Текст книги "Выдумщик"

Они встретились у гостиницы «Невский палас» и сразу пошли в кафе «Вена» – Костя был в сентиментальном настроении и предложил выпить за Победу. Назарова немного покоробило внутренне, однако возражать он не стал – действительно, за Победу грех не выпить. Пусть даже и с бывшим советским фарцовщиком, а ныне шведским бизнесменом…

Олафсон сразу же посетовал, что не смог дозвониться до Бурцева, – Аркадий Сергеевич равнодушно пожал плечами и ответил, что у Дмитрия Максимовича очень много дел, что он вроде бы уехал в Москву утрясать какие-то вопросы. Костя кивнул и спросил:

– А как там с моей водочкой дела обстоят?

Назаров неопределенно повел бровями:

– Не знаю, я же еще не бизнесмен, в эти дела пока не лезу… Наверное, все в порядке, по крайней мере я ни о каких проблемах от Бурцева не слышал… А ты что – волнуешься?

– Да не то чтобы… – хмыкнул Олафсон. – Вроде все оговорили. Но… Деньги-то большие вложены…

– Да, – кивнул Назаров. – Большие… А потом пойдут еще большие – партнерство на месте стоять не должно, оно должно развиваться… Слушай, Костя, кстати о перспективном партнерстве: Дмитрий Максимович просил меня деликатно прояснить при случае у тебя кое-какие вопросы… Но ты же меня знаешь – я деликатно не умею, я все в лоб норовлю…

– Какие вопросы? Что прояснить? – встревожился на всякий случай Олафсон, но Аркадий Сергеевич успокаивающе махнул рукой:

– Да я же говорю, по поводу перспективного партнерства… Понимаешь, если все нормально пойдет, «ТКК» хотела бы, в принципе, на постоянной основе с твоей фирмой работать… Но…

– Что «но»?

– Но ведь, как мы поняли, – ты не один в своей фирме все решаешь, у тебя какие-то компаньоны есть, с которыми, видимо, все согласовывать надо, они в курсе всех дел, так? Ну, сам посуди – если хочешь постоянно работать с какой-то организацией, нужно же знать, что за люди в ней банкуют, кто они, что из себя представляют… Понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул Костя. – А что же Дмитрий Максимович сам эти вопросы мне не задал?

– Постеснялся он, – подкупающе-искренне улыбнулся Назаров. – Не хотел обижать тебя недоверием и излишней подозрительностью… Он и меня просил, чтобы я с тобой на эту тему как можно более деликатно поговорил… А я подумал – какая, в жопу, деликатность, если мы с Костей столько лет друг друга знаем? Спрошу прямо, и все дела… Но – для Максимыча – я беседовал с тобой деликатно, ладно, Костя? Ну, так что у тебя там за компаньоны?

Олафсон, казалось, был даже немного тронут откровенностью Аркадия Сергеевича. Костя почесал затылок, задумчиво посмотрел в глаза Назарову и наконец ответил:

– Мои компаньоны… Точнее – компаньон… А еще точнее – компаньонша… Она у меня одна… Раньше еще один был – ее муж, но он помер… Да, так вот, компаньонша эта… Боюсь, что она вам и Дмитрию Максимовичу не очень понравится.

– Это почему же? – удивился Назаров. – Она что, по совместительству «полевой агент» Скандинавского бюро ЦРУ?

– Почти, – усмехнулся Олафсон. – Она, Аркадий Сергеевич, еврейка. И муж ее евреем был. Они из Союза вроде как «отказники» уезжали…

– Ну, – сказал Аркадий Сергеевич. – А почему мадам должна мне не понравиться?

– Ну как же? – удивился теперь уже Костя. – Она же еврейка, отказница. Почти что… изменница Родины.

– Ты даешь, Костя!.. Мыслишь прошлыми категориями… Подумаешь, отказница… А что еврейка – так это, по-моему, даже хорошо: еврейские бабы, они головастые, но осторожные, в бизнесе должны хорошо разбираться… Мы теперь, Костя, на многое по-новому смотрим. Изживаем, так сказать, «синдром врага». У нас теперь, вон, Клин Блинтон… тьфу ты – Билл Клинтон – лучший друг, товарищ и брат. А уж наши родные советские евреи… А как ее зовут, «отказницу»-то эту? Откуда она сама? Как ты с ней познакомился, если не секрет?

Костя заерзал на стуле, забегал глазами:

– Понимаешь, Аркадий Сергеевич… Тут такое дело… Я ее до прошлого года вообще не знал.

– Это как?

– Ну, так вот получилось… Я когда в Швецию-то уехал, у меня дела шли не так чтобы уж совсем хорошо… На Западе без стартового капитала раскрутиться сложно… Ну, мыкался я, мыкался – и случайно, в общем-то, познакомился с этим мужиком, Аароном Даллетом… У него деньги были и – ничего не скажу – голова варила будьте-нате… Он, по-моему, еще тем жучарой был – из серьезных «цеховиков» или что-то в этом роде… Я толком-то не знаю, просто по манере поведения так показалось. Лишние вопросы ему не с руки задавать было – этот Аарон мне деньги на раскрутку дал, мы с ним фирму совместную зарегистрировали… И все – потом он уехал, я его и не видел больше, а время от времени позванивал, интересовался, как дела… А в восемьдесят восьмом и звонить перестал – он предупреждал, что такое может быть… Ну, мне-то что – я его долю от прибыли в цюрихский банк перечислял, адвокат там один от его имени контроль осуществлял… Я про этого Даллета уже и забывать начал – что ему наша фирма, с его-то деньгами… Вот… А в прошлом году, в самом начале октября, вдруг заявляется жена Аарона, Рахиль Даллет, вся такая из себя навороченная, «фик-фок на один бок» и все такое, а денег у нее судя по всему – как у дуры фантиков… Аарон, оказывается, «ласты склеил», а эта Рахиль его наследницей стала… Ну, думаю, здрасьте, просрамшись! Сейчас эта коза как начнет всех строить… Мы с моей фру даже приуныли совсем… У нас ведь в фирме сложная система распределения акций – у Рахили этой шестнадцать процентов и у меня – шестнадцать, а еще тридцать два процента как бы в совместном управлении и владении… Так что, если бы мадам Даллет начала во что-нибудь рогом упираться, – мне бы с ней спорить было тяжело… Но она оказалась бабой абсолютно нормальной, безо всяких закидонов – ничего ломать не стала, к штурвалу не полезла… Я вообще думаю, что она к нам от скуки заявилась…

– Откуда, из Израиля? – переспросил Назаров.

– Нет, – покачал головой Олафсон. – Из Австрии… У нее особняк в Вене. А сама-то она, по-моему, питерская… Так вот – последние полгода Рахиль эта у нас в Стокгольме торчит… я все же думаю, что от скуки… Ну и – бизнесом интересуется… Голова у нее действительно варит не так, как у Аарона покойного, но – тоже ничего… По «водочному контракту» я, естественно, обязан был ее в курс дела ввести… Ну, она… возражать не стала. И… я думаю, если все нормально пройдет – и дальше никаких препятствий с ее стороны не возникнет…

Аркадий Сергеевич как раз закуривал, поэтому не заметил, как на последней фразе Олафсон почему-то воровато стрельнул глазами. Выдохнув облако дыма, Назаров откинулся на спинку стула и, задумчиво побарабанив пальцами по столу, спросил:

– Слушай, Костя… Я так понял, что ты эту Рахиль не очень хорошо знаешь… А с чего ты тогда решил, что она – питерская?

Олафсон хмыкнул:

– Так что же я, питерский выговор не узнаю, что ли? Его же ни с каким другим не спутаешь, а потом – я ведь все-таки филолог, как-никак… Рахиль-то о себе действительно рассказывать особо не любит, да я ей в душу и не лезу, у нас это не принято… Но все равно, разговоры бывают – то там что-нибудь промелькнет, то здесь… Питерская она, это точно, хотя жизнь ее, конечно, покидала… И потом – я ее однажды у нас в Стокгольме с парнем питерским видел, с журналистом вашим известным, Андреем Серегиным… Они в ресторанчике «Капри» сидели – есть у нас такой на Нибругаттен. Меня не заметили, а сидели тесно очень, интимно, можно сказать – как старые и близкие знакомые…

– Серегин? – переспросил Назаров удивленно. – Серегин, Серегин… Что-то знакомое… Ты говоришь, он журналист?

Олафсон вскинул брови:

– Ну да… А я думал – у вас его все знают… У нас есть один швед знаменитый – Ларс Тингсон, он долго в Москве сидел, репортажи оттуда делал… Потом в Швецию вернулся, у него передача была типа «Международной программы». Короче говоря, этот Тингсон у нас телезвезда, его все знают… Ну и он тут – в прошлом, что ли, году – поехал снова в Россию, фильм делать про русскую мафию… А получилось так, что фильм этот они вместе с Серегиным и делали… В апреле у нас премьера была по телевидению – такой фурор, куда там… Всех шведов запутали… И Серегин этот приезжал, они вместе с Тингсоном кучу интервью надавали – и на телевидении, и на радио, и в газетах… Я, собственно, Серегина первый раз как раз по нашему первому каналу и увидел… А я думал – в Питере его все знают, раз он с нашей звездой работал… Звезды – они же обычно только со звездами… Да ну, Сергеич, должны вы его знать – он про бандитов все время пишет, даже мне давали что-то почитать, когда я приезжал как-то…

Аркадий Сергеевич не был большим поклонником современной прессы, а из питерских газет читал только консервативное и респектабельное издание «Санкт-Петербургские ведомости» – бывшую «Ленинградскую правду». Поэтому фамилия Серегин хоть и была откуда-то смутно знакома майору, но ничего такого особенного не говорила… Вроде он действительно что-то такое об организованной преступности писал, кто-то из коллег даже рекомендовал Назарову почитать, но Аркадий Сергеевич отмахнулся – не верил он, что газеты способны напечатать на эту тему хоть что-то умное и честное… Потому что, если писать об оргпреступности умно и честно, то невозможно пройти мимо таких неприятных нынешним властям вопросов, как, например: что именно способствовало расцвету современной организованной преступности и почему государство никак не озаботилось выработкой адекватных мер противодействия? Серегин, Серегин…

– Ну, – сказал Назаров. – И что этот Серегин?

– Да ничего, – пожал плечами Олафсон. – Просто, когда я его с Рахилью увидел, то подумал, что они друг друга давно знают…

Аркадий Сергеевич лукаво прищурился:

– Да с чего ты решил, что давно? Может, этот журналюга ее в Стокгольме случайно «подклеил» где-то, и все? Она как, Рахиль эта – ничего из себя?

– Очень даже ничего, – одобрительно чмокнул губами Костя. – Только ее знать надо, вариант «подклеил» здесь не прокатит. Рахиль – баба одинокая и замкнутая, ни с кем не общается, вся в себе… К ней так просто на кривой козе не подъедешь – она не блядовитая совсем.

– Понятно… – протянул майор. – А кроме нее ты с кем-нибудь еще по делам советуешься?

– Нет, – покачал головой Олафсон. – Разве что с моей фру, с Риткой… И то – она бизнесом не очень интересуется, все больше домом.

– Ясно. – Назаров погасил в пепельнице сигарету и задумчиво спросил, словно сам себя: – Рахиль Даллет… Имя-то какое-то странное для советской еврейки…

Костя махнул рукой:

– Так они же, евреи наши, когда в Израиль переезжают, как правило, меняют имена и фамилии… Вы разве не знали?

– Нет, – ответил Назаров. – Не знал…

Они просидели в кафе еще часок, болтая уже о разных пустяках, Аркадий Сергеевич при этом, однако, напряженно думал – не могла ли утечка информации о контейнерах с «Абсолютом» пойти через эту Рахиль Даллет… Вряд ли, конечно… Зачем ей это? Если только случайно… Но ведь Олафсон сказал, что мадам Даллет почти ни с кем не общается… Хорошо бы о ней справки навести, может, она и впрямь питерская… Но как их наведешь, если она в Израиле имя поменяла?.. А вдруг не поменяла? Надо все-таки попробовать пробить… Серегин, Серегин… А что, если прокачать компаньонку Олафсона через Серегина?..

Примерно в то самое время, когда Назаров сидел в «Невском паласе» с Олафсоном, у руководителя фирмы «ТКК» Дмитрия Максимовича Бурцева также состоялась весьма важная и серьезная встреча… Пойти на нее Бурцева вынудила полученная еще утром информация об убийстве Гришина. Дмитрий Максимович не сомневался, что его заместитель погиб из-за где-то допущенной им ошибки в ходе отработки версии участия Плейшнера в похищении контейнеров с водкой. В случайное разбойное нападение Бурцев не верил – он считал, что какие-то гопники просто не смогли бы легко и просто зарезать хорошо подготовленного сотрудника у самого его дома… А раз так – значит, Гришин шел в верном направлении, значит, в этом раскладе действительно замешан Плейшнер.

Теперь дело уже было не только в похищении груза – погиб один из своих. И не просто погиб, а был ликвидирован на заказ. Такое прощать было нельзя, люди бы не поняли… В результате после недолгих размышлений Дмитрий Максимович принял решение обратиться к руководителю одной охранной фирмы, в которой работали в основном бывшие сотрудники Комитета.

Комитетчики всегда стояли особняком от других охранных структур, где на работу принимали кого попало. Комитетчики брали только своих – за редкими исключениями… Такая сложилась традиция. Свои-то были людьми проверенными, а стало быть – надежными, а вот отставные менты, например, как правило, тащили за собой целый шлейф нежелательных связей с криминальным душком… И молчать бывшие менты умели хуже, и купить их было легче… Чего там – если уж менты сплошь и рядом друг друга закладывают и в тот же Комитет через одного постукивают, то о чем вообще с ними говорить? Комитетчики же свою организацию строили как секту, как некий тайный орден, куда чужакам дорога была заказана…

Примерно по тем же соображениям Бурцев не стал подтаскивать к решению своих проблем ментовскую крышу с «Апрашки» – та крыша была хороша для мелких «терок-разборок», а коль скоро дела стали такими серьезными, что уже до трупов дошло, здесь надо идти к своим. С охранной фирмой, руководителя которой Бурцев попросил о встрече, Дмитрий Максимович никогда не работал – надобность не возникала… Но, как говорится, все однажды случается в первый раз.

Шефа комитетовской охранной структуры Бурцев знал давно – когда-то даже работали вместе… Кстати, звали в это охранное предприятие и самого Дмитрия Максимовича, но тот отказался – посчитал, что в порту будет выгоднее и спокойнее. Никогда ведь не знаешь заранее, где найдешь, где потеряешь…

Бурцеву было известно, что у комитетовской охранной фирмы (свято чтящей Уголовный кодекс и работающей только с солидными клиентами) существовало особое и совсем не афишируемое подразделение, состоявшее в основном из ребят, работавших некогда в Управлении специальных операций… Эти ребята умели не только головой думать – они еще отлично действовали руками и ногами при необходимости. Многое умели эти ребята, а самое главное – они умели не оставлять следов после своей работы…

Встреча Дмитрия Максимовича с бывшим сослуживцем была не очень короткой и завершилась договоренностью: за «вписывание» в свои проблемы Бурцев гарантировал солидную сумму в валюте. Тут уж ничего не поделаешь: дружба дружбой, корпоративная солидарность солидарностью, но работать задарма – это вы извините… Работать за идею можно только при условии необходимого и достаточного финансового обеспечения со стороны государства. К слову сказать, Бурцев не «заказывал полностью» Плейшнера, то есть речь о физическом устранении не шла. По крайней мере на первом этапе. Дмитрию Максимовичу нужно было лишь, чтобы Плейшнера захватили, доставили в укромное место и там поработали с ним, если понадобится – то и с пристрастием. А дальнейшее уже зависело от информации, которую удалось бы из Плейшнера выжать…

Тянуть с осуществлением акции комитетчики не стали.

Вечером десятого мая Некрасов решил посетить баньку на Садовой – с девочками, как положено, чтобы расслабиться полностью… Милка Медалистка куда-то запропастилась, и Плейшнер взял с собой двух совсем молоденьких «посекух» – он и имена-то их толком не запомнил.

Расслабиться Некрасов не успел не то что полностью – даже частично. Девки даже не заголились еще, когда в предбанник сауны быстро и тихо вошли три человека в масках – обычного, кстати, роста и телосложения. Плейшнер открыл было рот, но его коротко ткнул в шею один из «гостей», и Скрипник тихо выключился… Потом двое пришельцев быстро залепили Мишутке рот пластырем, сковали руки наручниками и засунули бесчувственное тело в грубый дерюжный мешок – в таких поросят на продажу возят… Так же тихо и молча, подхватив куль, двое вышли из предбанника, а третий, запирая за собой дверь, произнес одно-единственное слово, обращенное к проституткам:

– Свободны.

Вся операция по захвату Скрипника заняла несколько минут…

Плейшнер очнулся еще в багажнике автомобиля и мгновенно сопрел от ужаса – надо, надо было постоянной личной охраной обзаводиться, давно пора подошла! И говорили ведь умные люди, советовали… Вон Антибиотик – никуда без охраны, хотя кто на него руку поднять осмелится? Осмелился один в прошлом году, так его сами же мусора и взяли… Но он-то, Мишутка, – не Виктор Палыч, не того калибра. Вот и доигрался хрен на скрипке – больно музыку любил…

Везли Плейшнера долго, потом наконец машина остановилась, Некрасова, словно скотину бессловесную, вынули из багажника, понесли куда-то… Наконец мешок развязали – и пленника вытряхнули на пол.

Плейшнер заморгал глазами от яркого, как ему казалось, света… А на самом-то деле подвал, в котором он оказался, избытком иллюминации не страдал. Некрасов замычал что-то, и человек в маске шагнул к нему, резко сорвал пластырь с губ – Мишутка только охнул… Впрочем, Плейшнер постарался сразу взять себя в руки – ему было очень страшно, но сказалась лагерная закалка, там хорошо учили скрывать страх и слабость, слабых и боязливых «опускали»… Скрипник подвигал губами, сплюнул и сказал, переходя из лежачего положения в сидячее:

– Фу, бля, чуть не задушили…

– Здороваться надо! – прозвучал приглушенный голос.

Плейшнер поднял глаза и увидел троих – лица их были закрыты масками.

– Здрасьте, здрасьте, – закивал Плейшнер, стараясь унять противную дрожь вдоль хребта. – Встречались когда? Чегой-то я лиц ваших, уважаемые, не припомню… Старый стал, зрение падает… Кому это я понадобился так срочно? И чего машину зря гоняли – сказали бы, я сам пришел…

Люди с закрытыми лицами смотрели на него молча, потом один, стоявший в центре, ответил:

– Нужда возникла в разговоре – откровенном и конфиденциальном.

– Конфи… Каком? Да я и слов-то таких не знаю, – заблажил Плейшнер, шныряя глазами по подвалу. – Слушайте, робяты – вы кто будете-то? На мусоров не похожи, на братков – тоже… Кто вы, а?

– Мы, может, судьба твоя, урод! – эти слова вылетели из-под крайней левой маски. – Ответишь на наши вопросы – и по-хорошему отпустим. Покатишься на все четыре стороны.

– Ага, ага, – закивал Некрасов. – Конечно… Почему же не ответить – конечно, отвечу… Все, что знаю – пожалуйста.

– Кто убил Гришина? – вопрос прозвучал, как щелчок бича.

Плейшнер ничего не понял, а потому испугался еще сильнее:

– Какого Гришина, вы че, в натуре? Не знаю я никакого Гришина! И слыхом не слыхивал… Во артисты – Гришина какого-то кто-то мочканул, а с меня спрашивают…

– Второй раз спрашиваю: кто убил майора Гришина на проспекте Стачек?

Скрипник замотал головой:

– Не, ребята, вот тут вы в непонятное попали – с вашим Гришиным. Напутали… Ежели б я знал, то разве…

Договорить до конца он не успел – страшный удар ногой в ухо опрокинул Плейшнера на бок, он забился на полу и завыл:

– Пошто беспредел творите, псы?! Я не знаю никакого Гришина, не знаю, здоровьем клянусь!..

– Ну ладно, – сказал тот, кто, видимо, был в группе похитителей за старшего. – Чего кота за яйца тянуть? Он по-людски говорить не хочет и не умеет, так что… Давайте, хлопцы, погрейте дядю… А я пока наверх схожу… Только не тяните особо…

– Ничего, – откликнулся стоявший справа. – Мы быстренько.

Старший ушел наверх, один из оставшихся деловито начал разводить огонь в маленькой печке, а второй шагнул к Плейшнеру, у которого лысина покрылась крупными бисеринами пота.

– Ну что, падаль? Не хочешь по-хорошему? Сам себе могилу роешь – ты не понял еще? Кто убил Гришина? Говори, тварь!! Кто взял груз и где он? Ну!!

Плейшнер шумно сглотнул и севшим голосом переспросил:

– Груз? Я извиняюсь – какой конкретно? Слышь, только не бей, я просто понять хочу – за какой груз базар идет?

– Водка… Кто дал наколку? Ну?!

– А-а, так вы вон чего, – вздохнул Некрасов чуть ли не с облегчением, потому что хотя бы начал понимать, за что с него «спрашивают». – Так бы сразу и сказали, что за водяру предъявляете… А то – Гришин какой-то… А про водку – это вам не со мной толковать надо, я уж теперь и не знаю, где она… Это вам с Антибиотиком перетереть нужно – может, он и поможет вашей беде… А наколку Медалистка дала… Я не знаю, откуда она, блядюга, ксероксы притащила… Это она всю бодягу заварила, я не хотел…

Плейшнер говорил очень быстро, но, видимо, не убедил спрашивавшего – тот снова ударил Скрипника ногой, отшвырнув к стене:

– Какая, к хуям, медалистка, ты чего пургу метешь?! Где груз? Кто убил Гришина?

Плейшнер забился в корчах у стены, а допрашивавший обернулся к возившемуся у печки:

– Ну что? Скоро ты?..

Его подвела слишком большая уверенность в полной деморализации и физическом подавлении пленника – трудно было предположить попытку сопротивления со стороны избитого, немолодого уже урки, да к тому же – со скованными руками… Правда, руки-то у него были скованы спереди, а не сзади… А Плейшнер понял, что терять ему нечего, – сейчас его начнут жечь, потом еще чего-нибудь придумают… Про «Абсолют» вытянут все – и даже если не кончат потом (что вряд ли), Антибиотик не простит, что раскололся.

Некрасов, когда его отшвырнуло к стене, уткнулся носом в совковую лопату – ее он и подхватил, вскочив на ноги. Страх смерти придал сил и решительности – лопата, описав дугу, ударила повернувшегося к «истопнику» человека по голове. Он упал, а Плейшнер хрипло выдохнул, уже замахнувшись на второго, но тот успел среагировать – нырнул под удар и инстинктивно рубанул ребром ладони в полную силу по шейным позвонкам Некрасова…

Мишутка услышал какой-то противный хруст, а потом у него в голове словно телевизор выключился – навсегда… Плейшнер упал лицом в бетонный пол, но боли уже не почувствовал. Тот, кого он ударил лопатой, вскочил на ноги, бросился к пленнику – и очень быстро понял, что Некрасов больше не сможет ответить ни на какие вопросы…

Человек стащил с головы маску, скривившись от боли, и с досадой сказал напарнику:

– Ты что, очумел? Полегче не мог? Он же нам живой нужен был… Вот блядь… Давай, топай за Санычем, он нам устроит «разбор полетов»!

Старший, спустившись в подвал, немного повозился с телом Плейшнера, потом безнадежно махнул рукой:

– Все… Ну что – силу девать некуда? Совсем работать разучились… Чего стоите? Давайте теперь в цемент его… Терминаторы хуевы…

Известие о похищении Плейшнера вызвало в Питере много толков – в определенных кругах города, конечно, в основном в бандитских и правоохранительных. Ну и в порту об этом скоро судачили чуть ли не все подряд – потому что там Некрасов был человеком не последним… До майора Назарова эта новость дошла 19 мая. А поскольку Аркадий Сергеевич уже знал об убийстве Гришина, для него не составило труда сопоставить два факта и понять, кто мог «заказать» похищение Плейшнера… А поняв это, Назаров почувствовал такую тоску, что – хоть на луну вой… Если раньше у майора еще оставались слабые надежды на то, что всю эту грязную историю с поставкой «Абсолюта» можно будет как-то тихо «закрыть», то теперь этих надежд не осталось. Слишком много всего уже наворочено вокруг этой проклятой водки – слишком много…

Аркадий Сергеевич срочно встретился с Бурцевым, посмотрел на руководителя «ТКК» – и понял все без слов.

– Максимыч, – устало сказал майор бывшему подполковнику. – Ты хоть понимаешь, что творишь? Мы же в обычных уголовников превращаемся…

– Я творю?! – взорвался Бурцев. – Может, это я Диму Гришина убил? Или водку я сам у себя скоммуниздил?

Назаров вздохнул:

– Нас вычислят – это же элементарно… Ты что, не понимаешь?

Бурцев упрямо мотнул головой:

– А ты что предлагаешь – на жопе ровно сидеть? Вычислят… Сейчас не прежние времена… Вычислить и доказать – разные вещи… И фора временная у нас пока еще есть… Если найдем груз – Бог даст, вывернемся как-нибудь. А вот если не будет груза – тогда действительно кранты… Мне, по крайней мере…

Аркадий Сергеевич взглянул Дмитрию Максимовичу в глаза и увидел там нехороший фанатический огонек, по которому понял, что Бурцев уже потерял способность холодного и безэмоционального анализирования ситуации… Дмитрий Максимович явно решил идти ва-банк – ему действительно было что терять.

– Как ты думаешь, – медленно спросил Назаров, – те, кто выкрал Плейшнера, смогли получить информацию о грузе?

Аркадий Сергеевич нарочно задал вопрос в такой странной форме – он уже опасался всего, в том числе и аудиоконтроля со стороны Бурцева – так, на всякий случай, чтобы еще крепче его, Назарова, к себе привязать… Хотя – куда уж крепче…

Дмитрий Максимович понял, усмехнулся:

– Брось ты, Аркадий… Если мы и друг друга еще начнем подозревать… А что касается Плейшнера, то… Мне так кажется, что он, к сожалению, не все, что знал, рассказать успел… Но водку хитил он, это точно. А вот где она сейчас – это вопрос…

Хоть и призывал Бурцев Назарова доверять друг другу, а ответил в той же манере – так, чтобы сторонний человек, услышавший эту фразу, не мог напрямую привязать Дмитрия Максимовича к похищению Плейшнера.

Аркадий Сергеевич долго молчал, а потом сказал, потирая лоб сухой рукой:

– Максимыч… У меня такое чувство, будто кто-то нас все время за ниточки дергает, заставляет делать заранее просчитанные им ходы… Что-то нечисто во всей этой истории…

– Да перестань ты, Аркадий, – махнул рукой Бурцев. – Это все нервы… У меня у самого – такие нервы, что… Ты в мистику-то не впадай… Какие еще ниточки? Кто дергает?

Назаров вымученно хмыкнул:

– А если – аноним? Кто это? Зачем ему было звонить, говорить о Плейшнере? Зачем?

– С анонимом – действительно не очень понятно, – согласился Бурцев, не знавший о первом звонке неизвестного. – Но и здесь, опять-таки, может быть множество простых объяснений… Думаешь, у Плейшнера недоброжелателей мало было? Из его же собственного окружения? Да они же там – как крысы, жрут друг друга. Так что…

Они проговорили еще минут тридцать, а потом расстались, и Назаров не мог избавиться от тягостного чувства, что Бурцев недооценивает опасность – просто не чувствует ее дыхания в затылок… Вернувшись в свой кабинет, Аркадий Сергеевич выпил таблетку от головной боли и позвонил журналисту Серегину, чей рабочий телефон разыскал еще накануне. Назаров хотел договориться с журналистом о встрече, посулив какую-нибудь «жареную» тему, а потом, в ходе беседы, постараться вывести Серегина на разговор о компаньоне Олафсона.

Трубку в редакции сняли после второго гудка:

– Алло?

– Добрый день, будьте добры Серегина Андрея…

– Серегина? А кто его спрашивает?

– Я… У меня есть для него интересная информация…

– Срочная?

– Что?

– Срочная информация у вас? Может быть, мне передадите? Я заместитель Серегина, Петров Михаил Владимирович…

– Нет, мне нужно именно с Серегиным поговорить.

– Ну тогда придется недельку подождать, он в командировку уехал…

– Да? Вот черт, обидно как… А далеко уехал? Может быть, ему позвонить можно?

– Далеко… В Швецию. Извините, у меня работы много…

– Да, да, я понимаю, спасибо, всего доброго…

Аркадий Сергеевич повесил трубку.

«Швеция… Опять – Швеция… Журналист Серегин уехал в Швецию… Ну и что? У него там масса дел может быть – если парень со шведом вместе кино делал…»

Назаров закурил и помахал рукой, разгоняя сигаретный дым. Конечно, в поездках Серегина вообще не было ничего странного и интересного для Назарова, если бы этот журналист не знал Рахиль Даллет…

Между тем события вокруг похищенной водки развивались все стремительнее и стремительнее. Как и предполагал майор Назаров, кое-какая информация медленно, но все же начала просачиваться в правоохранительные органы.

Что же касается Антибиотика – то он, естественно, узнал о похищении Плейшнера гораздо быстрее… Надо сказать, что в Питере убийства и похищения «серьезных людей» редко оставались для Виктора Палыча загадками – как правило, он знал, откуда «ноги растут», что стоит за той или иной ликвидацией или исчезновением человека без следа…

Поскольку Некрасов говорил в свое время, что водка, которую он собирался похитить, «левая», и поскольку само похищение должно было быть «чистым» – Антибиотик даже не поверил сразу, что такую дерзкую акцию, как захват Плейшнера, могла настолько быстро и жестко провести «потерпевшая сторона». Виктор Палыч до этого никогда с комитетчиками на узкой дорожке не сталкивался, а к легендам и мифам о них относился со здоровым скепсисом. Поэтому сначала Антибиотик заподозрил, что похищение Плейшнера – не более чем инсценировка… Устал Мишутка, захотел соскочить, а чтобы о себе добрую память оставить, кино разыграл… Для Антибиотика не было тайной, что он завел себе секретный счет в одном из банков – не иначе как на черный день и спокойную старость копил, дурашка…

Однако, как показала проверка, счет оставался нетронутым. Барахло в квартире – с ним ясно, его бы никто и брать не стал. Вот паспорт на другую фамилию и «рыжьё»[27]27
  Рыжье – золото (жарг.).


[Закрыть], что у Плейшнера в тайничке лежали, – они наводили на размышления, их-то можно было бы и прихватить, если в бега подаваться… А тут еще Череп странные непонятки в смерти Гены Ващанова выкопал: вроде как получалось, что и Гена, покойник, каким-то боком в водочную тему замешался… Этого Виктор Палыч совсем уж никак понять не мог, поскольку бывшего первого заместителя начальника РУОПа знал довольно хорошо – конченым он был человеком, алкашом запойным, с которым серьезные дела делать мог решиться только идиот.

Любовница Ващанова Светочка рассказала, что Геннадий Петрович сильно переживал по поводу наезда на него некоего комитетчика как раз в связи с какой-то водкой… И было это еще до того, как ребятки Плейшнера увели контейнеры со склада «ТКК»… Гена звонил еще прапорщику Саше – договаривался насчет склада под водку… Интересное кино получается – может быть, эти артисты из «ТКК», комитетчики бывшие, сдуру решили с помощью Ващанова левый «Абсолют» спрятать? Ясно, что ни в какой Узбекистан водку не планировалось везти изначально… Так-так… А потом, стало быть, контейнеры Плейшнер помыл, в «ТКК» начался шухер – там стали искать крайнего… И решили, что как раз Геннадий Петрович информацию о грузе и слил… Ну и рассчитались с Генококом, замастырили ему «несчастный случай» – кэгэбэшники на такие штуки мастера… Так, а потом они выкрали Плейшнера, чтобы вытрясти из него все, что он знает… А ведь Мишутка знал барыгу, на чей склад водяра упасть должна была. Сам же Антибиотик его Некрасову и подвел… И все-таки: почему они так быстро вычислили Плейшнера? За неделю всего… Может быть, Генокок перед смертью покаялся? Может быть, это все-таки он Мишутке с Гутманом про водку стуканул?

Виктор Палыч отдал два срочных распоряжения – перекинуть контейнеры с ворованным «Абсолютом» с одного склада на другой (на тот, о котором Плейшнер ничего не знал) и доставить для разговора Моисея Лазаревича Гутмана.