Текст книги "Выдумщик"

Но после доклада Черепа о результатах «работы» с Карасевой рассказ Димы всплыл в памяти Антибиотика – старик, наверное, и сам не смог бы объяснить, почему… Наверное, по ассоциации – «Абсолют»-то из Швеции шел, и бабу ту Дима в Стокгольме видел, а не на Мадагаскаре… Вспомнил Антибиотик и приметы парня, который рядом с той бабой был. Приметы эти очень к личности Обнорского подходили – Виктор Палыч его фотографии смотрел несколько раз, а то, на чем приходилось заостряться, старик никогда не забывал… Вот тут Антибиотик и утер нос Черепу, который, между прочим, тоже был в курсе Диминого рассказа, но не вспомнил его вовремя, не проинтуичил… Виктор же Палыч немедленно приказал Караула в кабачок «У Степаныча» выдернуть, где парню предъявили фотографию Обнорского. Дима сразу же опознал в журналисте парня, сопровождавшего бабу, похожую на Званцеву. Круг замкнулся…

Многие детали еще, правда, предстояло выяснить, но Антибиотик был очень доволен: он наконец-то прояснил сам для себя многие непонятки – и мало того, даже Черепу доказал, что считает и вычисляет быстрее него, бывшего комитетчика… Все складывалось – журналист каким-то образом спелся со Званцевой, у обоих имелись основания нагадить ему, Антибиотику, вот они и решили блудень прорулить… Более того, Виктору Палычу пришло в голову, что за давешней ноябрьской попыткой покушения на него могла также стоять Катька Званцева – тогда ведь мусора неспроста какую-то бабу искали. Попытка закончилась известно чем – старика Кораблева пришлось завалить, а заказчица сгинула и затаилась… Если этой заказчицей была все-таки Катька, тогда ее логика проста и понятна, – не получилось пулей его, Антибиотика, взять, решила спровоцировать войну с комитетчиками, сука… Подтянула для этой цели каким-то образом Обнорского – и понеслось…

Вот ведь сучата… Старик думал, о Званцевой и Обнорском почти с нежностью – он оценил красоту запущенной комбинации, которая, кстати сказать, почти увенчалась успехом… Антибиотик всегда думал с некоей умиленной заботой о тех своих противниках, которых он успевал обыграть на один ход почти в самом конце партии. Умиленность эта объяснялась просто – Виктор Палыч любил чувствовать себя победителем, а победителем можно себя по-настоящему почувствовать лишь после настоящей схватки, в которой легко можно было и проиграть.

Антибиотик посовещался с Черепом с подчеркнутым уважением (его тоже приятно выказывать после наглядной демонстрации своего превосходства), и в результате было принято решение установить за журналистом Серегиным наблюдение – не очень плотное (чтобы тот не почуял ничего), но надежное… Журналюга-то ведь никуда не денется, главное, чтобы на Катеньку-озорницу вывел… О Милке Антибиотик, естественно, даже не вспомнил в ходе этого разговора, и Череп не стал рассказывать, как с девушкой его пацаны баловались и как ее потом в болоте утопили, – зачем серьезного человека всякой ерундой от важных мыслей отвлекать?

Нелепая и страшная судьба была у Людмилы Карасевой… Может быть, и сложилась бы у нее жизнь по-другому, если бы родилась она в другое время… Но год рождения не выбирают… Мила была не такой уж плохой девочкой – ее изломала и убила жестокая, подлая, беспредельная в своей лютости эпоха «накопления первоначального капитала». Наверное, жуткая смерть Милы была все-таки предопределена… Почему умирает человек? Потому что просто заканчивается его жизнь…

А за журналистом Серегиным 29 мая 1994 года Череп установил наблюдение – и сначала предполагалось, что наблюдение это будет достаточно долгим: начальник «личной контрразведки» Антибиотика не собирался, вообще-то говоря, похищать Обнорского, по крайней мере изначально так задача не ставилась… Но во всей этой истории словно какие-то мистические силы издевались над участвовавшими в ней людьми, – все у всех шло не по плану, не по-людски, а как-то наперекосяк… Вот и с Обнорским что получилось – 30 мая он встретился с неким мужиком и долго с ним о чем-то говорил, причем весьма эмоционально, а потом ринулся на переговорный пункт… «Наружка» решила на всякий случай мужика установить – пошла за ним, а мужик этот взял и завалил у Михайловского замка Диму Караула и Женю Травкина, а потом его самого убили. В довершение праздника этот мужик оказался сотрудником ФСК – и не каким-нибудь, а курировавшим Морской порт… От таких раскладов и у профессионалов ум может за разум зайти – даже у таких, каким был Череп… Нет, в самом деле – крутые непонятки получились: Дима Караул опознал Обнорского, а потом его убивает комитетчик из порта – после напряженного разговора все с тем же Обнорским. Как прикажете такой расклад понимать?

Плюс ко всему «наружка» отфиксировала высокую телефонную активность Серегина – журналист явно нервничал, постоянно проверялся и куда-то очень торопился… Череп подумал-подумал и отдал распоряжение на изоляцию Обнорского: бывшему подполковнику КГБ не хотелось рисковать, он ведь не знал, что еще этот журналист может выдумать, какие еще корки отмочит – паренек-то с фантазией, шустрый, одним словом, мальчуган… А ситуация вокруг Антибиотика и так складывалась не очень понятно, но достаточно напряженно… Начальнику «личной контрразведки» Виктора Палыча срочно требовались новые данные для более полного осмысления обстановки…

Несмотря на практически полное отсутствие времени для нормальной подготовки операции по «изоляции» журналиста, похищение Обнорского прошло гладко – сказались постоянные тренировки, которые Череп устраивал для своей «команды». Журналиста вывезли из Питера в Новгородскую область и поместили сначала в специально оборудованный погреб на «промежуточной базе», представлявшей из себя обычный дом в глухой, наполовину вымершей деревеньке… Как только Череп получил известие, что объект на место доставлен, он вздохнул с облегчением и отправился на доклад к Виктору Палычу – старик-то еще ничего о похищении не знал, у бывшего комитетчика просто не было времени на «согласование» и получение «санкции».

Впрочем, Антибиотик, выслушав все доводы Черепа, не стал его осуждать за проявленную инициативу – Виктор Палыч счел объяснения начальника своей «контрразведки» довольно резонными и обоснованными… В конце концов, возможно, так сразу нужно было поступить – не случайно же говорят, что на всякого мудреца довольно простоты… Оно, конечно, если «по науке», то можно незаметно и неторопливо ждать-наблюдать, но это все хорошо, когда обстановка стабильна, когда в запасе есть время и жареным не пахнет… А нос Антибиотика вполне явственно в последние дни ощущал запах палева – в связи с не совсем чисто проведенной ликвидацией Бурцева. Хорошо еще, что свои люди из прокуратуры Виктора Палыча упредили… Да ладно, об этой теме – особый разговор… Погорячился тогда Антибиотик с Бурцевым, погорячился… И не в том дело, что принципиальное решение о мочилове им принято было – конторский оборзел, за что и получил по заслугам… Плохо было то, что Виктор Палыч сам сдуру ту мокруху организовал, вместо того чтобы поручить все, как обычно, тому же Черепу.

А с Обнорским… Нет, это хорошо, что «писателя» взяли, – глядишь, все по-быстрому и выяснится в деталях, тогда и зачистить разные концы можно будет грамотно… Сколько бы еще этот журналист мог петлять да следы путать? Никто ведь не знает… А если бы этому сучонку вдруг кирпич где-нибудь на голову упал? А если бы он в аварию случайную влетел? Да сколько еще разных непредвиденных вариантов могло нарисоваться! Нет, хорошо все вышло – теперь журналиста надо только раскрутить на всю катушку, а в этом деле Черепу равных нет…

Впрочем, Виктору Палычу вдруг захотелось лично пообщаться с этим Обнорским-Серегиным, в глаза ему, так сказать, посмотреть… Парень-то, считай, уже покойник, следовательно, опасности не представляет… А личный контакт – это личный контакт и есть, это совсем не то, что работа через посредников… Какими бы профессионалами эти «посредники» ни были – они всегда могут какие-то нюансы опустить… Ну и, плюс ко всему, Антибиотику было просто любопытно… Да и кураж победы – он ощущается наиболее полно именно над телом противника, когда видишь его подернутые пленкой тоски глаза.

В общем, Антибиотик распорядился так: Череп должен был перевезти журналиста с «промежуточной базы» в бункер и начинать «работу» с Обнорским, а к вечеру и сам Виктор Палыч рассчитывал подтянуться…

Бункером Антибиотик называл один интересный дом все в той же Новгородской области – он располагался всего километрах в тридцати от «промежуточной базы». Этот дом, кстати говоря, принадлежал известному в прошлом писателю Алексею Рожникову, который спился к началу девяностых годов, но по старой памяти еще считался «видным деятелем культуры». Этот «видный деятель» уступил свой дом человеку Антибиотика еще в 1989 году – без афиширования сделки. Позже в строении были проведены ремонт и реконструкция: в частности, подземный гараж переоборудован в самый настоящий бункер – с «предбанником» и тяжелой стальной дверью, закрывавшей потайную комнату в глубине подвала… Этот «схрон», на который когда-то пришлось потратить большие деньги, практически никогда не использовался по назначению, – времена быстро менялись, и уже в начале девяностых Виктор Палыч знал, что доллары защищают в десятки раз надежнее любых стен, даже самых крепких. И уж если ситуация сложится так, что бессильны деньги, тут и бункер не поможет – не отсидишься в нем, пустое это, баловство, глупости… Раньше – да, раньше можно было при случае и в подвале пожить, а при нынешних раскладах выживает не тот, кто лучше спрятаться сумеет, а тот, кто шустрее крутится, оставаясь на виду… Так что бункер этот Антибиотик фактически передал в распоряжение Черепа, который использовал строение как тюрьму для особо деликатных клиентов. Впрочем, несколько раз Антибиотик все же проводил в доме Рожникова секретные «сходняки», но случаи эти были крайне редки, бункер не пользовался популярностью, слишком уж мрачная аура окружала это место…

Днем 1 июня избитого, окровавленного и закованного в наручники Обнорского привезли в дом Рожникова и поместили в подвал, где Череп не торопясь начал допрашивать журналиста… Серегин дурковал, шел в «несознанку» – изображая, что вообще не понимает, чего от него хотят… Череп не торопился – пусть парень «дойдет», силы человеческие, они ведь быстро иссякают.

Обнорского время от времени прижигали зажигалками и били – аккуратно, так, чтобы не кончился до срока, но серьезная «работа» еще и не начиналась: клиента нужно было продержать в кондиции по крайней мере до приезда Виктора Палыча… Сам Череп, честно говоря, никакого смысла в этом визите не видел, с его точки зрения старик вообще в последнее время стал часто совершать неадекватные поступки – ну да ведь он хозяин, ему и банковать… Хочется ему лично с журналистом пообщаться – ради Бога… Эмоции, эмоции… Чем меньше эмоций, тем больше профессионализма, – так считал Череп, так учили его когда-то… Эмоции необходимо учитывать в работе, но никогда нельзя им позволять управлять собой…

А Обнорский – он, конечно, расскажет все… Не сегодня, так завтра, суть дела не изменится… Бывший подполковник КГБ не торопился еще и потому, что не хотел проводить жесткий допрос без медицинского контроля – а как на грех, с «Гиппократами» (теми самыми, которые с Милкой работали) вышла закавыка: один после завершения всех дел с Карасевой уехал в отпуск с семьей, второй остался «дежурным», но запил, скотина… Свалился в самый настоящий запой – выяснилось это уже после перевозки Обнорского в бункер. Доктора, конечно, начали реанимировать, но пока было неясно, когда он сможет приступить к обязанностям. Очухается, сволочь, тогда можно будет и Обнорского на химию посадить, если он до того сам не расколется… А даже если и расколется – химическая проверка все равно не повредит… А ну как журналист фантазировать начнет, правдоподобную дезу слепит? Он же человек творческий, привык сочинять… Но – после укольчиков специальных особо не рассочиняешься, в большинстве случаев самые заядлые фантазеры начинают правду-матку выдавать… Бывает, конечно, что на некоторых и химия не действует, – но такие ситуации крайне редки…

Череп сидел в бункере на тяжелом стуле, слегка покачивался и скучным голосом задавал Серегину разные вопросы. Журналист, лежавший на полу, шепелявил в ответ какую-то ерунду – бывший подполковник КГБ даже не особо вслушивался… Главное, что парень вообще говорит, – это уже легче… Хуже, когда клиент просто тупо молчит. А когда человек начинает говорить, пусть даже ложь – его потом гораздо легче на правду «вырулить», он уже привыкнет на вопросы откликаться, он, так сказать, модель поведения выберет, а именно – общение… Даже лживые ответы – это «приоткрытая дверь», в которую вламываться намного проще, чем в закрытую наглухо…

Череп очень устал – он ведь не был законченным садистом, получающим кайф от человеческих мучений. К пыткам начальник «контрразведки» относился исключительно функционально… Нет, пожалуй, он даже не любил их. Череп, конечно, немного возбуждался при виде истязаний, но потом всегда наступала расплата – эмоциональное возбуждение сменялось апатией и ноющей головной болью.

Бывший комитетчик представил, сколько еще придется провозиться с Обнорским, досадливо сморщился, но в этот момент в открытую дверь (ее запирали редко, потому что отпиралась она тяжело – надо было крутить специальный штурвал, а колесо временами заедало) вошел Виктор Палыч собственной персоной – он, как и обещал, все-таки «выкроил минутку для общения с прессой». Череп встал, поздоровался – без подобострастия, но вежливо. Антибиотик в ответ лишь кивнул и сразу же заблажил:

– Ну, где тут наш страдалец?

– Да вот, – кивнул Череп на валявшегося на полу Обнорского, хотя других «страдальцев» в бункере не было.

– О-о-о, – протянул Виктор Палыч. – Какой-то он невеселый совсем…

Антибиотик сделал знак рукой, и его охранник тут же передвинул стул, на котором только что сидел Череп, поближе к Обнорскому. Виктор Палыч уселся – основательно, удобно, закинул ногу на ногу и вздохнул:

– Ну, здравствуй, Андрюша… Вот и свиделись… Правда, сегодня не ты у меня интервью брать будешь, а я у тебя… Чего молчишь-то? Уснул, что ли?

Серегин зашевелился на полу, медленно повернул к старику голову, посмотрел затуманенным глазом:

– Кто вы?

– Чего? – Антибиотик приставил ладонь к уху, он не понял вопроса, потому что Обнорский говорил совсем невнятно, – мало того, что ему зубы повыбивали, так у него еще и язык весь изрезался об осколки зубов.

– Кто… вы? Что… вам… надо?..

Виктор Палыч рассмеялся:

– Не узнал, стало быть? Это хорошо. Богатым буду…

А Андрей действительно не узнал Антибиотика – у него, видимо, после множества ударов по голове что-то случилось со зрением – перед глазами все расплывалось, мир виделся как через мутное, залитое мелким дождем стекло… Однако мозг у Андрея еще работал, поэтому он догадался, кто пришел его «интервьюировать».

– Вы… Говоров? Антибиотик?

Виктор Палыч свел брови к переносице:

– А ты, я гляжу, совсем воспитан плохо… Не учили тебя, видать, со старшими разговаривать… Ишь ты, Антибиотик!.. Я, Андрюша, тот, от кого зависит сейчас очень многое, – никогда ни от кого в твоей жизни так много не зависело, как сейчас от меня… Осознаешь, подленыш? Самые важные дела я сейчас решить могу – кончишься ли ты в муках лютых или уйдешь тихо, как уснешь… А зависеть это будет от того, как ты поведешь себя…

Серегин ничего не ответил, закрыл слезившийся глаз, вздрогнул, подавляя стон – ему больно было даже дышать… У Антибиотика меж тем лицо разгладилось, он снова разулыбался – и странно сочеталась эта улыбка с покачиванием головы и укоризненным тоном:

– Да, наворочал ты дел, Андрюша, напакостил… А главное – самому себе ведь больше всех и навредил… Оно так всегда бывает, когда люди не в свое лезут… Жил бы себе и жил спокойно, писал про мафию (старик произнес это слово издевательски – «про махвию»), дальше пугал бы граждан – кто бы тебе чего предъявил? Так нет же – ты блудень затеять решил… Ну, и каков итог? А ты об мамке своей подумал? Каково ей-то будет, а? Дурканул ты, парень, дурканул… А я ведь читал твои писания – и, честно скажу, казался ты мне умнее… М-да…

Виктор Палыч заперхал – то ли кашлял, то ли смеялся… Серегин по-прежнему молчал, лежал неподвижно с закрытыми глазами, но старик по его подрагивающим векам видел – журналист в сознании, слушает внимательно. Антибиотик вздохнул и продолжил:

– Вот из меня любят разные Никитки-Директора зверя лепить, чуду-юду кровоядную – и того не поймут, что чуждо мне все это… Когда мое не трогают, так и я к людям с душой… Но уж когда по-сучьи подляны строят, тогда извини – око за око, зуб за зуб. Так, Андрюша, даже Библия нам завещала… Вот и с тобой: хочешь верь, хочешь нет – но на тебя я зла не держу. Сам понять не могу – почему, а зла нет. Досада есть, потому как проблемы ты кое-какие создал – скрывать не буду. Людей подставил, кровь отворил… Беспределом из-за тебя запахло, Андрюша, а беспредел – это страшно, беспредел – это для всех гибель, потому и надо беспощадно давить тех, кто его учиняет… М-да… А с другой стороны, я даже как-то и не верю, что все это блядство «абсолютное» ты сам заварил – не верю, и все! Я людей спрашивал, они про тебя нормально отзывались, говорили, что ты, конечно, с чудинкой парень, но не подлый… И сдается мне, Андрюша, что тебя самого подставили, «прокладкой» выставили, а ты туфту дешевую за чистое схавал… Больше того тебе скажу – я даже знаю, кто всю эту канитель устроил: Катька Званцева, сучка неблагодарная, так ведь?

Серегин не вздрогнул, но зашевелился, и Антибиотик довольно усмехнулся – среагировал мальчонка на имя, среагировал… Обнорский попробовал было перевернуться на бок, но ему мешали сцепленные за спиной наручниками руки, а каждое неловкое движение отдавалось взрывами боли в сломанных ребрах и отбитых внутренностях.

– Какая Званцева?

У него получилось: «Хахая Жваншева?» – но Антибиотик понял и добродушно рассмеялся, даже руками замахал:

– Да брось ты, Андрюша, не пыли, раз попал в дешевое… Та самая Катька Званцева, писька сахарная, с которой тебя вместе люди в Стокгольме срисовали… Ну, понял? «Какая Званцева…» А между нами, ты ведь, наверное, и не знаешь, какая она, Катенька наша… Не знаешь, Андрюша, не спорь… Эта тварь даже меня, старого, почти охмурила… Ты бы вот поинтересовался, кто ее от смерти закрыл после того, как ее мужика первого, Вадика Гончарова, в землю зарыли… Я, кстати, и Вадика хорошо знал в свое время… М-да… Так вот, молодой человек, Катюшу нашу тогда в Москве на счетчик поставили люди Гургена – если слышал ты, конечно, про такого…

Старик сделал паузу, а Обнорский неожиданно заполнил ее одним словом:

– Слышал…

– Да? – Антибиотик оживился. – Много ты чего слышал, как я погляжу, – одно слово, способный юноша…

Виктор Палыч почувствовал азарт – Серегин понемногу втягивался в разговор… Собственно говоря, Антибиотик использовал старый как мир оперский трюк – представить главным виновником не самого допрашиваемого, а его подельника. Прием этот, несмотря на древность, всегда действовал очень эффективно – допрашиваемый цеплялся за соломинку и топил напарника, не понимая, что тот утянет за собой и его самого… Антибиотик горько усмехнулся, как человек, много раз сталкивавшийся в жизни с черной неблагодарностью.

– Да, так вот, Катенька-Катюша, значит… Когда покойный Олежка Званцев ее из Златоглавой приволок, он ведь ее ко мне сразу привел, и от меня, Андрюша, зависело – отдавать ее Гургену или нет… А у Гургена к ней серьезные предъявы были… Пожалел я ее, да и Олежка просил… Ну, и что в ответ? А в ответ – блядство, крысятничество и предательство подлючее… И Олежку она с пути сбила, он-то пацаненком правильным был, неиспорченным… И чем же она ему отплатила?.. Молчишь? М-да… А отплатила она ему тем, что, когда Олежку в Кресты слили, – тут же спуталась с еще одним хлопчиком, с Сережкой Челищевым. Тоже, кстати, парнишка был неплохой… И его ведь она тоже на кривую дорожку толкнула – толкнула-толкнула, что б там Катька ни плела… Она-то, конечно, может на все свои объясниловки давать, но ты, Андрюша, ты на факты смотри, а слова… Слово произнесенное – есть ложь, а правда – она только в делах… Дела же о следующем говорят: обоих ребятишек – и Сергуню, и Олежку – она, тварь, загубила… Ведьма она, Андрюша, чистая ведьма, упыриха с красивой наружностью… Она сладким местом своим мужиков подманивает, а потом – вертит, как хочет, жизнь высасывает, под свою дуду плясать заставляет… Вот и с тобой, я вижу, так же получилось… Дурни вы молодые, не там зло видели, где оно на самом деле корни пустило… Я тебе скажу так – если эту ведьму не остановить, она ведь еще много жизней загубит… Только я ее остановлю – вот те крест святой, остановлю… Зло карать нужно… Молчишь? Что ж, понимаю, тут действительно сказать нечего, не попрешь против правды-то… Эх, Андрюша, Андрюша… Я уже говорил, что зла на тебя лично не таю, но и ты меня пойми правильно – не могу я тебе невозможное обещать… По всем понятиям за твои проступки тебе смерть положена… М-да…

Старик замолчал, словно заколебался в чем-то, словно обдумывал что-то… Обнорский тоже молчал, а Череп – тот вообще словно в часть мебели превратился – по его застывшему лицу ни одной мысли, ни одной эмоции прочитать было нельзя… Антибиотик кашлянул и прервал молчание:

– Впрочем… Бывает иногда, что и на исключение пойти можно… Тут зависеть все будет – понял ты свои ошибки или нет… Чтобы я тебе помог, – а могу я, Андрюша, многое, – надо, чтобы ты сам себе помочь захотел… Сам… Не могу же я человека вытягивать, если он сам того не хочет… Против совести это будет, не по-божьи… Напачкал ты много – так хоть попробуй что-то подтереть за собой… Иначе, при всех, как говорится, симпатиях… Понимаешь, да? Ты нам с Катькой помоги – и у тебя шанс появится… Не буду говорить, что большой, но все-таки – шанс… И еще одно уясни – чего я тут с тобой сижу, время трачу, уговариваю… По большому счету, можно и силком из тебя все вынуть – запросто можно, поверь… Я бы сам все сказал, если бы меня так спрашивать начали, – и любой другой. И вынем мы, что нам нужно, будь уверен… Только тогда уж – не обессудь. Одно дело – человек добровольно в грехах покаялся, осознал неправоту, другое – когда его заставили. Разница большая… Для тебя… А Катьку я все одно достану, на это ты никак не повлияешь… Остановить ее, тварюгу, надо, а кроме меня это сделать некому… Думай, Андрюша, думай… Последняя у тебя возможность подумать есть, больше не сложится…

В «бункере» снова стало очень тихо, а потом Обнорский завозился на полу, застонал и пробормотал что-то.

– Чего? – не понял Антибиотик, быстро наклонился поближе к Андрею. Серегин дернулся, скривился от боли и снова забормотал – говорил он совсем шепеляво, изо рта у него текла кровь, и Виктору Палычу приходилось очень сильно напрягаться, чтобы разобрать произнесенные Обнорским фразы:

– Я… Если вы хотите Званцеву взять, то… Зря меня изломали… Она в Швеции… Адрес уже сменила, на какой – я не знаю, так договаривались… специально… Я в Стокгольм не прилетел – это как сигнал… опасности… был… Потом – договор был такой… Каждые… следующие… среду и субботу… встречаемся в пять… В условленном месте, в Стокгольме… Я туда… должен идти… оговоренным маршрутом… И ждать… И если… что-то будет не так… она поймет… И не подойдет… А меня… так поломали, что… Как… Она же поймет…

Некоторые слова Андрею приходилось повторять по многу раз, пока Антибиотик наконец не понимал их… Виктор Палыч замучился вслушиваться в мало разборчивую речь, и когда Обнорский затих, старик раздраженно повернулся к Черепу:

– На хера вы ему зубы-то выбили, а? Не понять же ничего! Как парню говорить-то теперь? А?!

Череп спокойно пожал плечами:

– Он Мюллера кончил… Вот ребята и перестарались…

– «Перестарались»! – раздраженно передразнил Антибиотик начальника «контрразведки». – Они перестарались, а не уследил – ты… Вы ж пацаненка всего перекалечили, а нам с ним еще, может быть, работать! О, Господи, ну все, ну все везде самому приходится… М-да… Давай, думай теперь – надо Андрюшу-то как-то подкрепить, он же исстрадался уже весь… И захочет нам помочь – да сил не хватит… Давай, давай, соображай!

Череп еле заметно улыбнулся. В принципе старик все делал правильно: шла типичная разводка по схеме «добрый – злой», где Антибиотику отводилась роль «доброго», а бывшему комитетчику – «злого». Вообще, конечно, Череп не любил, когда кто-то влезал в процесс его работы, но с начальством не поспоришь… Да и вел свою партию Виктор Палыч достаточно грамотно… Обнорский, похоже, и впрямь потек. А куда ему деваться, с другой-то стороны? Ничего, потом химическая проверка все на свои места расставит. Если журналист не врет, то он действительно может еще понадобиться для поисков Званцевой… Ишь как обставились, паскуды, прямо разведчики-нелегалы.

– Ты руки-то ему раскуй, – отдал между тем распоряжение Антибиотик. – Глянь, они уже у него синие совсем…

Казалось, что Виктору Палычу вдруг пришла в голову хорошая идея: он вскочил со стула и наклонился к Серегину:

– Слышь, Андрюша… Ежели тебе говорить трудно – так, может, ты написать попробуешь, а? Дело-то тебе привычное, ты же у нас человек пишущий, так сказать… А? Сейчас тебе для подкрепления сил попить чего-нибудь принесут, оклемаешься чуток – и опишешь потихоньку, как оно так вышло все… Как тебя эта стерва к блудням своим подтащила… А? Может, оно все и быстрее пойдет, чего время-то зря терять… А я потом подъеду, через денек, посмотрю, чего да как… Дел-то у меня, Андрюша, невпроворот…

Антибиотик напряженно всматривался в лицо Обнорского – тот вздохнул несколько раз и еле заметно кивнул.

– Вот и славно! – обрадовался старик. – Правильное решение, Андрюша…

Через несколько минут в бункер вошли люди Черепа.

Пыха снял наручники, а Грач, поддерживая журналиста за плечи, начал осторожно поить его из большой кружки – просто как мать заботливая… Обнорскому пить было очень больно, у него весь рот представлял собой одну большую рану, но в питье, видимо, добавили какие-то тонизирующие и обезболивающие средства… Спустя некоторое время Серегин смог даже сесть самостоятельно, привалясь спиной к стене. Андрей начал осторожно разминать кисти рук. Рядом с ним Пыха положил блок листов для записей машинописного формата и хорошую шариковую ручку фирмы «Паркер».

– Ну и ладно, – кивнул Обнорскому Антибиотик. – Давай, Андрюша, работай… Увидимся попозже… Особо не торопись, но и не затягивай с писаниями… Лады?

Андрей медленно кивнул, и Антибиотик вышел из бункера в сопровождении Черепа и его людей – с Обнорским остался только Пыха, назначенный на «просмотр». На свежем воздухе Виктор Палыч подставил лицо легкому ветерку, зажмурился сладко, потянулся, а потом сказал начальнику своей «контрразведки»:

– Ты вот что… Поработай с «писателем» как следует, но уродовать его не торопись… Вдруг гаденыш не врет насчет Катьки… Где твои эскулапы-то?

– Подтягиваются, – невозмутимо ответил Череп, не желавший посвящать Антибиотика в проблемы с врачами. – Решаем вопрос.

– Решай-решай, – усмехнулся старик. – Побыстрее бы надо… Тем более что орешек-то не такой уж и твердый… Я вон хоть и не обучался в ваших спеццентрах, а развел его на разговоре…

Череп кивнул и, разумеется, не стал ничего говорить про большую «подготовительную работу», предшествующую расколу. Хочется Антибиотику свою «крутость» подчеркнуть – так ради Бога… К стариковским слабостям надо с пониманием относиться. По крайней мере – до поры…

– Если что, держи меня в курсе, я сегодня в Репино поеду, а завтра к тебе снова заскочу… Порадуй старика результатами, уважь… Дожми этого парня…

Виктор Палыч хохотнул на прощание и направился к своей машине. Череп молча смотрел ему вслед. Наверное, они оба очень удивились бы, узнав, что им уже не суждено будет встретиться вновь – по крайней мере, на этом свете…

Чем дальше отъезжал Антибиотик от «бункера» по направлению к Петербургу, тем больше портилось у него настроение. И основания для этого были, причем основания серьезные… Журналист-гаденыш создал-таки проблемы Виктору Палычу!

Оно ведь как вышло-то: после попытки покушения на Антибиотика 12 мая старик психанул и, не зная, что покушение организовывал его верный подручный Валера Ледогоров, решил срочно «гасить» генерального директора фирмы «ТКК» Дмитрия Максимовича Бурцева. Разозлившись на Черепа – такого же бывшего комитетчика, как и Бурцев, – Виктор Палыч вызвал из Воркуты своего «личного исполнителя», некоего Симоненко Николая Захаровича, известного когда-то в блатной среде под погонялом Туз. Этого Симоненко Антибиотик знал еще по зоне, доверял ему (насколько вообще был способен на доверие), но использовал крайне редко – всего четыре раза за последние десять лет. Собственно говоря, Туз находился на «пенсионном обеспечении» у Виктора Палыча – жил Симоненко тихо, мало с кем общался, а занимался, в основном, охотой и рыбалкой…

Симоненко прибыл в Питер 22 мая – раньше просто не получилось. Поселился Туз в Веселом Поселке, на личной конспиративной квартире Виктора Палыча – старик совсем не хотел как-то афишировать свои контакты с Симоненко… Но тут снова подлянка Антибиотику вылетела оттуда, откуда он ее и ожидать-то не мог… Дело в том, что в свое время ремонт конспиративной хаты в Веселом Поселке осуществляла одна строительная фирма, платившая «крышные» не кому-нибудь, а Валерию Ледогорову, который на всякий случай посадил в квартире «клопа»[32]32
  Прослушивающее устройство (жарг.).


[Закрыть]. Валера давно уже вел на всякий случай осторожные наблюдения за многими своими «соратниками» – в том числе и за самим Антибиотиком. Валера Бабуин был парнем честолюбивым и энергичным, мысль о том, чтобы убрать при случае Виктора Палыча (старым он стал и душным, достал уже своим занудством), приходила не раз и не два на ум Ледогорову… Да вот только случаи все никак не подворачивались – а слишком сильно рисковать башкой Бабуину не хотелось.

После прибытия Туза в Питер Антибиотик навестил его на конспиративной хате – Ледогоров узнал об этом от своего человека в личной охране Виктора Палыча. Нет, охранник вовсе не стучал на принципала[33]33
  Принципал – профессиональное обозначение того, кого защищает телохранитель.


[Закрыть], он просто обмолвился Ледогорову, с которым был в хороших отношениях, что старик в Веселый Поселок ездил, – и Валера тут же насторожился. Насторожился и отдал распоряжение своим людям из охранной фирмы «Офицерский союз» активизировать «клопа» в нужной квартире… Распоряжение было выполнено, и чутье Валеру не подвело: днем позже удалось записать разговор Туза и Антибиотика, приехавшего еще на одну встречу. Виктору Палычу необходимо было передать Симоненко результаты наблюдения за Бурцевым – наблюдение это осуществляло (негласно, естественно) детище покойного Гены Ващанова – охранная фирма «ОРБ-сервис»…