Текст книги "Выдумщик"

– Может, тебе показалось? – дернула его за рукав куртки Катя.

– Может, – сквозь зубы ответил Обнорский. – Может и показалось… А может, и нет… Блин-монтана, здесь же русских полно! А из россиян – половина наших, питерских…

Андрей был прав – с 1993 года количество русских, посещавших по разным поводам Швецию, неуклонно росло – система такс-фри[31]31
  Такс-фри – при покупке чего-либо в шведском магазине покупатель-иностранец может попросить оформить ему «чек освобождения от шведских налогов». В этом случае покупку запечатывают, и пользоваться ею на территории королевства нельзя. Зато когда покупатель пересекает границу Швеции, ему на таможне возвращают часть денег, которые он заплатил за покупку. Иногда эта часть достигает двадцати процентов от магазинной цены. Для оформления чека «такс-фри» необходим паспорт покупателя.


[Закрыть] выдала беспристрастную статистику: российские покупатели среди всех иностранцев в стокгольмских магазинах вышли на почетное третье место… Не представило особой сложности понять, какие именно категории российских граждан могли позволить себе большие покупки в Стокгольме, – это были либо бизнесмены, либо братаны, либо люди, связанные с первыми или вторыми… Катя и Андрей слышали русскую речь на улицах Стокгольма часто, но до сих пор они как-то не думали, что могут случайно столкнуться со знакомыми, в том числе и не с самыми приятными знакомыми… Срабатывал стереотип, оставшийся еще от советских времен, – если ты в Швеции, то, стало быть, оторвался полностью от России и от всех оставшихся в ней проблем… А ведь на самом-то деле расстояние между Петербургом и Стокгольмом совсем небольшое, да и визу туристическую получить не так уж сложно…

Обнорский, ругая себя мысленно последними словами за утрату бдительности и осторожности, подхватил Катю под локоть и потащил ее к лестнице, выводившей на Мальмшильнадесгаттен, – улицу, на которой традиционно собирались стокгольмские проститутки. Пропетляв по переулкам, они в конце концов выскочили на набережную напротив Драматического театра и перевели дух. Тревога Андрея передалась и Кате – ей не понадобилось ничего специально объяснять, она и сама прекрасно понимала, чем может обернуться случайная встреча с кем-нибудь, кого она хорошо знала по своей прежней питерской жизни.

– Ладно, – сказал Обнорский, закуривая сигарету и продолжая автоматически незаметно оглядываться. – Не будем впадать в панику… Вполне возможно, что этот стриженый – совсем даже и не русский… А то, что он на тебя смотрел во все глаза, так ты ведь у нас девушка видная, многим приятно хотя бы «глаз похарчить»… Вариантов много… Этот мужик, в конце концов, мог и сам обознаться, принять тебя за кого-нибудь.

Андрею хотелось успокоить Катю, поэтому он говорил не совсем искренне. На самом деле Серегин хорошо запомнил взгляд стриженого – так не смотрят на внезапно приглянувшуюся незнакомую женщину… Враждебный был взгляд у парня в кожанке, откровенно враждебный и удивленный…

Серегин подробно (насколько мог) описал стриженого, но Катерина по словесному портрету не опознала его. Вернее, она сказала, что описание подходит сразу к нескольким браткам, с которыми ей приходилось сталкиваться, – уж больно типажной была внешность незнакомца со Свеавэген.

Андрей вздохнул, обнял Катерину, а она, спрятав лицо у него на груди, вдруг сказала глухо, с тоской:

– Я не хочу… Я не хочу всю жизнь прятаться и убегать… Я не хочу, чтобы так было всю жизнь, не хочу, не хочу, не хочу!!!

Серегин погладил ее по голове и снова вздохнул. Что тут было сказать? До тех пор пока Антибиотик будет живым да здоровым и на свободе, – Катерина нигде не может чувствовать себя в полной безопасности. Нигде. И она сама это хорошо понимала…

Ужинать в ресторане им расхотелось – Андрей поймал такси, и они, попетляв на всякий случай по городу, вернулись домой – благо запасов еды там еще хватало… Дома уличные страхи отступили, а к утру и вовсе развеялись. В конце концов, этот стриженый ведь действительно мог быть человеком абсолютно «левым», то есть случайным и незнакомым с Катериной…

«Мораторий», наложенный до Рождества на дела «концессии», они выдержали, – ходили по музеям, по магазинам, а потом Андрей, тщательно взвесив все «за» и «против», позвонил Ларсу Тингсону и сообщил, что находится в Стокгольме. Ларс страшно обрадовался, тут же пригласил Серегина в гости – Андрей замялся, ответил, что он не один, а со своим «романом». Тингсон рассмеялся и сказал, что его дом открыт и для «романа»… Поскольку в свое время Обнорский говорил, что роман у него протекает с русской, вышедшей когда-то замуж за шведского бизнесмена, – этой же легенды и решено было придерживаться… Катерину Андрей представил Ларсу как Рахиль – а фамилией Тингсон интересоваться не стал. Серегин фактически напросился в гости к Ларсу не случайно, и не случайно он познакомил с известным и влиятельным шведским журналистом Катерину: Андрей хотел, чтобы у нее была хоть какая-нибудь поддержка в Стокгольме, на всякий случай. Точнее – не на всякий случай, а на экстренный…

Рахиль Тингсону очень понравилась, все «острые углы» Ларс тактично обходил и не спрашивал Катю ни о ее занятиях, ни о муже… Тингсон был очень интересным собеседником, и Катя общалась с ним не просто с удовольствием, а с наслаждением – и, конечно, одного вечера на все разговоры не хватило. Тогда Ларс пригласил влюбленную парочку съездить с ним в его загородный дом, построенный на острове Немдо, в Стокгольмском архипелаге… Конечно, предложение было с восторгом принято.

На этом острове (он оказался совсем даже не диким – там располагался целый поселок состоятельных стокгольмцев) им было очень хорошо – Катя занималась хозяйством, Андрей и Ларс обсуждали свою будущую книгу и уточняли последние нюансы для окончательного варианта фильма «Русская мафия». А главное – на Немдо уж точно Катерина не могла столкнуться с кем-нибудь из знакомых…

Православное Рождество они отметили вместе, а на следующий день Ларс посадил Катю и Андрея на маленький пароходик, доставивший их на материк… Покидать гостеприимный остров было очень грустно, и к тому же наступило восьмое число, день, когда они договорились вернуться к делам «концессии».

– Вот и все, – сказала Катя, глядя через иллюминатор пароходика на оставшуюся на островной пристани фигурку Ларса. – Праздник закончился…

Андрей приобнял ее и тихонько поцеловал в затылок:

– Это ничего… Праздники должны заканчиваться, иначе мы перестанем их ценить…

Катерина ничего не ответила – лишь вздохнула, словно всхлипнула.

Когда они вернулись в стокгольмскую квартиру, Катя сразу пошла на кухню, сварила кофе, разлила его по большим белым кружкам и спокойно сказала:

– Не будем тянуть… Перед смертью все равно не надышишься… Ты говорил, что наработал в России кое-что по нашим делам, – я готова выслушать…

Обнорский только головой повел – Катерина уже в который раз поражала его: перед ним за кухонным столом сидела собранная, волевая, спокойная женщина с жестким взглядом, разительно отличавшаяся от той, что пару часов назад плыла с Андреем на пароходике от острова Немдо.

Серегин сходил в гостиную, принес оттуда чистые листы бумаги, вооружился ручкой и, закурив сигарету, пристукнул ладонью по столу:

– Ну что же – начнем сначала… Коллега…

Обнорский начал вычерчивать на листах бумаги разные кружочки-квадратики, изображая схематично империю Антибиотика. Работал Андрей быстро и уверенно – составленную им же самим схему он знал наизусть. Конечно, все связи он изображать не стал, рисовал только самые значимые, «узловые», так сказать, подразделения. Потом Серегин дал короткую характеристику всей схеме в целом и каждому из элементов по отдельности – Катя внимательно слушала и время от времени вставляла кое-какие замечания. Впрочем, замечания ее не были принципиальными, они скорее носили характер дополнений и уточнений. Далее Обнорский пояснил, на основании чего им был сделан вывод о том, что самым слабым звеном в схеме является «портовая бригада» и почему именно порт, с его точки зрения, может стать наиболее благоприятной сценой для будущей комбинации против Виктора Палыча. Катя выслушала все доводы, не перебивая, потом задала несколько уточняющих вопросов, ответы на которые не вызывали у нее никаких возражений.

– Очень хорошо, – кивнул Обнорский. – Если принципиальных замечаний и возражений нет, тогда закрепляемся на рубеже, – комбинацию сочиняем в привязке к порту и непосредственно товарищу Плейшнеру, так?

– Так, – согласилась Катя.

– Ну, а раз так, придется мне тебя, коллега, еще помучить, – развел руками Андрей. – Прости за занудство, но давай-ка еще раз тряхнем закрома твоей памяти: мне нужны все возможные подробности по Плейшнеру, его людям, положению бригады в порту. Короче, ты поняла… И все, что ты знаешь любопытного по самому порту и портовым структурам, тоже выкладывай… Ну, поехали…

И Обнорский снова, делая постоянные пометки на листке, принялся «выворачивать наизнанку» Катин мозг – он сначала попросил рассказать в мельчайших подробностях о ее личных встречах с Плейшнером, потом об обстановке, предшествовавшей встречам и способствовавшей им, затем Андрей отфиксировал все сплетни-слухи о Некрасове, докатившиеся в свое время до Катерины, все оценки, которые давали лидеру «портовой бригады» его «коллеги» по нелегкому бандитскому ремеслу.

Записывать пришлось много – так всегда бывает, сначала кажется, что о человеке, который был всего лишь знакомым, в памяти отложился совсем небольшой объем информации, но потом, при грамотном тестировании, начинают проявляться так называемые «пассивные» знания… То есть та информация, которую носитель не старался специально запомнить, на которую он не обращал внимания… Классическим примером эффективного использования «пассивных» знаний, кстати, являются те случаи, когда профессиональные гипнотизеры, погружая свидетеля какого-либо преступления в состояние транса, заставляют его как бы заново увидеть картину происшествия – с мельчайшими подробностями. Известен случай, когда с помощью гипноза свидетель сумел заново «прочитать» – то есть вспомнить – увиденный им мельком номер машины, на которой с места совершения преступления скрылись убийцы. Благодаря этой информации позже их удалось найти и обезвредить…

«Пассивный отсек» человеческого мозга вообще хранит очень много информации – некоторые исследователи даже полагают, что человек по-настоящему никогда ничего не забывает… Всем, кто когда-либо учил иностранные языки, должно быть хорошо известно понятие «пассивная лексика» – то есть «вроде бы знакомые» иностранные слова носитель сам употребить в своей речи не может, но когда слышит их в устах другого человека, тут же вспоминает, что они означают по-русски.

Андрей, к сожалению, гипнотизером не был, поэтому «активизирование пассивных знаний» Катерины о Плейшнере вымотало обоих, – когда Обнорский поставил точку в последнем законспектированном рассказе, стрелки часов показывали полночь, а количество исписанных листов перевалило за дюжину.

– Ну что, – сказал Серегин, сминая пустую сигаретную пачку и швыряя ее в корзину для бумаг. – С «профессором» более-менее ясно… Теперь надо по такой же схеме его «клевретов» отработать…

– Нет, – замотала головой Катя. – С «клевретами» завтра… Ты как хочешь, а у меня сил больше нет – совсем… Я больше не могу…

Андрей спорить не стал. Он тоже очень устал, и ему хотелось только одного – упасть в кровать и отключиться… Да, а ведь вроде бы и не лес они валили, не в шахте надрывались – а вот, поди ж ты… В эту ночь у Кати и Андрея не возникло даже мысли о каких-то любовных играх.

Утром, после завтрака они продолжили свою работу, начав разбирать по косточкам каждого известного Кате члена бригады. Прерывались они лишь на обед и ужин – ну, маленькие паузы, естественно, в счет не шли… Следующий день прошел по такому же распорядку. И еще один. И еще…

И только когда до отлета Серегина в Петербург осталось всего двое суток, – стало ясно, что из Катиного мозга выжато все, что возможно было выжать и о Плейшнере, и о его бригаде, и о разных интересных криминальных разностях, время от времени случавшихся в Санкт-Петербургском морском порту.

Еще полдня ушло на сверку составленных Серегиным конспектов – он хотел убедиться, что записал все правильно, что ничего не напутал… А потом Катя спросила его:

– И что же дальше?

Андрей молча пожал плечами и закурил очередную сигарету – его понемногу начало охватывать отчаяние, потому что, несмотря на обилие зафиксированной информации, никакого «озарения» так и не наступило… Докурив сигарету до самого фильтра, Серегин поднял воспаленные глаза на ожидающе смотревшую на него Катерину:

– Дальше? Дальше, Катя, предстоит самое сложное: теперь нам нужно, базируясь на вот этом хозяйстве, – Андрей похлопал ладонью по стопке исписанных листков, – придумать нечто эдакое… Грубо говоря, мы должны выдумать ловушку для Плейшнера – такую, попав в которую, он утянул бы за собой и Антибиотика. Тебе ничего такого на ум не приходит?

– Если честно, нет, – покачала головой Катя. Серегин вздохнул и потер пальцами левый висок:

– Вот и мне пока не приходит… Что-то такое крутится в голове, а конкретно сформулировать не могу, зацепки какой-то не хватает… Чувствую, что вот-вот, а не складывается… Ловушка… Нам нужна ловушка…

Катерина с тревогой всматривалась в его лицо – глаза Обнорского не замечали ничего вокруг, они горели каким-то жутковатым черным огнем, выдававшим страшное нервное напряжение, в которое вогнал себя Андрей… Катя вдруг подумала, что именно так, наверное, выглядят лица людей, находящихся на грани безумия. Эта мысль настолько испугала ее, что она насильно выдернула Серегина из-за стола и буквально накинулась на него с ласками и поцелуями – вовсе не из-за того, что ей внезапно очень захотелось близости, а для того, чтобы отвлечь Андрея… Ну, а потом уже, конечно, заработали здоровые инстинкты – и у нее, и у Обнорского, и взгляд у него, кстати, вскоре стал почти нормальным… Но даже в постели Катя не смогла отделаться от неприятного ощущения, что Андрей думает не только о ней, – он был каким-то «зажатым», отстраненным, что ли… Позже, когда Серегин задремал, Катя заметила, что по его смеженным векам пробегает еле заметная нервная дрожь, а губы кривятся, словно силятся сказать что-то… Минут через десять Обнорский вдруг открыл глаза, сел и сказал, словно и не спал ни мгновения:

– Кать, давай поиграем в такую «деловую игру»: ты будешь предлагать самые разные, самые дикие и экзотичные варианты «подстав», а я выступлю твоим оппонентом… Ладно?

Ему словно и дела никакого не было до того, что рядом лежит красивая голая женщина… Кате вдруг стало так обидно, что она чуть не расплакалась, но Обнорский и этого не заметил. Тогда Катерина, не выдержав, спросила его срывающимся голосом:

– Андрей… Андрей, извини, я… Я еще интересую тебя как женщина?

– Конечно, – машинально ответил Обнорский, продолжая витать где-то очень далеко, но потом до него, видимо, дошло.

Он посмотрел на Катю, глаза его потеплели, ожили, и Андрей захохотал – звонко и настолько заразительно, что надувшаяся было Катерина тоже начала подхихикивать. Отсмеявшись, Обнорский прижал ее к себе и сказал очень серьезно:

– Интересуешь, еще как интересуешь… Прости – пойми, пока я… пока мы не доведем это дело до конца, над нами словно будет висеть что-то… И это что-то будет нам очень мешать, как бы мы ни пытались от него спрятаться. Единственный выход – разделаться со всей этой ерундой побыстрее… Понимаешь?

– Понимаю, – обреченно кивнула Катя. – Я-то как раз все очень хорошо понимаю… И все равно – ты абсолютно ненормальный, ты просто псих, ты…

– Ты тоже мне очень-очень нравишься, – улыбаясь, перебил ее Обнорский. – Ты тоже самая чудесная, самая нежная, самая желанная… Катюшенька…

Под вечер они все же выбрались из квартиры на прогулку – и, бродя по зимнему Стокгольму, начали предложенную Обнорским «деловую игру», но никаких практических результатов она не дала. Хотя как сказать, ведь отрицательный результат – это тоже результат, это еще одна пройденная ступенька… Серегин легко разбивал все предлагаемые Катериной варианты «ловушек» – но истина в этом споре так и не родилась… Когда они вернулись домой, Катя начала готовить ужин, а Андрей снова засел за свои записи – и снова все вокруг для него словно перестало существовать. Кате пришлось трижды окликнуть его – чтобы сообщить, что ужин готов и надо освободить стол от бумаг. Андрей взъерошил волосы, кивнул и сказал:

– Я, кажется, понял, почему картина не складывается…

– Почему? – спросила Катя, накрывая стол.

– А потому, – ответил Обнорский, раскладывая на коленях листки с записями, – что у нас в информационной базе есть одно очень большое упущение. Все наши данные – ну, большинство из них – они, так сказать «исторические»… Нет оперативной, самой свежей информации… Именно она могла бы дать толчок… Но где ее взять, где?

– И что же делать?

– Ничего, – покачал головой Серегин. – Вернее, продолжать делать все то же самое, что мы уже делали и делаем. Нужно думать, фантазировать, сочинять… Капля даже камень точит – значит, и мы что-нибудь придумаем… Просто я надеялся, что процесс будет идти быстрее… Когда вернусь в Питер, – я, конечно, постараюсь «носом поводить», нарыть что-нибудь свеженькое на Плейшнера и Антибиотика… Но и ты здесь тоже – думай… Не может быть, чтобы в результате так ничего и не сочинялось. Не может быть… Это просто сейчас нам кажется, что мы уперлись в стенку – а мы действительно уперлись, потому что хотели решить все «кавалерийским наскоком». А сейчас нужно просто успокоиться, дать всей информации как следует улечься в мозгу, пожить с ней, походить, привыкнуть к ней – и только потом можно начинать сочинять новые варианты… Вот такие пироги, Катюша…

Катерина положила Андрею на тарелку жареную картошку с сосисками, налила светлого пива в высокий бокал, села напротив и, наблюдая за тем, как он ест, сказала тихо:

– Когда ты будешь там, в Питере, носом водить – пожалуйста, води поосторожнее… Пожалуйста, я тебя очень прошу… Я буду очень тебя ждать, Андрей…

Обнорский, прочувствовав всю серьезность сказанного, кивнул и без тени усмешки на лице пообещал:

– На амбразуры бросаться не собираюсь – я не камикадзе… Но и ты пойми: пока я не выплачу «должок» – жизни мне не будет.

– Это можешь мне не объяснять, – вздохнула Катя. – «Должок» у нас с тобой общий…

Через день она проводила его в аэропорт, и Андрей вернулся в Петербург – они договорились, что следующий его визит в Стокгольм состоится в феврале.

Месяц с небольшим пролетел незаметно, и за это время никаких существенных изменений в делах «концессии» не произошло.

Обнорскому уже временами казалось, что он сгоряча переоценил свои умственные способности… Не раз и не два Андрею приходила в голову мысль просто поделиться собранной информацией с начальником пятнадцатого отдела РУОПа Кудасовым – чтобы не быть «собакой на сене», но принять такое решение самостоятельно он не мог, а Катя… Катя не верила руоповцам – по крайней мере раньше она и слышать не хотела о привлечении к «концессии» Никиты Никитича… Да и самого Никиту Андрею не хотелось ставить в дурацкую ситуацию – как ни крути, а Званцева все-таки по всем формальным признакам была беглой преступницей… И все же, собираясь в Стокгольм 19 февраля 1994 года, Андрей мысленно готовился к серьезному разговору с Катей. Время шло, а никакая комбинация (более-менее жизненная и реальная) у него в голове так и не сложилась, – значит, следовало менять принципиальный подход к проблеме. Может быть, поставленную задачу нельзя решить силами только двух человек?

Когда Катя встретила Андрея в аэропорту, когда утихли первые объятия и поцелуи, Обнорский сказал ей:

– Кать, нам надо серьезно поговорить…

– Обязательно, – откликнулась Катерина. – Только не на бегу же… И времени у меня сейчас совсем нет – я тебя домой отвезу, и надо будет по одному делу смотаться… А вечером, в спокойной обстановке…

– По какому делу смотаться? – удивился Обнорский, потому что ни в первый его приезд, ни во второй никаких «срочных дел» у Катерины никогда не возникало.

Андрей вообще считал, что Катя сидит в Стокгольме очень тихо, ни с кем не общается, мало куда ходит… Впрочем, стоит признать, что он сам никогда особо не интересовался ее делами – и времени не было, и вообще он считал, что Катерина сама расскажет ему все, что посчитает нужным… И тут вдруг – «дело», да еще возникшее в первый день его, Обнорского, появления в Стокгольме! Срочное, стало быть, дело… Андрей отнесся к ситуации весьма ревниво, как нормальный мужик-собственник, которому подсознательно хотелось, чтобы все «дела» крутились, в основном, вокруг его персоны – или хотя бы с учетом интересов означенной персоны…

– А что, у меня своих личных дел быть не может? – засмеялась Катя, снимая с сигнализации «сааб», ожидавший их в многоэтажном гараже перед пятым терминалом.

– Может, может, конечно, – согласился Обнорский, залезая в машину и хватая Катю за руку. – А ну, колись быстро, что за личные дела?

– Ой, да вы никак ревнуете? – Катерина прямо вся сияла, видя раздражение Андрея. Веселое ее настроение объяснялось просто – ревнует, значит… если и не любит, то, по крайней мере, не безразлична она ему, и то – хлеб…

– Ну и пожалуйста, – Серегин отпустил ее руки и откинулся в пассажирском кресле. – Может быть, мне вообще не стоило прилетать?

Катерина запустила мотор, выехала из гаража и, улыбнувшись, погладила Андрея по руке:

– Ну не обижайся… Это – бизнес-дело, ничего особо личного… Просто компаньон мой попросил подъехать – он о чем-то посоветоваться хочет.

– Компаньон? Какой компаньон? Кать, кончай придуриваться, какой компаньон?!

Катерина удивленно пожала плечами:

– А я и не думаю придуриваться… Компаньон по фирме.

Обнорский помотал головой:

– По какой фирме? Ты толком можешь что-нибудь объяснить? Какая фирма? Какой компаньон?

Катя недоуменно улыбнулась:

– А что ты так разволновался-то? Есть здесь небольшая торговая фирма, в которой я имею долю… Точнее – Рахиль Даллет там долю имеет… Компаньон у меня швед, гражданин Швеции, но он – бывший русский швед, он из Союза сюда в восьмидесятых еще эмигрировал… Торгует фирма разными товарами, в основном продуктами питания… Дело идет неплохо, денежки капают… Что тебя так удивляет?

– А… – сказал Обнорский, доставая сигарету. – А собственно… А почему ты мне раньше ничего про эту фирму не рассказывала?

– Так ты и не спрашивал… – резонно заметила Катя, и на это возразить Андрею было нечего. Серегин помолчал немного, а потом спросил уже более спокойно – так просто, чтобы «прояснить ситуацию» до конца:

– А что там стряслось у твоего компаньона, что за срочная консультация?

– Не знаю, – ответила Катерина. – Он только что из Питера вернулся, по-моему, ему там какое-то предложение коммерческое сделали… Ну и – поскольку фирма наша общая – он хочет это предложение со мной обкашлять…

– Из Питера? – снова насторожился Обнорский. – А при чем тут Питер, Кать? Питер-то тут при чем?

Катя удивленно покосилась на Андрея и пояснила:

– Ну, как при чем? Фирма-то наша в том числе и с Россией торгует, поставки через Питер идут…

– Что?! – Серегин чуть не сожрал Катерину глазами. – Поставки через Питер? Продукты? Значит – поставки идут через Морской порт, так?

– Ну да, – дернула плечом Катя. – И через порт тоже… А что такое-то?

Обнорский даже застонал от негодования:

– То есть как это «ну и что»? Неужели не понимаешь? Я в прошлый раз чуть не свихнулся, устанавливая всех более-менее интересных фигурантов, так или иначе касающихся порта, а ты… У тебя, оказывается, есть своя структура, которая через этот самый порт гонит какие-то поставки, – и ты мне об этом ничего не сказала… Ты что – не понимаешь, насколько эта информация может оказаться важной?

– Не понимаю, – покачала головой Катерина. – Таких фирм, которые что-то в Россию через Питерский порт поставляют, – тысячи… Всех не упомнишь…

– Одно дело – чужие фирмы, и совсем другое – фирма своя… Ладно, Катя, давай не будем спорить и друг на друга наезжать – выяснилось и выяснилось, лучше поздно, чем никогда… Поставки продуктов, говоришь… Это интересно, это очень интересно… Здесь есть над чем подумать…

Обнорский закурил сигарету и уперся невидящими глазами в лобовое стекло. Его охватило странное возбуждение, какое-то предчувствие открытия, что ли…

Андрею казалось, что еще совсем чуть-чуть – и в голове его все-таки сложится комбинация, над которой он безуспешно бился уже несколько месяцев… Однако преодолеть это «чуть-чуть» пока все же не удалось – Андрея бросало то в жар, то в холод, он даже зубы сжал, пытаясь таким образом стимулировать работу мозга, но…

Добился Серегин только того, что у него вдруг разболелась голова, и Катерине пришлось заехать на ближайшую заправку – купить воды, чтобы Андрей смог запить таблетки… Впрочем, когда они добрались до дома, боль уже унялась, да и Обнорский малость поуспокоился. Катя даже не стала подниматься в квартиру – передала Андрею ключи, чмокнула его в щеку и сказала:

– Ну, сударь, ведите себя хорошо, ждите меня, а я постараюсь с Олафсоном все побыстрее утрясти…

Андрей уже собирался выйти из машины, но, услышав фамилию Катиного компаньона, замер:

– Олафсон? Фамилия твоего компаньона – Олафсон? Говоришь, он «русский швед»? А зовут его, часом, не Константином?

Теперь уже пришел черед Катерины округлять глаза:

– Константином и зовут… А откуда ты знаешь?

Серегин обалдело покрутил головой, хмыкнул и протянул:

– Господи, ну до чего же тесен мир! А наш Питер – так это вообще деревенька, где все друг с другом постоянно сталкиваются… Елки зеленые… Костя Олафсон – живая «легенда» универа, по крайней мере двух его факультетов… Катя, а Костя сейчас женат?

– Женат, – кивнула ничего не понимавшая Катерина.

– Женушку случайно не Ритой зовут?

– Ритой…

Обнорский хлопнул себя ладонью по колену и расхохотался:

– Ну, блин… Эта Ритка со мной вместе училась, на восточном факультете, чтоб ты знала… Там такая история была, умереть – не встать…

– Какая история?! – окончательно вышла из себя Катерина. – Можешь толково и быстро все объяснить? Я же опаздываю, а это в Швеции не принято…

– Ничего, – давясь смехом, ответил Андрей, доставая очередную сигарету. – Был бы твой компаньон настоящим шведом, а то – Костя Олафсон… Он поймет… Он сам был когда-то человеком крайне необязательным и при этом «напарил» очень многих приличных людей… Эта Рита-Маргарита, пардон, фру Олафсон, как я уже говорил, у нас на востфаке училась, причем происходила она из приличной комитетовской семьи – папаша у нее, по-моему, полковником был… Собственно говоря, и дочке он комитетовскую карьеру прочил – если бы она, неблагодарная, не влюбилась в известного фарцовщика, а по совместительству студента филфака Костю Олафсона, который ее и сбил с пути и с панталыку… Кличка у Кости была – Сон, кстати. Этот Сон что умудрил: он надумал из Союза свалить – вместе с Ритой, но самих по себе их не выпускали. Так Костя выдал Риту замуж за какого-то иностранца, сам женился на доверчивой шведке – и привет, Россия! Спасибо за счастливое детство! В свое время эта история много шуму наделала – только потом уже все поняли, какой у Кости в башке гениальный план с самого начала был… А Рита как свою роль сыграла! Все же убеждены сначала были, что она замуж за дурака-датчанина по любви выходит… Папаша-комитетчик, говорят, перед дочкой на колени падал: «Не губи, родная, не выходи за супостата-капиталиста, меня же в дворники разжалуют, одумайся, доченька, зачем тебе мир наживы и чистогана?..» Ну, а потом, когда Костя и Рита эмигрировали по отдельности, – они развелись и воссоединились, и зажили мирно и счастливо… А еще они, оказывается, фирмочку с нашей Катей Званцевой открыли… Ну, тесен мир…

Катя задумчиво посмотрела на смеющегося Обнорского и покачала головой:

– Фирму они открыли не с Катей Званцевой и даже не с Рахилью Даллет… А с ее мужем – Аароном Даллетом…

Катерина замолчала. Она вспомнила Вадима Петровича Гончарова, вспомнила свои давние подозрения, что деньги за кордон Вадиму помогали перетаскивать люди из Комитета… Да и как иначе было объяснить то, что у Гончарова все получалось, – и деньги он вывез, и подлинными документами на другие имена обзавелся, и вопросы с недвижимостью за рубежом с легкостью решал… Это в советское-то время? Катя давно предполагала, что без людей «конторы» Вадим Петрович не обошелся… А теперь вот и Обнорский один интересный нюанс для размышлений подбросил: оказывается, у Кости, с которым Вадим когда-то совместную фирму открыл, тесть-то был комитетчиком… А может быть, «гениальный план» на раздельную эмиграцию вовсе и не в голове Олафсона сложился? Как знать, как знать… И не проявятся ли однажды реальные компаньоны покойного Вадима? Не предъявят ли они свои права на наследство Гончарова? Но серьезно обдумать эти варианты стоило, наверное, позже… Катерина нервно взглянула на часы и решительно сказала ушедшему в какие-то свои мысли Обнорскому:

– Андрей… Ты сейчас все-таки иди в квартиру – я постараюсь управиться побыстрее… А когда вернусь, поговорим… Наверное, пришла пора рассказать тебе поподробнее о… некоторых обстоятельствах из моей жизни… Ты о них не знаешь… Раньше я не решалась, да и не могла посвящать тебя в кое-какие нюансы… А теперь…

– Что-то изменилось? – улыбнулся Обнорский. Улыбка его была хорошей – доброй, понимающей, без оттенков ерничества или сарказма.

– Изменилось, – серьезно ответила Катя. – Конечно, изменилось… Я тоже о тебе многого не знаю, но… Ты перестал быть для меня чужим… Я тебе верю, Андрюша…

Она сказала все это спокойно и в то же время чуть ли не торжественно – так, что Обнорский даже смутился, а потому попытался спрятаться по привычке за иронию:

– Душевно вам признателен, не ожидал. Тронут. Ударным трудом постараюсь оправдать высокое доверие.

Андрей резко, по-офицерски, наклонил и тут же поднял голову и даже попытался щелкнуть каблуками – в сидячем положении. Катя не обиделась, что он так по-шутовски отреагировал на ее серьезное признание, – женское чутье помогло ей понять, что он просто-напросто растерялся, и не только растерялся, а и растрогался… Катерина снова глянула на часы и чуть ли не закричала в голос:

– Да вылезешь ты наконец из машины или нет?! Я русским языком тебе в сотый раз объясняю – времени у меня нет, я уже опоздала!!!

– Все-все-все, – засуетился Обнорский. – Ухожу-убегаю… Ой – самое важное забыл!

– Что еще?! – простонала Катя.

– Один поцелуй для солдата, девушка, – на дорожку…

Андрей умильно посмотрел на нее и, не дожидаясь согласия, поцеловал. А потом сразу выскочил из машины…

В Катиной квартире Обнорский распаковал свои вещи, пошлялся по комнатам, потом прилег на диван, но заснуть не смог – помешало непонятное возбуждение, предчувствие чего-то важного, что должно было произойти в этот вечер… Не зная толком, чем себя занять, Андрей вдруг решил приготовить ужин – он подумал, что Кате будет приятно вернуться к уже накрытому столу. Готовил Серегин, кстати говоря, неплохо – сказывалась йеменская и ливийская практика, да и российская холостяцкая жизнь привила определенные кулинарные навыки… Особо мудрствовать Обнорский не стал – приготовил салат из свежих огурцов и помидоров, нарезал хлеб, сыр, салями, пожарил картошку и поставил тушиться на медленный огонь размороженное в микроволновке мясо… Затем он тщательно сервировал стол, украсил его свечами, бутылкой красного вина и минеральной водой… Получилось неплохо – а тут и Катерина как раз вернулась. Она открыла дверь, сняла свое длинное светлое пальто и сразу же заторопилась на кухню.