Текст книги "Перевозчик"

И снова Даша предложила выход.

– Ничего до поры до времени не надо ему объяснять… – сказала она.

– Как же так, ведь это он послал меня поговорить с тобой и узнать, в чем тут дело, – перебил ее Николай.

Даша живо и немного даже недовольным тоном стала объяснять Николаю, как ему поступить.

– Мы же согласились, – сказала она, – что всего он не должен знать, ну придумай что-нибудь, почему вам все приходится подсказывать, скажи, например, что долго пообщаться со мной не пришлось, но, что ты вроде бы понял, что меня собираются выдать замуж, но я не хочу этого, скажи, что, по-твоему, она любит тебя и намекнула, что все может измениться. Вот в таком примерно ключе объяснись с ним, чтобы у него не потерялась надежда. Кстати, как он воспринял мой внезапный отъезд? – спросила она под конец.

– Конечно, обиделся, переживает, несколько раз застал его за сочинением стихов; к своим не вернулся, остался жить в школе, наверное, надеется, что ты вернешься.

Она с грустью сказала:

– Бедный Антон… – И сразу решительно: – Ну ничего, пусть потерпит немного, мы еще заживем назло этим извергам.

С этой в повседневном быту тишайшей и скромной девушкой в процессе обсуждения произошло удивительное преображение, теперь не обида и обреченность засветились в глазах ее, а появился азарт, они зажглись какой-то то ли злостью, то ли мстительностью, прямо как у древнего воина, решившего отомстить налетчикам за разорение родного гнезда и гибель близких. Николай залюбовался ею и подумал: «Наверное, не только надежда на личное счастье оживила ее, а скорее протест против этого нечеловеческого изуверского запрета и желание пойти наперекор и не подчиниться».

Выходит, зря Николай тогда в библиотеке обвинил патриотов в нежелании сопротивляться; протест выражается по разному: те же спивающиеся люди, а самоубийства в среде интеллигентов – это ли не протест своего рода. Правда, слабость людская лежит в основе таких поступков. Но как позже узнал Николай, были и люди, полностью посвятившие свою жизнь освобождению от рабства нелюдей, осознающие трудность этой задачи и понимающие, что на это уйдет вся их жизнь, а возможно понадобится и несколько поколений. Поэтому был девиз – никакой спешки, осторожность и еще раз осторожность, один непродуманный шаг грозит смертью и людям, и делу, а значит, следующим поколениям придется начинать с нуля.

Но об этом еще будет речь впереди, а пока понаблюдаем за обсуждением заговора.

Слишком решительно была настроена Дарья, пришлось даже ее останавливать. Она собралась уже сегодня начать разрабатывать роль алкоголички и сходить в ближайшую пивную. Профессор категорически запретил это, он, как врач, строго рекомендовал подождать хотя бы неделю, чтобы прийти в себя и укрепить здоровье.

Примерно через час все роли были распределены и решили заканчивать, тем более что ослабленный организм Даши после неожиданно получившегося, хоть и радостного для нее, возбуждения сильно переутомился, ее усталость все заметили, и ее отправили в свою комнату, где она мгновенно уснула.

Постояв над ней и осторожно приложив к виску какой-то прибор, профессор сказал, чтобы ее не беспокоили, она может проспать часов пятнадцать, и это хороший признак. Он удовлетворенно объяснил всем, что наконец-то посетивший больную здоровый сон будет на пользу. Сказав «больную», он тут же поправился и заявил, что назвал ее так больше по привычке, что таковой она больше не является и, что теперь она пойдет на поправку – в жизни снова появился интерес.

Николаю еще надо было заехать к староверам, и он первым простился и ушел, пообещав позвонить Сергею Ильичу.

По дороге он подытожил некоторые новые знания о планете, приоткрывшиеся ему сегодня, в результате некоторого несогласия и небольшого спора Сергея Ильича с супругой.

Теперь он знал, что несмотря на оборванную катастрофой связь времен, многие интеллигенты, в основном патриоты, помнят о далеких предках, гордятся и чтят их. Позже Николай побывал у них на кладбище, которые располагались в лесу, в десяти-пятнадцати километрах от каждого города. Захоронения на них начались почти сразу после катастрофы и велись уже на протяжении двух с половиной тысячелетий. На кладбище упоминалось и о еще раньше умерших предках, их имена были высечены в камне. Этому месту больше подошло бы название некрополь.

Оно занимало очень большую площадь, на территории находились вместительные сооружения из гранита и мрамора. Войти внутрь можно было через крыльцо, которое представляло собой небольшую часовенку с двумя полуколоннами, красиво украшенными разноцветными изразцами. Крыльцо-часовню венчала крыша в виде луковки. Между полуколоннами находилась, похоже, дубовая двухстворчатая, красиво инкрустированная металлическими наклепками в виде ромбов, кружочков и треугольничков дверь. За ней крутая лестница вела в подземное помещение, где две боковые оштукатуренные стены расписаны были фресками с разными сюжетами, очевидно, исторических военных событий, от воинов с мечами на конях до пикирующих самолетов. А на стене, расположенной против лестницы, и высекалось на камнях генеалогическое дерево с именами предков. Вдоль стен шла метровая дорожка, выложенная камнем. Остальной пол в помещении площадью двадцать на двадцать метров был земляной, где сначала и захоранивались гробы, но в последние две тысячи лет, когда люди стали жить по два-три и больше века, они стали завещать себя кремировать, и там появился еще и колумбарий.

8

Прибыв к староверам, Николай встретился со старостой и изложил просьбу о переселении к ним новых жильцов. Степан сказал, что в принципе это возможно, но один решить эту проблему он не может, и они пошли к священнику, благо шел уже первый час, обедня давно закончилась и он находился дома. Батюшка был рад снова увидеть Николая. Он с большим интересом и сочувствием выслушал рассказ о несчастных влюбленных. Николай в подробностях поведал о смертоносных чипах, о запрете на совместную жизнь… «Вот, Николай, помнишь, ты спрашивал, как нелюдям удается удерживать власть, теперь понятно, я так и думал, что от них можно ждать любую подлость», – констатировал священник.

– Ну, а относительно твоей просьбы – дело-то богоугодное, я думаю, проблему с переселением мы сможем решить. Ты как думаешь, Степан, – обратился он к старосте.

– Обязательно нужно помочь, но быстро-то не получится, ведь избу нужно ставить, когда они думают переезжать? Придется жениху этому одному у нас пожить, а с постройкой мы, конечно, поможем.

Николай понял, что выходит нестыковка, ведь Антону нельзя ничего пока объяснять. Он сказал об этом Степану и предложил:

– Если это необходимо, я могу вместо него иногда приезжать.

– Да не надо, придется уж без вас обойтись.

– Подождите, подождите, – прервал их рассуждения священник, – нужно позвонить отцу Игнатию. Если я точно помню, у них даже новая изба есть, ее поставили для своих молодоженов, но обстоятельства в последний момент переменились, и тем пришлось поселиться в деревне невесты.

В той громаднейшей лесополосе, протянувшейся на тысячи верст в обе стороны, было несколько поселений староверов. Их деревни располагались на больших расстояниях, но предводители постоянно общались. Священники, а часто и старосты, собирались каждые три года. Решали многие общие вопросы, одним из которых являлось планирование новых семей. Следили, чтобы жених и невеста были из разных, прежде не пересекавшихся родов.

Священник имел в виду ближайшую деревню, расположенную в двухстах пятидесяти километрах. Николай обрадованно согласился – место большого значения не имело. Батюшка сразу созвонился с отцом Игнатием и коротко обрисовал ситуацию; у них действительно оказалась пустующая изба, и они согласились предоставить ее нашим влюбленным. Для знакомства и осмотра дома можно было приехать в любое время. Николай готов был лететь хоть сейчас, но отец Тихон (так звали местного священника) уже сказал по телефону отцу Игнатию, что прилетим как-нибудь на днях. Ну, срок и не важен, теперь спешить не обязательно, и довольный Николай простился и улетел.

По дороге он по телефону доложил Сергею Ильичу, что все в порядке (Даша отдыхала, и Иван Иваныч еще не ушел). Они порадовались, что пока все идет по плану.

Прилетев домой, Николай зашел в школу отчитаться. Антон сидел за столом, перед ним лежала Дашина, ничего не прояснившая, прощальная записка и куча исписанных Антоном листков. Он мучился в догадках и сочинял стихи.

– Ну, что, узнал что-нибудь? – спросил он.

– Попробую тебя успокоить. Вообще-то долго нам поговорить не удалось, но я понял, что виноваты родители. Все же Даша надеется их уговорить, и к концу лета все образуется. Велела, чтоб мы пока ей не мешали и не разыскивали. Она сама ближе к осени позвонит.

– Ну, вот и опять не понятно, как и в записке ничего не объяснила, только написала, что если узнают люди, то нам будет плохо. Почему плохо? – огорченно сказал Антон.

Он невесело начал перебирать свои листочки и затем предложил Николаю:

– Вот два стихотворения уже закончил. Вроде получилось нормально. Хочешь послушать?

– Давай, давай, это интересно.

– Ну, слушай…

 
Грусть, досада, даже злоба,
Мучительно хочу тебя понять,
Ведь мы, наверно, виноваты оба
– Какой взять вариант, чтоб оправдать?
 
 
Слежу твоих мыслей маршрут:
«Все тайное явным станет».
Неумный общества и близких суд
Милой тебе печали добавит.
Я не хочу твоей печали,
Поверь, родней и ближе нет тебя.
Хочу, твои глаза чтоб радость излучали,
Хоть и ушла ты, но я виню себя.
 
 
Так что ж, счастливой будь,
Но знай – судьбу не обмануть,
Хочу потом когда-нибудь
В твои глаза счастливые взглянуть.
 
 
Неспешные пройдут года,
Уж ничего не изменить,
Печаль и грусть в глазах,
Придется нам судьбу простить.
 

И второе стихотворение Антона:

 
Теплая речка, визг детишек,
Птицы щебечут, пахнет травой.
Жаркого солнца излишек,
До счастья подать рукой.
Но не звенит от голосов в ушах,
Не греет солнца свет,
И не дурманит запах трав,
Грустна душа, и счастья нет.
В душе моей – колючая метель,
На сердце – черный снег.
Ложусь один в холодную постель,
И мыслей светлых нет.
Как я хотел бы верить в волшебство,
Закрыл глаза и вот оно –
Растаял снег, постель тепла,
А на подушке рядом голова.
Я рукой провел по волосам и по щеке,
Открылись очи, и лукавый свет
Мелькнул в глазах, и губы вслед,
Припухшие, раскрылись мне.
В томленье сладком замерла душа,
Боясь вспугнуть видение сие,
Но, глупый, я открыл глаза…
Как я хотел бы верить в волшебство.
 

Закончив, Антон даже не стал спрашивать, понравилось ли. Он молчал, устремив глаза куда-то в окно, как будто во время чтения в нем произошло отключение от реальности. Он уже читал не для Николая, а снова переживал несправедливость, так внезапно оборвавшую на миг показавшееся счастье, хоть и короткое, но такое прекрасное, что он быстро, с удовольствием к нему стал привыкать.

Творческой натурой обладал Антон. Очевидно, какой-то ген далекого предка, возможно великого писателя, прорвался сквозь толщу веков и заявил о себе.

Что касается качества стиха, Николай, не будучи знатоком, не мог дать оценки, но чувствовал, что написаны они раненым сердцем.

9

В апреле в деревню Большие Сосны прилетала ежегодная медицинская комиссия, обследовавшая деревенский народ. Правители вынуждены были тщательно следить за здоровьем деревенских жителей, ведь это их кладовая запасных органов.

Николая поставили на учет и провели обследование. Здоровье его оказалось отменным (как он посчитал, не обошлось без вмешательства Высших сил). Вся процедура заняла две-три минуты: раздели, уложили на кушетку, присоединили датчики, и мгновенно выдался диагноз, причем всех органов от головы до ног.

А время шло. Для Николая оно проходило в повседневных заботах. Дел было много, и разных, он втягивался в новую жизнь. Помогал Яне в хозяйстве, от погибшего мужа остался небольшой колесный электротрактор, и Николай обработал землю на личном подворье. Половина населения деревни пахала на лошадях (наверное, трактор был не по средствам).

В колхозе кроме двух уже известных нам больших перевозочных агрегатов оказался еще один самолет, много легче, типа Газель, который Николай предпочел использовать для перевозок. Староста доверял ему, и постепенно все привыкли, что он больше половины времени проводил не в деревне, а в других городах республики. Получая заказ на перевозку чего-либо, староста сообщал по телефону Николаю, и он тут же без опозданий являлся, поэтому всех устраивал такой режим жизни, и никто не противился. Так он добился, что у него стало много свободного времени. Это было очень удобно. Приезжая в г. Наш, он часто встречался с Иваном Иванычем и Сергеем Ильичом. Был в курсе Дашиных дел – она полностью поправилась и увлеченно работала над имиджем алкашки.

Николай слетал с отцом Тихоном на будущее ее с Антоном место жительства, познакомился с людьми и осмотрел избу.

Он начал посещать библиотеку и курилку, завел новые знакомства среди интеллигентов, иногда там встречался с Крисом Иванычем. Эти встречи для Николая были очень интересны в познавательном плане, и он задавал много вопросов. Они сблизились. Крис (Николай уже так к нему обращался) с удовольствием проводил с ним беседы, наверное, имел на него какие-то свои виды. Они несколько раз ездили в военный лагерь, где Крис был заместителем начальника, и Николай снова поупражнялся в стрельбе, а также провел уроки с курсантами.

Николай уже для себя определился, что Создатели не просто так перебросили его сюда. Он понимал, что совсем не случайно выбрали именно его, ведь по натуре он никогда не терпел несправедливость, к тому же в жизни всегда был осторожен и постарается не навредить. Поэтому во время поездок он сам заводил разговоры, как бы победить правителей и отменить изуверские законы, чтобы люди имели равные права, ушла бездуховность и наступила настоящая справедливость.

– Теперь, Николай, тебе известно, что мы, интеллигенты, впрямую лишены возможности бороться за все, что ты сказал. Но есть способ добиться этого, и он известен и нам, и правителям. Есть сила, против которой им не устоять. Достаточно, чтобы хоть какая-то часть простых людей, как и ты, поняла и захотела… Тогда они мгновенно сметут правителей и ничего им не поможет.

Ты – интересная личность, Николай. Интуиция мне подсказывает, а она меня пока не подводила, что ты – наш человек и с тобой можно быть откровенным.

Однажды ты упрекнул нас в бездеятельности, но многие патриоты, видя эту единственную возможность освободить планету, не мирятся и уже две тысячи лет стараются просветить народ, и гибнут. Уж больно все у них отлажено: с одной стороны, превратили народ в люмпенов, а потом главная задача и обязанность соглядатаев – следить за общением патриотов с народом. И если за какое-то другое упущение соглядатая, например Дашин случай, его могут на первый раз только предупредить, но оставят жить, то, если он просмотрит и не уследит за вредным действием патриота при общении с простым человеком, – это мгновенная смерть. Поэтому в этом плане они особенно усиленно бдят.

Короче, все очень сложно, но мы не теряем надежды и очень осторожно продолжаем дело освобождения.

А правители, допуская мысль, что вдруг когда-нибудь нам все же удастся обойти их преграды и разбудить созданного ими люмпена, уже давно в специальной лаборатории проводят исследования на мозге человека. Они ищут способ вообще прекратить мыслительный процесс, чтобы он только механически выполнял работу. Задача сложная, но при современном уровне медицины и науки может быть в конце концов осуществлена. Им надо, чтобы простолюдин перестал мыслить и чтобы это передавалось по наследству, но все остальные органы оставались здоровыми и пригодными для использования в известных целях. Но пока не получается. Выходят или совсем дебилы, даже не способные работать, или особи, иногда все же задумывающиеся. Да и с наследованием этих качеств не очень ладится. Но успехи есть, и, в конце концов, добьются, ведь наука не стоит на месте.

Николай был шокирован последними словами Криса. Это находилось за пределами человеческого разумения. Такое придумать могли, действительно, только нелюди.

Крису позвонил Эстебан Петрович. Во время разговора Крис рассказал тому, как случайно встретил Николая и теперь часто с ним общается и, что он, как мы и думали, оказался дельным и умным парнем. Искренне горит желанием бороться, не сомневаюсь, человек полностью наш. Эстебан заинтересовался сообщением и предложил встретиться. Он сказал, что на днях ему нужно по службе посетить одно военное училище на севере, и, если мы захотим, он захватит нас с собой.

Крис рассказал о приглашении Николаю, и тот с удовольствием согласился. Они выбрали время, созвонились с Эстебаном и договорились, что полетят на Газели Николая. Это училище располагалось недалеко от города Северного, на берегу океана.

Вылетели утром, по пути приземлились в Центральном и прихватили Эстебана. Он искренне обрадовался встрече, обняв Николая и похлопывая по плечу, с удивлением почувствовал железо в мышцах и потенциальную силу, да еще, вспомнив его меткую стрельбу, слегка отстранил и, с интересом глядя в глаза, проговорил:

– Рад, рад, что в наших рядах появился такой молодец.

Николай после того, как в вестибюле университета увидел глобус и установил, что планета, на которой он находится, очень похожа на родную Землю, приобрел карту. Бывая в разных городах, всегда по памяти вспоминал, что бы в этом месте могло быть на Земле.

Граница республики начиналась от Ледовитого океана, примерно в районе Карского моря, и шла вверх прямо по реке, впадающей в океан. Река была очень широкой с быстрым течением, и если уж брать Землю, то, наверное, Енисей. Лагерь располагался в дельте Енисея, а Северный стоял в семидесяти километрах от него выше по течению. Кругом была дикая непроходимая тайга.

Еще дальше граница, примерно около Красноярска, уходила от Енисея на юго-запад и, пересекая две крупные реки (раз уж мы сравниваем с Землей, то, наверное, Обь и Иртыш), по Казахстану и Туркмении огибала Каспийское море и через Турцию шла к Средиземному морю. К нам относилась вся Восточная и Западная Европа, заканчивалась территория Скандинавией, где граница снова упиралась в моря Ледовитого океана.

На Ялмезе между республиками распределялась только земля. Океаны и моря были общими, а все острова необитаемы. Даже такие части суши, как Антарктида, Арктика, Гренландия, Индонезия, Суматра и им подобные, являлись ничьими.

В общем, так: наша вторая республика – это Европа и небольшая часть Азии, первая – Азия, третья – Африка, четвертая – Австралия, пятая – Южная Америка и последняя – Северная.

На всем Ялмезе населения было чуть больше миллиарда, поэтому жили очень просторно, даже в населенных материках.

В полете и, приземлившись на аэродроме за городом, когда, не заезжая в него, следовали по отличному шоссе, проложенному вдоль реки к океану, Крис с Эстебаном, как бы вводя Николая в курс своих секретных дел, очень откровенно рассказывали об этом училище. Он узнал, что в нем были собраны самые способные курсанты. Их отбирали из других трех училищ республики, а начинали примечать с пятнадцати лет в той полугодовой комиссии, про которую еще Авдей говорил Николаю. Выбирали людей очень тщательно. Основным критерием являлось обостренное чувство несправедливости и такие черты характера, как скрытность и неболтливость.

Здесь им заново преподавали некоторые науки: математику, физику, литературу, древнюю историю, рассказывали о жизни, когда все люди были равны, имели доступ к образованию и сами могли выбирать профессию. И как нелюди превратили простых людей в роботов, а интеллигентов при помощи смертоносных чипов в свою обслугу. В училище даже способность к военному делу отходила на второй план – научить стрелять можно любого.

Нелюди и мамлюки внедряли миф, что простолюдины умственно неполноценны, но выходили отсюда люди по интеллекту даже превосходящие некоторых интеллигентов и, самое главное, готовые к борьбе за справедливую жизнь.

Такое откровение рассказчиков Николаю не понравилось, и он не стал это скрывать.

– Все это хорошо, но, извините меня, господа, создается впечатление, что вы, как дети, играете в увлекательную игру и не понимаете серьезности дела. И даже не только потому, что доверились человеку едва знакомому, еще не проверенному. Я вижу и другие аспекты неосторожного поведения. Вот вы запросто по телефону обсуждаете секретные вещи, а не думаете, что при теперешнем развитии техники на телефонных станциях вас могут подслушивать? Или искусственные спутники – через них тоже можно прослушку вести.

Я недавно в курилке библиотеки слышал разговор одного человека с метеорологом. Тот человек, очевидно, собираясь отдохнуть на природе, интересовался, какую погоду предсказывают нам спутники на ближайшие три дня. Тогда-то я и понял, что у нас есть спутники.

Этим пересказом подслушанного разговора Николай постарался завуалировать свою чересчур явную компетентность. И потом еще добавил:

– Да и во многом другом вы недорабатываете. В нашем положении конспирация должна быть на высочайшем уровне.

У Эстебана, выслушивающего такой упрек, лицо изумленно вытягивалось. Этим двум ялмезанским интеллигентам трудно было уразуметь, что на их планете простой человек обладает опытом конспирации, да еще пытается поучать. Правда, он старовер и очевидно пообразованнее, но в их изолированном спокойном мире, наверное, вообще не имеют понятия о таких хитрых проблемах или интригах.

Эстебан удивлялся, а Крис, улыбаясь, молчал и лишь торжествующе поглядывал на него. Мол, каков!

– Да-а… – протянул Эстебан, обращаясь к Николаю, – Крис, как всегда, не ошибся, рекомендуя мне тебя. Очень странные для простолюдина, я бы сказал, уникальные способности мыслить, ты как бы не от мира нашего, логика феноменальная, сразу ухватил все нюансы и опасности, подстерегавшие нас две тысячи лет.

Но хочу тебя успокоить, когда-то действительно и через спутники за нами следили, и на телефонной станции могли записать разговоры. Но оказалось, что толку от технических слежек не было, с их помощью не произошло ни одного раскрытия. Ведь это мы легко обходили и секреты передавали только при личных встречах. А все наши провалы связаны были с соглядатаями. Просто и надежно, и нелюди решили – раз действует, зачем мудрить.

А сейчас вообще уже нет ни телефонных станций, ни телевизионных вышек, они не нужны, все идет напрямую, все беспроводное.

А космосом давно никто не занимается, нелюди пришли к выводу, что не нужны им никакие межпланетные сообщения и полеты, они и здесь отлично устроились.

Правда, на Луну иногда приходится летать, чтобы пополнить запасы одного редкого элемента, на Ялмезе он не существует. Добавляя его в малой дозе в любой сплав металла и даже пластика, мы превращаем тот в вечный. Но этих сплавов много не требуется, так как уже все машины и приборы сделаны с его добавлением и поэтому не изнашиваются, и посещать Луну приходится очень редко. Добыв и привезя хотя бы 10 килограмм, хватает лет на 20, а иногда и на 100.

Летают, правда, 4 спутника, но их, как раз благодаря этому элементу, даже менять не приходится, уже тысячу лет летают, а возможно пролетают и сто тысяч, да и служат они только для предсказания атмосферных и сейсмологических явлений и ориентации приборов самолетов.

Николай уже перестал удивляться здешнему техническому прогрессу. Он не ставил под сомнение, что спутники действительно летают тысячу лет, но ему было интересно узнавать новые неожиданные принципы, на которых работала местная техника. И единственно с целью открыть для себя еще что-нибудь он задал вопрос.

– Ну хорошо, – сказал он, – охотно верю, что технический потенциал спутников, благодаря новому элементу, неограничен. Но пролетать 1000 лет и больше – это фантастика, ведь законов физики никто не отменял, значит, если не включать двигатель, чтобы подкорректировать орбиту, спутник в конце концов упадет. Не делая точных подсчетов, а взяв грубо с запасом, делать это придется хотя бы раз в 20 лет. Так где же разместить такое количество топлива?

– У тебя устаревшие знания, – отметил Эстебан. – Твои учителя проспали где-то две тысячи лет, а то и больше. Двигатель предназначен только для вывода спутника на орбиту. Дальше он, а значит и топливо – не нужны и используется солнечная энергия.

– Не забывай, – поправил его Крис, – он же старовер, а они уже давно не общаются с миром.

Эстебан кивнул и продолжил:

– Я не физик и даже не технарь, но попробую объяснить тебе популярным языком, как сам понимаю. Теперь спутники не совсем круглой формы, а несколько удлиненные. Так вот, в нужный момент выдвигаются несколько зеркал и принимают на себя лучи солнца, затем, отражая и направляя их в заднюю часть спутника, нагревают ее и как-то (не буду объяснять как именно – сам точно не знаю), за счет тепловой разницы задней и передней частей спутника он получает необходимое ускорение.

Такая коррекция происходит автоматически при небольшом замедлении скорости орбиты спутника, и не через 20 лет, как ты предположил, годы здесь никакой роли не играют, главное и единственное, чтобы скорость снизилась до определенной величины.

– Николай, останови машину, уже подъезжаем, – прервал их научный диспут Крис. – Осталось пару километров. Ты, Эстебан, слишком увлекся. Я думаю, нашему сверхбдительному другу много интересней будет услышать, кто руководит этим училищем.

Николай послушно остановился, а Эстебан сказал:

– Да, да, ты прав, он очень удивится, узнав, что дедушка мамлюк.

– Как, начальник училища мамлюк? И почему дедушка? – спросил действительно удивленный Николай.

– Сейчас расскажем. Давай-ка выйдем, разомнем ноги, – сказал Эстебан и, достав баллончик с каким-то аэрозолем, брызнул себе на волосы, лицо и руки. Затем передал его Николаю и посоветовал: – Это от мошкары, а то загрызут.

Они вышли. Мошка и правда тучей нависла над ними, но, едва приблизившись на полметра, сразу взмывала вверх.

Николай снова отметил, что все здесь сделано по самым высоким стандартам и технологиям – и космическая техника, и даже эта аэрозоль.

А Эстебан начал рассказывать:

– Сейчас ты познакомишься с очень интересным человеком. За глаза его все в училище величают по-простому – Леня или дед, а часто уважительно – дедушка. Лет ему уже около трехсот. Почти сто из них он руководит этим училищем. Всему, что здесь достигнуто, патриоты обязаны ему. Он мамлюк, к тому же соглядатай! Да, да, не удивляйся, вот такие метаморфозы иногда происходят с людьми.

Николай никак не ожидал такого расклада и спросил:

– И вы ему доверяете?

– Когда его сюда назначили, нас еще не было на свете, поэтому такого вопроса не существует. Патриоты, ровесники деда, рассказали о нем одну историю.

Когда-то Леонид Леонидыч был очень опытным соглядатаем. Служил не за страх, а очень добросовестно выполнял обязанности. Раскрыл несколько заговоров, нелюди его очень ценили и бесконечно доверяли. И вот Леонид, уже в очень солидном возрасте, первый раз по-настоящему влюбился. Иногда и мамлюки, эти почти поголовно циники, способны на высокие чувства, тем более что он был далеко не чистый мамлюк, предки множество раз перемешивали кровь с обычными людьми. И его тоже угораздило влюбиться в патриотку, работавшую младшим научным сотрудником в одной лаборатории, где им приходилось часто встречаться по работе. Она искренне ответила на чувства. И, по существу, в не очень радостной, монотонной, однообразной жизни наконец зажегся светлый луч. Они сошлись и были счастливы.

Но потом оказалось, что Надежда была замешана в заговоре против нелюдей, и он встал перед выбором – или добросовестно исполнить обязанности соглядатая, или как-то отвести угрозу. В возникшей коллизии даже не стоял вопрос о жизни или смерти для себя. Только или исполнить долг, или спасти любимую. Такой он был человек.

В конце концов пересилило первое – он пошел куда положено и доложил…

Этим же вечером Наденьки не стало. Он похоронил ее, и вскоре окружающие стали замечать происшедшую в нем перемену. Будучи раньше жизнерадостным и веселым, много шутившим, теперь Леонид стал молчалив и задумчив, но не прекратил выполнять службу соглядатая и для всех продолжал быть ревностным ее исполнителем. Им обычно поручали наблюдать за определенным окружением, связанным и с местом работы (он был ученый, а также преподавал в университете), и с местом жительства. И вот в окружении этого яростного ревнителя закона, почему-то вопреки тому, что было раньше, совсем прекратились раскрытия. Но своими прежними заслугами он снискал полнейшее доверие. Нелюди были довольны и считали, что благодаря ему в его окружении патриоты были запуганы и даже думать забыли о чем-то нехорошем.

На самом же деле сопротивление только немного затихло. Наверное, мечта о свободе заложена в человеке Создателем, но пока желание освободиться никак не соответствовало результату. И хоть уже две с половиной тысячи лет среди интеллигентов-патриотов были большие жертвы, причем, надо признать, пока бесполезные, нас это не останавливало.

Эстебан оказался хорошим рассказчиком, повествуя о событии, которому почти сто лет, у Николая создавалось впечатление, как будто тот сам участвовал в нем. Он увлеченно слушал, и ему не терпелось узнать, как дальше развернутся события.

– Ну а как обойтись без жертв, – продолжал Эстебан. – Ведь из-за малого населения все происходило на глазах соглядатаев. Куда спрячешься? Наши действия были стихийны и неорганизованны, да и выбор средств ограничен. Пытались только проводить беседы среди наименее люмпенизированных рабочих и на заводах, и по месту жительства. От жителей деревни нас полностью изолировали, а в них-то как раз и сохранилось доброе человеческое зерно и было развито чувство сострадания. В отличие от города по телевизору им никогда не показывали жестоких боевиков, а только чувственные сентиментальные сериалы.

И когда патриоты собрались на одной квартире, чтобы в очередной раз попытаться решить, как лучше действовать в настоящих сложных условиях, они с огорчением вынуждены были констатировать, что по-прежнему далеки от достижения своей благородной цели.

В разгар полемики в передней раздался звонок. Собравшиеся переглянулись, и так как не все были в сборе, нескольких товарищей недоставало, хозяин, даже не глянув в глазок, смело открыл дверь.

Но вошел Леонид Леонидыч, спокойно прошел к столу и изрек:

– Добрый день, господа заговорщики. Ну что, как успехи?

Ошеломленные люди вскочили, он обвел их взглядом. Разные чувства читались в лицах: у кого испуг, у кого обреченность, такие как бы говорили: «Ну, вот и все. Я так и знал, что этим кончится!». А у некоторых проглядывалась ненависть и желание действия, отомстить, покарать. Один даже ощупал, похоже, лежавший в кармане пистолет.