Текст книги "Край Света. Невероятное путешествие к Курильским островам через всю Россию и Азию"

6 июня
Иссык-Куль

Утром мы благополучно выбрались на дорогу и откочевали чуть дальше вдоль восточного берега до песчаной косы, щедро заваленной выброшенным на берег деревом. За час насобирали кучу дров, развели костер.

Весь день только и было дел, что купаться, щуриться на солнце да поглядывать на снежные шапки гор, опоясавших озеро.

7 июня
Алматы

К вечеру добрались до Алматы. Тут мы планировали задержаться на пару дней, докупить снаряжение взамен вышедшего из строя, сделать какие-то бытовые дела. Дальше – Китай, языковой барьер.

Из окна автобуса Бишкек – Алматы я вдруг увидел название улицы на табличке. Где-то на ней мы забронировали себе жилье. На радостях, что не придется долго искать, вышли на ближайшей остановке. Радоваться довелось недолго – улица прошивала чуть ли не полгорода и, конечно же, нужный нам дом стоял на другом ее конце. Получилась нежданная экскурсия.

Алматы внешне ничем не отличался от российских городов, да и русская речь слышалась повсюду и славянские лица составляли большой процент прохожих. По адресу гостиницы между тем обнаружилась школа. Позвонил хозяйке. Выяснилось, что адрес указан неправильный. Да и номер, который мы забронировали, все равно занят. Но есть другой, неподалеку.

Время шло к ночи, зажглись фонари. Начинать поиски заново не хотелось, согласились на что предлагали. Заселились. Ни горячей воды, ни интернета. И то и другое пообещали дать в ближайшее время.

Хозяйка обильно использовала уменьшительно-ласкательные суффиксы, называя нас то «деточками», то «котлеточками», приторно улыбалась и упорно пыталась содрать побольше денег.

9 июня
Алматы

За двое суток успел исходить город, но так и не почувствовал в нем какой-то «самости». Впечатления, которыми Алматы казался уникальным, были скорее негативными. Я без устали проклинал нумерацию домов. Так, дом 50 мог прятаться во дворах между домами 8 и 10, номер 1 идти сразу за номером 19, а дом 20 втиснуться между 12-м и 14-м, тогда как до 22-го от него шагать минут десять. Как тут предполагалось ориентироваться – оставалось загадкой. Не меньше меня удивляло количество сильно пьяных людей в первой половине дня. В редком кафе, мимо которого пролегали мои пути на почту, магазин или мастерскую, к полудню не нашлось бы нескольких людей, полулежащих на столиках с недопитой кружкой пива в руке.

Стоило оставить в номере походный рюкзак, как я моментально превращался в местного. Никто не спрашивал уже «откуда приехал?». В основном вопросы звучали как «не подскажете, где рынок?».

И вот наши рюкзаки стали чуть более набитыми, Настины волосы чуть более рыжими, а китайский разговорник значительно более разнообразным. Теперь мы могли не только купить чай и пройти в музей, но при желании даже материться, заводить семьи и заниматься рэкетом. Никогда не знаешь, что пригодится в пути.

Не знали мы и где будем ночевать сегодня. Автобус к ближайшему крупному приграничному городу отправлялся вечером. Сквозь пыльное стекло я смотрел, как погружалось в облака солнце, окрашивая розовым западный край неба. Мы ехали на восток – в темноту и неизвестность.

Часть 4
Китай

10 июня
Хоргос

Пересечение китайской границы вызвало в памяти день въезда в Иран. Точно так же из понятного, привычного и русскоговорящего мира мы за один шаг попали на какую-то иную планету. Как и персидская письменность, китайские надписи не оставляли никаких надежд неподготовленному человеку. Иероглифы, иероглифы, иероглифы. Точки, палочки. Много палочек. Очень много палочек. Аудиоверсия языка под стать письменной. Важную роль играет тон, которым все произнесено. Когда китаец что-то говорит, голос его скачет вверх и вниз. Слоги то тянутся, то льются речитативом. Все это, помноженное на огромное количество людей вокруг, на кричащую с гигантских экранов уличную рекламу, создавало ужасающий хаос звука.

Людей вдруг стало очень много. Это особенно бросалось в глаза на контрасте с только что покинутым Казахстаном. Чуть ли не каждый второй мужчина носил жидкие усы. Чуть ли не у каждого третьего руки были забиты татуировками от плеча до запястья.

Мы шли сквозь Хоргос с выражением лиц, как у золотых рыбок. Вот и автовокзал. Ночью в Урумчи отправлялся спальный автобус. Нам достались два места на верхнем ярусе и одно на нижнем. Внизу спать никто не хотел – как известно, вид сверху лучше. Потянули жребий из шапки. Нижняя кровать выпала мне. Досадно, но что поделать.

Коротая время, зашли в магазин за мороженым. Яркая упаковка скрывала ядовито-зеленое эскимо совершенно непонятного вкуса. Кажется, это был вкус пыли.

* * *

Наступило время посадки. Я впервые видел спальный автобус. Вдоль бортов в два этажа тянулись койки. Подголовник каждой кровати служил местом для ног человека со следующей. Мы шли по проходу, ища среди номеров нужные. Автобус закончился. Мы стояли перед двумя огромными траходромами, занимающими всю заднюю часть автобуса от одного борта до другого. Если другие места давали некоторую приватность, то тут предполагалось лежать буквально плечом к плечу с незнакомцами.

На верхнем ярусе уже расположились угрюмый китаец средних лет и молоденькая девушка, с испугом посмотревшая на укладывающегося рядом довольного Вову.

На моем же этаже царила прекрасная пустота, можно было лежать вдоль, поперек и по диагонали, кататься в крутых поворотах веселой колбаской от борта к борту – словом, чудесно проводить время. На ближайшую ночь я стал полновластным хозяином гигантской самодвижущейся перины.

В нескольких метрах от меня на своей койке укладывался спать татуированный китаец. Снял кепку, снял часы, провел рукой по запястью, подцепил что-то и снял татуировки. С отпавшей челюстью я смотрел, как он скатывает в рулон напоминающую чулок ткань, только что изображавшую узоры на его руках. Похоже, китайцы слишком буквально перевели понятие «тату рукав».

И снова дорога была чудесна. Мы пересекали горы, то ныряя в длинные туннели, то выскакивая обратно на вечерний свет. Часто мосты не перекидывались через долины, а шли вокруг них эстакадой вдоль склона.

* * *

Тихо матерясь, бормоча что-то про «чертов кондиционер», с головы до ног завернутая в одеяло, Настя сползла со второго этажа и заняла дальний угол моей перины. Ну и ладно. Мне не жалко.

* * *

Ночью меня разбудили крики, доносящиеся с улицы. Автобус стоял у скопления кафе. Окруженные плотной толпой любопытствующих, дрались две женщины – работница общепита и пассажирка автобуса. Они с энтузиазмом таскали друг друга за волосы, пересыпая дело китайскими проклятиями. Выглядело это, тем более спросонья, дико, хотя и не особенно зрелищно.

– Ну вот, а я думал будет кунг-фу, – разочарованно протянул вернувшийся с перекура Вова.

11 июня
Урумчи

– Доброе утро! – Я замечательно выспался и лучился радостью. – Отличный автобус, да? Я б на таком весь Китай проехать не прочь!

– Ужасный автобус! – ответил мне злобный гоблин, в котором при большом усердии можно было узнать Настю. – Просто ужасный! Матрасы скользят! Когда тормозит, ты цепляешься за что угодно, включая соседних китайцев, чтобы не улететь со второго этажа в проход. Та девушка, которая с нами ехала, попросила поменяться местами, чтобы я лежала между ней и Вовой. Я согласилась сдуру. В итоге на меня в упор дул кондиционер. Укроюсь одеялом с головой – душно и воняет! Его не стирали, наверное, никогда. И тут смотрю – а ты там один едешь, как барин! В конце концов пришлось слезать, пока не продуло.

– Ты когда слезла, та китаянка ко мне прикатилась во сне, – вставил Вова, – я ее и приобнял. Прекрасный автобус!

– Ужасный!

* * *

Жара, духота и шум. Бросили рюкзаки в тени железнодорожного вокзала, я остался сторожить, а эти двое ушли искать банк – до сих пор мы не встретили ни одного работающего обменника и добывали местную валюту, снимая деньги в банкоматах по невыгодному курсу.

Рядом, сидя на своей поклаже, устроила перекус китайская семья. Не сразу понял, что это такое они едят. Присмотрелся – куриные лапки. Тонкая ножка и четыре пальчика с коготками. Выглядело крайне неаппетитно, но им, похоже, нравилось.

«Оказаться бы сейчас дома», – промелькнула вдруг предательская мысль. Время для самокопания выпало самое удачное – я чувствовал себя в непроницаемом пузыре. От всех людей поблизости меня отделяла прозрачная стена языковых и культурных различий. В каком-то смысле, сидя на многолюдной площади самой многолюдной в мире страны, я наконец-то остался один.

Итак. Усталость. Я устал и хочу домой. Это плохо. Мы в пути чуть более двух месяцев, ехать еще неизвестно сколько. Поворачивать, не дойдя до Края Света, не вариант. Тем более что остальные не повернут. И что же тогда? Другие доедут, а я нет? Будут рассказывать мне про Край Света? Про мой Край Света? Нет. Значит, нужно найти какой-то способ перезаряжать батарейки в процессе, пока крыша не съехала. Итак… Хочу домой, значит. А что бы я делал, окажись сейчас дома? Провел бы несколько дней ни с кем не общаясь, попивая пиво и смотря сериалы. Ага… Пиво можно пить и здесь. На нетбуке еще несколько фильмов непросмотренных. Значит, ключевое это «ни с кем не общаясь». Вот тут, конечно, проблема.

* * *

Вернулись Настя с Вовой. Теперь пришла их очередь сидеть на рюкзаках, а я отправился искать кассы. Пока что пересечение Китая у нас шло галопом – приехав утром в Урумчи, мы должны были успеть уехать из него вечером, попутно разобравшись, как это сделать.

На площади перед вокзалом заграждения, кордоны и полицейский броневик. Отстояв огромную очередь в рамки, я не был пропущен дальше – вход только по билетам на поезд. По еще одной очереди определил здание с кассами. На входе две женщины в форме автоматическими движениями проверяли всех на предмет чего-нибудь припрятанного. Встать. Руки в стороны. Провели по бокам. Руки опустить. Провели по спине. Следующий.

* * *

Кассир с несчастным видом смотрел на паспорта. Он не понимал, что из этих закорюк имя, какой номер что означает, и, вообще, зачем мы не китайцы.

Результатом упорного поскрипывания шестеренок в его голове стали билеты, на одном из которых среди иероглифов гордо красовалось слово «andrey». На другом в том же месте было напечатано «uohob» – весьма творческий подход к Вовиной фамилии. Набрать ИОНОВ как UOHOB в целом логично, но почему в одном билете имя, а в другом фамилия? Почему в одном кассир ориентировался на надпись латиницей, а во втором на кириллицу? Вероятно, оба эти алфавита для него казались на одно лицо.

Меня больше интересовало, пустят ли нас в поезд. Очевидно, что один из билетов неправильный, а вот какой – неясно. Нужно переделать. Пантомимой, английскими словами с вкраплениями русского мата я пытался объяснить кассиру, что не так. За моей спиной росла очередь. Кассир не понимал. В конечном итоге он забрал неправильные билеты и напечатал новые. Точно такие же.

– Ладно, пойдем. – Настя потянула меня за рукав, тревожно глядя на мой подергивающийся глаз, выступившие на лбу вены и жажду убийства во взгляде. – Нам пора. Сядем как-нибудь.

* * *

Чтобы попасть внутрь вокзала, надо было предъявить билет и паспорт. Китайцы проходили этот пост за несколько секунд. Мне потребовалась минута. Проверяющий долго сравнивал каракули в паспорте с каракулями в билете, ища совпадения. Что-то нашел. Как ни удивительно, с Вовой ситуация повторилась в точности – такой же продолжительный поиск, завершившийся успехом.

Китай дорогой, а мы неприхотливые – этим объяснялась покупка мест в ночной сидячий поезд. Да и много ли китайцев ночью ездит сидя? Наверняка можно будет разлечься как-нибудь поудобней. Спойлер: много. Спойлер номер два: нельзя будет.

Большинство китайцев пользовалось этим поездом как электричкой, на которой надо проехать всего пару часов между соседними пунктами. Спать в таком случае не имеет смысла. Что делать? Говорить! Что делать, когда говорит весь вагон? Говорить ГРОМЧЕ!

Проводник по очереди изучил наши билеты. Лицо при этом у него было точно такое же, как у охранника на входе в вокзал. Когда проверка закончилась успешно, я заподозрил, что никто из них на самом деле не понял, правильные ли данные в билетах, и просто решил не связываться.

Часы показывали глубоко за полночь, а соседи не унимались, горел яркий свет. Насте удалось застолбить ряд из трех сидений и принять на нем что-то вроде лежачего положения. Мне повезло меньше – на ряду из двух кресел получалось уместиться только в позе чрезвычайно компактного зародыша. Вова улегся на полу под скамьями. Время от времени меня выдергивал из дремы крик проводника, объявлявшего станцию. Тогда я садился и молил небо о том, чтобы не появился пассажир с билетом на соседнее сиденье. А лучше чтобы вообще все убрались из вагона. Поезд трогался. Выполнялась только половина молитв. Я снова сворачивался, надеясь, что следующий перегон будет дольше и получится хоть немного поспать.

Ближе к рассвету стало очень холодно. Настя сняла чехол, укрывающий кресла, и завернулась в него как в плед. Я последовал ее примеру. Наконец, несмотря на холод и неутихающих китайцев, усталость взяла свое, и я провалился в сон.

12 июня
Дуньхуан

Помятые, невыспавшиеся и злые, в Лююане мы пересели с поезда на маршрутку и отправились в Дуньхуан. Скоро за окном не осталось ничего, кроме песка. Песка пустыни Гоби – одной из самых больших в мире, по площади мало уступающей целой Монголии.

Удивительно. Казалось бы, разве я не насмотрелся на подобное еще в Узбекистане? Но, возможно, волшебство заключалось в словах «Пустыня Гоби». Я и не думал, что когда-нибудь увижу ее своими глазами. Она была чем-то таким… Недосягаемым. Где-то в далеком-далеком Китае, в четырех с половиной тысячах километров от дома. А теперь… Теперь я и сам в четырех с половиной тысячах километров от дома.

* * *

Дорога заняла немногим больше часа, но начавшие появляться деревца все равно вызывали какую-то радость на контрасте с безжизненной пустыней. Можно только представлять, что испытывали караваны, идущие тут долгие месяцы несколько тысяч лет назад. Мы, как и они когда-то, достигли оазиса.

* * *

Хостел находился на самом краю Дуньхуана. Трехместный номер, какая красота. В пяти минутах ходьбы то, ради чего мы сюда забрались – дюны пустыни Гоби. Только задаром туда не поднимешься – надо купить билет, стоивший в пересчете на рубли около двух тысяч. «Ква» – донеслось из кошельков.

После очень дешевой Средней Азии китайские расценки ощущались крайне неприятно. В том же Узбекистане на две тысячи на человека мы жили несколько дней.

«Что ж, пустыня большая, – подумали мы. – Не огородят же они ее забором целиком». Целиком нет. Но их способность строить заборы быстро победила нашу способность эти заборы обходить.

Тем более возникало опасение, что если охранники увидят нас идущими в обход, как Моисей через пустыню, то отправят дохаживать оставшиеся сорок лет. Прикинувшись глупыми иностранцами – вжиться в эту роль почему-то оказалось совсем несложно, – попробовали, насвистывая, пройти через служебный вход для верблюдов и погонщиков. Внимательные работники сразу вычислили, что мы не являемся ни теми, ни другими, замахали руками, закричали что-то на китайском и стали показывать в сторону касс.

* * *

Билеты продавались не из-за дюн, а из-за скрытого за ними озерца Юэяцюань. Оно находилось тут как минимум несколько сотен лет. Вокруг нас вырастали песчаные горы размером с многоэтажку. Между ними – гладь воды, пагода с многоуровневой крышей и загнутыми вверх козырьками, деревья и сочные зеленые полянки травы. Именно эта зелень, растущая, как казалось, прямо из песка, делала пейзаж невероятным. Словно какой-то дизайнер нарисовал локацию «пагода на берегу озера» и отложил ее в сторону, чтобы потом где-нибудь использовать. Все это выглядело вырезанным из другого места – из мира полей и трав.

Нагулявшись по пагоде и не найдя ни одной англоязычной надписи о том, что это, когда и зачем построено, полезли наверх, на самую высокую из дюн. Пустыня, которую мы наблюдали из окна маршрутки, была плоской, скорее этакой безжизненной степью. Тут же, с вершины, открывалось то, что и представляешь себе при слове «пустыня» – море песчаных волн. Вдалеке шел караван верблюдов. Кто-то мог бы сказать, мол, туристов катают. Но я-то знал, что это купцы, идущие по Шелковому пути, как и три тысячи лет назад.

* * *

Мы бежали с дюны вниз босиком, смеясь и высоко подпрыгивая. Мягкий песок обжигал ноги, но позволял пролетать по нескольку метров за один прыжок. Ползущие по деревянным настилам вверх китайцы поглядывали с добродушными улыбками: «ох уж эти глупые лаоваи» [23]23
  Лаовай – иностранец, человек из другой страны, который не понимает или плохо понимает по-китайски и с трудом ориентируется в обычаях Китая.


[Закрыть].

* * *

Во многих дешевых кафе меню занимало всю стену – большие картинки еды с подписями и ценой. Очень удобно – подошел, ткнул пальцем. Можно вообще не говорить. Правда, вот чай там рисовали редко. Мы указали официантке на нужную строчку в разговорнике. Она кивнула и ушла, и вскоре мы получили три стакана лучшего местного кипятка.

– Похоже, это неправильный иероглиф, – задумчиво проговорил Вова, помешивая воду ложкой.

13 июня
Дуньхуан

Мне вдруг исполнилось двадцать восемь. Я лежал, смотрел в потолок и пытался почувствовать разницу. Разница не чувствовалась. Помнится, в прошлом году ко дню рождения меня одолевали невеселые мысли о скоротечности времени. В этот же раз я оставался спокоен, как отдельно взятый удав.

Особенно приятно было осознавать себя в Китае. Это вызывало ощущение, что я не провожу жизнь, бессознательно носясь по кругу дом-дорога-работа-дорога-дом, а вроде бы что-то еще иногда делаю интересное. Иногда живу.

Проснувшиеся друзья наперебой поздравляли меня с праздником, а Вова еще и потирал руки: «время дергать за уши!» Силы и энтузиазма у него хоть отбавляй, путешествовать дальше по Китаю, задорно хлопая ушами на ветру, мне не улыбалось. Пришлось отбиваться чем попало. Пульт от кондиционера, как выяснилось, вполне успешно может служить орудием устрашения.

* * *

Мы возвращались обратно в Лююань, чтобы успеть на ночной поезд. Коротая время до автобуса, сели выпить чаю в кафе автостанции. Господи, какой это был чай! Обычно я пью фасованную по заварочным пакетикам пыль дорог, притворяющуюся английским завтраком. Я ценю это и не стремлюсь к воспитанию в себе знатока и эстета. Подозреваю, что если это когда-нибудь произойдет, то способность получать удовольствие от дешевого чая покинет меня навсегда. Но даже такая дремучесть не помешала распознать напиток богов из скромной кафешки. Он был потрясающе вкусен. Когда принесли счет, выяснилось, что чай и стоил как крыло от самолета, но капающие в чашки слезы жадности даже еще больше раскрывали букет.

Личные сообщения полнились поздравлениями от друзей, знакомых и немного даже от незнакомых людей, читающих в соцсетях наши путевые заметки.

– Мне так много приятного сегодня написали, – делился я с друзьями, прихлебывая чай. – А некоторые сообщения заставили задуматься.

– Например?

– Ну, вот один друг написал, что это все очень здорово, потому что будет что в старости вспомнить. Я раньше активно руководствовался этим принципом. Считал, что надо вписываться в максимальное количество всякого эпичного блудняка. Коллекционировать истории, как иные собирают марки и бабочек. Чтобы потом, попивая винцо в кресле-качалке, с удовольствием предаваться воспоминаниям.

– А сейчас ты скажешь, что что-то изменилось.

– И скажу. Изменилось. Мне начало казаться, что я какие-то вещи делаю не потому, что хочу, а потому, что получится поставить какую-то крутую галочку. И подозреваю, это не самый правильный подход. Гораздо лучше было бы делать то, что хочешь, и сосредотачиваться не на будущих воспоминаниях, а на проживании момента прямо сейчас. Потому что кто знает, будет ли когда-нибудь кресло-качалка. Но есть одна сложность в этом подходе – иногда бывает непросто понять, хочу ли я чего-то или хочу это хотеть.

Большинство друзей так или иначе в поздравлениях упоминали происходящее сейчас путешествие. Кто-то говорил, что это очень круто, кто-то – что вдохновляет. Под напором этого позитивного потока мало-помалу давало трещину мое осознание всего нашего предприятия как блажи и детства.

* * *

Мы снова проводили ночь в сидячем поезде. Снова было очень светло, очень шумно и очень мало свободного места. Снова билеты на этот аттракцион стоили дороже, чем купе в Иране. Поиски более-менее удобного угла для сна раскидали нас по всему вагону. Стоило только задремать, как проводнику срочно потребовалось посмотреть мой паспорт.

– А, Рюссия, – вдруг сказал он, возвращая документ. – Добьо позалть.

И ушел. «Он только что говорил по-русски», – промелькнула мысль, прежде чем меня накрыл сон.