Текст книги "Карибский кризис глазами российских подводников (пятьдесят пять лет спустя)"

Глава 7
Инструкторы. Завершение миссии советских подводников

Встреча нового, 1963 года. Отработка второй курсовой задачи Курса боевой подготовки. Встреча с космонавтом Андрияном Николаевым. Прибытие в Сурабаю министра обороны маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского. Гибель штурмана Вадима Щербакова. Разблокировка торпедного аппарата на С-292. Григорий Таргонин наводит порядок на корабле. Культурные достопримечательности Сурабаи. Тёплые чувства и дружба объединяли наших и индонезийских подводников.

1 января 1963 года пришёлся на вторник и был объявлен индонезийскими властями выходным не только по случаю наступления нового года, но и в честь освобождения Западного Ириана от голландских колонизаторов. Как известно, длительный переговорный процесс между Индонезией и Нидерландами при посредничестве американского дипломата Э. Банкера завершился 15 августа 1962 года принятием соглашения о поэтапной передаче Западного Ириана Индонезийской Республике. По этому соглашению с 1 октября 1962 г. Западный Ириан передавался под управление ООН. В столице Западного Ириана городе Котабару с флагштока губернаторской резиденции был спущен голландский флаг и поднят Флаг ООН. По этому же соглашению флаг ООН будет торжественно спущен именно 1 января 1963 года и вместо него водрузят флаг Индонезии. И хотя полный суверенитет над Западным Ирианом будет восстановлен лишь 1 мая 1963 года, день 1 января 1963 г. был объявлен праздничным и широко отмечался в стране наряду с новогодними торжествами.

По распоряжению командования нашей бригады остатки экипажей лодок было решено перебазировать в «Бату – Поронг» – военный санаторий, что расположен на острове Мадура. Ещё 31 декабря экипажи С-236 и С-292 были переправлены на остров. Остальные остатки четырёх экипажей пока оставались в военном городке. Конечно, к встрече нового года готовились все, в том числе индонезийская сторона. Командование индонезийской ВМБ Сурабая прислало приглашение встретить новый год в Доме офицеров флота замкомбригу Валентину Синельникову и оставшимся в Капалу четырём нашим командирам лодок (Анатолию Антипову, Александру Кодесу, Петру Протассову, Юрию Швандерову). Дом офицеров ВМБ Сурабая представляет собой овальное одноэтажное здание, построенное на косе. Здание окаймлено верандой, за которой плещутся волны залива. В просторных залах ДОФа – уютные столики на 4 и 6 человек. Есть и банкетные залы, танцевальное фойе. Наши офицеры неоднократно бывали там, знали, что проводить там время всегда удавалось весело и непринуждённо.

К сожалению, на этот раз сработал банальный принцип «кабы чего не вышло». Оставшийся за Начпо капитан 3 ранга Николай Васечкин начал «обрабатывать» Сннельникова и командиров лодок в том смысле, что следует оставаться со своим личным составом, следить за развитием ситуаций, не дай Бог, кто-нибудь напьётся, тогда не миновать беды. Да и направление политики партии – на трезвость, а там, в ДОФе разного виски и водки – «хоть пруд пруди». Так или иначе, Синельников и командиры приуныли и отказались под благовидными предлогами от приглашения провести вечер в ДОФе. Делать нечего, пришлось организовывать встречу нового года в Капалу. И встретили… Но лучше об этом расскажет Григорий Таргонин, утром 1 января прибывший вместе с Юрием Дворниковым с острова Мадура в военный городок:

«Там мы застали полную тишину, а в коттеджах, в которых проживали оставшиеся офицеры штаба и четверо наших коллег, полное уныние. «Гульнули!», – первое, что пришло в голову при виде этой вселенской скорби. И вот, что поведали с большой неохотой нам с Юрой наши товарищи. Вечером 31 декабря они тоже готовились к встрече Нового года, с обидой узнав, что приглашение в Дом офицеров было вручено Синельникову индонезийским начальством для него и четырёх командиров. Но они с Васечкиным решили от этого отказаться, придумав какую-то отговорку. Васечкин же, проинструктированный начальником Политотдела, стойко стоял на страже трезвости и категорически возражал против выхода наших на «международную арену» с её неограниченными возможностями по части возлияний, так что наши командиры были сильно уязвлены этим недоверием, а когда, ровно в полночь небо озарилось разноцветными огнями фейерверка, запущенного из района Дома офицеров, тоска с новой силой охватила наиболее впечатлительных.

– Надо было мне приказать принести с лодки сигнальные ракеты, задумчиво произнёс Петя Протасов.

– А у меня есть, – вспомнил флагманский штурман и пробежал в свою комнату. Некоторые вышли из коттеджей на площадку, чтобы полюбоваться салютом. Толя Забарин, притащил сигнальные ракеты, одну из которых вручил Протасову, а сам, выйдя из под навеса, выпустил ракету вверх. Протасов же решил выпустить ракету, оставаясь на веранде. Направив ракету вверх, он дёрнул за шнурок, и ракета с шипением взяла старт, но в темноте Петя не разглядел кромки навеса веранды, и она, ударившись в навес, упала на землю и, медленно набирая высоту, пошла в горизонтальный полёт. На пути её траектории стояли, обнявшись и задрав головы Юра Швандеров с Толей Антиповым. Через мгновение ракета угодила в левое плечо Толи, и он упал, потеряв сознание. Несмотря на расстояние от места падения ракеты на землю до плеча пострадавшего, составляющее всего каких-нибудь 7–8 метров, удар был настолько силён, что вызвал открытый перелом плеча. Все, кто видел эту жуткую картину, бросились оказывать помощь Толе. Появился и наш флагманский доктор, который распорядился вызвать машину, наложил жгут выше перелома, закрыл рану марлей и наложил шину. После этого он начал приводить Толю в чувство. Очнувшись, он начал кричать от боли. Максимов сделал ему обезболивающий укол… Подошла машина и пострадавшего в сопровождении Максимова увезли в госпиталь» [19, с. 303–304].

Для разбора этого случая 2 января из Джакарты прилетел контр-адмирал Чернобай. Разумеется, представленным пред ясны очи Григория Корнеевича Петру Протасову и Анатолию Забарину, никто не позавидовал.

В первой декаде января все инструкторы остальных четырёх экипажей также перебрались на остров Мадура. Предлагалось это и флагманским специалистам, но они отказались, предпочли остаться в Капалу, а некоторые из них возвратились в свои каюты на плавбазу, которая снова перешла из Джакарты в Сурабая. Все поселившиеся на Мадуре ежедневно, кроме воскресенья переправлялись на базу подводных лодок для наблюдения за ходом работ и выдачей соответствующих консультаций по своим специальностям индонезийским подводникам. Лодки готовились к покрасочным работам, были выгружены все торпеды и перевезены на склад. В первой половине января на всех шести переданных индонезийской стороне лодках проводи текущий ремонт и авральные работы с внутренней и внешней покраской. Над гаванью гремел гвалт и раздавался грохот скребков, всюду пахло краской, которой для каждой лодки было выделено в изобилии. Следует отметить должное. К этим авральным работам индонезийские подводники относились ответственно, если не сказать с особым рвением. Может, этому способствовали относительно высокая дисциплина среди личного состава не только подводников, но и всех военнослужащих в Индонезии, и стремление выполнить ремонтные покрасочные работы до сезона дождей. Мы поинтересовались, когда наступит такой сезон. Нам ответили, что ждать осталось недолго.

Действительно, в третьей декаде января, как по заказу, ежедневно лили дожди. Обычно они начинались после обеда и заканчивались к вечеру. Но это были именно ливневые дожди, каких в Союзе можно было наблюдать чрезвычайно редко. С неба на вас выливались сплошные потоки, и казалось, не будет этим потокам ни конца, ни края. Но вот прошло два – три часа, дождь прекращал лить также внезапно, как и начинал, выглядывало солнце, кругом парило, за каких-то полчаса крыши, карнизы и трава на газонах вновь становились сухими. Наступала относительно непродолжительная прохлада. В эти ливневые дожди многие из наших подводников выбегали в одних трусах под дождь, смывая со своего тела потовые выделения. Своеобразный освежающий душ придавал бодрость всему телу. Такой дождливый сезон продолжался в течение трех – четырёх месяцев. А в летний период дожди здесь выпадают весьма редко. Наступает засушливый сезон. Причины смены периода дождей засухой кроятся в особенностях климатических условий Малайского архипелага, который индонезийцы называют Индонезийским. Позднее в справочнике по Индонезии я вычитал следующее.

«Климат на всей территории Индонезии морской, тропический, муссонного типа. Основные черты его таковы: постоянно высокие температуры при среднегодовой 26 °C и колебаниях среднемесячных температур в пределах 2°, а среднесуточных – в пределах 10°; обилие осадков; слабые ветры; высокая относительная влажность (80–90 %). Нет смены времени года, характерной для умеренного пояса; почти не меняется и продолжительность светового дня: даже в наиболее удалённых от экватора местах разница между самым коротким и самым длинным днём всего 48 минут… Сезонность в Индонезии выражена не в разнице температур, а в количестве осадков и связана с изменением направления муссонных ветров. Муссоны формируют две основные климатические зоны страны. С декабря по февраль дуют насыщенные влагой северо-восточные муссоны из центральных районов Тихого океана, соединяющиеся с северо-восточными пассатами. Они господствуют над северной частью Ириан Джая, Молукками, Сулавеси, Калимантаном, Центральной и Западной Явой, Суматрой. К югу от экватора они меняют направление на северо-западное. В марте наступает очередь сухих юго-восточных муссонов, которые дуют из области австралийского антициклона и меняют направление к северу от экватора на юго-западное. Эти ветры господствуют в июне – октябре на Малых Зондских островах, юге Ириан Джая, юго-западе Сулавеси и востоке Явы, обусловливая здесь засушливый сезон, длящийся от 4–5 месяцев (Восточная Ява) до 6–7 (Тимор). Помимо сезонных ветров регулярно дуют бризы. В Малаккском проливе иногда возникают сильные ветры, именуемые «Суматра» и достигающие силы тайфуна» [7, с. 8].

Теперь о поддержании дисциплины личного состава. Конечно, она сознательная, и, как свидетельствует Григорий Таргонин, поддерживается организационно. Мы никогда не видели, чтобы строем рядового и сержантского состава командовали индонезийские офицеры. Это – прерогатива специально выделенных сержантов. И дисциплина в строю строгая. Вот на плацу стоит строй личного состава Бригады подводных лодок. Построением руководят сержанты. Дисциплина безупречная. На флангах строя – по одному солдату в касках, на которых крупными буквами высвечивается «МР» – (милитари полис) военная полиция. С тыльной стороны строя – ещё один военный полицейский с резиновой дубинкой в руках. Попробуй здесь пошевелись!

Г. Таргонин:

«Однажды на плацу у Флагштока на самом солнцепёке я увидел матроса, стоящего по стойке смирно с табличкой на груди, на которой написано: «Tikus» (крыса).

– Что это значит? – спросил я у Диди (так сокращённо называли командира индонезийской лодки).

– Этот матрос совершил кражу. Он наказан.

При разборе недостатков на службе индонезийские командиры и начальники никогда не повышают голос. Я был свидетелем случая, когда после слов начальника: «Я недоволен Вашими действиями», сказанными очень тихо и спокойно, подчинённый чуть было не лишился чувств и слёг в госпиталь» [19, с. 306].

В январе 1963 года все наши лодки, переданные индонезийской стороне, получили новые названия. Так пл С-236, например, стала называться «Bramastra» (дротик), ПЛ С-292 – «Alugoro» (код операции по освобождению Ириан Джая), а плавбаза «Аяхта» – «Ratulangi».

28 января 1963 г. в Доме офицеров флота в Сурабае состоялась волнующая встреча с космонавтом № 3 – майором Андрияном Григорьевичем Николаевым. На встречу были приглашены командование и офицерский состав бригады, представители молодёжных организаций морской столицы Индонезии, командование и офицеры Военно-морской базы Сурабая. Встреча прошла великолепно. Приветственные речи, цветы, тёплый приём и радушие встречающих – было всё, как обычно, для чествования таких персон, каким являлся наш покоритель космоса в дружественной стране. Чувствовалось, что программа визита космонавта выполняется чётко и организовано, за этим неукоснительно следил специально выделенный персонал.

Андриян Николаев покорил собравшихся своим открытым, общительным характером, непринуждённостью суждений и весёлым нравом. Беседа с Андрианом вылилась в своеобразное интервью. Вопросы задавали самые разные, вплоть до наивных. Спросили, например: «Почему Вы называетесь космонавтом № 3?» Андрияну Григорьевичу пришлось кратко напомнить даты открытия человеком космического пространства.

Дорогу в космос проложил космонавт № 1 Юрий Алексеевич Гагарин, когда на космическом корабле «Восток-1» 12 апреля 1961 г. он первым на планете Земля стартовал в космическое пространство. По прошествии менее четырёх месяцев 6 августа 1961 г. прорвался в космос космонавт № 2 Герман Степанович Титов. Дублёром Германа при подготовке космического корабля «Восток-2» как раз был наш гость, которого мы встречаем в ДОФе – Андриян Николаев. 11 августа 1962 г. на космическом корабле «Восток-3» взмыл в небо космонавт № 3 Андриян Николаев. Вслед за ним 12 августа последовал в небо космонавт № 4 П. Р. Попович. К исходу четвёртых суток оба космонавта приземлись в казахстанской степи.

В конце встречи Андриян Григорьевич подарил индонезийской делегации копию вымпела СССР, ранее оставленного на Луне советским луноходом. Один из индонезийских журналистов задал вопрос: «А как можно удостовериться, что именно такой вымпел находится на Луне?» Реакция Андрияна Николаева последовала незамедлительно: «А Ваша страна тоже скоро может стать космической. Пошлёте своего космонавта на Луну, он поднимет советский вымпел и сверит с этим». Все дружно аплодировали, а ответственные за программу встречи уже торопили – следовало продолжить очередную встречу космонавта № 3 в Генеральном консульстве СССР в Сурабае.

В Генеральное консульство были приглашены командиры наших и индонезийских подводных лодок, командование и офицеры штаба 54-й обпл, переводчики и преподавательницы русского языка. Встреча с Николаевым в консульстве заняла около часа. Снова были цветы, короткие речи, угощение (конфеты, орешки, фрукты). Примерно через полчаса общения, наши девчата (преподавательницы и переводчицы) осмелели, окружили пока ещё холостого Андрияна и забросали его вопросами не только космического, но и интимного характера. С обаятельным и остроумным Андияном Николаевым скоро пришлось расстаться – этого требовали программа и этикет встречи. Но перед расставанием присутствующие на встрече попросили Андрияна Григорьевича сфотографироваться на память и дать автографы. У меня в кармане была лишь фотография моей дочки Тани двух лет. Подхожу к космонавту, протягиваю фотографию: «Андриян Григорьевич, это моя дочь Таня, поставьте, пожалуйста, автограф. Будет память о третьем космонавте на всю жизнь». «С удовольствием», – ответил Андриян и поставил свой автограф на фотокарточке.

В настоящее время моя дочь, Татьяна Анатольевна Мойся, проживает в Санкт-Петербурге. От неё у нас с женой Таней четверо внуков, вернее, внук Юра и три внучки (Настя, Юля и Лена). Появился и правнук Алёша (от старшей внучки Анастасии и её молодого супруга Дмитрия Мелентьева).

В конце 1990-х гг. семья моего зятя, капитана 2 ранга Александра Мойся жила в Столице атомного подводного флота России – городе Заозёрске Мурманской области. Александр Мойся служил командиром БЧ-5 на тяжёлом ракетном подводном крейсере стратегического назначения (трпксн) ТК-208 типа «Акула» 941 пр. (по классификации НАТО – «Оскар-2»), базирующегося в б. Нерпичья залива Западная Лица. Командиром трпксн ТК-208 в то время был капитан 1 ранга Александр Васильевич Ольховиков (впоследствии контр-адмирал, Герой Советского Союза). Об этом подводном крейсере в 2008 г. был снят кинофильм под названием «Акула», который трижды покапывало российское телевидение. Приобрели этот фильм и американские телевизионные компании.

Но вернёмся к нашим подводникам в Сурабае. Первые две декады февраля 1963 года все ставшие уже индонезийскими подводные лодки отрабатывали элементы задачи 2 Курса боевой подготовки в полигонах северо-западнее о. Бавеан. На выход вышли все наши инструкторы, так как только на практике можно удостовериться в точности исполнения личным составом предписанных функциональных обязанностей каждого подводника при отработке элементов задачи 2. В качестве инструктора командира лодки на С-239 был Валентин Иванович Синельников. Петр Александрович Протасов по-прежнему находился в военном городке на излечении с загипсованной рукой. Иногда мы видели его и на плавбазе Аяхта, которая получила уже новое название – «Ратуланги». Там его регулярно осматривал наш флагманский врач Альберт Максимов, подтвердивший, что лечение плечевого сустава Петра идёт без осложнений.

Каждая из лодок оставалась в своём полигоне 4–5 суток до полной отработки каждого из элементов задачи 2 Курса боевой подготовки (постановка на якорь, погружение без хода и дифферентовки, погружение на перископную глубину, управление горизонтальными рулями на циркуляции, плавание по готовности № 2 подводная, удержание лодки на заданной глубине с отрицательной плавучестью, с заклиненными горизонтальными рулями и т. п.).

В индонезийском флоте своя специфика. Одна из особенностей – принадлежность моряков к различным религиям, исповедующих разные конфессии. Как обычно, на корабле большинство членов экипажа – мусульмане (до 80 %). Но есть и приверженцы католической церкви, есть и буддисты. Интересный случай произошёл на пл С-292 во время отработки задачи 2 в полигоне боевой подготовки.

Была подана команда: «По местам стоять к погружению». Был принят главный балласт, кроме средней группы. Дана команда «Осмотреться в отсеках!» Разумеется, все приказания, команды и их выполнение производятся индонезийскими подводниками. Для многих из них это погружение – первое в жизни. Волнуются, лица сосредоточенные, стараются все действия выполнить правильно, как их учили и тренировали наши инструкторы. Последние только контролируют все эти действия. Немедленно вмешиваются лишь в случаях, ведущих к непредсказуемым последствиям. Пошли доклады из отсеков, разумеется, на индонезийском языке.

Из первого отсека после небольшой заминки доложил командир отделения торпедистов, а должен был докладывать командир отсека – командир БЧ-3. В центральном посту появляется наш командир БЧ-3 Владимир Тарасенко и тихо докладывает мне (Григорию Таргонину):

– Товарищ командир, а наш минёр забрался на нижнюю койку, встал на колени, сел на пятки, закрыл глаза и замер. Мои попытки его оживить ни к чему не привели. Он окаменел.

Я передаю это сообщение Диди (сокращённое имя индонезийского командира). Он улыбается и объясняет:

– Это наш единственный буддист, и он молится за благополучное погружение.

– А кто же будет выполнять обязанности командира отсека?

– Ничего, он привыкнет» [19, с. 308].

К концу четвёртых суток пребывания лодок в полигонах начались тренировки индонезийских подводников по борьбе за живучесть (выполнялись первичные мероприятия при поступлении воды и при пожаре в отсеках). «Такие тренировки должны проводиться постоянно» – наставляли наши инструкторы своих подопечных. «Такие тренировки должны проводиться постоянно» – наставляли наши инструкторы своих подопечных. Лишь тогда каждый матрос, сержант и офицер будет хорошо ориентироваться в отсеке при любых условиях (в темноте, при поступлении воды, при пожаре), быстро находить средства борьбы за живучесть и средства спасения, действовать без промедления, точно и верно. К чести индонезийских экипажей и инструкторов задача 2 Курса боевой подготовки всеми лодками была выполнена успешно, о чём было отмечено в приказах командира индонезийской бригады коммодора Абдул Кадыра, и выражена признательность нашим инструкторам за оказание помощи индонезийским подводникам.

22 февраля планировалась очередная отправка наших специалистов на Родину. В эту группу входили радисты, радиометристы, штурманские электрики, командиры 2 и 4 отсеков (электрики), которые должны были убыть очередным теплоходом во Владивосток. Во вторую группу входили командиры штурманских боевых частей. Им предоставлялись места в самолёте аэрофлота, который летал раз в неделю по маршруту: Джакарта – Дели – Ташкент – Москва. В марте планировалось проведение торпедных стрельб, поэтому минёры, торпедисты, торпедные электрики, а также механики и старшины команд БЧ-5 пока оставались в Индонезии.

В середине февраля 1963 года в Индонезию прибыл Министр обороны СССР маршал Советского Союза Радион Яковлевич Малиновский. Он имел встречи с командованием ВМС Индонезии во главе с вице-адмиралом Мартадината и руководством наших военно-морских специалистов во главе с главным военным советником контр-адмиралом Григорием Чернобаем. После ознакомления с ходом подготовки индонезийских экипажей подводных лодок маршал пожелал встретиться с нашими инструкторами. Встреча проходила в Генеральном консульстве СССР в Сурабае. На встрече кроме командования нашей бывшей бригады присутствовали командиры подводных лодок и флагманские специалисты, составляющие основной контингент подводников-инструкторов военного городка. Прославленный маршал был в приподнятом настроении, сказал, что давно мечтал посетить «морями тёплыми омытую, лесами древними покрытую» Индонезию. Напомнил, что толчком к ликвидации японского оккупационного режима в Индонезии, установившегося с начала 1942 года, явились разгром Квантунской армии и капитуляция Японии. Благодаря этим обстоятельствам, в которых маршал играл видную роль, а также, благодаря бескорыстной поддержке со стороны Советского Союза, на политической арене в ноябре 1949 года появилось многоостровное государство Индонезия. Известна маршалу и заслуга 54-й Отдельной бригады наших лодок в деле освобождения Западного Ириана от голландских колонизаторов. После тёплой беседы, прощаясь, Родион Яковлевич поблагодарил нас за радение в службе, и после крепкого рукопожатия пожелал каждому из нас успехов в подготовке индонезийских подводников.

Наступило 21 февраля. Штурманы весёлые и радостные прибыли в Джакарту, готовые рейсовым самолётом отправиться 22 февраля на Родину. Случилось непредвиденное. Какой-то группе советских специалистов было дано предпочтение вылететь вне графика. Наших увезли в Дом отдыха в Багор, обещая отправить самолётом в Москву штурманов очередным рейсом позднее. Наши штурмана протестовали, но ничего сделать не могли. И они ничего не могли придумать лучшее, чем залить свое горе спиртным в Багоре. Среди них был и штурман с пл С-239 капитан-лейтенант Вадим Щербаков. Познакомился я с ним достаточно близко на плавбазе Аяхта. Он дважды пребывал у меня в просторной двухместной каюте. Первый раз в июле 1962 года в течении целой недели, второй раз – незадолго перед убытием в Джакарту. Это был высокого роста спортивного телосложения довольно энергичный молодой человек. Тактичный, обходительный. Мне он показался, на первый взгляд, малообщительным. Но это поверхностное знакомство, разумеется, не раскрывало его характера. К тому же ранее мы с ним никогда не встречались, а общих интересов не просматривалось. На мои осторожные вопросы отвечал односложно и, может быть, уклончиво. Ну, что ж, специальности у нас разные, да и пребывает Вадим у меня непродолжительное время, фактически оставаясь у меня в каюте лишь на ночлег. Заметил, Вадим ежедневно на юте плавбазы делал по утрам физзарядку, выполняя всевозможные физические упражнения в течение двадцати – тридцати минут. После зарядки принимал душ. Как-то я похвалил его за это, сказав: «Вадим, по твоему примеру, и я тоже решил заниматься утренней физзарядкой». На это он лишь односложно ответил: «Очень хорошо, так надо!»

Перед отправкой в Джакарту Вадим снова несколько дней ночевал в моей каюте. Я как-то заметил, что он выглядит несколько вяло, спросил: не болен ли? То ли из-за скромности, то ли из-за нежелания возбуждать кому-либо беспокойство, ответил: «Нет, всё нормально». О своём наблюдении я сообщил Альберту Максимову. Флагманский врач ответил, что предполагает развитие у Вадима гепатита. «Но он 22 февраля отправляется в Москву, необходимые рекомендации, как ему вести себя в дороге, я уже дал. Самое главное, ни в коем случае не следует ему принимать спиртное. А там, в Москве, будут лечить его, и смогут быстро поставить на ноги», – сказал Альберт Васильевич.

По своей ли инициативе, а скорей всего, по инициативе своих друзей, Вадим присоединился к коллективной выпивке в Доме отдыха в Богоре. Результат не замедлил сказаться. Шербаков в ночь на 23 февраля потерял сознание и был отправлен в госпиталь. Как там его лечили, неизвестно, но 24 февраля Вадим скончался. А группа штурманов, застрявшая в Богоре, вылетала в Москву очередным рейсом 1 марта, увозя с собой в багажном отделении цинковый гроб с телом своего товарища – капитан-лейтенанта Вадима Васильевича Щербакова, командира штурманской боевой части подводной лодки С-239. Мир его праху!

В выходные дни наши подводники часто отдыхали на оздоровительно-спортивной базе «Селекта», либо участвовали в экскурсиях по музеям Сурабая. Иногда выезжали за город в окрестности Сурабая для знакомства с жизнью и обычаями местного населения. Были выезды к кратерам потухших и даже действующих вулканов, о чём красочно рассказывает Григорий Таргонин в своей книге «Таким было моё подводное плавание». Выезжали на экскурсии в ботанический сад, этнографический музей, обезьяний заповедник, а также в прежнюю столицу Индонезии Джокъякарту, что на противоположном побережье Центральной Явы. До Индийского океана от Джокъякарты всего лишь час езды на автомобиле. Экскурсоводы обычно говорили на индонезийском, либо на английском языке. Вместе с нами на выезды назначались наши переводчики, хорошо знающие индонезийский язык. Однажды пришлось выехать на одну из экскурсий с переводчиком из генконсульства, который отлично знал английский, но плохо – индонезийский. Экскурсовод же попался с плохим знанием английского языка. Уже в ходе проведения экскурсии среди присутствующих нашёлся специалист, практикующийся на переводе с индонезийского на английский. В срочном порядке договорились – специалист переводит речь экскурсовода с индонезийского на английский, а переводчик с генконсульства – с английского – на русский. Конечно, двойной перевод – это нечто наподобие испорченного телефона. Но всё-таки выход из данной ситуации был найден, и на основные вопросы, которые задавали слушатели, удалось «худо – бедно» ответить, а непонятное – разъяснить.

Архитектурные памятники индонезийской древности сохранились преимущественно на Яве. Древнее искусство Индонезии поэтому чаще всего называют «индо-яванским». Многим из нас удалось ознакомиться с одним из памятников раннего средневековья – грандиозным каменным храмом Будды, названным Боробудуром. Лично я участвовал в экскурсиях к Боробудуру дважды. Это величественное сооружение поражало меня своей грандиозностью. Этот чанди (каменный храм) был построен в VIII–IX вв. близ города Магеланг на Центральной Яве. Оказалось, Боробудур не имеет внутреннего пространства, он сооружён вокруг естественного холма, обложенного из тёмно-серого камня андезита, и представляет собой массивную ступенчатую пирамиду. Ступни пирамиды – это галереи, опоясывающие монумент: пять нижних – квадратные в плане, три верхних – концентрические. Чанди Боробудур представляет собой каменную летопись жизни Будды. Позднее из справочника об Индонезии я вычитал, что этот памятник украшают 1560 многофигурных барельефов (их общая длина более 5 км), 1212 декоративных панелей, бесчисленные маски, пилястры и прочий декор, а также более 500 изваяний Будды. Нижние галереи украшены барельефами, повествующими о жизни, деяниях и превращениях Будды. Всё это позволяет назвать Боробудур энциклопедией жизни на Яве в раннем средневековье.

Не единожды подводники выходные дни проводили на отдельных безымянных островках, которых в Индонезии бесчисленное множество. Обычно катер с плавбазы развозил отдельные группы моряков по 2–5 человек по отдельным крошечным островкам, где мы были предоставлены сами себе. Кто занимался рыбной ловлей, кто изучал фауну и флору или просто нежился после купания в тёплой морской воде в тени пальм или среди прибрежных зарослей. Конечно, в каждой группе назначался старший, ответственный за порядок проведения досуга. Через определённое время довольные предоставленной возможностью отдохнуть на лоно дикой природы прибрежных островов, возвращались на катере на плавбазу.

Однажды на одном из необитаемых островов я оказался вместе с Павлом Клейниковым. Посчитав, что островок не слишком велик, решили обойти его по берегу, идя от исходной точки каждый в противоположном направлении. Конечно, такое решение противоречило требованию инструктажа постоянно находиться вместе, с тем, чтобы оказывать в случае необходимости помощь друг другу. Однако договорились: если через 40 минут ходьбы мы не встретимся, значит, остров не так уж мал, и нам следует возвращаться назад к исходной точке. Спустя 40 минут я повернул обратно.

Прибрежные отмели острова перемежались нагромождением каменных глыб, среди которых там и здесь встречались обломки окаменелых гигантских раковин. Трудно даже себе представить, каких внушительных размеров раковины ещё миллионы лет тому назад сформировала Природа, если даже их обломки, вынесенные из океанских глубин морской стихией, достаточно внушительны, достигающие размера в 1,5–2 м в поперечнике! Я попытался сдвинуть один из обломков раковины, но мне это не удалось. Я лишь смог сдвинуть его на несколько сантиметров в сторону. Интересно, что за чудище-отшельник мог скрываться в таких раковинах?!

Тщательно рассматривая прибрежный песок и гальку, нашёл две великолепные раковины, покрытые тёмно-коричневыми крапинами. Эти раковины я взял с собой. Впоследствии промыл их и очистил. Они до сих пор сохранились у меня, и сейчас украшают мой письменный стол в моей комнате в Санкт-Петербурге.

Штилевая погода, широкие просторы необъятного ласкового Яванского моря, волны которого лениво плескались у берегов необитаемого острова, и яркое солнце, медленно склоняющееся с зенита к западу – всё это возбуждало прекрасное настроение, ощущение свободы и счастья бытия в этом мире. На душе было светло и радостно, и я запел о море, которое «таило покой красоты и где-то вдали исчезало …». Это песня нашей курсантской молодости, которую часто пели с однокашниками на строевых занятиях и выигрывали призы за лучшую строевую песню. Я продолжал шествие по берегу и вслед за первой – горланил другие песни о море, которое «меня научило грозные бури встречать». Огибая небольшой мысок, неожиданно в полутора кабельтовых увидел четырёх рыбаков, которые, по-видимому, выбирали сети, но, заметив меня, застыли в немом ожидании. «Значит, остров не такой уж необитаем», – подумал я и продолжил свой путь к условленному месту встречи с Павлом Клейниковым, оглашая окрестности Яванского моря руладами: «Самое синее в мире, Чёрное море моё, Чёрное море моё».