мне никаких вопросов. Они просто всё время говорили, что мы были наемниками, которые воевали за Дудаева, били и пинали нас. Когда мы отрицали это, они снова нас били, пока не уставали… Нас было 30 человек, кого держали в небольшой комнате в автобусном гараже в Заводском районе, который они превратили в фильтрационный пункт. Каждый день они приходили и били нескольких из нас, случайно – просто ради развлечения, я думаю… Некоторых отправили в Моздок. Возможно, там их допрашивали, но как они отбирали, кого туда отправить, я не знаю. Никто не слышал, что стало с теми людьми, которых отправили в Моздок. Думаю, если бы Саша не пришел забрать меня, то меня либо самого бы туда отправили, либо вывели бы и пустили пулю в лоб. Мы слышали, что было много таких случаев».

Иными словами, это был «фильтрационный пункт», который просто не выполнял никакой действительной фильтрации.

Напротив, чеченцы, похоже, очень редко хладнокровно расстреливали захваченных ими пленных, причем лишь после убедительной провокации с российской стороны. Например, в январе 1995 года чеченские боевики в центре Грозного сообщали мне о казнях нескольких российских пленных (точное количество их разнилось в зависимости от информатора) после того, как во время контратак они обнаруживали тела нескольких своих товарищей со связанными руками и простреленными головами – явно после взятия в плен.

Что касается пыток и членовредительства со стороны чеченцев, то некоторые подобные случаи могли иметь место, но ни я, ни другие журналисты не видели каких-либо свидетельств этого. Российские власти допускали это много раз, но никогда не представляли ни единого тела, свидетельских показаний, фотографии или иного подтверждения. В целом нельзя не акцентировать, что, помимо редких и понятных исключений (наподобие захвата заложников при нападениях на Буденновск и Кизляр), чеченцы в этой войне сражались более «благородно», чем русские. Приведу слова из отчета ОБСЕ, в которых очевиден контраст с жестоким отношением русских к пленным:

«Присутствуют некоторые признаки того, что отношение чеченцев к захваченным ими людям более “гуманно”, чем отношение к чеченцам, оказавшимся в руках федеральных сил. Члены миссии сами видели нескольких взятых в плен солдат федеральных войск либо в ходе их возвращения захватившими их чеченцами. Все они хорошо выглядели физически. Об этом же сообщают русские матери, которым было позволено посетить своих сыновей-солдат, попавших в плен».

Я могу подтвердить это на основании собственных встреч с российскими пленными в руках у чеченцев, и это делает последним большую честь.

Поскольку в задачу этой главы не входит представить полную историю Чеченской войны, я не стану описывать все перипетии и повороты мирных переговоров, которые начались в июне 1995 года. Основная проблема была обозначена главным российским переговорщиком Вячеславом Михайловым[76]76
  Вячеслав Михайлов (род. 1938) на тот момент занимал пост министра РФ по делам национальностей и федеративным отношениям; в настоящее время заведующий кафедрой национальных и федеративных отношений РАНХиГС.


[Закрыть] 17 июля, когда он заявил, что у Чечни должен быть специальный статус, не противоречащий двум условиям: целостности Российской Федерации и принципу самоопределения. Проблема, разумеется, заключалась в том, что, поскольку большинство чеченцев (и определенно подавляющее большинство среди тех, кто воевал) хотели воспользоваться самоопредепением, чтобы выйти из Российской Федерации, эти два принципа прямо противоречили друг другу.

Это не означало, что скорый мир не мог быть достигнут на тех условиях, на которых это в самом деле произошло после событий августа 1996 года, – иными словами, на тех условиях, что чеченцев следует предоставить самим себе, а решение (или, что более вероятно, нерешение) вопроса о полной независимости целиком отложить на будущее. Но абсолютно необходимым условием для этого был отвод российских войск из Чечни или по меньшей мере их вывод из близкого контакта с чеченскими боевиками.

Это ключевое условие не только выдвигалось чеченской стороной, но и включало один очень практический аспект: поскольку ожидать, что чеченцы станут другими, явно не приходилось, боевики продолжали бы атаковать российских солдат до тех пор, пока те находились в Чечне, вне зависимости от наличия или отсутствия соглашений о прекращении огня и невзирая на приказы своего командования прекратить боевые действия. Что и происходило на протяжении всего периода перемирия.

За всё это время, а точнее, с мая 1995 года, еще одним исключительным проявлением чеченского духа стало то, что в Грозном, под самым носом у российской армии и режима Завгаева, происходила почти непрекращающаяся череда сепаратистских демонстраций. 6 сентября 1995 года, в День независимости Чечни, около трех тысяч чеченцев собрались на площади перед тем местом, где раньше стоял президентский дворец, с плакатами, осуждающими Россию и поддерживающими Дудаева. Почти каждый день переговоров в комплексе зданий ОБСЕ в Грозном российским генералам приходилось прорываться туда сквозь ряды свистящих и поющих демонстрантов. По не вполне понятным причинам российская армия почти не предпринимала попыток прекратить эти собрания или арестовать ответственных за их организацию³⁶.

На данном этапе российские силы могли быть отведены к северу от Терека и удерживать этот рубеж, тем самым сохраняя сильную позицию для переговоров. Однако пойти на это означало для них покинуть Грозный и собственное «временное правительство». В конечном итоге, они были вынуждены волей-неволей сделать это осенью 1996 года под прикрытием тонких фиговых листков в виде «нейтральной» переходной администрации. Однако в 1995 году российские войска продолжали упорно обсуждать идею, что правительство Дудаева должно сесть за стол переговоров с правительством Хаджиева, – что Дудаев, конечно же, решительно отказывался сделать.

Тем не менее поначалу казалось, что переговоры идут легко. 30 июля российская и чеченская стороны достигли договоренности по военным вопросам: обе стороны согласились разойтись на 2–4 километра друг от друга, а армия обещала постепенно сократить свои силы до двух бригад в обмен на постепенное разоружение чеченских сил³⁷. Командующие, генерал Анатолий Романов с российской стороны и Аслан Масхадов с чеченской, приказали своим людям прекратить боевые действия начиная с 1 августа.

Однако столкновения между российскими и чеченскими силами продолжались, и каждая сторона обвиняла другую в том, что та начала их первой. Наиболее распространенная причина этого, как представляется, заключалась в том, что небольшие группы чеченских боевиков (или даже порой отдельные снайперы) начинали инцидент стрельбой по российским постам, а военные отвечали на это пальбой во всех направлениях, а в многочисленных случаях и намеренными бомбардировками близлежащих поселений в целях «наказания» их за предоставление «убежища террористам». В результате боевикам, конечно же, удавалось ускользнуть, а погибали при этом местные мирные жители, хотя, как это всегда случается в войнах подобного рода, российские солдаты имели основание утверждать, что обычно было невозможно провести границу между чеченским боевиком и мирным жителем и что чеченская тактика делала подобное разграничение бессмысленным.

После этого, 6 октября, генерал Романов был крайне тяжело ранен бомбой, заложенной в автомобиль. Хотя, согласно основной версии, ответственность за это автоматически перекладывалась на сепаратистскую сторону или по крайней мере на некоторых командиров сепаратистов, дело было не вполне ясным. Масхадов как минимум подавал все признаки желания работать с Романовым. Кроме того, даже в то время на российской стороне ходили слухи, что ответственным за это мог быть Бислан Гантамиров. У него была явная заинтересованность в остановке любого мирного соглашения, и в конце сентября он продемонстрировал враждебное отношение к мирному процессу, закрыв миссию ОБСЕ в Грозном и обвинив ее в помощи Дудаеву (хотя также говорили, что Гантамиров просто встал на сторону хозяина помещения миссии ОБСЕ, своего клиента, который пытался вымогать у миссии более высокую арендную плату). С другой стороны, предполагалось, что Романов мог стать персональной мишенью сепаратистов или некоторых из них из соображений кровной мести, поскольку он нес общую ответственность за атаку на Самашки в апреле³⁸.

Вряд ли этот вопрос когда-либо будет прояснен. Однако последствия покушения на Романова были очевидными и незамедлительными. 9 октября российское правительство заявило о приостановке реализации соглашения от 30 июля. 24 октября Хаджиев, явно по российскому приказу, подал в отставку с поста премьер-министра и был заменен на Завгаева – это был знак того, что Россия отказалась от надежды на мир с Дудаевым и собиралась предпринять попытку консолидировать «свой» чеченский режим. Это подтвердилось месяцем позже, когда Завгаев объявил, что президентские и парламентские выборы в Чечне будут проходить одновременно с выборами Госдумы 17 декабря.

Сепаратистские силы незамедлительно заявили, что любой чеченец, который примет участие в этих выборах, будет наказан, после чего были предприняты покушения на Завгаева и Лобова, секретаря Совета безопасности. К концу ноября случаи обстрелов российских позиций, минирования дорог, перегораживания мостов, засад, а также удары российской артиллерии происходили десятками каждую ночь. 24 ноября с целью продемонстрировать, как можно при желании осуществить террористический акт в Москве, люди Шамиля Басаева подложили пакет с низкорадиоактивным цезием в одном московском парке и затем сообщили журналистам, где его найти³⁹. В Грозном в декабре произошел взрыв ряда бомб, заложенных в автомобилях.

8 декабря 1995 года Завгаев и Черномырдин подписали соглашение – основу будущего российско-чеченского федеративного договора, который предоставил бы Чечне широкую автономию в духе соглашения между Россией и Татарстаном. В этом соглашении также были скопированы основные пункты прежних предложений Хасбулатова (Ельцин заявил, что «не боится дать Чечне максимум автономии – больше, чем какой-либо другой республике»)⁴⁰.

14 декабря 1995 года с целью дискредитировать приближающиеся выборы примерно 600 чеченских боевиков напали на российские позиции во втором по значимости городе Чечни Гудермесе и удерживали его центр на протяжении десяти дней под российскими контратаками, прежде чем вновь ускользнуть. Другие силы боевиков атаковали российские позиции в Урус-Мартане и Ачхой-Мартане. Это была первая из трех крупных городских контратак, которые на протяжении следующих восьми месяцев смогут истощить и окончательно разгромить российскую армию⁴¹. Но, как сообщил Завгаев, с 14 по 17 декабря в Чечне произошло «голосование» при явке 64,5 %, в результате которого за него было отдано 93 % голосов. Западные и российские журналисты, находившиеся в Чечне, называли эти результаты смехотворными, сообщив, что даже в Грозном лишь небольшая часть из списка избирательных участков вообще была открыта.