Текст книги "Дети Арбата"

Только придя домой и упав на койку, Саша понял, над какой пропастью он только что стоял. Жизнь, которая кажется нескончаемой, может оборваться в одно мгновение: от пули, в перевернутой лодке, на изнурительном этапе, от случайной болезни, и никто не придет ему на помощь, никого не тронет его смерть, никому он не нужен, никто его не защитит, пожаловаться некому! Алферову? Тот спросит: почему именно Тимофея подозреваете? Ах, избили его когда-то? Не надо задираться с местным населением, они тоже люди, у них свое достоинство, тут свои нравы, с ними надо считаться. И еще: имеете вы право так далеко уходить от места своего поселения? Имеете право пользоваться огнестрельным оружием? И от того, что его жалоба останется без последствий, он станет еще беззащитнее, его враги сочтут себя совсем безнаказанными.

Огласка ничего не даст. Он должен защищаться сам. Но как? Не ходить в лес? Тимофей может подстеречь его на берегу Ангары или просто убить дома, выстрелом через окно. И как жить под вечным страхом пули в спину? Ко всему еще и это! Какая нелепость! Сам виноват! Зачем сблизился с Тимофеем? Зачем поехал с ним на сенокос? От них надо подальше, а он раскис, держался на равных, и Тимофей решил, что он ищет его покровительства, боится его, вздумал поизгаляться! А отпора не стерпел, решил отомстить.

К вечеру Саша зашел к Феде в лавку, подождал, пока разойдутся люди, сказал:

– Прав ты был, водятся медведи в вашем лесу.

Федя отвел глаза.

– Вишь как…

Не расспрашивает, понимает, о каком медведе идет речь.

Саша вышел из лавки, проходя мимо Тимофеева дома, замедлил шаг. Зайти, что ли? Посмотреть на этого сукина сына? Нет, надо держать себя в руках, никаких опрометчивых поступков.

Только одному Всеволоду Сергеевичу Саша рассказал об этой истории и предупредил: Зида ничего не знает.

Всеволод Сергеевич нахмурился.

– Это серьезнее, чем вы думаете.

– Я все хорошо понимаю. И то, что, убив меня, он останется безнаказанным, тоже понимаю.

– Будьте осторожны, – посоветовал Всеволод Сергеевич, – не ходите один в лес, хотите, разделю с вами компанию?

– Ладно, посмотрим, – уклонился от ответа Саша.

Дома он спросил хозяев, где утром был Жучок. Оказалось, они никуда его с собой не брали.

– Думала, однако, он с вами в лес пошел, – ответила хозяйка.

Ясно, дело рук Тимофея, спрятал, сволочь, где-то Жучка. А Жучок лежал на крыльце, переводил взгляд с хозяйки на Сашу, чувствовал, что о нем говорят. Саша потрепал его по морде.

– Завтра с тобой на медведя пойдем, Жучок, готовься!

В кладовке у хозяина Саша нашел свинцовый брусок, нарубил из него жеребьев. Один ствол зарядил дробью, другой свинцом, пусть Тимофей подступится.

Однако идти в лес Саше не пришлось.

Рано утром, когда он еще был в постели, пришел мужик из сельсовета, вручил записку: «Адм. – ссыльному Панкратову А. П. С получением сего предлагается вам явиться в село Кежма, к уполномоченному НКВД по Кежемскому району Алферову В. Г.», – и подпись Алферова, уже знакомая подпись, без завитушек.

14

Левочка сказал Варе, что ей пора вступать в профсоюз. Пустая формальность, но надо. Варя подала заявление.

Оказалось, не пустая формальность. В профсоюз принимали на общем собрании, задавали те же вопросы, что и в анкете. Варя злилась и на вопрос «замужем ли» хотела ответить «да, замужем», но в анкете она ответила по-другому, начнутся вопросы, это еще больше ее унизит, и она сказала «нет, не замужем», увидела удивление на лице Зои и у некоторых других девочек, но никто не переспросил. Задавали вопросы о политике: кто председатель ЦИКа, Совнаркома СССР и Совнаркома РСФСР, какая разница между построением социалистического общества и построением фундамента социалистического общества и что именно у нас построено. Варя была поражена: хорошо знакомые люди, с которыми она виделась каждый день, с которыми у нее установились самые дружеские отношения, вдруг сделались подозрительными, готовыми уличить ее во лжи, точно выполняют бог весть какое ответственное государственное дело. Даже у Рины, у Левочки, даже у Игоря Владимировича лица стали сосредоточенными. Глупо, ведь ее все равно примут в профсоюз, по анкете уже проверили, у нее все в порядке. Исполняется какой-то ритуал, видимость обсуждения, видимость дела, к которым все привыкли.

Вопросы кончились. Поднялся Игорь Владимирович и сказал, что Иванова работает в его мастерской, к своим обязанностям относится добросовестно и вполне заслуживает быть членом профсоюза. Варю поразил казенный язык, которым Игорь Владимирович изъяснялся.

Проголосовали единогласно – за. На том все и кончилось.

И как только люди поднялись со своих мест, лица преобразились: формальное выражение уступило место умиротворенному – исполнили общественный долг, поздравляли Варю, торопились домой.

Игорь Владимирович предложил спуститься на второй этаж в ресторан, отметить принятие Вари в профсоюз. Рина заявила, что для «Гранд-отеля» она не одета, и предложила «Канатик» – попроще и обслужат быстрее. Левочка ее поддержал – платить придется Игорю Владимировичу, неудобно его вводить в большие расходы. Варе никуда не хотелось идти. Ну Рина, Левочка – ладно, мелкие служащие, дрожат за свое место. А Игорь Владимирович?! Неужели не мог чем-то отличиться от остальных? Ему-то чего бояться, ему, знаменитому архитектору?! Но и он говорит теми же словами, хотя понимает банальность этих слов, нелепость этой процедуры. И она вдруг подумала, что Саша Панкратов, который, может быть, и придавал значение таким собраниям, все же оставался бы самим собой. Наверняка встал бы и сказал, зачем задавать вопросы, когда все написано в автобиографии, нечего терять время, так бы он, конечно, сказал, он личность, а Игорь Владимирович – нет!.. И потому Варе никуда не хотелось идти, но пирушка затевалась в ее честь, отказываться неудобно.

«Канатиком» назывался второразрядный ресторан на углу Рождественки и Театрального проезда, против памятника первопечатнику Ивану Федорову. Он помещался в подвале, его стены были перетянуты не слишком толстым канатом, отсюда и пошло название. Варя в «Канатике» не была ни разу. Здесь нет бильярда, Костя сюда не ходит. Помнится, Вика как-то звала ее, кстати, вместе с Игорем Владимировичем, но она тогда не пошла, предпочла Левочкину компанию, и вот она здесь с Игорем Владимировичем.

Никого из знакомых в «Канатике» не оказалось. Рина сказала, что все собираются здесь только по пятницам, на «жареного каплуна». Под словом все Рина имела в виду ресторанных завсегдатаев.

– Публики все же порядочно, – заметил Игорь Владимирович, обводя взглядом низкий сводчатый зал.

– Центр, после рабочего дня посетителей хватает, – пояснил Левочка.

– У служащих рабочий день кончается, у шлюх начинается, – подхватила Рина, не стесняясь Игоря Владимировича. Здесь он не начальник, а участник застолья.

Публика входила и выходила, вошли три девушки, уселись недалеко от их столика. Варя обратила на них внимание только потому, что от нее не ускользнули мгновенные и, как ей показалось, тревожные взгляды, которыми обменялись Рина и Левочка.

Девушки были ресторанные, из тех, о ком Рина заметила, что их рабочий день только начинается. Для них самый большой праздник – перед делом посидеть вот так вот в ресторане без мужчин, перекусить на свои деньги, переговорить о своих бабских делах, самим метнуть чаевые официанту, ощутить себя обычными женщинами.

Одна девушка сидела к ним спиной. Соседка, наклонясь, что-то сказала ей, она обернулась к Вариному столику, небрежно кивнула Рине и Левочке. Те в ответ тоже кивнули, изобразили на лицах радостные улыбки. Но смотрела она не на них, а на Варю, усмехнулась, отвернулась к своим девицам, что-то им сказала, они громко рассмеялись. Это была худощавая блондинка с узко поставленными глазами, лет, наверно, двадцати пяти, с бледным, когда-то, видно, смазливым лицом, одетая прилично, но без шика, без вызова.

Варя опять уловила встревоженный взгляд, которым обменялись Левочка и Рина, и сама почувствовала неудобство: слишком упорно, насмешливо, даже издевательски смотрела на нее девица.

– Что за мамзель? – спросила Варя.

– Так, виделись где-то, не помню где, – ответила Рина беззаботно, но беззаботность была искусственной. Да и Левочку эта девица знает, значит, виделись где-то не случайно.

Игорь Владимирович, видимо, тоже почувствовал неловкость, посмотрел на часы, давая понять, что засиживаться у него нет времени, поднял рюмку:

– Поздравляю вас, Варя, вы теперь полноправный трудящийся, желаю успеха.

Все выпили.

За своим столиком девицы опять громко рассмеялись чему-то сказанному блондинкой.

Игорь Владимирович снова посмотрел на часы.

– Вы торопитесь? – спросила Рина, тоже готовая уйти отсюда.

– Да, уж, пожалуй, пора…

– Конечно, – подхватил Левочка.

Блондинка обернулась:

– Левушка!

Левочка подошел к их столику, наклонился к блондинке, о чем-то они говорили. Левочка мило улыбался, ласково потрепал блондинку по плечу и вернулся к своим. И опять за соседним столом раздался взрыв хохота – блондинка сказала что-то смешное.

Вернувшись, Левочка все так же мило заговорил о джазе Скоморовского, начинающего гастроли в Москве. Рина слушала его болтовню, но Варя видела ее тревогу.

Блондинка встала, подошла к их столику, скользнула взглядом по Варе, по Игорю Владимировичу. В пальцах она держала папиросу.

– Не найдется спички?

В каждом ее движении сквозила нарочито-сдержанная развязность, затаенный, но ощутимый вызов. Игорь Владимирович протянул ей коробок. Она чиркнула спичкой, закурила, потом вдруг обратилась к Варе:

– Как тебе живется с Костей?

– Клава, Клава. – Левочка тронул ее за локоть.

– А что такого? Интересуюсь. Она новая жена, я старая, я номер двести, она – двести один. Ну, так как живется-то? Ничем еще тебя не наградил?

Варя сначала не поняла вопроса, подумала, что намекает на беременность.

– Клава, прекрати сейчас же! – сурово проговорила Рина.

– Ладно! Ты! – грубо ответила блондинка. – Заткнись.

Смысл сказанного наконец дошел до Вари, и она спокойно, отчетливо сказала:

– Гражданка проститутка, а ну-ка вон отсюда!

Все опешили, онемели в ожидании скандала.

Игорь Владимирович неожиданно высоким, визгливым голосом закричал:

– Отойдите сейчас же от нашего стола. Не приставайте! Давно в милиции не ночевали? Я вам это быстро устрою.

– Ах, ах, напугал… – истерично захохотала блондинка.

Подруги, вскочив со своих мест, уже тащили ее к своему столику. Она отбивалась, кричала:

– Я с ней как с порядочной, а она меня обзывает, дрянь! Школу не успела кончить, уже на панель пошла, а меня обзывает!

Игорь Владимирович подозвал официанта, расплатился.

– Думает, она ему жена, он ей муж, – бушевала блондинка, – у него таких жен вагон и маленькая тележка, все с трипперами ходят… Пусть у Рины спросит, та эту штуку тоже таскала, а теперь молоденькую ему подложила, потаскухи!

Наконец вышли из ресторана.

– Мне налево, – сказал Левочка, он жил на Сретенке, – ладно, плюньте, сумасшедшая баба, ну, пока!

Варя, Рина и Игорь Владимирович пошли вниз к Театральной площади.

– Какая гадина! Чего наговорила! Чего навыдумывала! – возмущалась Рина.

– Не надо посещать такие заведения, – заметил Игорь Владимирович.

– На эту психопатку мы могли нарваться в любом месте.

– Не огорчайтесь, – сказал Игорь Владимирович, обращаясь к Варе, – не придавайте значения, мелочи жизни.

– Я не огорчаюсь, – хмуро ответила Варя.

Она пришла домой. Десять вечера, работать поздно, пора ложиться спать, да и будь время, она не могла бы работать, была потрясена, оглушена тем, что произошло в «Канатике». Не в Рине и Левочке дело, это Костины друзья, а Рина, по-видимому, была больше, чем другом, она в его «списке», это нравы Костиного мира. Для Игоря Владимировича такая правда о ее замужестве, конечно, неожиданна. Но и для нее неожиданны поведение Игоря Владимировича на собрании и этот его визгливый от испуга голос в ресторане. Если бы к ней пристали хулиганы, он, наверно, стал бы звать на помощь этим своим визгливым голосом. Овца и трус к тому же. Саша защитил бы ее по-другому. Так что с Игорем Владимировичем они квиты. Ей было стыдно перед самой собой, ресторанная шлюха разговаривала с ней как равная, потому что раньше Костиной девкой была она, а теперь его девкой стала Варя. Такого унижения она еще не испытывала. Как она завтра пойдет на работу, как будет смотреть людям в глаза.

Что же делать, Господи, куда деться от всего этого?! Плюнуть, вернуться к Нине, но она не может, не имеет права подвести бедную Софью Александровну. Костя с его нахальством окончательно испортит ей жизнь. Привести в дом авантюриста, а самой сбежать – такого она себе не простит. Закатить ему скандал? Ничего она не добьется, кроме шума в квартире и еще больших неприятностей Софье Александровне.

В дверь постучали.

– Войдите.

Это была Софья Александровна.

– Добрый вечер, Варя.

– Добрый вечер, Софья Александровна, садитесь, как ваши дела?

Софья Александровна села, внимательно посмотрела на Варю.

– Ты чем-то расстроена?

– Просто устала, было собрание, принимали в профсоюз.

– Формальность, но когда-то надо пройти.

Софья Александровна снова посмотрела на Варю.

– Варенька, я вот о чем… Сегодня Константин Федорович пришел с каким-то человеком, даже дверь за собой не прикрыл, разбирали ружья, щелкали затворами. Ведь мы же условились, Варенька, как же так можно?

Варя открыла шкаф. За одеждой стояло два охотничьих ружья.

Она села на кровать, бессильно опустила руки.

– Я перед вами очень виновата, Софья Александровна. Я не имела права приводить его к вам в дом.

– Но ведь ты его жена.

– Жена… Какая я ему жена, какой он мне муж?! Не понимаю, как это на меня нашло. У меня нет с ним никакой жизни, я его почти не вижу, мы давно уже не муж и жена.

Софья Александровна молчала.

– Но я ничего не могу сделать, я в западне, – с отчаянием сказала Варя.

– В западне? – удивилась Софья Александровна. – Я тебя не понимаю, в какой западне? Вы не расписаны, ты свободный человек, сама себе зарабатываешь на жизнь.

– Да, это так. Но я не могу уйти отсюда.

– Почему?

– Потому что тогда он не уйдет от вас. Он так и сказал: можешь уходить, мне и здесь хорошо. Он, правда, обещал найти себе другую комнату, но он врет, он не будет ее искать. А я не могу оставить его здесь, вы с ним не справитесь. Видите, он и при мне приносит эти ружья, а без меня и вовсе не будет церемониться, даже не впустит вас в комнату.

Софья Александровна погладила ее по голове, улыбнулась. И Варя вдруг увидела, что улыбка у нее точно Сашина, Саша тоже так улыбался. И глаза у них одинаковые.

– Варенька, Варенька, – ласково заговорила Софья Александровна, – обо мне беспокоишься, добрая ты душа. Обо мне беспокоиться не надо. Если ты действительно решила разойтись…

– Но мы уже разошлись давным-давно!

– Девочка, бывают размолвки, молодые люди принимают их слишком близко к сердцу, расходятся, потом снова сходятся.

– Размолвки… – Голос у Вари дрогнул. – Он проигрывает мои вещи. Помните накидку? Я вам неправду тогда сказала, он проиграл ее на бильярде. Он и меня проиграет, когда ему надо будет. Все его дела темные, лампочки, электроприборы – все это афера, у него описано имущество, я боялась, что сюда придут, слава Богу, не пришли, его девки оскорбляют меня. Я видеть его не могу, а вы говорите, размолвки… – Она расплакалась.

Софья Александровна снова погладила ее по голове.

– Девочка моя, успокойся, разве можно так отчаиваться, катастрофы нет, поверь! Почему ты мне все раньше не рассказала?

– Мне было стыдно, – глотая слезы, ответила Варя.

– И напрасно, дурочка ты, я ведь старая опытная женщина, мы бы с тобой быстро нашли выход, давным-давно нашли бы. Скажи, ты хочешь вернуться домой или остаться у меня?

– Конечно, я бы хотела жить у вас. Но это невозможно, Софья Александровна, невозможно. Если я здесь останусь, он не уйдет, а если уйдет, то будет звонить, скандалить, он отравит вам жизнь. Мне важно избавить вас от него.

– Не беспокойся, – хладнокровно ответила Софья Александровна, – от него я избавлюсь сама. Если ты твердо решила…

– Софья Александровна!

– Хорошо-хорошо… Тогда собирай сейчас свои вещи и возвращайся к Нине. Остальное я беру на себя.

Ее твердость и хладнокровие поразили Варю. Таким же был и Саша. Господи, она совсем ее не знает, она видела до сих пор убитую горем мать, и этот образ заслонил истинный характер Софьи Александровны.

– Я ничего не возьму из того, что он мне покупал.

– Дело твое, только собирайся скорее, а то он может прийти.

Костя никогда так рано не приходил. Но Варя понимала, что Левочка или Рина наверняка сообщат ему о скандале в «Канатике» и он может явиться домой в любую минуту. Собирая вещи в чемодан, Варя сказала:

– Все сразу не унесу, надо взять еще чертежную доску и рейсшину. Можно, я кое-что оставлю в вашей комнате, потом заберу?

– О чем ты спрашиваешь?!

Варя надела пальто, в одной руке чемодан, в другой чертежная доска с рейсшиной.

– Выйди черным ходом, вдруг он тебе встретится.

– Плевать! Я ведь только за вас боюсь.

– Я тебе уже говорила, за меня не беспокойся, – внушительно произнесла Софья Александровна, – но все же выйди черным ходом, не надо скандала на лестнице.

– Хорошо.

Варя поцеловала Софью Александровну.

– Спасибо вам за все и простите меня.

– Детка, за что тебя прощать, это тебе спасибо за то, что не бросаешь меня. Когда все утрясется, возвращайся, я буду рада.

Варя отперла дверь своей квартиры, комната была не заперта, Нина за столом правила тетради.

Увидела Варю в пальто, с чемоданом, с чертежной доской.

– Кончилось семейное счастье?

Варя поставила на пол чемодан, положила на кровать доску.

– Кончилось.

15

Варя нервничала, ждала, что Костя вернется рано и начнет ей звонить. Не позвонил. Значит, как всегда, явился поздно.

На следующий день в Бюро часа за два до конца рабочего дня Игорь Владимирович из своего кабинета позвал Левочку к телефону. Такой вызов был необычен.

Через несколько минут Левочка вернулся и сказал Варе, что к телефону вызывают ее.

– Костя?

– Да.

– Откуда он знает этот телефон?

Вместо ответа Левочка пожал плечами.

– Разговаривать по телефону Игоря Владимировича у нас не положено. Есть общий телефон, он знает его номер.

Левочка опять пожал плечами.

– Говорит: срочно, немедленно. Я спросил у Игоря Владимировича, можно ли тебя позвать, он сказал – можно.

– Пойди и скажи, чтобы позвонил по общему телефону.

– Пойди сама и скажи, я не передаточная инстанция.

– Не передаточная? А кто ему доложил о «Канатике»? Не ты?!

Варя сказала наугад, но попала в точку.

Левочка вернулся в кабинет, потом вышел, хмуро сказал:

– Сегодня в пять он ждет у входа в Парк культуры и отдыха.

– На качелях хочет покачаться? – насмешливо спросила Варя.

– Передаю, что сказал.

– Вы поссорились? – Рина не отрывала глаз от чертежа.

– А тебе какое дело?!

– Я просто так…

– Ну и помалкивай!

Придя домой, Варя первым делом позвонила Софье Александровне, беспокоилась за нее.

– Как дела, Софья Александровна?

– Все в порядке.

– Он выехал?

– Да.

– И забрал свои вещи?

– Да.

– Как вам это удалось?

– Удалось… Придешь, расскажу.

Не хочет говорить по телефону, правильно. Варе не терпелось узнать, как Софье Александровне удалось выселить Костю, но надо дождаться Нину, договориться, как они будут жить, нехорошо каждой вести отдельное хозяйство, стыдно перед соседями.

Варя разобрала чемодан, повесила платья в шкаф на старые, привычные места, посмотрела ящики своего стола, все как прежде, ничего не тронуто, не сдвинуто, будто Нина знала, что она вернется. Сестра все-таки, и свой дом все-таки, родной дом. Она пристроила к столу чертежную доску и начала работать.

За этим занятием и застала ее Нина. Варя улыбнулась ей, спросила, не хочет ли она есть, показала бутерброды, принесенные с работы. Нина тоже вела себя миролюбиво, подошла к доске, спросила, что Варя чертит, со вниманием выслушала Варины объяснения. О хозяйстве Нина сказала, что поскольку они обе обедают на работе, то нет проблем. Варя возразила: есть квартплата, телефон, газ, электричество, завтраки, ужины, во всех этих тратах она будет участвовать наравне с сестрой. Договорились, что общие расходы будут записывать, а в конце месяца делить сумму поровну.

Потом пили чай с принесенными Варей бутербродами, болтали, Варя рассказывала о строительстве гостиницы, о сослуживцах, ее увлеченность нравилась Нине. Но о Косте ни слова. И Нина не спрашивала, придет время, сама расскажет.

Часов уже, наверное, в десять в коридоре раздался телефонный звонок. Подошла Нина.

– Варя, тебя.

Нина тревожно-вопросительно смотрела на нее. И Варя почувствовала – Костя.

Это был он.

– Тебе Лева передал мою просьбу?

– Передал.

– Почему не приехала?

– На качелях больше не качаюсь, выросла уже.

– Нам надо поговорить.

– Я слушаю.

– Это не для телефона. Нам надо встретиться.

– Нам не о чем говорить и незачем встречаться.

– Это очень важно. Для меня, для тебя, для Софьи Александровны.

Врет, конечно, шантажирует. И все же тревога овладела ею.

– Хорошо, завтра в четыре подойди к «Гранд-отелю». Поговорим.

– Нет, надо поговорить сейчас, немедленно, ты даже не представляешь, как это важно, завтра уже будет поздно. Выйди на Арбат на несколько минут.

– Хорошо, – сказала Варя, – я сейчас выйду.

Она вернулась в комнату, накинула плащ.

– Я скоро приду.

– Он? – коротко спросила Нина.

– Да.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Зачем?

– Мало ли…

Варя засмеялась.

– Ни о чем не беспокойся.

Костя прохаживался возле их дома в пальто с приподнятым воротником, в низко надвинутой на лоб кепке, похожий не то на сыщика, не то на гангстера из американского фильма, в таком виде Варя его еще не видела. Дурацкий маскарад.

Они пошли по Арбату.

– Кто подходил к телефону?

– Сестра.

– Она знает, что ты пошла ко мне?

– Конечно.

Они свернули в Плотников, затем в Кривоарбатский переулок, дошли до пустыря против школы, присели на скамеечке. Было уже темно, светились мутные фонари, в окнах домов горел свет, по переулку проходили редкие прохожие.

– Не надо без мужа ходить по ресторанам, – начал Костя, – можно нарваться на неприятности. Будь ты со мной, к тебе бы никто не пристал, пошла без меня, вот и нарвалась.

– До тебя, – ответила Варя, – когда у меня не было, так сказать, мужа, ко мне никто не приставал, никто меня не оскорблял. Эта особа оскорбила меня именно потому, что я была твоей женой, и посчитала меня тоже шлюхой.

– Она психопатка, – возразил Костя, – она больная…

– Чем?

– Я тебе говорю: психически больная. Психопатки могут нести что угодно.

– Мне некогда, Костя, – перебила его Варя, – меня ждет сестра. Меня эта психопатка не интересует и то, что произошло в «Канатике», тоже. Мы с тобой разошлись.

Он молчал, потом вдруг улыбнулся, попытался взять Варю за руку.

– Подожди, Ляленька, не горячись. Я понимаю, ты сердита, но ведь мы с тобой не так уж и плохо жили. Ты делала все, что хотела: работать – пошла работать, хочешь поступить в институт, я тебе помогу, ты за мной как за каменной стеной.

Она отняла руку.

– Не строй, Костя, иллюзий. Все кончено.

У него злобно дернулись губы.

– Нет! Ты обещала подождать, пока я найду комнату. А теперь я остался на улице, мне ночевать негде.

– Неправда. Ты сам сказал: тебе безразлично, где я буду жить, у сестры или у Софьи Александровны. Вещи, что ты мне купил, я оставила, забирай, можешь их проиграть на бильярде, можешь раздарить своим девкам. Так что мы с тобой в расчете.

– Нет, – он скривил губы, – нет, не в расчете, далеко не в расчете. Что ты обо мне сказала Софье Александровне?

– Я? Ничего.

– Врешь!

– Я не вру. Я ей рассказала только про накидку, обязана была рассказать, иначе она обратилась бы в милицию и у тебя были бы неприятности. Ей и рассказывать нечего, она все хорошо видит. Ты обещал не приносить домой ружья, а вчера принес. Мне все надоело, и я ушла. А ты поступай как хочешь.

– Я знаю, как мне поступать, за меня не беспокойся, – мрачно проговорил Костя, – с этой мадамой я рассчитаюсь, она у меня свое получит, кровью будет харкать…

– О ком ты говоришь? – не поняла Варя.

– О твоей Софье Александровне, старой стерве, я ей припомню кое-что, она у меня попляшет. «У нас нет закона, одно беззаконие…» И насчет товарища Сталина… У нее, видите ли, сыночка посадили, так она уже поносит наше правительство…

Варя ожидала всего, только не этого.

– Костя, что ты говоришь?! Опомнись!

– Как вы со мной, так и я с вами. Тряпки мне вернула, думаешь тряпками откупиться. Не пройдет!

– Ах ты негодяй! – задыхаясь, крикнула Варя. – Доносчик, вот ты кем оказался. Только попробуй! Ничего ты Софье Александровне не сделаешь, запомни это! Скажешь о ней хоть слово, я подтвержу, что не она, а ты все это говорил, ты, понимаешь, ты. Я единственный свидетель, и поверят мне, а не тебе. Я скажу, что ты оговорил ее из мести, она не позволяла тебе держать в доме оружие, а ты держал на режимной улице. Только шевельни пальцем, только тронь Софью Александровну, я тебя в порошок сотру. И тебе никто не поможет – все эти Рины, Левочки, все тебя продадут.

Она не могла говорить. Гнев, злоба, возмущение душили ее.

– Говори, говори, в последний раз говоришь, в последний, – голос Кости перешел на шепот, – в последний, потому что я сейчас тебя застрелю!

И как только он это сказал, Варя мгновенно успокоилась. Он держал руку в кармане, у него был револьвер, «смит-вессон», он как-то показывал ей, сказал, что револьвер какого-то знаменитого приятеля, он его взял для починки, врал, конечно, всегда врал. Но Варя его не боялась ни чуточки, не застрелит, побоится. И на Софью Александровну не донесет, тоже побоится. Ею овладели лихость, бесшабашность – пусть попробует, пусть!

– Да? – усмехнулась она. – Ты меня застрелишь? Понятно, поэтому спрашивал, знает ли моя сестра, к кому я пошла. Знает-знает, что к тебе, так что стреляй, получишь за меня вышку, об этом позаботятся. Трус! – Голос ее переходил на крик. – Стреляй, трус, трус, стреляй!

В окнах раздвигались занавески, люди вглядывались в темноту.

Варя продолжала кричать:

– Ну, стреляй, что же ты не стреляешь, трус, дерьмо!

– Эй, что там происходит? – раздался из окна громкий мужской голос.

В переулке начали останавливаться прохожие.

– Не ори, психопатка. Все равно ты от моей руки не уйдешь.

Повернулся и быстро пошел по переулку.

– Я собиралась идти искать тебя, – сказала Нина, когда Варя вернулась домой. – Что произошло, если не секрет?

Варя засмеялась.

– Ничего особенного, грозился застрелить.

– Это еще что за новости?! – возмутилась Нина. – Он забыл, где живет?!

– Он просто дурак, ничтожество.

На следующий день сразу после работы Варя зашла к Софье Александровне.

Та, сидя за столом, писала, видимо, письмо Саше.

– Ну, Софья Александровна, расскажите, как все было?

Софья Александровна отложила в сторону перо, сняла очки.

– Велела ему уйти. Он поартачился, потом ушел.

– Нет, расскажите подробнее, прошу вас.

– Я ему сказала, что запретила приносить в дом ружья, а он приносит, я сделала тебе выговор и ты ушла к сестре, и его я прошу уйти, тем более соседи возражают против того, что дверь из-за него не берется на цепочку. Он начал грубить, грозиться, болтать всякую чепуху, что я спекулирую этой комнатой…

– Негодяй!

– Я ему объявила, что сегодня же возьму дверь на цепочку и никто ему не откроет, а если будет ломиться, вызовем милицию, заявим, что он спекулирует ружьями, человек без определенных занятий, все соседи против него, и в домоуправлении несколько раз спрашивали, и участковый им интересовался. Он опять начал меня пугать, я ему сказала: «У меня сын арестован и выслан, я уже знаю дорогу и к прокурору, и к следователю, и к адвокату, вы меня ничем не напугаете, вы лучше о себе подумайте, и если вы завтра утром не выедете, то пеняйте на себя, я ни перед чем не остановлюсь». С этим и вышла. А утром он выехал со своими вещами.

– Как со своими? А мои?

– Твои он оставил.

– Чтобы иметь повод явиться за ними.

– Может быть, надеется, что помиритесь?

– Этого он не дождется.

– Чего я никак не думала, – сказала Софья Александровна, – это то, что он оставит ключи, думала, придется врезать новые замки.

– Предусмотрительный, – усмехнулась Варя. – Если в квартире случится кража, то на подозрении будут те, кто имел ключи, вот он вам их и вернул.

– Возможно, – согласилась Софья Александровна.

– А насчет вещей не беспокойтесь, я их заберу к себе, и, если он явится за ними или позвонит, скажите Варя вещи забрала, обращайтесь к ней.

– Это правильно, твои вещи, ты их и носи.

– Там будет видно, – неопределенно ответила Варя, твердо решив завтра же передать вещи Косте через Левочку.

Она нежно обняла Софью Александровну.

– Я так перед вами виновата, вы столько натерпелись из-за меня.

– Что ты, деточка, выбрось из головы, не бойся его, такие, как он, сильны только со слабыми, храбры только с робкими.

– Это я знаю, – усмехнулась Варя, – вчера вечером он вызвал меня на улицу, грозился убить.

– Неужели?

– Да-да, я посмеялась над ним и ушла.

– Молодец, так и надо!

Варя и сама чувствовала себя молодцом, чувствовала свою силу, свою независимость. Да, да, наконец независимость! Она не подчинилась чужой воле, сумела переступить через всю эту грязь, пусть она оступилась, пусть ошиблась, но ведь на ошибках, в конце концов, и учатся. Во всем мире люди бьются за кусок хлеба, за место под солнцем, всюду приспосабливаются к обстоятельствам, важно остаться человеком, не позволять никому попирать свое достоинство. Этого она добилась и может этим гордиться.

– Вы пишете письмо Саше?

– Да, детка, Саше. Надо завтра же отправить, боюсь, не дойдет до распутицы. В октябре – ноябре, пока не встанет Ангара, там нет никакого сообщения. Я хочу, чтобы он обязательно получил письмо с последней почтой.

Варя представила себе Сашу, одиноко стоящего на берегу далекой сибирской реки, и ей тоже захотелось написать ему хотя бы два слова, доставить эту малую радость. Теперь, после всех испытаний, через которые она прошла и в которых выстояла, у нее снова стало легко на душе, поэтому и легко было написать Саше – самому лучшему человеку, которого она знает.

– Можно, я напишу ему пару слов?

– Ну, конечно, Варенька, – обрадовалась Софья Александровна, – он будет счастлив, ведь ему никто, кроме меня, не пишет.

Варя взяла листок почтовой бумаги, подумала, обмакнула перо в чернильницу и написала:

«Здравствуй, Саша! Я сейчас у твоей мамы, пишем тебе письмо. У нас все хорошо, мама твоя здорова, я работаю в Моспроекте…»

Она подумала и дописала:

«…Как бы я хотела знать, что ты сейчас делаешь…»