Текст книги "По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина"

Старатели

Золото и старатели – это неразрывные понятия. Где старатели – там наверняка есть золото. Как минимум – надежда, что его найдут. Но где золото – там не обязательно будут старатели. Это сейчас. А до большевистской власти в Якутию добирались тысячи охотников за самородками. Они были на Вилюе, в верховьях притоков Алдана, на Чаре, Жуе, Патоме, Витиме. Но советская власть установила монополию на добычу золота. И месторождения отрабатывались государственными предприятиями.

Однако не всякое месторождение давало доход, который бы окупал расходы. И там, где невыгодно мыть золото госспособом, разрешали это делать артелям. Сохранение старательского способа – это доказательство преимущества частного производства перед государственным. В определённых условиях, конечно.

Казалось бы, столько лет минуло со времён «золотых лихорадок» прошлого и позапрошлого веков, описанных в романах американских и наших отечественных писателей, показанных в фильмах Чарли Чаплина, однако в пони мании многих непосвящённых людей и ныне старатель остался всё таким же полубродягой, уповающим на фарт. Фарт, безусловно, нужен. Как в любом деле. Но не только он определяет успех старателя…

Быть в золотодобывающем Оймяконском районе и не познакомиться с современными старателями – этого я бы себе не простил. Хотя в этом не нуждалась моя редакция. Об артелях или писали что-то критическое (разорились, своровали, избили), или ничего не писали. Не пропагандировали эту предпринимательскую лазейку в социалистической экономике. К тому же «старались» золотодобытчики, как правило, в стороне от хороших дорог.

Но мне подсказали, где найти не столь отдалённую базу старателей.

Председателя артели «Север» на месте не оказалось. Встретил горный мастер Иван Тихонович Буцик. Должность его в артели – всё равно, что на обычном карьере главный инженер. Он здесь всей технике голова. И вообще в курсе всех дел.

– Вы руководствуетесь какой-нибудь технической докумен тацией? – спросил я его, когда мы познакомились.

– А как же! Из комбината дают проект. Я держусь его.

Геологи довольно часто открывают месторождения, промыш ленные запасы которых невелики. На таком пятачке государственному прииску невыгодно заниматься добычей, особенно если месторождение на большом расстоянии от производственной базы. Тогда государ ство (комбинат) отдаёт частным лицам (артели) это месторожде ние как бы в аренду, по трудовому соглашению. Отдают и закрываемые участки, где добыча госспособом уже невыгодна. Комбинат выде ляет бульдозеры, промприборы, другую технику, инструменты, материалы, но за собственные деньги старателей. Они сами решают, сколько чего приобрести. Мало возьмёшь – не справишься с планом (а задание им тоже регламентируется – исходя из запасов), много возьмёшь – техника «съест» артель расходами на её содержание. Артель также сама ре шает, сколько ей нужно поваров, ремонтников, шофёров…

Всеми делами руководит правление артели из восьми чело век, которое избирается ежегодно. Лишь двое – председатель артели и горный мастер – не занимаются непосредственно фи зическим трудом. Старатели работают круглый год. Зимой идёт ремонт горного оборудования, монтируют промывочные прибо ры, добывают подземные пески. Денежный расчёт делается один раз в год – по окончании сезона на основании начисленных трудодней, как в колхозе. Остальное время живут на аванс.

– Стараются не очень много брать, чтобы получить поболь ше под расчёт.

– А если случай какой непредвиденный: свадьба, дом купить или машину… Как тогда?

– Правление решает. Всё зависит от самого старателя. Доб росовестный – дадим. Плохо работает – такому можем и не дать большую сумму. Пусть себя покажет… Но это не значит, что все дела артель вершит бесконтрольно. На комбинате есть старательский сектор. Он проверяет качество отработки месторождений – достаточно ли полно выбрано золото. Районные организации следят, нет ли нарушений охраны природы, санитарных норм, противопожарных правил и так далее.

Мы разговариваем с горным мастером в конторе артели, вы соком бревенчатом доме. В углу стоит красное знамя.

– За что оно вручено артели? – спросил я.

– За первое место в социалистическом соревновании среди артелей комбината, – не без удовольствия ответил мой собесед ник.

Старатели, эти сугубые частники, материалисты, работаю щие исключительно ради денег, и – соревнование? Противоре чия в этом нет.

– Если и в следующем квартале займём первое место, обе щают выделить нам легковые автомобили и мотоциклы с коляс ками. Денежных премий, конечно, не получаем. А сами, внутри коллектива, премируем лучших. Вот к Первому мая выделили. Сумма не так важна, главное – внимание, если хотите, почёт – вот что главное.

– А как с дисциплиной? – спросил я.

– Не будет дисциплины – не будет и фарта, – коротко отве тил горный мастер. – Были у нас нарушители. В самом начале. Выгнали сразу же. И с тех пор ни одного нарушения. И ни один человек не уволился. А стабильность кадров, сами понимаете, в наших условиях – половина успеха.

– Интересует ли старателей что-нибудь кроме работы?

Горный мастер сердито посмотрел на меня.

– Вы лучше спросите: а такие ли мы советские люди, как и все?.. Ну, откуда такое представление о нас?.. Мы все члены профсоюза. У нас есть и коммунисты, и комсомольцы. Газет и журналов «на душу населения» выписываем побольше, чем в Усть-Нере. Тем более что телевизор из-за высокой горы почти не берёт. А радиоприёмники есть. Самодеятельность комбинатовская к нам приезжала. Артель выделила профсоюзу комбината три тысячи рублей на эстрадный оркестр. Это ведь из собственного кармана.

– Я вам ещё один каверзный вопрос задам. Только заранее прошу: не сердитесь на меня… Говорят, в старатели идут одни алиментщики.

– Их у нас четверо… А в основном у нас люди степенные, семейные. Холостых мало. Пальцев на руке хватит пересчитать их. Из шести десятков членов артели двадцать четыре имеют семьи в Усть-Нере.

И сам Буцик – человек «степенный». Участник Великой Отечественной войны. Воевал под Сталинградом, в Болгарии, Чехословакии, Румынии, Венгрии (освобождал Будапешт), Австрии. Закончил войну в Вене. В марте 1945 года его тяжело ранило, гранатой в уличном бою. Девятое мая встретил в госпитале. Провалялся полгода. Девять наград: орден Красной Звезды, медаль «За отвагу» и т. д. Офицер запаса. Демобилизовался в 1948 году. Уже двадцать шесть лет на Индигирке. До 1970 года работал на госдобыче. Окончил технические курсы.

Почему лично он пошёл в старатели?

– Самостоятельность привлекает…

Место, где мы встретились с Буциком – это лишь одна часть артели. Здесь только ремонтируют горное оборудование. А подземная добыча ведётся в шестнадцати километрах отсюда, за перевалом, добраться можно только на бульдозере. Когда три года назад приехали сюда с прииска «Маршальский», была маленькая, маломощная база. Пришлось укреплять. Собственными силами.

Некоторые в старатели идут потому, что могут заработать гораздо больше, чем «обыкновенные советские» горняки. Но могут ведь и «пролететь». Скажем, содержание золота в песках на их пятачке оказалась ниже расчётной. Расходы получились чересчур большие – из-за погоды, из-за аварий, из-за выхода из строя старой техники. Авансы раздали больше, чем в конечном итоге заработали… Да мало ли какие причины появятся?! И в результате многомесячный труд выйдет насмарку.

Случалось, после промывочного сезона старателям не на что выехать на материк. Ко мне в редакцию приходили письма «пролетевших» старателей с жалобами на безденежье. Причины разные называли: и неточности в геологических прогнозах, и тактические ошибки руководства, и злоупотребления…

И другая особенность. При полном социалистическом окружении и жесточайшем контроле, чтобы старатели не слишком обогатились каким-то нечестным способом, жить постоянно под дамокловым мечом не просто. Попадали в тюрьму, например, за выработку слишком богатых россыпей. Хотя старателям выделяют самые невыгодные участки, но ведь можно «помочь» им с фартом. На бумаге показать заниженное содержание золота. Не за красивые глазки, разумеется. Это был своего рода откат: я тебе более выгодный участок, ты – мне ручку позолотишь. И сажали одновременно и старателей, и комбинатовских.

А ещё были уголовные дела за обогащение в нарушение устава старательских артелей. Им разрешено только добывать золото. Другое предпринимательство было наказуемо.

Наиболее шумное дело случилось на соседней реке – Яне. При руднике «Эге-Хая». Там ещё в 1965 году была организована старательская артель «Яна». Крупнейшая в Якутии. Её участки были разбросаны на сотни, и даже на тысячу, километров от базовой конторы, которая обосновалась в посёлке Усть-Куйга, что стоит на берегу реки Лены. Во главе неё стоял грамотный специалист из Одессы Владимир Бабин. Без юмора – он действительно был грамотным, образованным, имел два диплома: юриста и экономиста. И к тому же в одессите бурлил неистребимый предпринимательский дух Остапа Бендера.

Артельщики обратили внимание на бесхозный лес, что осел на отмелях Ледовитого океана. Ведь все сибирские реки выносят его в большом количестве. Почему бы им не обеспечивать окрестные предприятия и организация, всегда нуждающиеся в стройматериалах? Организовали вывоз и продажу. И – получили срок. У артели не было официально оформлен этот вид деятельности. А так хорошо всё начиналось…

На южном берегу Северного Ледовитого океана

Это моя любовь и боль – прииск «Кулар» и подчинённые ему подразделения…

С первой поездки туда я прикипел к этим местам. К продуваемой тундре, к бездорожью. К людям, что работали в экстремальных условиях самого молодого, бурно развивавшегося тогда подразделения объединения «Якутзолото».

У меня много записей в блокнотах о поездках туда. Все процитировать невозможно. Попытаюсь слепить некую единую мозаику из многочисленных фактов, встреч, рассказов горняков…

История у Кулара многострадальная, с взлётами и падениями. О золоте в низовье Яны знали ещё в первой половине прошлого века. Но геологи тогда почему-то оценили этот район как неперспективный. В конце 1950-х – начале 1960-х годов ситуация изменилась. Были открыты вполне промышленные запасы. И с 1964 года здесь, в нескольких десятках километров от южного берега Ледовитого океана, началось их освоение.

В первую очередь сюда прибыли люди с насиженных горняцких мест – с Индигирки. Климат здесь даже более суровый, чем там. Таких крепких морозов, как в Оймяконье тут не бывает, но зато – жуткие ветры, страшные затяжные снежные метели… И абсолютно пустынные, не заселённые места. Но манила перспектива нового прииска, а значит более устойчивый заработок. Ведь на Индигирке многие горняцкие места уже затухали, истощались запасы. Потом сюда потянулись «энтузиасты» – жители всех советских регионов, желавших подзаработать.

Работали в исключительно сложных условиях, созданных и природой и хозяйственной системой.

Рассказывает Леонид Симопуло, главный энергетик «Кулара»:

– Вентиляторы, лебёдки самолётами доставляли… Дали заявку на сто семьдесят вентиляторов, выдали только семьдесят. Острая хроническая нехватка кабелей. Фонды на год начинают поставлять лишь во втором квартале. Компрессоров не хватает. Нет резервного, переходящего, до получения фонда. Зачем заявки? Зачем планирование?

Зачем да почему? А по кочану! Нехватка, недопоставка, запоздалое снабжение – это можно повторять до бесконечности, так как это – родимое пятно плановой (?) экономики. Но работать-то надо, а то без зарплаты останешься. И план выполнять надо, иначе скинут с должности.

И это ещё полбеды, если чего-то не хватает и об этом заранее уже знают: можно исхитриться, выкрутиться. А вот если случится совсем уж непредвиденное, да в самый неподходящий момент?!

О пожаре на дизель-электрической станции (ДЭС) мне рассказывали многие куларцы. Как о самой большой опасности для всего посёлка.

Анатолий Поколодин, начальник ДЭС:

– Случилось это девятнадцатого февраля, вечером в девятом часу. Из-за заводского дефекта масляные пары из картера дизеля попали на выхлопную трубу. Вспыхнули. Крыша низкая – помещение временное. Через пятнадцать – двадцать минут всё сгорело. Вышли из строя шесть дизелей да ещё два в пристройке. Погорели резиновые трубки, уплотнения. Стали перебирать, поставили палатки, калориферы. Два дизеля часов через пять-шесть запустили. А первый дизель из зала запустили только четвёртого марта, через пять дней – второй, и т. д. Воду из теплотрассы спустили сразу же. Кое-где всё-таки разморозили трубы. Недели две – аврал. Сварщиков собрали отовсюду.

Директор прииска Виктор Таракановский не первый год на золотодобыче в Якутии. Выпускник Ленинградского политехнического, он начинал в Якутии с рядового сотрудника. Познал многие «прелести» Севера, но и он был ошарашен случившимся:

– Полярная ночь. Посёлок в абсолютной темноте. Тишина. Лишь пурга просвистит в безжизненных проводах. И вот тогда мне впервые стало страшно. Отрезаны от мира. Помощи ждать неоткуда. Нет электричества – нет тепла, нет горячей пищи, нет жизни…

Геннадий Сыпченко, старший горный мастер участка Иэкийэс, человек не робкого десятка. На Куларе уже несколько лет. Родом с Донбасса. И ему, видавшему всякое в жизни, стало не по себе:

– Пожар на ДЭС – страшно было смотреть. Таракановский как раз откуда-то возвращался. Увидал. Побледнел. К нему обращались – не слышит ничего. Один бульдозерист отказался. Другой натянул шапку и пошёл. Вырвал из пламени два генератора. Все бросились тушить и их, и бульдозер… Помню, был женский день в бане. Жена прибежала, вся мокрая. Дрожит. Говорит: что же теперь будет? А я: повесимся. Что же нам остаётся? Система отопления могла продержаться не более семи часов. Потом замёрзла бы, и крышка. Но два генератора через пять часов запустили. Ток дали в котельную и на нашу двадцатую шахту, там надо было скорее закончить работы. Остальных рабочих отослали на «Омолой» и «Энтузиасты». Через три недели ДЭС снова работала.

И кто же тот герой, что, рискуя сгореть, направил бульдозер в огненный ад, сохранил два дизеля и спас посёлок? Сорокалетний бульдозерист Антон Стынко рассказывает о том случае буднично:

– Только вернулся с Энтузиастов. Тогда туда был только зимник. Помылся. Пошли с женой в кино. По ступенькам поднимаемся – взрыв на ДЭС. Крикнул в клуб: «Пожар!» А сам бежать к нашему балку. Он был как раз возле ДЭС. Завёл бульдозер, а он без отвала, зацепил трос и к ДЭС. Пытались тросом и швеллером растащить. Не удалось – только выхватил раму и всё. Никто не приказывал, сам решил – двинулся на галерею. Она уже горела. Метра три длиной. Разрушил её. Уже нос трактора вылез, но сверху придавили трубы, а внизу – траншея. И мотор заглох. На крыше обрушенные доски запылали костром. Выскочил, завёл трактор рычагом. Вывел его. Тут все стали обливать вёдрами. То пар шёл от меня, то я покрылся сосульками… Загасили и трактор, только стёкла полопались. Пристройка вся не сгорела – быстро защитили…

Случались аварии и менее страшные, но их было немало, и они тоже мешали работе, жизни.

Про какой-то отдалённый участок рассказали мне:

– Январь. Работали, бурили. Началась пурга. Сорвало крышу с компрессорной, разорвало палатку, повалило антенну. Связи нет. Пытались к ним пробиться, но вездеход не прошёл. Хотели – вертолётом, но видимости нет. Самолёт в первый раз не сумел сесть. Только со второго раза. И всех оттуда вывезли. Через двадцать дней вернулись. Всё занесено снегом: двигатели, компрессор. Восстанавливали, ликвидировали поломки. Сделали крышу. За четыре рейса «Ми-8» завезли дизтопливо, оборудование, материалы…

Схожими историями поделились и другие куларцы…

И производственных проблем у молодого прииска много. О них мне рассказал Виктор Таракановский. Они связаны с особыми условиями добычи подземных золотосодержащих песков в условиях вечной мерзлоты, очень короткого лета… Но самой большой проблемой, по мнению начальника прииска, оказалось непосильное планирование и недостаточное материально-техническое снабжение. Об этом с моей журналистской помощью Таракановский написал для «Социалистической Якутии» большую проблемную статью «Грамм стал тяжелее» (28 мая 1976 г.). Для иллюстрации тяжелейшей ситуации достаточно процитировать один этот абзац:

…В 1975 году по сравнению с 1970 добыча и промывка подземных песков увеличилась в 2,2 раза, вскрыша торфов [снятие пустой, не содержащей золота породы] – в 6,3 раза, в том числе с использованием взрывчатых веществ – в пятнадцать, промывка – открытых песков – в три с половиной раза. А численность работников возросла лишь на 64 процента…

При этом за последние два года среднее содержание драгоценного металла в открытых песках снизилось почти в два раза, в подземных – более чем на четверть. Это и повлекло необходимость в резком увеличении объёмов горных работ. К этому прииск оказался неподготовленным. Чтобы компенсировать отставание от плановых заданий, прииск вынужден был даже заняться осенне-зимней промывкой, что резко удорожает производство и увеличивает потери металла в отвалах.

В общем «скачок» последних двух лет быстро развивавшегося прииска, ставшего палочкой-выручалочкой для всего объединения «Якутзолота», принёс ему не только «трудовые победы», в частности присвоение «имени 50-летия СССР», но и сопутствующие острые проблемы. Сняли «сливки», рапортовали к праздникам, а теперь приходится расплачиваться за перевыполнение «плановых показателей». Командная система!

Этот крик души руководителя стал прелюдией к моему ещё более острому материалу про «достижения» золотодобытчиков Крайнего Севера. Но об этом – ниже…

Самый северный в стране золотодобывающий участок

В начале сентября 1972 года я впервые добрался до самого северного в стране (а может, и в мире) золотодобывающего предприятия – шахты «Энтузиасты». Поговорил с начальством, потом меня направили к самому лучшему бригадиру – Анатолию Аниченко. Его коллектив, сказали мне, – передовой, большой – около восьмидесяти человек. Сам руководитель – человек энергичный, инициативный, любит внедрять технические новинки.

Моё знакомство с ним было весьма необычным, но что до такой степени оригинальным, можно сделать вывод, лишь прочитав мою записную книжку.

Я вхожу в помещение, где, как мне сказали, сейчас находится Аниченко. На диване лежит человек. Я здороваюсь, представляюсь. Далее по тексту моих записей:

Один глаз открылся:

– А-а-а… – И снова на бок под пальто.

– Принимаешь гостей?

– А? А-а-а… Ну…

Полированный стол завален пустыми бутылками.

– Ну, вчера погуляли. До сих пор голова болит… Откуда приехал-то?.. Ну, якутских тут режут. И бороду обрежут. Опалят… Тебя как зовут? Ну, Анатолиев здесь через одного режут. Слишком много их развелось… Этот нож, пожалуй, для тебя не подходит. Ты же – специальный корреспондент, и нож для тебя есть специальный… А то напишут… Вот я ещё в бригаде Пушкаря был. Приехал спецкор. Ребята ему: «Да вон с политруком поговорите». Политруком меня прозвали. Побеседовали. Я – откровенно. А он понаписал. Ну, у меня сзади крылышки выросли. Такой я ангел. Я б этого корреспондента собственными руками… Так что пиши с умом.

Я не был обескуражен таким «радушным» приёмом. На Севере не ангелы живут. Бывало и хуже. Тем более что Анатолий вскоре пришёл в норму, от последствий похмелья и бравирования не осталось и следа. По крайней мере, в разговоре.

Аниченко – один из тех, на ком держался Север, кто пополнял золотой запас страны, без которого жизнь советских людей была бы ещё более скудной. А потому я расскажу о нём поподробнее. Его биография схожа с судьбами многих горняков Якутии. Не всех, конечно, но – действительно многих. И по «шероховатостям», и по самоотдаче в экстремальных условиях.

Родился он… в море. Отец и мать – одесситы. Отец служил на границе, его там ранило. Мать, беременная, уехала. Родила его на катере. Место рождения – ближайший на пути остров.

С восемнадцати лет рыбачил. Ловил на Каспии селёдку. За полтора года заработал бешеные деньги – тринадцать тысяч. Уволился. Жил один, кутил. Ходил к соседке Фросе. Она на десять лет старше, не работала. Её мужа перевели в другой город, скучала… Он вдруг решил уехать в Ангарск. Она за ним. Всё продала. Жили, не расписываясь. Строил ТЭЦ, город. Зарабатывал хорошо. В их бригаде все – зэки. Один он – вольный. На его глазах рабочему ломом проломили голову и – в печку.

Призвали в армию. Он распрощался с подругой. Она знала, что он не будет с ней жить. «Интересная баба, но на десять лет старше». Устроил её и уехал.

Попал в Казахстан, на границу с Китаем. Думал перевестись туда, где отец служил. Но так и остался. Шофёром был. Несколько раз в Китай возил грузы.

Познакомился с Ларисой из Усть-Каменогорска. Вернулся из поездки с заместителем командира части. От неё письмо: скучаю, не знаю, что делать. Ещё никто в части не знал, что Анатолий вернулся, и он рванул в Усть-Каменогорск – пятьсот двадцать километров. К утру был в городе. Частный дом. Скинул щеколду. Разбудил её. Тут же увёз. По городу превысил скорость. Ушёл от погони. В воскресенье уже был на месте. Расписался с ней. И тут из ГАИ – подполковник, удивился: «Когда успел?» Счастье, что расписался, а то бы засудили…

Компартия призвала народ осваивать Сибирь, Север, Дальний Восток. Анатолий и два сослуживца захотели в Якутию. По комсомольской путёвке он приехал на Индигирку, на прииск «Маршальский». Вместе с женой. Его назначили в гараж слесарем. Потом он перешёл на катер «Индигирец», обслуживал переправу. Это летом. А зимой шоферил.

Когда начали осваивать Кулар, переехали туда. Жена стала первым председателем поссовета, зав клубом. В Риге они купили кооператив. Но семейная жизнь разладилась. Признаётся: сейчас третий раз женат.

– Я подумал: хватит гулять. Пора серьёзнее быть. Четвёртый раз не хочу. А то судить будут. Несерьёзный я, да? – И покрутил пальцем у виска.

Нет, на самом деле он оказался очень серьёзным. При всей своей занятости уделил мне время и для рассказа о делах, и для знакомства с подопечными участками.

– Четвёртого февраля прибыли сюда из Кулара санным поездом с бульдозерами, в балках. Ну, и погодка была! Пурга, ничего не видать. Но быстро всё разбросали, наладили. Движки у нас были. Двадцать второго февраля уже нарезку начали… На открытие промсезона приехал Таракан [начальник прииска Таракановский]. Шампанское привёз. Бросил бутылку в бункер. Она прошла в скруббер. Повертелась, постукалась и невредимой вышла на стакер. И только тут – бах! И пена… На счастье…

Не раз в своей журналистской практике слышал сомнительные комментарии рабочих о присвоении звания Героя Социалистического Труда кому-либо из коллег: мол, вытянули имярека на Героя, создали ему особые условия… А вот про Аниченко мне ещё при первом посещении Энтузиастов горняки сказали, что заслужил он звание Героя, и что ему, его деловитости и хватке должны быть благодарны руководители и прииска, и «Якутзолота». Столь велика была его роль в успехе этого коллектива.

И первое место в соцсоревновании по отрасли страны бригада получала заслуженно. При всей условности такого «соревнования», показатели его бригады впечатляли. Коллективу неоднократно давали путёвки в дома отдыха за победу в соцсоревновании по Союзу. За один год дали – семнадцать. За другой – четыре. Сейчас – девять в Пицунду и четыре туристические.

Анатолий не просто «рвал кубометры породы». Всё время что-то придумывает, меняет технологию в зависимости от условий, стремится внедрять новинки:

– Новую шахту я задумал сделать трёхкрылую. А делают двукрылую, и геологи сдают по частям. А можно было такую производительность достичь!

И всё время ратовал за увеличение численности бригады. Впоследствии довёл её до ста пятидесяти человек! Крупная бригада и крупная шахта – это для того, чтобы был больше фронт работы. Для концентрации сил, мощностей. В одном забое неурядица – перебросили в другой. Это позволяет оперативно бросить силы большей численностью для ликвидации аварии там, куда техника не пройдёт.

Он следил за технической учёбой, у него каждый опытный рабочий овладел несколькими специальностями. И благодаря совмещению профессий он добивался комплексности, взаимозаменяемости.

У него чуть ли не первый в Якутии шагающий экскаватор – работает на вскрышных работах. Аниченко пробивает у начальства более современные конвейеры, ищет новинки…

Делится впечатлениями от недавней поездки в Москву:

– В Минцветмет заходил… Разговаривал с его сотрудником, который всем новым занимается. Я ему: присылай нам всё, что у тебя есть. Одно не привьётся, другое подойдёт… И вот техника к нам идёт… Все хотят на кнопочки нажимать.

С подчинёнными Аниченко строг:

– Из другой бригады просится – обидели его там. Это плохо, что он – злопамятный. Мало ли что случается. Я своих иной раз и… Чего греха таить, и в морду дашь. А через полчаса он подходит: «Извините»… Тех, кто за деньгами приехал, мы не считаем своими… Уволился, вернулся: иди по этапу!.. Мы с первого дня втянулись в бешеный темп. И до сих пор идём так. А если начать кое-как, то так и пойдёт всё время…

При этом он дорожит своими «старичками», что с ним не первый год:

– Бригаду делили: какой палец ни укуси – каждый больно.

Его не устраивают не только некоторые подчинённые, но и неповоротливые начальники.

– Для наших темпов нужен более энергичный человек, – говорит про одного из руководителей прииска. – А ему нужна спокойная обстановка, размеренная, с чехословацкой линеечкой ходить. А где размеренность, там можно остаться без плана. Значит будет текучесть. Отсюда – травматизм. В горном деле нужны полувоенные мужики.

Можно сказать, что «полувоенные» – это перебор, но при подземных работах нужна очень твёрдая дисциплина, соблюдение технологии и повседневный контроль. Шахта не прощает ошибок.

Рассказывает. Кто-то из его специалистов шёл по шахте. «Ну, как дела?» – спрашивает бурильщика. Тот: «Нормально. Только к концу бур что-то вязнет». – «Как вязнет? А ну-ка пробури рядом напрямую?» Прошёл метра полтора, и со свистом потекла вода из старых, затопленных шахт. А эту стену уже собирались взрывать, были заложены шпуры. Осталось три-четыре отверстия пробурить. Рухнула бы стена, вода затопила бы шахту, и погибли бы восемь человек, работавшие в дальнем углу. Фонтанирующее отверстие три дня заделывали, пока не сдержали воду мешками с грунтом. Всё замёрзло, и работали дальше.

Нередко во взрывном деле случается так называемый прострел. Это когда заложенная в шпуре взрывчатка приводится в действие раньше положенного срока. И такой прострел случился в звене Ивана Бахтина. Породой завалило взрывника. Вот-вот сработают и другие начинённые шпуры. Звеньевой, не теряя ни секунды, откопал раненного и стал выносить его, в это время за спиной раздался взрыв, но они уже были вне опасности. Я встречался с Бахтиным, спросил его, не страшно было рисковать своей жизнью. Он пожал плечами, вроде бы так и надо. А у него в Ростове-на-Дону недавно родились две дочки-близнецы, и старшая только окончила школу. Могли и сиротами остаться…

После того, как Анатолия назначили начальником шахты «Энтузиасты», его ответственность за всё и всех увеличилась. Об одном из руководителей прииска:

– Я ему говорю: «Баню надо делать». При всех пообещал, что спроектируют хорошую баню. Через два месяца спрашиваю: «Ну, когда начнут строить баню?» А он: «Принимаются меры для строительства». А мне не меры нужны, а баня. Спёрли брус, и сами построили. Скоро и парная будет.

Когда осваивали новый участок, балки собирали отовсюду: с перевалбазы, карьера, геологоразведки. За биллиардом слетали в Депутатский. Но особое достижение – профилакторий. Уж и не знаю, как он его оформил. Как склад для ВВ (взрывчатых веществ)? Вполне приличное одноэтажное здание на окраине посёлка. Не каждый год и не каждый человек захочет и сможет съездить для поправки здоровья на «югах». А тут – база отдыха под боком.

Но не всё получается, как задумано. Посадили осенью двадцать четыре дерева с берега Яны. Пурга, хозяйка зимней тундры, сломала их… Не хватает мебели, она и на материке была в те годы острейшим дефицитом, а попробуй завези сюда… Протянули ЛЭП… Радиосвязи нет: тринадцать тысяч ухнули, но – непрохождение сигнала… Надо телефонную линию доделать: столбы – пустые, осталось пять километров, где надо натянуть провода… Нужно водовод вести…

В один из моих зимних приездов я поразился: в столовой на каждом столе стоял сосуд с нарзаном! Когда раньше видел на здешних столах баночки с аскорбиновыми драже, это не слишком удивило. Но откуда тут нарзан, когда даже пиво в дефиците? Да в таком количестве! Да в такой нетранспортабельной таре.

– Как раз завтра поедем за ним. Хочешь посмотреть, где мы его добываем? – предложил Аниченко.

Я поехал. На «зилке», по тундровому бездорожью. Кое-как по колдобинам добрались до озера. Водитель вытащил из кузова несколько многолитровых фляг, в которых в советское время возили разливное молоко. Присел на льду, постучал по замёрзшей лунке ломиком, стал черпать… нарзан. Вода действительно минерализованная, очень вкусная, и, что особенно, удивительно, – газированная, губы пощипывает. Её проверяли в лаборатории, подтвердили полезность. А газом она насыщается зимой, когда вода покрывается ледовым панцирем.

В таком специфическом крайне-северном крае и без криминала?.. Аниченко не церемонился в критических ситуациях, понимал, что отпускать вожжи нельзя.

На участке Онккучах сколотилась всевластная группка руководителей. Делала, что хотела. Запугала всех мордобоем. Был у них свой боксёр-скуловорот. В посёлке случилась очередная драка. Вызвали милицию. Участковый – к Аниченко: что делать? Тот: «Брать всех, кто виновен». – «Попадает и начальник участка». – «Брать». Дали всем пятерым по десять суток. Начальник участка добрался до телефона: «Ну, долго я ещё буду здесь сидеть?» – «Сколько положено». Из милиции звонят: «Не выходят на работу». Аниченко: «А что по вашим законам в таком случае полагается?» – «Набросить срок». – «Набросьте». Набросили, штрафники стали выходить на работу.

Другой случай – межнациональный.

В марте-апреле якуты гоняют по тундре свои стада. Горняки их хорошо встречают, в помощь им дают трактор, доски, бензин, продукты. Когда у горняков трудно с мясом, покупают у них оленину. Люди с того же Онкучаха увидели стадо, поехали на «Буране» охотиться. Несколько штук отставших оленей застрелили. Один раненый олень вернулся в стадо. Якуты по кровавому следу нашли место побоища и погрузки туш, поняли, куда отвезли убитых животных. «Охотники» отпирались. Аниченко: договоритесь, заплатите и уладьте. Те отказались. Тогда он якутам: подавайте заявление в милицию. Следователь обнаружил семь убитых оленей. Будет суд…