Текст книги "Нелюди Великой Реки. Полуэльф"

Стоп, стоп, у последней «сестрицы» это не цвет грима – это действительно цвет кожи такой необычный. Накладной румянец у краснокожей был, наоборот, белого цвета, что конечно же логично в свете всего этого сумасшествия. А бывают разве краснокожие эльфийки? С зубками, больше похожими на клыки?

– Где костюмер? Я спрашиваю, где костюмер??? – Виталя размахивал руками, цвет его рожи обогнал по насыщенности бордового кожу странной эльфийки и сравнялся с цветом румянца Наташи. – Какие были указания насчет сарафанов? На эскизах же ясно прорисовано, что на ладонь выше колена! Что за самодеятельность?? Нарушение трудовой дисциплины??? Так я ректору докладную напишу!

По поводу грима, однако, нет никаких замечаний со стороны режиссера. Так и задумывалось, вероятно. А сарафаны действительно какие-то не комильфо. Широкие слишком и некрасивые.

Виталя, подвывая, подбежал из глубины зала, оказавшись у ног бестолково толпящихся у самого края авансцены актрис, дернул одну из них за сарафан, та охнула, взмахнула руками и стала заваливаться на него. Отпихнув потерявшую равновесие девушку локтем, Виталя взялся обеими руками за подол ее сарафана, дернул… дернул еще раз, безобразно оскалился, надкусил край и только тогда с ужасающим треском сумел разорвать крепкую ткань. Подол, кстати, он почти полностью оторвал, обнажив острые коленки желтокожей эльфийки. Хм, коленки-то не желтые, а нормального цвета! Вообще-то после краснокожей всего ожидать можно было, но у этой… Очень-очень даже симпатиш-ш-шные коленки!

– Вот теперь порядок: строго по эскизам! А то из-за ваших подолов валенок не видно! – Валенки, почему-то расшитые зелеными мартышками, должны были, наверное, символизировать… Что, интересно, они должны были символизировать?

– Следующий, сказал заведующий! – Виталя незаметно для меня обзавелся острейшими на вид когтями и зубищами. – Подходи по одному, всем подолы оборву, всем подолы заверну!

Он сунулся к краснокожей, но та вдруг, изящно присев, ухватила его под челюсть, дернула, и Виталя упал грудью на край сцены. Поворачивая кисть, девушка придержала голову режиссера и надавила коленом ему на шею. Раздался хруст, не оставляющий сомнений в том, что репетиция закончилась, и закончилась не как обычно.

Я бросился посмотреть, что там со сползающим на пол Виталей, прекрасно понимая, что если он еще не умер, так это дело ближайших секунд, когда краснокожая, не вставая с колена, крутанулась вокруг своей оси, подтягивая на себя подол сарафана и выпрямляя обнажившуюся стройную ножку в валенке. Меня ударило по икрам, пятки оторвались от пола, и я тяжело рухнул на доски сцены, ударившись сразу задницей, лопатками и затылком. Немедленно надо мной склонилось лицо краснокожей, и она в бешенстве прошипела: «А ты почему молчал, сволочь? При тебе Арквейн раздевают, а ты роток на замок да на ляжки ее пялиться?»

Арквейн, Арквейн, женское вроде имя, эльфийское… кто такая Арквейн? Имя какое-то знакомое…

* * *

– Вляпался, гаденыш? – Виталя как ни в чем не бывало, живой и здоровый, сидел на широком подоконнике библиотеки Тверской академии, привалившись к оконной раме и болтая ногами. – Накрылись мои смарагдики? Не принесли они тебе счастья! А потому что на чужой беде счастья не построишь! Сколь веревочке ни виться…

– А ты когда-нибудь спиной назад с третьего этажа падал? – потирая поясницу и ощупывая мерзко ноющий затылок, задал я встречный вопрос Стрекалову и придвинулся к оборотню вплотную. – Это я так, для продолжения разговора… Ашмаи привет!

Но столкнуть Виталю вниз, чтобы он на своей шкуре изведал прелести приземления на пятую точку, мне не удалось. Рывок мой отнюдь не застал оборотня врасплох: злобно оскалившись, он мгновенно стал прозрачен, бестелесен, и я с разгону больно ударился голеностопом о секцию батареи парового отопления.

* * *

Фэйри пнула меня по ноге второй раз, но я уже успел проснуться и среагировал на автомате, убрав ногу. А на следующий пинок уже сделал «подставку», как когда-то с Арквейн. Когда это было-то? Лет сто назад…

Паолу, впрочем, мое дерганье не впечатлило. Но пальцы фэйри мгновенно сжали мое горло, сдавливая кадык. Быстро, очень быстро…

– Очухался? – Тон, которым был задан вопрос, можно было бы считать доброжелательным, с поправкой, конечно, на рычащие нотки в голосе.

– Да, спасибо… – прохрипел я, усилием воли заставляя себя не дергаться. Я мог бы, даже со сна, попробовать провернуть несколько вариантов: ну, например, перехватить правой рукой кисть фэйри, сбивая ее с кадыка и одновременно прижимая к себе, а левой, совершив кругообразное движение, выломать локоть Паолы. Освобождение от захвата – основа основ обучения. Намертво вбитые в мышечную память движения… У меня даже ладони стали гореть: правая уже почти чувствовала тонкие пальцы девушки, а левая – ее острый локоток…

– Умный мальчик… – промурлыкала фэйри, снимая руку с моего горла.

Не дурак, это точно… И провалами в памяти не страдаю, если не пью… Помню, как сидящая напротив меня девушка оказалось с заточкой за спиной Семена. Возможно, ее сейчас и послали именно за тем, чтобы я «ломанулся»… И, задергавшись, увяз в этой паутине еще глубже… Только вот какой моментик: я и сам не раз пользовался тем, что меня не воспринимают всерьез. И такой очевидной ошибки я не допущу. А сон-то какой был – двухсерийный! Или двухъярусный?

* * *

После моего немудреного вопроса про «кармашек» и некоторого слегка нервического перестроения присутствующих лиц, когда Конкруд юркнул за спину Семену, лейтенант маркиза ломанулся ко мне, а орк и фэйри синхронно обнажили клыки в недоверчивой ухмылке, все разъяснилось. Конечно, никакой гранаты с вырванной чекой в кармане у меня не было, и весь мой расчет строился на вполне понятном чувстве какой-то неестественности происходящего, охватившем меня с того момента, как я попал в замок к Конкруду.

Странные дела в этом замке творятся, но вот по части странностей я как раз большой специалист. Как, впрочем, почти любой эльф, даже если у него все с ориентацией нормально… Значит, так: если позволить себя обыскивать, то все найденное в моих карманах будет воспринято как законный трофей. Поэтому надо проявить инициативу. Ситуацию это, скорее всего, не изменит. Но возможны нюансы. А нюансы, вот ведь какая штука, в некоторых щекотливых делах имеют значение не меньшее, а то и большее, чем сама суть дела.

Конечно, когда лейтенант маркиза достал из моего кармана увесистый кошель со всеми моими козырями и разложил прямо на столе смарагды, золотую коробочку от «Крема», записную книжку Витали, которую тот называл журналом эксперимента, тубус с векселем самого маркиза и прочие мелочи, я смотрел не на стол, а на Семена. Очень меня его реакция интересовала. При виде смарагдов этому продавцу полуэльфов явственно поплохело, и у меня затеплилась надежда на то, что господа коммерсанты при дележке трофеев не найдут общего языка. Закон парного случая в действии – вот что мне нужно. Была же у меня проблема с Арквейн: никак поделить трофеи, с алху взятые, не могли. Значит, и здесь можно будет замутить…

Впрочем, губу мне закатали обратно быстро и сноровисто: все тот же мажордом вывел меня из залы, привел в какой-то закуток, больше похожий на шкаф, чем на камеру, и, ударом под коленку заставив осесть на пол, удалился. Надеюсь, именно ему придется убирать мою блевотину в зале. Пустячок, а настроение поднимает. И еще кое-что поднимает настроение: в подвал меня не отвели. Не люблю камер в подвалах, без окон и сырых… Так что еще пошуршим…

С этими благостными мыслями я попытался просунуть задницу меж скрученных рук. Хорошо, что паутина – «природный» материал, она все-таки чуть-чуть растягивается. Никогда бы не подумал, что у почти что эльфа, соответствующего роста и веса, может быть такая здоровенная задница. Сам себе я всегда казался стройным, астеником. Многие называли меня, хм-хм, дистрофиком. Промучившись минут пять, едва не выдирая рук из плеч, я все-таки перевел руки из-за спины под колени. Фу-у-у! Теперь ноги, одну за другой, – все! Хоть рассмотрю паутину, пока есть время… В камере было темно, поэтому идею рассмотреть все в подробностях я оставил. Ну, паутина, мутно-белая, как та, которой детеныш паучка захомутал кролика. Липкая, но уже начинающая подсыхать дрянь.

Все-таки процедура обыска у Конкруда был поставлена куда хуже, чем в той же ярославской контрразведке. Изогнувшись, я сумел добраться большим пальцем правой руки до закрепленной на обратной стороне пояса стальной струны. Дальше все было просто. Снять сапог, носок, закрепить за большой палец ноги одно кольцо на конце струны, перекинуть струну через нить паутины. Скоро все было кончено. Паутина лопнула с тонким стеклянным звоном, обвисла, я с гадливостью сорвал ее остатки с рук. Размял кисти, спрятал струну на место, привалился к стене и задремал: приложили меня неслабо, хорошо бы «заспать» травму. Надо будет – разбудят… И хорошо бы, это был мажордом…

* * *

Вот и разбудили… ла. Разбудила, фэйри разбудила. Жаль… Ладно, послушаем, как маркиз выражается, послушаем, что она скажет!

– Пойдем, дурила, Конкруд зовет.

Немного. Понятно, что Конкруд зовет, не по своей же инициативе она тут меня конвоирует. Выходя из камеры, я попытался оглядеться по сторонам. Фэйри не препятствовала, но особо наглеть я и не пытался: слишком очевидно было, чем такая попытка закончится.

Моя клетушка и по размерам и по расположению – в нише – точно напоминала шкаф, иначе этот закуток и не назовешь. Или даже сейф, учитывая толщину двери. Сюда хорошо на месячишко засунуть, а на выходе топор в руки дать: прямо инкубатор для Раскольниковых. Старушки в ужасе разбегаются… Зачем вообще в замке такие вот камеры? И что в подвале, если камеры на жилом этаже?

Фэйри ролью конвоира не тяготилась – потому, видимо, что всерьез ее не воспринимала. Рук не заламывала, банальности про «шаг вправо – влево, прыжок на месте» не говорила, не угрожала, даже не смотрела на меня… Не сказать, что я так уж требую внимания к своей персоне, но «обыдно, да?»… Что ж, попробуем установить контакт.

– Куда направляемся, прекрасная Фэйри? – осведомился я самым нейтральным тоном.

– На минус два, куда ж еще, – лениво ответила Паола.

– Минус два – это подвал? – Похоже, кое-какие мои нехорошие предчувствия сейчас сбудутся. – А что у нас в подвале? – задал я вполне предсказуемый вопрос, оценив легкий кивок своей спутницы.

– Увидишь, тебе интересно будет. – Тут фэйри слегка усмехнулась. – На минус первом, кстати, вампир содержится… ну, еще зверинец там.

– Зачем вам вампир??? – В голове сразу всплыли все известные мне истории про способы использования подвала аборигенскими властителями. Втолкнуть туда пленника и посмотреть, как его сжирает упырь, вампир или еще какая гадость и гнусь. Хорошим считалось развлечение, аристократическим. Чем гнуснее гадость и гадостнее гнусь, тем аристократичнее…

– Ну мы у него третьего дня половину позвоночника вырезали, спинной мозг доставали… Весело было!

– Так он мертвый у вас тут или живой? – Удивлению моему не было предела.

Фэйри слегка ткнула кулачком мне в почку, но не утерпела: поболтать-то хочется, а, видать, не с кем. Не будешь же с орком разговоры разговаривать… С ним, как и с любым другим орком, можно только базары базарить…

– Живой вампир – это смешно, – фыркнула фэйри. – Какой же он живой, если вампиры – нежить? По лестнице спускайся давай, да за стенку держись, – добавила она, заметив, как я чуть не кувырнулся вниз, не найдя очередной ступеньки.

– Да, оксюморон получился, – согласился я с фэйри, восстановив равновесие. – А как его прикажешь называть? Целый? Так сама говоришь, что вы у него половину позвоночника вырезали, чтобы спинной мозг достать…

– Мы его называем «объект номер восемь».

Опаньки! А кто же предыдущие семь? И я, значит, номер девять?..

– Сложно вампира ловить было?

– Да не знаю, не я ловила. Конкруд какую-то команду нанял, давно уже, много золота отсыпал…

– Подожди, так ведь вампиры со временем сильнее становятся! Не боитесь, что сил накопит, путы перегрызет и всех вас на куски порвет? Тебя, впрочем, оставит… – Я заложил большие пальцы рук за пояс, всем своим видом показывая, что сейчас скажу комплимент… Ага, только дотянусь до колец на концах стальной струны, закрепленной с внутренней стороны пояса.

– Не боимся! – Фэйри повернулась ко мне, и я увидел, как блестят в ее прелестном ротике зубки. Или клыки? – У нас теперь «однофунтовики» есть, и стреляем мы метко! – Стволом неизвестно как оказавшегося в ее руке вороненого «аспида» фэйри ткнула мне под ребра, мягко намекая, что она все видит. – А почему меня в живых оставит?

Женщинам надо говорить комплименты. Особенно когда они на комплимент прямо-таки напрашиваются. Нарываются. Набрасываются на комплимент как на амбразуру. И все ради того, чтобы где-нибудь за чайком-кофейком-коньячком-водочкой похвастаться перед подругами: «А мне сегодня Корнеев полдня комплименты говорил! На колени падал, утверждал, что я самая пре-кра-стная, ныл, что он без меня не может!» И это после того, как я, например, говорил, что у девушки платье красивое, то есть самые избитые банальности. Или банальные избитости? Хм-хм, вот по поводу избитости: надо все-таки Паоле комплимент сказать, и плевать, что моя жизнь отчасти в ее руках.

– Тебя оставят, чтобы мучительно любить!

Короткая серия ударов по корпусу, завершившаяся небрежным движением согнутого указательного пальца, средней его фалангой, мне по носу, снизу вверх. Нормальный такой ответ, в стиле восточных школ.

– Ты чего, это ж комплимент?! – прохрипел я, когда ко мне вернулась возможность дышать, а выступившие из носа кровь и сопли, а заодно и слезы были утерты рукавом свитера. – Любить и мучиться от неразделенной любви! – Я изобразил ту самую неразделенную любовь, вытаращив глаза и повращав глазными яблоками. – А ты что подумала?

Спрашивать я постарался без всякой язвительности, но со всей возможной серьезностью.

– Комплиментщик! – Вот тон фэйри вряд ли можно было назвать серьезным. – Жаль только, хлипенький какой-то… А вообще-то я тебя по-хорошему предупреждаю: будешь трындеть – до нижних уровней самостоятельно не дойдешь…

– «Отворите мне темницу, дайте мне свободу дня!»…

До черногривого коня с девицей я не дочитал. Просто не успел. Затрещина, которую я получил от фэйри, бросила меня на пол, так что я едва успел подставить руки, чтобы окончательно не разбить рожу о каменный пол. Ну и девица – ощущение, будто лошадь лягнула! Что ж меня все дамы бьют последнее время? Еще немного – и у меня комплексы нехорошие разовьются… Последние слова я, кажется, проговорил вслух, потому что фэйри засмеялась. Надо мной, понятное дело… Что ж, рассмешить девушку – значит, наполовину соблазнить ее. В голове уже начал потихоньку вырисовываться сценарий вроде «Кавказского пленника», когда молодая черкешенка влюбляется в русского пленника…

А то, что фэйри дерется, так это ерунда. Любая женщина, по крайней мере из тех, с кем я был знаком, даже самый невинный комплимент незнакомого мужчины воспримет в штыки, не знаю уж почему. Привычки нет?

За всеми этими мыслями я и не заметил, как мы спустились к основанию башни, а затем, через ту самую дверь, которую я оценил еще на входе в замок, зашли в подвал и начали спускаться на нижние уровни. Минус первый, тот, что с вампиром, мы пролетели быстро, к минус второму приблизились галопом. Фэйри едва не скакала по ступенькам, и я никак не мог решить – то ли она от природы такая прыгучая, то ли посчитала наш короткий разговор задержкой в пути, за которую может нагореть от начальства. Я усердно гнал от себя простую и здравую мысль, что фэйри ускорилась лишь оттого, что я попросту ей неинтересен.

Впрочем, насчет своей «хлипкости» я не заморачивался: примерно так, если не хуже, меня во времена оны оценила некая разбитная девица из пришлых, «академик», причем такая уничижительная оценка не помешала этой же девице немедленно сделать мне предложение сожительствовать с ней. К счастью, это предложение было не из тех, от которых нельзя отказаться. Я и отказался, но не из-за гордыни, а от некоего обалдения: в голове никак не умещалось, что стопроцентная женщина-«пришлая» может легко «совместить» критический взгляд на мужчину, трезвый расчет его карьерных и прочих возможностей, несколько даже циничный, с готовностью безрассудно жертвовать собой, особенно когда этой жертвы никто не требует. И все это сдабривается розовыми соплями, бурными страстями, приличествующими полудиким жителям Оркской косы, и кристально четким планом не ближайших действий, не пятилетки даже, а всей жизни, планом, исключающим даже намек на романтику…

А вот и дверка на «минус два», по выражению прекрасной Паолы. На минус три, скорее всего, морг – не верю я, что дилетант, даже с возможностями аборигенского владетеля, может успешно решать задачи, которые не в состоянии решить профессионалы из Тверской академии и других вузов Великоречья. А результаты неудачных экспериментов должны же где-то храниться…

* * *

Белый кафель, довольно яркий свет, но не электрический, а слегка оранжеватый, от магических светильников, длинные столы, закрытые простынями, стеклянные шкафы с инструментами наподобие тех, что стоят в зубоврачебных кабинетах пришлых, тигли, немаленькая печь, автоклав, провода и шеренга стоек для капельниц – все это говорило о том, что на минус два у Конкруда лаборатория, совмещенная с операционной.

Но привлекал внимание, конечно, стоящий в центре комнаты высокий стол, к которому был на совесть прикручен мертвый худой серокожий человек. Абориген.

И еще в воздухе почему-то стоял ощутимый запашок дерьма. И не моего. Кто-то от ужаса обгадился? Мне тоже страшно. Штаны, что ли, пощупать?

Я подошел к столу, прикрывая глаза от яркого света ладонью, тем более что рядом сидели на стульях Семен, Конкруд и маг. Договорились, значит, да кто бы сомневался…

– Что же ты, скотина… – начал Семен, но Конкруд прервал его неожиданно «добрым» голосом:

– Зачем же все три камня портить, молодой человек? Это ведь расточительство в чистом виде!

– По мне, лучше расточительство, чем жлобство! – буркнул я тоже «добрым» голосом, еще и улыбаясь.

Конкруд побледнел так стремительно, что я даже удивился, а лежавший на столе мертвец вдруг зашелся сухим тихим кашлем или, скорее, смехом. Я аж назад отпрыгнул от неожиданности. А! Это ж вампир с минус первого! Совсем сдал, бедолага. Здесь ему не тут, как военные выражаются. Не пожируешь на чужой кровушке.

– Я очень бы хотел провести с тобой пару-тройку экспериментов, а потом подбросить монетку и разыграть: на корм умруну ты отправишься или мои паучки тобою полакомятся! – Конкруд был действительно зол, и я несколько запоздало сообразил, что «жлобство» он принял на свой счет. Ну конечно, паучков местных «жлобами» называют, вряд ли это название прошло мимо ушей владетеля! Завершить логическую цепочку, учитывая своеобразный герб маркиза, было проще простого. Вот ведь незадача! Не объяснять же Конкруду, что я жадность имел в виду, жадность, причем безо всяких намеков на конкретных личностей… – Но Рино убедил меня, что убивать тебя будет еще большим расточительством!

Сидящий рядом с Конкрудом маг только кивнул, не спуская с меня пристального взгляда небольших каре-зеленых глазок. Интересно, он же вообще пока ни слова не произнес. Немой?

– Но проверить действенность кровавых смарагдов все равно не мешает! – высказался маркиз вполне равнодушным тоном, словно речь шла о рутинной проверке оборудования. Проверяйте, собаки…

– Поразительно, как тебе это удалось! Сколько факторов совпало! Кто же знал, что для активации смарагда нужен полукровка с эльфийской кровью и кровью пришлых?!! Все источники утверждали, что либо вампир, либо оборотень!!! А тут…

Конкруд махнул рукой – в мою сторону махнул, будто я на «газоне» через его замок переехал, а он этот замок весь день из песочка строил, ровиком окапывал, из щепочки подъемный мост делал, из спичечки флагшток…

– И ни капли ведь магического таланта, только букет невнятных эмоций, в котором преобладающим элементом будет ДУРОСТЬ! – Конкруд все кипел, но мне не совсем было понятно, чего он так заводится. – Ну вот ты, Рино, мог предположить, что активация кровавых смарагдов зависит и от эмоционального состояния их хранителя? – На вопрос маркиза Рино только покачал головой с самым понурым видом. – Ты понимаешь, что мы не сможем повторить инициации, даже если найдем еще смарагды?.. Что тесты показали?

– Тесты провалились, – отрапортовал Рино слегка гнусавым голосом, показавшимся мне в тот момент прекрасным и мелодичным, – все как один! Показывают невероятное! На оборотничество реакцию дают, да не просто на оборотничество, а на кровь оборотня! На магию – дают, а один, – тут Рино хихикнул, – на вампира и на женщину одновременно, причем женщина – не вампирша.

– Не может быть такого! – воскликнул потрясенный Семен, но Рино смотрел не на него, а на Конкруда.

– Может, этот, – тут маркиз некультурно показал на меня пальцем, – эмпат?

Дождавшись отрицательного ответа мага, Конкруд продолжил, напряженно о чем-то размышляя:

– В карманах-то его сам черт ногу сломит!.. Что у тебя в штанах было, кроме того барахла, что мы изъяли? Липкое, коричневатое?

Хотел было я предложить Конкруду подумать самостоятельно, что может быть в штанах липким и коричневатым, но подхалим Рино немедленно ответил, быстро выговаривая слова, чуть не плюясь ими:

– Удалось выяснить путем химической реакции! Шоколад! Несъедобен! В смысле срок годности давно прошел!

Точно! Конфета «Гулливер» у меня там была! Года два как! За подкладку кармана залетела, наверное, а и раздавилась где-нибудь в пути! Это что же получается? «Крем», тетрадь Витали, смарагды и… старая шоколадная конфета, размолотая в труху? Все вместе – катализаторы для активации кровавых смарагдов?

Только я успел это подумать, как сперва Рино, а потом Семен с маркизом произнесли эту версию вслух. Рино, правда, упирал на эмоциональную составляющую, Конкруд – на то, что я полукровка, а Семен – на мои умственные способности, в том ключе, что дуракам – счастье.

– Первый известный случай успешной активации кровавых смарагдов за последние восемьдесят лет, – печально произнес Конкруд, признавая свое поражение. – Хоть как пользоваться камнями, знаешь? – взвизгнул он, неожиданно сменив тональность. Интересно, с Локтевым они знакомы? Или маркиз обиделся на невнимание кровавых смарагдов к его персоне? Вот был у нас такой преподаватель в Академии, из старичков: задавая вопрос, он возвышал тон до такой степени, что все старались ответить как можно быстрее и правильнее, потому что у всех студентов было ощущение, что если ему не ответить, так он попросту взорвется! У его коллег-преподавателей было то же ощущение, поэтому с ним никто никогда не спорил. Поразительно, но у этого старикана не было честолюбия. Ни на грамм. А мог бы дойти до степеней известных, с таким-то талантом. Парадокс…

У Конкруда, судя по артиллерийскому мундирчику, честолюбия хватило бы на всех преподавателей Тверской академии.

– Нет, не знаю, – сокрушенно развел я руками, отвлекаясь от ненужных воспоминаний.

Конкруд и Рино прямо задохнулись от негодования, Семен посмотрел на меня куда как злобно, а безымянный умрун опять зашелестел и захоркал на своем прокрустовом ложе – смеялся так.

– Объясняю, – гнусаво проговорил Рино, – сжимаешь камень в ладони, думаешь о противнике и его магической атаке, выставляешь камень в сторону противника так, чтобы он оказался между тобой и противником. Камень должен поглотить заклинание противника. Если бы ты был магом, смог бы произвести ответное магическое воздействие, используя поглощенную энергию… Да, при отсутствии результата или если процесс поглощения враждебного заклятия прервался, нужно активировать смарагд заново и продолжить.

– Это как – заново? – спросил я, начиная уже потихоньку въезжать.

– Кровью, конечно, – фыркнул Рино, а лежащий на столе вампир заволновался и начал издавать какие-то чмокающие звуки.

– Скотина ты эдакая! Два патруля по три человека в Сеславине! Шестеро! Шестеро, блин! Дочка Ванина! – «Взорвавшийся» Семен осекся на мгновение – надеюсь, его сбило с толку неуместное соседство трех последних слов, но все-таки не выдержал, продолжил: – Надо было тебя сразу при встрече порешить! Недоглядел я, старый дурак!

Как это Семен мне Аристарха не вменил? И Свечникова? О! Еще по поводу Витали и алху посокрушаться можно! Рино порывался что-то сказать, но Конкруд потянул его за рукав, и тот замолчал, давая возможность Семену показать себя во всей красе.

Не совру, кстати, что я испытывал триумф. Радости или там счастья тоже не испытывал. Злорадство – да, испытывал. Но Семена, несмотря на то что он меня Конкруду продал, я в своих врагах не числил. Надо было бы – а вот нет на него злости, и все тут. А то, что он сокрушается так, вполне можно понять. Самокритичные высказывания вообще редкость, так что уважаю. Верно, он виноват, но немного не в том, в чем себя обвиняет… Да он почти всегда попадает пальцем в небо, а я даже позлорадствовать толком не могу. Сермяжная правда есть скорее в словах Конкруда: если бы я мог, то действительно покропил бы своей кровушкой не все камни, а один только, который поменьше, на девять, если не ошибаюсь, карат. Из чистой экономии. Да только выбора у меня особо не было, и виноват в этом как раз Семен. Так что пусть не плачется.

– Камни принадлежат Ярославлю! – продолжил Семен, отвернувшись от меня и глядя прямо в глаза Конкруду. – Этот клоун тоже теперь принадлежит Ярославлю, как бесплатное приложение к смарагдам! Ему теперь в штрафниках до смерти ходить! И мне, идиоту, тоже, с ним за компанию!

То, что Семен наслышан о камешках, меня не очень удивило. Как сказал еще в Сеславине пристав Иван Сергеевич, смарагды будут искать все службы Ярославля. А Семен, конечно, не частное лицо, да он это не очень и скрывает… Конкруд, впрочем, начал крикливо торговаться, выставляя себя в самом благоприятном свете, а Семена с Тимохиным – в самом невыгодном. Приплел и свою незыблемую репутацию при деловых сделках, и нарушение предварительных договоренностей со стороны Семена, и магические «непонятки» на пушках, и то, что у него отбирают полуэльфа – меня то есть.

– Не знаю, маркиз, зачем вам «неправильный» полуэльф, из-за которого мне не дали поужинать, – усмехнулся Семен. – Я даже сочувствую вам, но ситуация несколько изменилась… Надеюсь, вы не будете ссориться с Афанасием Никифоровичем из-за такого пустяка, как полуэльф. Тем более что вам он не подходит, сами сказали…

Я хотел было ответить, но фэйри бесцеремонно схватила меня за воротник, дернула, и мне пришлось отойти от спорщиков, точнее, отлететь.

– Не мешай им, дурила, – промурлыкала фэйри мне на ухо. – Глядишь, сухим из воды выйдешь. Конкруд – трус, а Семен за тебя подписывается почему-то. Почему? Мне интересно!

Это «мне интересно» было сказано таким великолепным наивно-самодовольным тоном, что я чуть не расхохотался. Вот уж действительно – раз фэйри что-то интересно, так она уверена, что у всего мира нет иного выхода, кроме как удовлетворять ее любопытство.

– Так почему? – спросила фэйри, нетерпеливо тряхнув гривой распущенных темно-русых волос, как чистокровная лошадь. Мне, если честно, хвостик больше нравится. С распущенными волосами какая-то она уж очень «демоническая»!

– Это потому, – проговорил я замогильным шепотом, – что я знаю самый страшный секрет Семена!

– Какой, какой секрет?

Вот ведь женщины! Сколько бы лет ни было этой полуэльфийке-полудемонице, как бы опытна и опасна она ни была, женское любопытство ей свойственно в такой же степени, как и какой-нибудь пятнадцатилетней школьнице.

– Он страшно влюблен… в тебя! Я тоже!..

Будь тут все вояки женского полу, мне бы стоило попытаться захватить «замок» маркиза без оружия!

Фэйри, наверное, была другого мнения… Я не заметил, когда она нанесла мне удар в печень, но ножки у меня самопроизвольно подогнулись, и я рухнул на кафельный пол, выпучив глаза и хватая ртом вязкий, не пролезающий в глотку воздух.

– Ты зачем, мерзавец, такие вещи говоришь? Не верю, что Семен тебе все рассказал… Вызнал же откуда-то, шакалюга! Так и молчал бы в тряпочку! Знаешь ведь, какой у вампиров слух острый! – злобно прошипела девушка мне на ухо, косясь на прикрученного к столу умруна, снова зашедшегося в приступе то ли кашля, то ли смеха. – Сам-то когда втрескаться успел? Неужто «с первого взгляда»?

Дышать. Дышать… Дышать совершенно не хотелось. Хотелось то ли ржать, то ли плакать. Это ж надо, как все запущено! И какое самомнение! Впрочем, если фэйри – единственная женщина на всю «дружину» маркиза, то ее самомнение понятно. Даже если не одна – тоже понятно. Что я вру: если бы во всей дружине Конкруда был только один мужчина, а остальные «должности» занимали длинноногие золотоволосые белокожие красотки, – фэйри все равно была бы уверена, что этот единственный мужик влюблен исключительно в нее. А что, например, молчит и не признается – так это от стеснительности. Потому что фэйри – это фэйри!

Переговоры Семена и Конкруда тем временем подходили к концу. Это можно было заключить по множеству признаков, но главным было то, что маг Рино начал спешно чертить на клочке бумаги какие-то схемы, если зрение мне не изменяет, и предъявлять их поочередно Конкруду и Семену. Консенсус и взаимопонимание, выражаясь словами приснопамятного Витали Стрекалова. Я не сомневался, что в итоге победителем будет Семен. Конкруд, несомненно, не прожил бы столько, если бы не умел договариваться и идти на уступки. Вот в глазах фэйри он трус. Почему? Женщинам, насколько я их понимаю, как-то проще бросаться такими обвинениями. Я бы не решился…

Что я знаю про Конкруда? Разложим по полочкам… Штаб маркиза состоит из людей, орка и фэйри. Это сразу бросается в глаза, это необычно, это может иметь сколько угодно объяснений. Но не означает ли это, что Конкруд опасается среди своих приближенных, например, заговора? Орку с фэйри и людьми почти невозможно вступить в сговор… Что еще известно? Любовь к показухе – один «мундир» чего стоит! Стремление прожить подольше, раскрыть, так сказать, секрет долголетия… Уверен, что «эксперименты» на минусовых этажах подчинены именно этой цели… Вампир, у которого вырезают позвоночник, но при этом опасаются, что он будет «стучать» Конкруду на своих вивисекторов, то есть атмосфера всеобщей подозрительности… Все по отдельности – чепуха, но вместе… фэйри не обычная тетка-домохозяйка, чтобы не принимать во внимание ее мнения. А если так, то против Семена у Конкруда нет шансов… Интересно, меня фэйри тоже как труса рассматривает? Все-таки то, что я камни к себе «привязал» во время ночного дежурства по пути в замок, можно по-разному оценить…