Текст книги "По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина"

Обновлялись по велению партии

«Стоит только поплевать на перо, чтобы вышла прелюбопытнейшая передовая статья».

Михаил Салтыков-Щедрин, «Дневник провинциала в Петербурге».

Под «Ленинским знаменем» вперёд!.. Куда?

Ежедневная газета «Ленинское знамя» была «органом Московского областного комитета КПСС и Московского областного Совета народных депутатов». Не «газетой обкома», а именно «органом», то есть главным официальным изданием партийного руководства московской области. И сотрудников «органа» утверждал обком. Не рядовых, конечно, а руководителей отделов, членов редколлегии. Моя беседа там прошла формально. Немного расспросили меня и дали «добро».

В эту газету я попал по рекомендации. С главным редактором Леонидом Гусевым меня познакомил Лёва Лин, когда я, как представитель «Социалистической Якутии», прилетал в Москву на «научно-практическую конференцию по производству товаров народного потребления», устроенную сектором печати ЦК КПСС.

Лёву я знал ещё по Якутску, когда он там временно работал. Теперь он заведовал отделом в «Ленинском знамени». Узнав, что я собираюсь возвращаться, стал меня агитировать прийти к ним в газету и рекомендовал меня Гусеву. На того произвёл сильное впечатление показ Юрием Сенкевичем на Первом телеканале моей книги «Оймяконский меридиан». И он забронировал за мной вакантное место.

Мне поручили руководить отделом советской жизни. Тематика самая разнообразная: работа местных органов советской власти, правоохранительных структур, контролирующих организаций (был такой официальный «народный контроль»), медицинских учреждений, торговли…

Начну обзор своих публикаций с января 1980 года. Почему не с осени 1979 года, когда я начал там работать? Опять не смог сразу же приступить к написанию сколько-нибудь заметного материала. Требовательность к себе не позволяла этого сделать с наскоку, поскольку и область с точки зрения профессии была для меня терра инкогнито (как турист исходил её вдоль и поперёк, а экономику и социальные проблемы никогда не изучал), и тематика неожиданно оказалась мне неизвестной.

Конец 1970-х годов: единодушно поддерживали и горячо одобряли…

Вроде бы всё очень ясно – пиши обо всём, чем занимаются областной и местные советы, а на деле: куда ни кинь – везде клин, партийный. Народные депутаты – не настоящая власть, они почти везде на подхвате, даже если и проявляют какую-то инициативу, то всё согласовывают с партийными органами, то есть фактически выполняют волю и решения КПСС, точнее – местных партийных боссов.

Кроме того, все социальные вопросы в области были весьма болезненными, а партия приказала своей прессе выискивать и пропагандировать положительные примеры и передовой опыт. Положительное выискивалось с трудом и то по мелочам, а для критических материалов, при моём требовательном подходе, ещё не наступило время – надо было накопить какую-то сумму знаний по областным болячкам.

Я чувствовал свою вину перед Гусевым. Ведь он ждал моего приезда из Якутии более полугода!

И вот только пятого января 1980 года наконец-то я разродился более или менее серьёзным, аналитическим материалом «В трех километрах от асфальта». Проблема, о которой я писал за два десятка лет до наступления двадцать первого века, и сейчас, в новом столетии, до конца не решена: нет нормальной дороги – нет и перспективы для отдалённой деревни, нет нормальной там жизни.

Написал я, что автобус туда не ходит (что естественно при отсутствии асфальта). Но жаловались не на это, а на то, что автолавка приходит нерегулярно и негде купить последним жителям затухающей деревни Дмитровки Шатурского района (жива ли она сейчас?) самые необходимые для жизни товары – хлеб, соль, спички, мыло, сахар… Проблема с годами не ослабевала, а обострялась. Ну, какому сельпо (сельское потребительское общество) охота ломать старенькую машину на сельских колдобинах, да при мизерных там доходах.

Проблема отдалённых сёл стала при советской власти не только естественной, так сказать природно-географической, но и административно-бюрократической. Можно ли представить сельское поселение в центре Европы (а ведь мы говорим не о безмерных просторах Сибири и Дальнего Востока, а о территории в нескольких десятках километров от Кремля!) без надёжной дороги? Пусть не с асфальтом, а хотя бы с гравийным покрытием, но проезжим при любой распутице! Такое представить в цивилизованной стране трудно, потому что там местное начальство не удержится на своих должностях, если не будет прислушиваться к требованиям населения. На очередных выборах жители просто не изберут руководителя, если тот не пообещает решить насущную проблему.

В Советском Союзе всё решалось в вышестоящих администрациях: нет денег у местного исполкома совета, и всё тут. Хоть генсеку ЦК КПСС жалуйся. А поскольку всё-таки жалоб было очень много и они доходили до Кремля, то там, за высокими стенами, решили, что пора навести порядок. Ещё при Хрущёве было принято «соломоново решение»: переселять в центральные усадьбы из «неперспективных деревень». Начали там строить кирпичные дома. Но денег на всех не хватало. Да и селяне без энтузиазма покидали насиженные места, где прошла их жизнь и жизнь их предков. Не торопились менять избы неблагоустроенные, но в живописных местах, на комфорт в пыльных центральных усадьбах. Особенно неподатливыми оказались пожилые люди, которые не хотели отрываться от малой родины, где знакомы каждый куст, каждый лужок, каждая речушка…

Вот так и усугублялась проблема «неперспективных деревень». По воле партии и правительства. Но я, конечно, не взывал эту высшую власть пересмотреть своё принципиальное отношение к этой очень острой проблеме. Ведь в СССР не власть существовала для людей, а люди – для власти, впрочем как и сейчас. Я ограничился призывом к местным администрациям, чтобы они помогли забытым богом и властью жителям отдалённых деревень докоротать там свою и без того не сладкую жизнь.

Проблема-то серьёзнейшая, сложная, многослойная – хозяйственная и социальная. И статья, опубликованная на второй полосе, выглядела вопиющим диссонансом с рапортами на первой странице газеты. Даю только название рубрик, заголовков и подзаголовков того же номера.

В подборке «110-й годовщине со дня рождения В.И. Ленина – достойную встречу» было опубликовано: «Высокий ритм трудовой вахты. Успешный старт. Завершающий год пятилетки труженики Балашихинского литейно-механического завода начали с большим трудовым подъемом. С первых дней по-ударному [это про «Мособлстройтранс»]. Животноводство – ударный фронт. Пятилетку – к 22 апреля [про достижения одной молочной фермы]. Закрепляют успех. Хозяйства Лотошинского района вышли по надоям на килограммовую прибавку».

Рядом полполосы занимает подборка «Навстречу выборам»: «Единодушная поддержка, горячее одобрение. Продолжаются окружные предвыборные совещания».

Такая вот трескотня… «Неперспективные деревни» не очень-то вписывались в этот бравурный «марш коммунизма». До горбачёвской перестройки осталось пять лет, до революционных реформ Ельцина-Гайдара – одиннадцать…

Шестого июня 1980 года был опубликован мой «судебный очерк» «Теленок на закуску». Судебно-криминальная тематика – была, пожалуй, самой востребованной советскими читателями. И весьма желанной для журналистов. Только не всем удавалось оседлать этого перспективного конька. На эту тематику нужно было получить высочайшее соизволение главного редактора: этак все накинутся на эту эффектную стезю, а кто же будет писать о рекордных надоях и сверхплановом угле, о решениях «нашей партии» и «родного правительства» для блага народа?

Поводом для газетного материала стало участие областного прокурора В. Кузнецова в качестве обвинителя на судебном процессе в совхозе «Подольский». Главный прокурор области позволял себе иногда такую роскошь – быть обвинителем: чтобы не потерять квалификацию и оттачивать судебное мастерство. А также для публичной демонстрации карающего меча «государева ока».

Криминальный сюжет прост: местные жители угнали совхозную машину, погрузили на неё семь украденных на ферме телят, убили их, но успели полакомиться лишь одним куском нежного мяса. Разумеется, главное остриё своего обвинения прокурор направил против этих забулдыг. Но довольно обычное для советской действительности событие – воровство социалистической собственности стало поводом для более широкого разговора на суде. От прокурора досталось и местной милиции, которая не следила за тем, как живёт и чем занимается бывший судимый, безработный – главное действующее лицо преступления. И совхоз поругал: охрана имущества была организована из рук вон плохо, не удосужились даже нормальный забор поставить вокруг техники. В общем, обычное для государственного предприятия разгильдяйство плюс пьянство и нищета гегемонов советского государства – рабочих и крестьян.

Любопытная подробность. На это судебное заседание я поехал вместе с прокурором на его служебной машине. И по всей областной дороге от МКАД до Подольска стояли гаишники, они обеспечили безостановочный «зелёный» коридор и отдавали нам честь. То же самое происходило и на обратном пути. Я не завидовал тем водителям-бедолагам, которые в тот день попадали в ДТП и были вынуждены долго ждать гаишников, пока прокурор исполнял роль обвинителя.

На первой полосе того же номера – опять-таки достижения и пропагандистская трескотня. Ну, сообщение ТАСС о запуске очередного космического корабля – это святое. А далее – привычная нудятина: «От ударной ленинской вахты – к ударному финишу года». Вот так жили и работали: от вахты до ударного финиша.

Смешными выглядят сегодня мои заметки с областного хозяйственного совещания (29 сентября 1981 г.). Название материала нормальное: «Хлеб – наше богатство». Не поспоришь. А вот обсуждаемая проблема сейчас выглядит почти анекдотично: как экономно использовать хлеб и хлебобулочные изделия. Называлось множество примеров бытового и производственного «разбазаривания» хлебных запасов государства. Люди закупают хлеба больше, чем съедают, излишки пропадают, выбрасываются на помойку. Хлебозаводы гонят брак. Портится хлеб при транспортировке. Хлеб, ценнейший продукт питания человека, скармливали животным – вместо специальных кормов, которых всегда не хватало. И т. д. Типичная бесхозяйственность, потому что…

Потому что (и это главная причина!) государство, заботясь не о хороших заработках людей, а об их социальной защите, продавало хлеб по нижайшим ценам. А значит «нашим богатством» не дорожили покупатели. Да и производители тоже – поскольку это была невыгодная продукция. Правда, производителей жизнь научила приспособиться к социалистическому планированию, они исхитрялись и в той жёсткой системе найти лазейку. На традиционную буханку цена неподвижная, тогда выпускали изделие под другим артикулом (добавляли, скажем, мак, изюм и что-нибудь ещё, меняли форму изделия), и на новый продукт цена подскакивала. Так легче выполнять план: ведь он утверждался в рублях.

И в конце советской экономики, когда она окончательно потерпела крах, вымывание дешёвых продуктов стало таким всеобщим, что полки оказались пустыми. Все предприятия планы выполняют – в рублях, а продуктов нет. Да к тому же горбачёвско-рыжковское правительство уже не имело достаточного количества твёрдой валюты для закупки зарубежного продовольствия (да и ширпотреба). Нефть-то в цене резко упала. А отечественный товаропроизводитель не был готов к «импортозамещению», да и заинтересованности у него не было. Хоть сто тонн напечёшь, хоть двести – зарплата одна и та же.

Отсутствие валюты привело и к сокращению закупки зарубежного зерна. А его закупали десятками миллионов тонн в год! Вот и ставили партийные органы задачу: экономить хлеб при его минимальной розничной цене! В нормальной-то экономике как раз всё наоборот: чем больше закупают продукции, тем выгоднее производителю и государству, живущему на налоги. Там исхитряются найти любые способы для увеличения спроса. Устраивают всякие праздники, фестивали, конкурсы, соревнования – лишь бы привлечь людей и заставить их раскошелиться на покупках. А у Советов шиворот на выворот: экономьте! То есть откладывайте деньги в чулок, не отдавайте их в финансовый оборот страны…

Как руководитель отдела, я обязан был периодически писать передовицы. В современной журналистике даже понятия такого нет. В крайнем случае, в некоторых газетах выходят редакционные колонки. Но это – другой жанр, не советский.

Поначалу передовицы были для меня тяжёлым испытанием. У них было не только строго определённое место – большая колонка на первой полосе газеты, но и определённое построение. Надо было обязательно процитировать партийные документы и/или высказывание Ленина, Брежнева, указать не только недостатки, но и привести положительные примеры решения проблем. Поводом, как правило, служили обсуждаемые в партийных или советских органах темы: или после заседаний, или накануне – по подготовленным проверочным справкам. Одно хорошо: всегда имелась фактура – и недостатки, и положительный опыт. К тому же можно было не проверять факты. Коли публично, пусть даже в узком партийном кругу, уже озвучено – значит всё правильно, и критикуемые придраться к передовице не могли.

Вот один из примеров моей передовицы: «Внимание – объектам здравоохранения» (4 марта 1982 г.). В ней я приводил такие примеры недостатков. «В области почти нет объектов здравоохранения, сооружение которых завершилось бы в нормативные сроки. Строительство порой растягивается на многие годы…» Типичная для советских строек незавершёнка! Только на строительстве хирургического корпуса МОНИКИ (и поныне действующий Московский областной научно-исследовательский клинический институт) за пятилетку не освоили тринадцать миллионов рублей! Если деньги не осваиваются, то их потом выделяют гораздо меньше, а то и вовсе не дают.

Далее: «Некоторые медицинские объекты сдаются с большими недоделками, что мешает обслуживанию населения». Понятно, что если там не работает отопление или не готовы потолки, то о каком обслуживании может идти речь.

Но заканчиваю я, как и положено, бравурно: «На XXVI съезде КПСС товарищ Л. И. Брежнев сказал: “Надо сделать все, чтобы советский человек…“». Надо так надо: «будь сделано…»

Расскажу о другом номере «ЛЗ» – от 21 марта 1982 г. Он трещал от профсоюзной тематики. Ну, как же – прошёл XVII съезд профсоюзов СССР. «В борьбе за дело коммунизма» – никак иначе ТАСС не мог озаглавить название отчёта о завершении съезда. И соответствующее начало заметки: «Мощным средством развития демократии, вовлечения трудящихся в строительство коммунизма служат советские профессиональные союзы». Видите, что подчёркивалось в качестве роли профсоюзов? Не защита «трудящихся» от бюрократии, несправедливого начальства, от тяжёлых условий труда, от непосильных, всё более ужесточающихся и взятых с потолка норм, а служба и верность правящей партии. «Школа коммунизма»!

На профсоюзном съезде, как было заведено, выступил Леонид Брежнев, генсек Компартии СС, он же и председатель Президиума Верховного Совета СССР (по форме – почти президент страны, а по сути – в подчинённости у политбюро ЦК КПСС). В ответ – холуйское письмо профсоюзного съезда Центральному комитету и лично «верному продолжателю великого дела Ленина, неутомимому борцу за мир и счастье людей труда» тов. Брежневу.

Тут же в номере уже дана «разблюдовка» – как изучать речь Брежнева, произнесённая им на профсоюзном съезде. Приведена тематика лекций и бесед. Конечно, в первую очередь – как выполнять в жизнь решения… недавнего съезда КПСС, «родного, кровного дела миллионов» (ну и выраженьице!), как крепить «единство советского народа» и т. п. белиберда. И, разумеется, рекомендован один из самых запомнившихся постулатов брежневской эпохи – «Экономика должна быть экономной». Должна быть – и всё! По велению партии. А то, что миллиарды дармовых в то время нефтедолларов растратили на тысячи и тысячи танков, которые оказались никому не нужными, до сих пор ржавеют на нашем «запасном пути» и требуют средств для их утилизации, это не в счёт. Доэкономился Ильич Второй!

Профсоюзы верно служили этой ведущей силе страны. И демократию развили, и коммунизм построили… Разгребаем до сих пор. И самые большие завалы – в мозгах обсоветченных людей.

Но не из-за такой стандартной политической трескотни сохранился у меня этот номер «ЛЗ» и не из-за того, что в нём сообщается о смерти героя Сталинградской битвы маршала Василия Чуйкова. В таком насквозь ура-патриотическом номере (вот парадокс!) опубликована моя беседа с адвокатом – «Защищаю законность». Член Московской областной коллегии адвокатов Семён Львович Ария был известным специалистом по уголовным делам, его судебные речи приводились в сборниках как образцово-показательные.

Конечно, я начал беседу с провокационного вопроса, который тогда превалировал в мозгах советских людей: почему адвокат защищает преступников? В советской судебно-правовой практике утвердилась такое отношение к обвиняемым: если следователь и прокурор говорят, что человек виновен, значит виновен. Зачем же адвокат мешает правосудию осудить преступника? Разговор на эту тему с Арией в какой-то степени развенчивал этот постулат тоталитарного режима. Я так аккуратно сделал интервью, что оно не вызвало сопротивления редакционного и партийного начальства. Не знаю, как эта публикация повлияла на читателей, но меня разговор с Арией сильно подвинул к пониманию необходимости демократических перемен в правовой сфере.

Запомнился мне и рассказ адвоката о защите участника войны с нацистами. Этот сюжет не вошёл в газетный материал. Но он очень примечателен. Ещё не отгремели бои, а того военного осудили за то, что не выполнил приказ командования. Тот отсидел. Но много-много лет спустя, во время перестройки, бывший воин решил через суд доказать, что у него не было возможности выполнить приказ. Семён Львович, сам участник войны, танкист, разведчик артдивизиона, покопался в военных архивах, и на суде было доказано, что ветеран действительно не имел возможности выполнить приказ, не виновен и был оправдан. Вот только до нового, окончательного приговора он не дожил. Зато сын стал свидетелем снятия с отца позорного, не справедливого клейма.

Популярный адвокат Семён Ария в 1990-е годы оказался весьма востребованным в новой России. Одно время был адвокатом влиятельнейшего тогда бизнесмена и закулисного политика в ельцинском окружении Бориса Березовского. Таковы извивы судьбы…

Герои в космосе и на земле

 
«Покидаем мы Землю родную
Для того, чтоб до звезд и планет
Донести нашу правду земную…»
 

Евгений Долматовский.

Для моей эрудиции было чрезвычайно полезно поработать в советском отделе. Но меня тяготила главная тематика отдела – надобность освещать заслуги депутатов, их «повседневную заботу о трудящихся». Да, в отдельных, не затрагивающих общегосударственные проблемы, случаях кому-то из них действительно удавалось защитить интересы простых людей, ообенно в самом низовом уровне: на селе, в маленьком городке. Однако, повторюсь, всё яснее становилось, что вся работа советов была подконтрольна партийным органам и в конечном итоге все «заботы» определялись в их кабинетах, а не в депутатских.

Меня также раздражало общение с, извините, торгашами. При всеобъемлющем советском дефиците, они тоже были особой кастой. Вся работа их была на грани криминала, даже если и не хотелось кому-то из них нарушать закон. То достать дефицит попросит начальство или родственник. То образуется недостача, даже если не по твоей вине – это грозит тюремным сроком и, в лучшем случае, денежным возмещением. Более того, когда я занимался проблемами торговли, меня пытались подкупить, дабы я не написал «пасквиль». Обошлось. Но внедрялся в эту сферу, ощущая, что попадаешь на минное поле. Было опасно: могли ведь подстроить ловушку.

И как только освободилось место руководителя отдела науки, я попросил перевести меня туда. Редактор газеты Леонид Гусев встретил мою просьбу неодобрительно: «Синекуры захотел?» Разумеется, при более узкой тематике и при одном подчинённом корреспонденте нагрузка на завотделом науки была гораздо меньше. Но я настаивал, утверждая, что дело не в синекуре, а в моём давнем желании заняться именно научной журналистикой, к этому меня давно тянуло.

Подмосковная наука чрезвычайно разнообразная, богатая. По широте охвата разных направлений – космос, биофизика, биохимия, ядерная физика, физика высоких давлений, аграрные НИИ и др. – она могла поспорить даже со столичной. И столько в области было научных центров, некоторые из которых – мирового значения! Я видел в этом, помимо повседневного интереса, шанс набрать материал для очередной книги.

В конце концов, Гусев согласился. И самым большим моим интересом стал Пущинский научный центр.

В номере «ЛЗ» от 17 октября 1982 года всю первую полосу занимают традиционные «Призывы ЦК КПСС». На этот раз – «к 65-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции».

«Призывы» публиковались два раза в год: к первомайскому и ноябрьскому торжествам, дабы они воплощались в плакатах, которыми трудящиеся должны демонстрировать завоевания социалистического государства, верность советского народа коммунистическим идеалам, интернациональную дружбу с «братскими народами» других стран. В том числе с теми, которые мы фактически оккупировали своей идеологией, не дав им свободу выбора.

И размножали вот такую ахинею: «Мы ведём к победе коммунистического труда!» Или: «Повышайте качество, расширяйте выпуск экономичной металлопродукции!», «Физкультурники и спортсмены! Приумножайте славу советского спорта!». Взято мною не с потолка, а из конкретных опубликованных призывов. Без этих словес вроде бы ничего в стране и делаться не будет, никто ни повышать ничего не станет, ни рекордов добиваться…

Но по этим призывам, в которые каждый раз вносились конъюнктурные изменения, зарубежные аналитики делали выводы о нашей текущей внутренней и внешней политике. Ведь страна была закрытой для свободной прессы, и обо всех переменах, колебаниях судили по таким вот призывам. А в ходе торжественных мероприятий – по тому, кто где стоит на Мавзолее Ленина относительно генсека – ближе, дальше. Места там заранее распределялись по рангу, как на званом обеде.

Особенно показательны по контрасту с реальностью были призывы на международные темы. Читаем: «Братский привет мужественному кампучийскому народу!». Напомню, режим Пол Пота уничтожил в этой небольшой азиатской стране несколько миллионов соотечественников: в долевом расчёте больше, чем Сталин, Гитлер Франко и любой другой диктатор. А ему – «братский привет»! Что ж, каков – «брат», таков и «привет». Или: «Братский привет афганскому народу, стойко защищающему завоевания апрельской революции!». Потом Брежнев посланными туда советскими войсками раздавил эти «завоевания». А ещё «приветы» народам Эфиопии, Анголы, Мозамбика и «других стран Африки, избравшим социалистический путь развития». Какой «социализм», был построен в этих дружественных нам странах, теперь яснее ясного.

В этом же номере опубликовано моё интервью с академиком Александром Баевым – «Наступает эра биотехнологии».

Александр Александрович на себе испытал, что то такое «советская демократия». Как было заведено при «диктатуре пролетариата», эрудированный человек, перспективный, подающий надежды учёный, отсидел срок. За что? Видимо, за то, что проявил интерес к «вредной» науке. Он выжил, не сломался. Врач по образованию, занялся любимым делом – молекулярной генетикой, стал одним из виднейших советских биохимиков, академиком, Героем Социалистического Труда. Он активно продвигал в жизнь достижения биотехнологии, генетической (теперь больше употребляют слово «генная») инженерии. Он сделал открытие, с которым лишь на полгода опоздал, и нобелевскую премию дали зарубежному учёному. А если бы его не сажали?!

Сейчас достижения генной инженерии в нашем быту уже не новинка. Они окружают нас в повседневной жизни – в продуктах питания, в кормах, в медицине. А тогда внедрение мировых и советских разработок давались с большим трудом, с сопротивлением не только консерваторов, но и людей, искренне заботящихся о последствиях таинственной генной инженерии. И до сих пор спорят о её полезности и вреде.

Всё яснее становится, что без биотехнологии бурно прибавляющее в численности человечество и при сокращении плодородных территорий не сможет в будущем обеспечить себя питанием. Но многие предупреждают об опасности использования генных продуктов для здоровья будущих поколений, хотя доказать этот вред никто пока не может. Для изучения возможного отрицательного влияния на человеческий организм нужны долгие годы исследований…

Интервью с Баевым было опубликовано в рубрике «Встреча с интересным человеком». Этот жанр стал в «ЛЗ» моим самым любимым: не надо писать о соцобязательствах, трудовых вахтах, не надо ничего накручивать в пропагандистских целях. Выбирай действительно интересную персону и добросовестно сообщи читателям то, что собеседник тебе поведал. Главное – правильно разговорить.

Но если бы была возможность писать только то, что хочется! А то приходилось переламывать себя. Слава богу, что ни в одной газете мне не поручали писать статьи за партчиновников и за них придумывать что-нибудь поцветистее. Я заранее знал: не справился бы с этим «ответственным» поручением. Попытался бы найти предлог, чтобы этого не делать. А вот за хозяйственников и учёных писал, преобразуя беседу в авторскую статью, но не за болтунов-партийцев. И ни разу не сочинял отклики на книги генсека Брежнева (о «Малой земле» и об освоении казахстанской целине) и про полнометражный фильм о «главном коммунисте»…

Ещё одна «Встреча с интересным человеком» у меня состоялась в том же месяце. На этот раз таким чрезвычайно «интересным» была лётчик-космонавт Светлана Савицкая («Запас прочности», 31 октября 1982 г.). Запомнилась мне эта героиня жёстким, а вовсе не романтичным, каким представлялся в обывательском сознании космонавт, и очень подозрительно-недоверчивым человеком. Она очень болезненно среагировала на мой вопрос о роли папы в её карьере. Видимо, журналисты достали её подозрением, что попала она в космонавты и в космос благодаря протеже папеньки – известного генерала авиации. А, между прочим, до включения в отряд космонавтов она установила семнадцать мировых рекордов – парашютных и авиационных! То есть пробилась в космос благодаря упорству, целеустремлённости, терпению и трудолюбию. Но и характер у неё сложился под стать особому жизненному пути. И она явно недолюбливала «журналюг», не доверяла им. Это не скрывалось. Даже демонстрировалось.

Особенно угнетающее впечатление осталось от нашей второй встречи. Я пришёл к ней домой (на какой-то Фрунзенской улице) для визирования интервью. Она не пустила меня дальше прихожей. Боялась, что подсмотрю что-нибудь слишком личное и потом сенсационно поведаю всему миру? Стоя у входной двери, очень тщательно читала и перечитывала текст. И хотя я постарался ни слова не поменять в том, что она ранее мне наговорила, Савицкая сделала несколько поправок, расписалась на каждой (!) странице и напротив каждой (!) поправки (такого в моей практике не было ни до, ни после). Возвращая листки, угрожающе предупредила: «Только попробуйте что-то поменять без согласования со мной!».

Я-то, естественно, не посмел бы. Не из-за угрозы «героя в юбке» – просто таково моё отношение к собеседникам. Но есть редакторы. Правда, они тоже после моего рассказа о предупреждении Савицкой не посмели бы вмешаться в текст. Однако есть ещё одна инстанция, которая имеет право менять текст по своим правилам – специальный, помимо общих главлитовских, цензор по космосу. Сидел он в здании ТАСС, и только после его визы материал мог появиться в свет.

Всё обошлось. Но остался неприятный осадок от общения с таким ершистым, даже я бы сказал озлобленным человеком. А на фотоиллюстрации к газетному интервью – мило улыбающаяся девушка. Кондовый заголовок к интервью – как наказание за строптивость, хотя вряд ли мы старались подобрать именно такой. Выбрали распространенный шаблон. Но он никак не вяжется с женским образом вообще, с космическим тем более, скорее годится для статьи о передовике угольного разреза или сталеплавильного производства.

Ершистость Савицкой не раз проявлялась впоследствии и в далёкой от космоса сфере, когда она стала депутатом Госдумы по списку Компартии РФ.

Мои публикации о науке, об учёных и научных исследованиях посыпались как из рога изобилия. Так, 15 ноября 1982 года опубликован ещё один мой материала, связанный с космосом, – репортаж из Пущинской радиоастрономической обсерватории Физического института имени П.Н. Лебедева «Маяки Вселенной». Необычное место работы учёных. Обсерватория весьма специфически оборудована. У неё два радиотелескопа. Один – это две километровые антенны, а другой – параболический радиотелескоп с сорокаметровым цилиндром и длиной в один километр. Тему их исследований для публикации я выбрал загадочную и в то время модную – о пульсарах.

Но я бы даже не стал упоминать сейчас об этом ординарном материале. Просто так совпало (везёт мне как автору!), что в том же номере – траурные рамки. Хоронили тогда не кого-нибудь, а самого Леонида Брежнева. Размещена тассовка «Тяжелая утрата для человечества» (а почему не для Вселенной?!). Обычная по пропагандистскому настрою. В подборке «Навечно в наших сердцах» – отчёты о траурных митингах, проводившихся тогда в подобных случаях во всех трудовых коллективах в обязательном порядке. Не знаю, каков был бы реальный рейтинг популярности Брежнева – его тогда не замеряли, но на «всеобщих равных» выборах генсек, как и все кандидаты, получал около ста процентов. Хотя любви у народа к Брежневу, к концу его правления, не было ни капли. Тем не менее, в подборке «Партия и народ едины» – подписанные рабочими, учёным, знатным закройщиком ателье и парторгом слова скорби и мысли о «светлом образе Леонида Ильича»… Как и положено. Как научила «родная» партия.

Тогда советский народ ещё не понял, что с этой даты началось крушение коммунистической системы. Один за другим уходили в мир иной престарелые генсеки, а вынырнувший из партийных недр молодой Михаил Горбачёв, понимавший, что нужны перемены, смело пошедший на это, и привёл тоталитарную систему к её естественному развалу. Так быстро произошло саморазрушение «железобетонной» системы, что растерявшиеся коммунистические лидеры, оставшиеся верными ортодоксальной теории, во всём обвиняли вражеские западные силы. И это вместо того, чтобы посмотреть в зеркало и увидеть лица истинных разрушителей системы – самих себя родимых.