Текст книги "По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина"

Подкрышная организация, как и сама «крыша» не любит, когда её покидают перспективные сотрудники (а меня считали перспективным, растущим, подающим надежды, идеологически выдержанным). И при увольнении из АПН я, по совету коллег, заявил, что здесь мне всё нравится, благодарен агентству, но, поскольку нет возможности часто ездить в командировки, а в этом смысле мне, начинающему журналисту, ещё надо навёрстывать и расширять свой кругозор, то я ухожу туда, где такая возможность предоставляется. Мы расстались по-доброму.

Водные проблемы затянули в антисоветчину

Я ушёл в менее престижную редакцию – газеты «Водный транспорт».

Переманили меня туда возможностью поездить чуть ли не по всему миру и открытием нового, почти научного отдела. Сосватал меня туда всё тот же Лёня Коренев. Его старый знакомый Валерий искал себе компаньона по отделу, и Лёнина характеристика моих профессиональных и поведенческих качеств его, видимо, удовлетворила. Но руководителем отдела был совсем другой человек, и надо было пройти смотрины.

Мы встретились в ресторане «Урал» на Пушкинской (теперь Большая Дмитровка). Не уверен, что это питейное заведение сохранилось. Там мы приятно посидели. За мой счёт, конечно, – это как бы был мой вступительный взнос. Такого способа знакомства с будущим работодателем у меня прежде ещё не было.

Зав отделом Виталий Валентинович Тарасов был уже в годах и выглядел не совсем здоровым. Он из военных моряков – кавторанг, то есть капитан второго ранга. Приехал в Москву с Дальнего Востока, где в последнее время служил журналистом, поработал в какой-то местной военной газете. Он произвёл на меня приятное впечатление – добропорядочного свойского мужичка. Я его тоже удовлетворил при первом взгляде. И, распрощавшись с престижным АПН, я оказался в «Водном транспорте».

Эта отраслевая газета по своему профессиональному уровню была так себе, но позволяла корреспондентам побывать во всех концах необъятного Союза. И даже за его пределами.

В то время в СССР было несколько ведомственных и узкопрофессиональных газет: «Воздушный транспорт», «Медицинская газета», «Учительская газета»… Формальными учредителями-издателями числились соответствующие министерства. Хотя фактически все они были под контролем сектора печати отдела пропаганды ЦК КПСС.

«Водный транспорт» выходил только три раза в неделю, обычным, «правдинским» форматом А2 на четырёх полосах. Он был органом Министерства морского флота СССР, Министерства речного транспорта РСФСР и соответствующего профсоюза. Тираж был по советским меркам небольшой, насколько помню, порядка ста тысяч экземпляров – капля в море.

Дабы увеличить тираж и идеологическое воздействие на довольно специфическую аудиторию, решили расширить читательский круг за счёт профессиональных рыбаков. Рыболовецкий флот СССР по численности судов и объёмам работ не уступал торговому и намного превосходил пассажирский. Но против включения Министерства рыболовной промышленности СССР и рыбацкого профсоюза в число учредителей газеты выступили действующие хозяева издания. Тогда новый руководитель «Водного транспорта» Гришин, направленный сюда с поста главного редактора журнала «Морской флот», пошёл на хитрость (думаю, с разрешения ЦК КПСС): он создал отдел проблем Мирового океана. Вроде бы – научный, но поскольку на пятьдесят процентов Мировой океан использовался как рыбная кормушка человечества, то и мы в отделе должны были заниматься рыболовецкими проблемами.

Тематика была чрезвычайно интересной. И с точки зрения научных исследований богатств водных глубин, и по чисто рыболовным делам. А какие командировки были у меня!

В творческом плане самое любопытное случилось, когда меня обвинили в написании… антисоветской статьи. Антисоветчиком я чуть не стал из-за цитирования мнений специалистов, которые они высказали мне в интервью об использовании внутренних водных ресурсов страны. Они назвали немало проблем, которые иллюстрировали ошибки в этой сфере, в том числе те, которые были запрограммированы «решениями партии и правительства».

Высказались, например, против нашумевшего в те годы строительства целлюлозно-бумажного комбината на берегу чистейшего и крупнейшего в мире хранилища пресной воды – озера Байкал. Увы, несмотря на протесты общественности, на острые публикации писателей и журналистов, комбинат впоследствии всё-таки построили. Главный аргумент «за»: байкальская вода позволяла получать самое качественное сырьё для изготовления самолётных шин. Временная (и сомнительная) выгода перевесила истинную заботу о будущем страны. История показала, что защитники природы были правы. Теперь ценой дополнительных расходов и покалеченных людских судеб производство там частично свернули. Однако, буквально на днях, летом 2017 года, проводя на берегу Байкала совещание по экологическим проблемам, Владимир Путин подчеркнул, что надо ещё выделить средства (и немалые!), чтобы обезопасить озеро, в котором ещё остаются миллионы тонн производственных отходов!

Не менее серьёзная, но мало освещаемая проблема – вред гидроэнергетики для сельского хозяйства и экологии. Советский Союз, чтобы «догнать и перегнать» «загнивающий» Запад, понастроил мощнейшие гидроузлы на равнине! Да, увеличилась выработка электроэнергии, которая срочно требовалась для индустриализации. Да, для судов повысилась проходимость мелеющих летом рек – Волги и Днепра. Да, появилась возможность пустить подпёртую водичку на поля для орошения во время засухи. Но…

О возникших проблемах мне, в частности, рассказал большой специалист в этой сфере – начальник отдела проектного института «Союзгипроводхоз» Игорь Герарди:

Водохранилища строились без обоснования оптимизации водных ресурсов страны и с целью использования прежде всего для энергетики. На Волге колебания воды в водохранилищах составляют до трёх – пяти метров. Затопили пойменные земли – около двух миллионов гектаров, пригодных для использования сельским хозяйством. На Днепре мелководье занимает тридцать процентов. Сине-зелёные водоросли забирают кислород, и рыба обходит мель. На Нижнекамском водохранилище предусматривали строительство дамб. Однако фактически только третью часть мелководья оградят. За восемнадцать лет на Цимлянском водохранилище обеспечивали потребности рыбного хозяйства только два года. На Волжском водохранилище – лишь в 1966 и 1967 гг. Надо разрабатывать комплексные схемы оптимизации водных ресурсов. При этом принять меры для создания условий сохранения природных ресурсов: уменьшить загрязнения, охранять леса и берега…

К этому добавлю затопленные леса, которые не успели (или не захотели ради экономии?) вырубать на дне будущих водохранилищ. Это происходило и в Рыбинске, и на Вилюе, и на Ангаре. И я не говорю о социальной проблеме – о насильственном переселении тысяч людей с обжитых, родных мест, со своей малой родины, от могил предков, о чём, как я уже говорил, ярко рассказал писатель Валентин Распутин в романе «Прощание с Матёрой».

Кто-то из моих собеседников сказал (при этом предупредил: не для печати), что недальновидная советская гидроэнергетическая политика нанесла урон сельскому хозяйству страны не менее ощутимый, чем фашистская оккупация! Те пришли и ушли, а водохранилища по-прежнему наносят колоссальный ущерб. И до сих пор! Вот таков эффект нашей «дешёвой» гидроэнергетики!

При этом Герарди (вот парадокс!) доказывал мне необходимость переброски воды из северных рек на юг страны, поскольку расход воды в таких реках как Амударья, Сырдарья, Волга, Дон, Кубань постоянно увеличивается, и для развития сельского хозяйства её не хватает, и проблема обостряется. Он также напомнил, что Каспий и Аральское море мелеют. Его горячая защита этого предложения мне показалось странной, нелогичной для радетеля о земле, о комплексном использовании водных запасов. Конечно, эта переброска вроде бы на пользу сельскому хозяйству на засушливых южных территориях СССР, но экологические последствия осуществления столь масштабного проекта могут быть катастрофическими… Чуть позже Герарди был назначен главным инженером проекта переброски воды из северных рек в Среднюю Азию. Грандиозный проект не был осуществлён. Но это уже другая история…

Статью мою, конечно, не напечатали. Более того, завотделом Тарасов, который ко мне хорошо, по-отечески относился, испуганно выпучив глаза, прошептал, что я написал антисоветский материал. И сказал, чтобы я не вздумал его предложить какой-либо иной редакции. Но я не понял, почему квалифицированные мнения специалистов, правда о реальной ситуации могут быть антисоветскими. Ну, а как же? Это же противоречило «мудрым решениям родной партии», её лидеров! Это что же – они неправы? Какие-то там инженеришки мудрее целой партии, которая неуклонно ведёт нас к светлому будущему?

А может, именно действия этой партии и были антисоветскими, то есть антинародными, антигосударственными, ошибочными, нерасчётливыми?

Предупреждение доброжелательного начальника на меня не подействовало, я предлагал этот, на мой взгляд, очень ценный материал другим редакциям, но безуспешно. Никто с «антисоветчиной» не захотел связываться. А кто-то, возможно, по узости своего гуманитарного мышления, даже и не разглядел «антисоветчину» в антигосплановских, антицэковских интервью со специалистами, не понял важности дискуссии.

А моё предложение написать статью об экологической проблеме Байкала в редакции встретили в штыки. Эту острейшую тему удалось вынести на общественное обсуждение лишь некоторым маститым писателям, а прессе фактически заткнули рот.

Ловись, рыбка, морская и речная, «золотая» и дармовая…

В соответствии с главной задачей отдела, я рассказывал читателям, что предлагают учёные рыбной отрасли для пополнения страны продуктами питания за счёт использования ресурсов Мирового океана, о научных и новейших промысловых судах, которые бороздили морские просторы по всей планете, вплоть до Антарктиды, чтобы разведать и вылавливать новые виды рыб. Писал я о том, что обнаружили огромные запасы криля – маленького рачка, похожего на креветку и богатого белком и аминокислотами. Его стали использовать для получения добавок, например, к… плавленому сыру. Учёные предложили рыбную муку – в качестве добавки к… хлебу, чтобы обогатить его полезным для человека лизином.

Оригинальное предложение было связано с коренным изменением рыбацкого труда: промысловика превратить в… фермеры. Потому и заметка называлась так – «Рыбак станет фермером?» (10 июля 1969 г.). В Азовском море установили садки и в них выращивали карпа, толстолобика, американского окуня. Акклиматизировали пресноводную рыбу в морской воде. А главное – за такой рыбой не надо уплывать в далёкие края. Сейчас морские садковые хозяйства есть во многих странах, где тому благоприятствуют природные условия. В России в них для товарных целей выращивают форель, осетровые, лосося, камбалу, кефаль, окуня, мидии, морские водоросли… Так что я оказался прав в своей корреспонденции.

Примечательно, что в «ВТ» я опубликовал единственный в моей журналистской практике фельетон. Я не фельетонист, и не стремился им быть. Это, считал я, удел особо одарённых, награждённых талантом умно смеяться даже на самые серьёзные темы. А тут вдруг взял да написал: «Экспериментатор из Махачкалы» (15 июля 1969 г.).

На этот раз в дальнюю дорогу меня позвало письмо в редакцию. Обычно жалобы читателей пересылали для принятия мер. Мало ли их поступало! На каждую не наездишься. Даже если пришлют отписку, но не будет повторной жалобы, то и с плеч долой, на перепроверку сил и времени не хватало. Но тут автор письма – капитан сейнера, Герой Социалистического Труда. Казалось бы, все советские Герои обласканы властью, к ним и отношение на местах особое, более внимательное, на любую их просьбу или предложение живо реагируют. А тут – отчаяние: помогите, на голодном пайке сидим! И это – промышляющие рыбаки, у которых еда буквально под носом. Под носом корабля, конечно.

До автора письма пришлось добираться долго, с пересадками. Формально он проживал в Махачкале. И сейнер туда приписан. Но промышляли рыбаки у самой границы с Ираном. В районе бухты Пирсагат. Это на юге Азербайджана. Шестьсот километров от дагестанской столицы. И ещё от берега десятки километров, чуть ли не у туркменского берега.

Добрался я на перекладных до плавбазы «Серго Орджоникидзе». Вокруг снуют маленькие судёнышки. И почти все – с названиями народностей Дагестана. Скажем, «Даргинец», «Табасаранец» и т. д. Но всех земляков рыбаки уважить не смогли, столько судов у них нет. Ведь, как мне сказали, в Дагестане до ста языковых групп. Бывает так, что жители у подножия горы не понимают тех, кто живёт повыше.

Схожая мешанина оказалась и на сейнере, которым командовал автор письма (сожалею, что фамилию не помню, а в фельетоне я его специально не упомянул): кумыки, аварцы, лезгины… «А я лакец, – гордо заявил мне улыбающийся парень. – Нас мало, но мы везде. Недаром говорят: арбуз разрежешь, и оттуда выскочит лакец».

Ночью я стал свидетелем лова. Спускают в воду конический трал. В центре горит очень яркая лампочка. Свет привлекает рыбу. Косяк кильки идёт ко дну вслед за тралом. Потом его электролебёдкой быстро поднимают. Над палубой открывают заслонку. И тысячи серебристых рыбёшек, переливаясь отражённым светом, прыгают, шелестят. Потрясающее зрелище!

Рыбаки ловят кильку, а если попадутся осётры, обязаны их выбросить в море. Тогда лов этой ценной рыбы, запасы которой истощились, был запрещён. За этим следила плавучая инспекция. Но… для дорогого гостя из Москвы, конечно же, сделали исключение. И я попробовал потрясающей каспийской ухи.

Ну, какой же голод грозит рыбакам, когда пищи – прорва? Только – черпай. А как вы себя будете себя чувствовать, если каждый день придётся питаться только рыбой? Героический Махачкалинский рыбкооп не смог нормально обеспечить картошкой, капустой, луком, мясом, свёклой. Ну, где же достать все эти продукты, коли живёшь в зоне вечной мерзлоты? Нет – в зоне вечной мерзости. Тут и всеобщий советский дефицит с продуктами сказывается, и всеобщий раздолбай, и наплевательство на интересы «трудящихся масс». Авось на подножном корме проживут, как французский врач Ален Бомбар, который в одиночку на резиновой лодке шестьдесят пять дней пересекал Атлантику, чтобы доказать: человек может выжить даже без снабжения рыбкоопа.

Интригующим было поведение работников этого достославной кооперации. Они понимали, чьё мясо кошка съела, то есть куда продукты исчезли и почему не смогли доплыть до рыбаков. Поэтому им очень хотелось задобрить меня. Я бы увернулся от этого. Не впервой попадать в подобную деликатную ситуацию. Но мне было любопытно, что же меня ожидает на берегу Каспия.

Они предложили проехаться, решили показать свои угодья. У них, оказывается, есть свои внутренние водоёмы, где они откармливают ценные сорта рыб. Очень им хотелось угостить меня заломом. Есть такая редкая и очень вкусная, как говорят, рыба. С заломом обломилось. Поехали дальше, на какие-то пруды. Вероятно, там молодь выращивают. Ничего не нашлось для приличного угощения. Ездили-ездили, в какую-то придорожную забегаловку заехали. Накормили меня обедом. А я так проголодался, что согласился съесть рыбный суп… из консервов. Сюжет – нарочно не придумаешь.

Ну, если себя не могут обеспечить, как же они обеспечат рыбаков за сотни вёрст от базы и складов?!

Через два с половиной месяца газета «вернулась к напечатанному». За это время были получены ответы из Дагестана. По моему фельетону какому-то виновнику бедствий рыбаков «строго указано». Но «указали» – не наказали. Ну, даже если бы выговор объявили, рыбак сыт им не будет. Сомневаюсь, что снабжение махачкалинских промысловиков кардинально улучшилось. Сомнение породил ответ руководителя рыбкоопа. Он основную вину за плохое снабжение рыбаков свалил на… холодную зиму. Дескать, Каспийское море замёрзло, по воде снабжать было невозможно, а по берегу – затруднительно. Но я никакого льда на Каспии не заметил, тем не менее бедное меню по-прежнему оставалось. И всё же (вот парадокс!) сей начальник привёл длинный список мер, которые помогут впредь улучшить питание морских тружеников. Получается, многое недоработали, но виновата погода…

В конце того же июля 1969 года я ещё раз занялся рыбками. Точнее, тем, как их неправильно ловят и как их травят. То есть браконьерством и отсутствием надёжных очистных сооружений. А край-то наипривлекательнейший – Краснодарский. Кубанская таранька на весь Союз была известна. Я рассказал обо всех проблемах на страницах «ВТ». Экземпляра газеты с этой статьёй у меня не сохранилось. Но пометки в записной книжке достаточно красноречивы и без моих тогдашних журналистских эмоций.

Из рассказа начальника управления рыбной инспекции Григория Тимофеенко (предполагаю – краевого управления):

Зарплата ниже, чем у рыбников. [Потому люди и не рвутся на эту хлопотную и опасную работу. Правда, некоторые идут специально – в надежде использовать должность в корыстных целях.]

В 1968 г. две общественницы были ранены.

По Союзу: в 1967 г. было зафиксировано 120 тыс. нарушений, за первое полугодие 1968 г. – 73,6 тыс. [А сколько не зарегистрировано, когда не смогли поймать или, по взаимовыгодной договорённости, не стали составлять акт.]

В бассейне Азовского моря примерно 170 тысяч рыболовов-любителей, у них более 26 тысяч плавсредств, и 8,3 тысячи рыбаков-колхозников, у них 261 судно, у инспекторов 80 судов и 108 моторных лодок. Техника устарела, а ремонтировать негде. Плохо с моторами. В автопарке должно быть 726 автомашин и 1882 мотоцикла, фактически 225 и 960 соответственно.

Черноморская инспекция рыбоохраны зафиксировала: в Туапсе у рыбаков забраковали сорок тонн сельди – пропахла нефтью.

За год только на Бриньковском участке задержано 710 нарушителей, конфисковано 516 орудий лова, сдано в торговую сеть 20 тыс. кг рыбы.

В Приморско-Ахтарске не оказалось в продаже ложек – все на блёсны раскупили.

Два капитана двух СЧС [средний черноморский сейнер] из колхоза имени Ильича, находясь на промысле тюльки, стали ловить тарань. Работники милиции у одного нашли 290 килограммов, у другого – 412.

В Темрюкском районе в прошлом году погиб общественник.

Но не менее, а может, даже более серьёзное беспокойство вызывают «скрытые браконьеры». Ежесуточно на Кубани сбрасывается полмиллиона кубических метров неочищенных сточных вод. Например, только в Краснодаре в сутки – 170 тысяч. Кропоткинский химкомбинат – 33 тысячи кубов, а ниже по течению – основные нерестилища осетровых. Двести водозаборов не имеют заградителей от рыб, и рыба попадает на рисовые поля.

ТЭЦ в Краснодаре слили десять тонн нефти. Из 270 проверенных предприятий только на 130 есть локальные очистные сооружения, в том числе на 84 – они не эффективны.

92 руководителя предприятий были оштрафованы. Однако это слишком малая доля от реального числа нарушений. Одна из причин – некачественно оформляются дела. А если прошёл месячный срок, то уже нельзя привлекать к административной ответственности. И потому часто штрафы с предприятий и с их руководителей отменяются.

Кроме того, в регионе не простая рыбопромысловая обстановка: пыльные бури, морозы, мощный лёд – из-за недостатка кислорода гибнет рыба в лиманах. По данным Азовского НИИ рыбного хозяйства, погибло пятьдесят тысяч центнеров судака, то есть восемь процентов запаса, сорок тысяч центнера тарани – более трети. Выловлено вдвое меньше плана.

Добавлю к этим записям. При этом государство тратило немалые средства на разведение промысловых рыб. То есть эффективность такого вложения если не сводится на нет, то очень снижается.

Край романтиков, бичей и бешеных денег

Поездка в Мурманск в середине октября 1969 года запомнилась разными яркими событиями. Сам же город произвёл унылое впечатление. Серый, мокрый, пропахший рыбой, суетливый, разухабистый, блудливый…

Там я впервые услышал это слово – бич… Возле флотских контор ежедневно выстраивались десятки, а то и сотни людей, жаждущих наняться на рыболовецкие суда. Люди съезжались со всего Союза. Манила не столько морская романтика, сколько деньги.

Наняться на транспортное или пассажирское судно, которое ходит по всему свету, было заветной мечтой многих советских людей. Чтобы попасть в командный состав или техническим специалистом – нужно было долго учиться. И это не для всех – на всю жизнь связать свою судьбу со скитальческой жизнью моряка. А можно просто какое-то время поработать – хоть помощником кока, хоть кем угодно, зато на судне с заходом в иностранные порты. И ты обеспечишь себе сносную жизнь на несколько лет. Это почти так же выгодно, как поработать за границей в наших посольствах или торговых представительствах. Тут тебе и боны, и валюта, и закордонные шмотки, которые потом выгодно перепродашь! Жизнь удалась!

Но к морякам, высшей касте, попасть сложно: и требования очень жёсткие, и кораблей не так уж и много. Наняться к морским рыбакам – попроще. Рыболовецких судов – прорва. СССР в то время располагал, наверно, самым большим рыбопромысловым флотом в мире. А Мурманск был самым крупным советским рыбацким портом.

Приезжие устраивались чаще всего на один рейс. Он продолжался от трёх до шести месяцев. Суда утюжили не только ближайшее Баренцево море, но и всю Атлантику, вплоть до берегов Америки. В полугодовое плавание уходили группами – могучая плавбаза вместе с небольшими судами, непосредственными добытчиками морского богатства. Обосновывались на какой-нибудь банке (подводная морская отмель). Сейнеры и траулеры бороздили её вдоль и поперёк, сдавая добытое на плавбазу. Там – фабрика по переработке, и сразу же делают консервы и пресервы.

На плавбазе – сотни работающих. И туда, кстати, в отличие от маленьких судёнышек, брали женщин. Полгода вдали от родного дома, от семейного очага! Тело просит, невтерпёж… Всякое бывало. Не все выдерживали этот максимально разрешённый медиками срок плавания без захода в порты, без нормального отдыха и регулярного секса. Случались психические срывы.

Но заходить в иностранные порты нашим судам не разрешалось. Не только для предотвращения вражеских происков мирового империализма и из-за боязни наших спецслужб, что очередная порция наших несознательных сограждан сбежит в «буржуазный ад». Но и из-за экономии. Зайти в порт, заправиться там горючим, пополнить запасы воды и продуктов – это больших валютных денег стоило. С валютой было туго, её не хватало на закупку современного оборудования, ширпотреба, зерна. Государство экономило на этих людях.

Ну, а если человек заболеет? Регулярно из порта приписки к плавбазам ходили наши танкеры и водолеи. Они попутно доставляли замену заболевшим, почту. И увозили тех, кому нужна была неотложная медицинская помощь в стационаре. За помощью к «врагам» обращались в исключительных случаях.

Но люди терпели неудобства. При удачной ловле они обогащались. Ведь ещё и северные надбавки причитались. Советские люди шалели от таких денег. Кто побогаче (из командного состава) и поумнее, тот до следующего рейса отправлялся на «материк», к родственникам, или на Юг, погреться возле ласкового Чёрного моря.

Люди не стеснялись своих доходов, заработанных тяжким трудом, с риском для жизни. Даже кичились. Мне рассказывали, что некоторые, прилетев в южный аэропорт, отправлялись к месту отдыха, заказав три такси. В одной машине рыбак ехал сам, в другой – его чемодан, в третьей – фуражка. Эту байку потом красочно описал Георгий Владимов в своём тогда нашумевшем романе о мурманских рыбаках «Три минуты молчания»

Но далеко не все рыбаки наслаждались красотой своей сытой жизни. Многие просаживали пачки денег в течение нескольких дней: гудели по-чёрному, отмокая в злачных местах после морского похода. Сами пили-ели, друзей и всех кого попало поили-кормили, женщинами наслаждались…

О разгуле разврата в «рыбацкой столице» я понял, поселившись в гостинице объединения «Севрыба» – «Доме рыбака». Только я в своём номере залёг в постель, как вдруг рывком открывается дверь, бесцеремонно заходит дежурная. Молча оглядывает, как надзиратель в тюряге, и, убедившись, что «посторонних» нет, так же молча захлопывает дверь. Но я же помню, что запирал дверь на замок! Оказывается, здесь такой порядок: замки снаружи запросто отпираются служебной отмычкой, и в любой момент к тебе могут ворваться, дабы позаботиться о твоём моральном облике…

Те, кто за неделю-другую просаживал все деньжата, тут же вставали в очередь на следующий рейс. Но охочих до рыбацких заработков – вся нищая страна, жди своей очереди. Но как-то же надо прожить до следующего рейса! А как – если всё внутри горит? Люди спивались, теряли человеческий облик, превращались в бичей.

Это слово по-разному объясняют. Например, как «Бывший Интеллигентный Человек». Но это слишком красиво и нереально. А чаще – от английского слова «берег». Бич – это тот, кто застревает на берегу, без денег, без крыши над головой, без перспективы снова пойти в море. Кто же опустившегося человека рискнёт взять на борт в многомесячный рейс? Даже в самый короткий, на месяц – полтора, и то не рискнёт… Тем более при такой живой очереди желающих зашибить деньгу. Вот так и опускались люди на дно… И это в «благостное» советское время…

Я устроился не на промысловое, а на поисковое судно. Прошёл медкомиссию, получил «Санитарную книжку моряка». Договорились, что проплаваю дней пять – шесть не более. А как обратно? «С попутным доберётесь», – успокоили меня. С попутным, так с попутным. Рыбакам в море виднее.

Прибыл я на траулер «Симферополь» часа за два до отхода. Но в назначенный час судно не ушло. С берега капитана всё время донимали: «Доложите, почему не уходите?» «Старпом задерживается на берегу», – отмахивался Василий Алфертьев, моряк бывалый и спокойный. А пока старпом добирался, капитан угощал меня водкой, рыбой и чифирём. Такого крепкого чая я до тех пор не пил – ложка стояла в добротной гуще. Отчалили за полночь. Когда закончился… понедельник. Старпом тут не причём. Просто такая примета у моряков: в понедельник в рейс не выходить. Ну, и конечно женщин на борт не брать. В бога вряд ли верили, а вот в приметы… Ну так, на всякий случай…

Загуляли мы крепко, по-моряцки. Проснулся я уже в открытом море. Да, и всё равно никакого Кольского залива я бы не рассмотрел – кромешная тьма. Вроде бы уже наступил день, но не понятный: то ли ещё не рассвело как следует, то ли уже темнеет. Вот так в сумерках, под нарастающий шум порывистого ветра, дождя и рёв волн прошёл первый день. Как выяснилось, самый спокойный день.

В открытом море штормило: баллов семь – восемь. Наш траулер болтался, как Неваляшка. «Не перевернёмся?» – забеспокоился я. «Нет, – заверил капитан. – Траулер шведской постройки, надёжный. Только конструкция у него такая – вот он и сильно качается».

Мне отвели спальное место выше всех – в каюте с третьим помощником Виктором Ермаковым, да к тому же на верхнем ярусе. Меня возило по матрацу так, что я подумал, не сотру ли себе кожу на всех выпуклых местах. Чтобы защитить своё бренное тело, упёрся вытянутыми пальцами ног, а к голове подставил два кулака. Но как в такой позе уснёшь?

Ночью раздался грохот. Пишущая машинка, хоть и закреплённая на столе, свалилась на пол. Потом ожил огромный, тяжёлый ящик с линеметателем (это устройство для выбрасывания тонкого троса – линя). Его кидало от одной стенки к другой, разбивая переборки. Утром я еле встал – меня тошнило. Не стесняясь, я выплёскивал из себя желудочную гадость за борт, но коварный ветер разносил мою блевотину по судну. Хорошо, что каплям дождя и волн удавалось её быстро смывать. Я провалялся до обеда. Меня вывернуло наизнанку, но даже думать о еде не хотелось. Хозяин каюты принёс мне тарелку солёных огурцов. Я с большим отвращением начал жевать, но после первых же глотков мне полегчало.

Шатаясь, я отправился на ужин. Самое странное и непривычное ощущение было в замкнутом пространстве, когда идёшь по коридору и не видишь падающую или взмывающую линию горизонта, когда ты не понимаешь, в какую сторону начинает крениться этот взбесившийся Ванька-встанька и какая переборка ударит тебя в бок или по лбу. И кажется, что ты сейчас потеряешь сознание…

За ужином я познал всю «прелесть» застолья в шторм. Стол был накрыт мокрыми полотенцами, чтобы ничего не сваливалось на пол. Миску с ухой надо было держать за один край и в такт судна покачивать её.

На следующий день шторм не ослабел. Но мне стало намного легче. Даже рискнул принять душ. Там проще переносится качка, чем в других безоконных помещениях: тебя мотает из стороны в сторону, но дальше стен душа-пенала не упадёшь. Одного я не предусмотрел: какой-то шутник отключил снаружи холодную воду, и я чуть не ошпарился. Заорал во всю мочь, пытаясь перекричать вой ветра. «Ошибку» исправили. Но кто и зачем поиздевался над московским гостем, осталось загадкой. Может, таким способом экипаж благословил меня на вхождение в клан морских рыбаков и отметил пересечение какой-то северной параллели? Не признались…

Когда команда стала собираться к обеду, заметил, что страдаю не только я, новичок. Люди по-разному реагируют на качку. Кто-то продолжал, отлёживаясь, болеть, а кто-то ходил по кораблю, не держась за поручни и переборки. Рыбу, конечно, не ловили, и почти всё время я проводил в рубке. Мой вестибулярный аппарат приспособился, и я тоже мог подолгу раскачиваться, держа тело в соответствии с земным притяжением и ритмичным покачиванием, нивелируя крен судна. Как настоящий морской волк.

Проходил день за днём – без лова. Команда заскучала. Кто чем пытался заполнить безработное время. Пытались играть в шахматы, то и дело поднимая падавшие фигуры. Читали журналы и книги. Вели разговоры.

Морской труд особенный, и байки особенные:

Моряк должен быть всегда вежлив, тщательно выбрит и слегка пьян.

Моряк должен уметь подойти – к столу, к женщине и к причалу.

Рыбу – стране, деньги – жене, сам – носом к волне.

Или такие бортовые присказки:

 
Солнце красно поутру –
Моряку не по нутру.
 
 
Солнце красно к вечеру –
Моряку бояться нечего.
 
 
Солнце светит и палит –
В отпуск едет помполит.
 
 
Солнце светит, и туман –
В отпуск едет капитан.
 

Однако солнце выглядывало сквозь лохматые обрывки низких туч редко, и по нему предсказать, какая будет погода, не представлялось возможным.

На пятые сутки штормяга достиг критической, девятибалльной силы. Моё нутро, хоть и протестовало против такого издевательства, но уже без тошноты. Однако голова с тревогой воспринимала, что наш шестидесятиметровый траулер буквально ныряет в волну. Казалось, мы сейчас уйдём в пучину взбунтовавшегося моря и не вынырнем. Волна перехлёстывала через нос корабля, брызги долетали до рубки и… замерзали на стекле.