Текст книги "Один из леса"

Глава двенадцатая
Путь к Полигону

Не было ни боли, ни страха, ни тревоги. Я просто открыл глаза – и увидел светло-серое небо в туманной дымке. Ничего не болело. И есть не хотелось, только пить, но совсем немного. С чего это мне так хорошо? В последнее время как-то все время было не очень, а тут вдруг – хорошо…

Под головой что-то мягкое. И под спиной. И одежда на мне сухая… стоп, какая одежда – я раздетый, то есть в одном белье.

С этой мыслью я повернулся на бок. Воспоминания о событиях ночи медленно всплывали в сознании.

Я лежал посреди небольшой поляны, окруженной высокими зарослями. Солнце взошло недавно, но было на удивление тепло для раннего осеннего утра. Тишина. Покой. Безмятежность. Я был накрыт мохнатым одеялом из переплетенных веток и листьев, рядом теплилось кострище. Неподалеку в землю были вбиты пять палок, на двух висели мои куртка с рубахой, на третьей – штаны, на остальных ботинки. Шмотки не то чтобы сияли чистотой, но казались не таким уж грязными, как должно быть после подобной ночи.

Откинув шелестящее листвой одеяло, я встал, надеясь, что те трое здесь, просто спят, завернувшись в такие же одеяла… Нет, пуста поляна. Болотные люди ушли.

Ушли, почистив мою одежду, а меня устроив возле костра. Между воткнутыми в землю палками лежал «вал», нож Михаила и ремень. Рядом на плоском камне – потрепанная тетрадка, на которой стоял бутылек с зеленым тоником под названием «Темнозор».

Я шагнул к ним, но остановился, вспомнив вдруг о своей ране. Нет – о двух! Та, что на ноге, – ладно, она пролечена компрессом и «живокостом», но ведь мутант вырвал у меня клок мяса из плеча!

Повернув голову, я скосил глаза. На плече была аккуратная нашлепка из подсохшей зеленой кашицы. Она смахивала на перемолотые листья, древесину и траву. Или, возможно, не перемолотые, а пережеванные и склеенные в единую массу какой-то жидкостью… Уж не слюной ли болотного человека?

Осторожно поддев нашлепку пальцем, я попытался приподнять ее. Нет, прилипла. Может, лучше не трогать? Ведь реально действует – вон рукой почти свободно двигаю, только тянет в плече. И легкое онемение чувствуется. Это что же, они мне рану антисептиком обработали, да еще обезболивающим? Неохота сдирать крепко прилипший компресс и смотреть, но есть четкое ощущение: с раной все нормально, она зарастает ускоренными темпами и лучше ее не трогать.

Присев, я оглядел вторую, которая была на ноге. От нее остался только шрам – канавка в коже, которая тоже была залеплена клейкой, успевшей засохнуть растительной кашицей. Точно – не буду трогать! Понимаю, что не по-взрослому это, нормальный человек должен сорвать с себя непонятную гадость и самостоятельно заняться лечением, но у меня сейчас для этого нет ни условий, ни лекарств. Ничего нет. И вообще я – не нормальный человек. Совсем не нормальный, иначе бы в это место не попал.

Решив оставить раны в покое, я принялся одеваться, потому что вспомнил о том, что, пока торчу здесь, отряд Метиса уходит все дальше. Если, конечно, они живы, ведь ренегаты могли их догнать. Ладно, буду действовать планомерно, как Михаил учил. Оделся? – хорошо. Одежда влажная, но на душе так безмятежно, что и это не раздражает. С чего я такой добродушный? Кашица на ранах, кроме прочих полезных свойств, явно еще и обезболивающая. Может, она так мозги успокаивает? Хотя мыслю вроде четко и ясно. Кстати, что там с кулоном, спрятанном в потайном кармашке на ремне?.. Я достал его, выщелкнул прозрачную пластинку с микросхемой, потрогал – вроде сухая. Повесил кулон на шею и занялся оружием. Осмотрел вещи, подпоясался, повесил на ремень чехол с ножом. Теперь у меня только один клинок, второй остался в грудине болотного мутанта. Зато перчатки на месте, кладем их в карман куртки.

Все это время я размышлял о людях, которых увидел ночью. Никаких предположений на их счет не было, непонятно даже, связаны они с мерцающими или нет. А может, это и есть мерцающие? Доказательства отсутствуют, зато возражение одно есть: я всегда видел мерцающих только в Лесу, а это – болото. Жаль, что никаких следов троица не оставила, только свое растительное одеяло.

Закончив с «валом», я уселся возле камня, на котором лежала тетрадь из тайника Травника, взял ее и перевернул несколько страниц. Не знаю почему, но у меня создалось впечатление, что тетрадь ночью листали. Любопытно, смогли болотники прочесть абракадабру в дневнике? Или они читать не умеют? Вообще, к кому эти существа ближе, к зверям или к людям? Я припомнил большие умные глаза того, кто склонился надо мной прошлой ночью, и решил, что трое незнакомцев уж точно не звери.

Я сунул дневник за ремень, а бутылек с тоником – в карман. Возле камня лежали три клубня и свернутый древесный лист. Это мне такой завтрак оставили? Непонятно даже, овощ или фрукт, смахивает на красный салатный лук, но форма более вытянутая, да и мягковатый для лука. Есть хотелось все сильнее, и я решил рискнуть: укусил один клубень. Вкус был необычный – что-то среднее между неострым луком и яблоком. Вкусно, в общем, хотя с голодухи почти все таким кажется. Сверху была желтоватая мякоть, а в центре клубня пустота, наполненная густой терпкой жидкостью, то есть соком, в котором плавал мягкий зеленый орешек. Любопытный харч – и голод, и жажду разом утоляет.

Я съел два клубня, а третий вместе с парой орешков положил в карман. Развернул древесный лист, который нашел рядом с клубнями. Внутри была зеленоватая кашица – кажется, та самая, которой обработали мои раны. Еще один подарок болотников? Подняв лист на ладони, я понюхал его и ощутил слабый цветочный аромат. Пригодится. Тщательно свернув лист, положил в карман.

Сквозь туманную дымку проглядывало тусклое пятно солнца. Припомнив, где оно было вчера вечером и как мы шли тогда, я через прореху в зарослях покинул поляну и обошел островок по кругу. От него примерно в том направлении, куда двигался отряд Метиса, тянулась гряда желтых глинистых отмелей. Вот по ним и пойду, решил я, вешая «вал» за спину и поправляя чехол с ножом. Главное, снова не напороться на мутанта с крысиной мордой и почти человеческими глазами.

* * *

Болото почти закончилось, теперь лишь изредка на пути попадались топкие участки. Я шел по густой бурой подстилке из травы и мха, мягко пружинящей под ногами. Обходил лужи и островки зарослей, вдыхая воздух, наполненный прохладной осенней свежестью.

Остановился, когда увидел впереди дерево. Не мутант, обычный дуб. Крона его будто горела, покрытая ярко-красными и желтыми листьями.

Под деревом стояли двое. Я прищурился, вглядываясь: что это они там делают?

Двое бродяг – настоящие такие, замшелые бродяги вроде того старика, у которого на Черном Рынке прикупил «погремуху», только помоложе, – топтались на одном месте, задрав головы, и громко переговаривались. У одного, толстого, за спиной был рюкзак, у второго, высокого и сутулого, – охотничье ружье. Он как раз поднял с земли камень и запустил им в крону.

Они замерли, наблюдая. Несколько секунд было тихо – и камень прилетел обратно, угодив сутулому по плечу. Тот затанцевал под деревом, грозя вверх кулаками, схватился за ружье.

Из-за густой листвы я не мог разглядеть, кто засел в кроне. А бродяги очень заняты, вон, с каким азартом дерево штурмуют – позабыли, что надо округу контролировать. Это значит, что я смогу подобраться незамеченным почти вплотную. Как говорится: если ты не воспользуешься чужой ошибкой, ею воспользуется кто-нибудь другой.

Эта парочка сейчас стояла спиной ко мне, и я направился к дереву, перехватив поудобнее «вал». Толстый что-то сказал сутулому, покачал головой, и его спутник снова повесил на плечо ружье, из которого уже собрался выстрелить в крону. Толстый скинул рюкзак и полез на дерево.

Для мужика с такой комплекцией двигался он очень шустро. Раз-два, раз-два… Бродяга уже почти целиком скрылся в кроне, когда ноги его вдруг дернулись, и он повис на руках. Это что, его там ударил кто-то сверху, каблуком в лоб пихнул? Ничего не видно в листве!

Все-таки толстый не упал, сумел подтянуться. Раздался треск веток, посыпались листья, крона затряслась – и потом вниз кто-то свалился. Следом прыгнул толстый. Тот, кто упал первым, вскочил, но сутулый сделал ему подножку…

Не ему – ей! Это была Аля. Грязная и вся в листьях, однако я сразу узнал ее, потому что к этому моменту находился уже близко.

– Баба! Ей-Лесу – баба! – восторженно засипел сутулый таким тоном, будто не видел женщин со времен Пандемии. – Свезло! Я ж уже скока не…

– Держи ее! – прикрикнул толстый. – Сбежит, родная!

– Ты держи – я раздеваю!

– Ты держи! – возмутился толстяк. – Я, я раздеваю! Я ее с дерева стащил, поэтому я первый!

– Идите вы в Лес, вонючки! – донесся гневный крик Али.

Я находился уже за спинами бродяг, которые ничего не слышали и не видели, кроме своей добычи. Они присели, почти закрыв от меня женщину. Ноги ее дергались. Толстый зачастил:

– Расстегивай, расстегивай, родной… Ты на голову ей сядешь… Нет, лучше так…

– Нет, лучше по-другому, – перебил я, останавливаясь прямо позади них. – Давайте так: сейчас оба получаете по голове и убегаете. Рюкзак со стволом оставляете здесь. Зато живые, а это ценно.

– Чего-о?! – они разом повернулись.

Я начал с того, у кого было ружье, старенькая двуствольная ИЖ-43 – «ежик». Когда сутулый выпрямился, врезал ему прикладом в голову; он как стоял – так и рухнул на землю. Сотрясения мозга, наверное, не получил, не настолько сильный был удар, но голову я ему рассадил изрядно. Потекла кровь.

Толстый, оказавшийся на удивление юрким малым, хватанул нож из кармана. Клац! – выщелкнулось лезвие. Я повернул «вал» и плашмя вмазал ему прикладом по лицу. Нос бродяги, и без того не изящный, стал напоминать раздавленную сливу.

– А-а-а! – завопил он.

Сжав пухлое запястье, я крутанул его руку, вырвал нож и врезал носком ботинка по колену. Толстый попятился, припадая на ногу и держась за лицо. Сутулый хрипел, пытаясь встать.

Аля вскочила, застегивая штаны, и сзади с размаху саданула толстому кулаком по загривку. Он снова начал поворачиваться, неловко, из-за поврежденного колена, она ударила еще раз – по уху, а потом угодила кулаком по прижатой к разбитому носу руке, впечатала ее в лицо. Толстый замычал от боли, вращая глазами и шатаясь. Сутулый встал на четвереньки, и носок Алиного сапога врезал ему сначала по заду, а после – по ребрам. Женщина схватилась за ружье, которое болталось на плече у сутулого, и рванула, ремешком выворачивая ему руку. Завладев оружием, навела на бродягу.

– Ладно, хватит, – я, быстро шагнув вперед, схватил за ствол оружие, отвел его в сторону.

– Пристрелю собаку! – Ее лицо пылало, глаза сверкали.

– Они и вправду собаки, – я удерживал ружье так, чтобы ствол смотрел в дерево. – Просто блохастые бродячие собаки… Пусть живут.

Она глубоко вздохнула, выдохнула. Опустила ружье. Тогда, повернувшись к толстому, я приказал:

– Рюкзак на землю – раз. Подымай кореша – два. Чешите отсюда во все четыре лопатки – три. Минуту даю, потом начнем стрельбу по движущимся мишеням.

– Там припасы, мы без них загнемся! – загундосил он.

– Быстро! – я подался к нему, поднимая «вал».

Он отскочил, едва не упав, и принялся стягивать лямки рюкзака.

Меньше чем через минуту мы с Алей наблюдали за тем, как два силуэта поспешно удаляются от дуба с пылающей красно-желто кроной. Когда их совсем не стало видно, женщина повернулась ко мне и сказала:

– Ты меня обманул.

– В чем это?

– У себя спроси, в чем.

– Объясни, – пожал я плечами.

Встав передо мной, она повесила «ежик» на плечо, уперла руки в бока и заговорила, гневно раздувая ноздри:

– В том овраге ты мне пообещал, что поможешь сбежать! И не помог!

– Потому что ты сама сбежала. Я просто не успел. Что еще за бабские глупости? Сбежала – молодцом, нечего претензии предъявлять.

– Это не бабские глупости! Это… – ее голос почти сорвался на визг, но потом Аля снова глубоко вздохнула, медленно выдохнула – и вдруг сдулась, как воздушный шарик. Плечи поникли, она ссутулилась, опустила голову. Стало видно, как на самом деле она устала, как напугана, как хочет вернуться к своим…

– Ладно, расслабься, боевая. – Я провел пальцем по ее щеке, посмотрел и вытер о штанину. – Тебе помыться надо.

– Очень хочется есть, – почти жалобно произнесла Аля и присела над рюкзаком толстого.

Пока она копалась там, я обошел дерево. Двух бродяг уже не было видно, и я сомневался, что они попытаются тихо вернуться и напасть, – огнестрела у них нет, а у нас аж два. Теперь эта парочка запросто могла погибнуть… И это было их глубоко личной, совершенно меня не колышущей проблемой. Сочувствия бродяги не вызывали никакого: уважение вызывают волки, а не шакалы.

Сорвав травинку, я сунул ее в зубы и привалился спиной к дереву. Дуб рос на краю пустоши, испещренной рытвинами и лужами, травяными буграми и кучами черной земли. Кое-где рос чахлый кустарник и редкие деревья. Высокое, светло-серое небо было холодным и чистым. Я замер, вдыхая густой запах чернозема и прелой листвы. От ветра зашелестела крона над головой, несколько листьев упали на землю, и один, ярко-желтый, с красными прожилками, похожими кровяные сосуды, качаясь, опустился мне на плечо. Оно, кстати, почти совсем не болело, как и нога, – мазь болотных людей совершила чудо. А может, и не только мазь, может, пока я спал, они как-то еще обработали раны. Я медленно, глубоко вдохнул, прикрыв глаза, постоял несколько секунд в ясной осенней тишине, потом стряхнул лист с плеча и пошел назад.

Аля накинула старую шерстяную куртку одного из бродяг, раньше притороченную к рюкзаку. В нем, кстати, оказалось мало чего ценного… Завернутый в тряпицу кусок сала с настораживающим запахом, несколько сухарей, сломанный кухонный нож, пара огурцов, обрывок газеты с солью, а еще – влажный спичечный коробок, железная фляга со смятым боком, обмылок да три патрона к «ежику». Женщина разложила все это на пустом рюкзаке и села, поджав ноги. Когда я подошел, она пыталась обломком ножа сре́зать с сала порченый слой.

Я устроился так, чтобы видеть и болото, и равнину. Положив «вал» рядом, отобрал у Али сало и достал свой нож. Пока нарезал, она открыла флягу, понюхала. Сделала глоток.

– Что там? – спросил я.

– Вода.

– Хорошо. А то я боялся, что самогон. Можно?

Она передала мне флягу, схватила сало с сухарем и стала есть, громко хрустя.

– На тропе Фара крикнул, что у тебя нож, – припомнил я. – Это ему померещилось или правда?

– Правда, – промямлила она с набитым ртом. – Только потом в болоте я его потеряла.

– А где взяла?

Она зыркнула на меня исподлобья.

– Проводник ваш дал. Поляк этот.

– Калуга? – удивился я.

– Ага. Маленький такой нож. Когда в сруб возвращались, в руки сунул. Я потом только момента выжидала.

– Но зачем он… Гм. Пожалел тебя, значит.

– А я не знаю – зачем. Может, просто нормальный мужик попался, один из всех вас?

Я промолчал. Ну, если так – молодец Калуга, что тут сказать, сердобольный чувак попался, свезло девчонке.

– А ты как здесь оказался? – спросила она, берясь за огурец.

– С тропы упал.

Аля хрустнула огурцом, пожевала.

– Упал… и что? Встал и дальше побежал…

– Нет, я обо что-то ударился головой. Когда пришел в себя – они уже свалили. Ренегаты, если это действительно они засели в Гниловке, в тот момент гнались за нами, стрельба была. Хотя начало этого всего ты и сама застала.

– Застала, – согласилась она. – Но потом к Гниловке не смогла выйти. Отошла от тропы, боялась, что Фара со своими меня бросился искать. И потерялась в тумане.

– Ну да, как и я.

– Ага. Выбрела утром сюда, совсем замерзшая, тут эти двое… А потом ты.

Я решил, что надо все-таки перекусить, хотя сало это жевать совсем не хотелось. Взял сухарь с огурцом и захрумкал. Аля, наевшись, сделала несколько глотков воды, плеснула на ладонь, вытерла губы. Передала флягу мне. Наши пальцы при этом соприкоснулась, и она дернула рукой. Я хмыкнул, она насупилась… А потом вдруг рассмеялась. Я удивленно поднял на нее взгляд. Грязное лицо преобразилось, на щеках и подбородке появились ямочки. Аля подалась вперед, легко хлопнула меня ладонью по плечу и сказала:

– Я только сейчас вдруг окончательно поняла: сбежала! Я от них сбежала, понимаешь? Все, нет их… И Фары нет. То есть, наверное, где-то есть, но теперь они там, а я здесь. И ты мне помог, на самом деле. Здесь, у дерева. Калуга этот помог, после ты… Не все на свете сволочи. Еще остались хорошие люди, да?

Я покачал головой:

– Вряд ли меня можно назвать хорошим человеком, подруга. Я даже точно знаю, что нельзя. Ладно, ты ружье еще не проверяла? Дай я проверю. Не бойся, отдам назад. И скажи – что будешь делать дальше?

– Мне надо помыться, – заявила она. – Это во-первых. Во-вторых – вернуться к своим. Вот и все.

Занявшись ружьем, я уточнил:

– Ну, так а что ты делать-то собираешься?

– Воду надо найти, много воды, желательно – горячей. И идти. Только куда?

Вернув «ежик», я выпрямился, потянулся, хрустнув суставами, и подвел итог:

– Воду взять пока неоткуда, а если она и появится, то вряд ли горячая. Где сейчас отряд, сидевший в Гниловке, непонятно. Если исходить из того, что эти твои ренегаты не догнали людей Метиса и Фары, но и от преследования не отказались, то они, думаю, где-то там, – я показал в сторону пустынной равнины. – Вода, к слову, тоже может быть где-то там. Я иду в этом направлении. Хочешь – идем со мной.

* * *

Когда на пути попался глубокая и длинная расселина, полная гнилой воды, я нашел в кустах бревнышко и положил поперек нее. Пройдя по бревну, встал на другом краю, повернулся и спросил у дожидающейся на той стороне женщины:

– А ты уверена, что основная база Армии Возрождения где-то за полосой Леса?

– Уверена, – сказала она. – Хотя не очень далеко, но точно за Лесом.

– Но тогда как возрожденцы попадают в наши места? Они, что ли, как люди из Края, могут ходить по Лесу? Ладно, давай на эту сторону.

Аля зашагала ко мне, для равновесия расставив руки и на ходу отвечая:

– Не могут. А как сюда попадают, не знаю. Я тогда в кабине БМП сидела и не видела ничего. Может, какой-то подземный тоннель из тех мест есть или…

Бревнышко затрещало и начало прогибаться, с влажным хрустом ломаясь на середине. Аля побежала, я подался вперед, протягивая руки, обхватил ее и принял в свои объятья в тот момент, когда две половины упали в овраг. Мы оказались на самом краю, Аля – спиной к расселине, а я – лицом, прижав ее к себе.

– Ладно, отпусти, – сказала она после паузы. – Назад отойди, говорю.

Я попятился, разжав объятия, она покачнулась, схватилась за мой рукав и шагнула вперед.

– Но твой брат должен знать дорогу, – заметил я, продолжая начатый разговор.

– А он мне не рассказывал. У нас такие отношения… служебные. Я при нем как лейтенант по особым поручениям.

Мы пошли дальше. Пламенеющий красно-желтыми красками дуб, растущий на границе болота, остался далеко позади – яркая свеча на блеклом фоне. А впереди, на краю пустоши, маячили постройки, пока еще трудноразличимые.

– Если он послал спасать тебя большой отряд, значит, относится к тебе не просто как к порученцу, – возразил я, – но и как к родственнице.

Она поразмыслила над этим предположением, провела ладонью по ежику волос.

– Ну, может, и так. Лес с ним, мне сейчас не до того. Я уже начала уставать, давай остановимся, может, поедим еще?

– Рано, – возразил я. – Надо дойти до тех построек. Кстати, вон, слева, насколько вижу, дорога идет по насыпи. Калуга что-то говорил про дорогу, к которой выводит болотная тропа… может, та самая?

– Значит, идем быстрее.

Несмотря на усталость, Аля двигалась ловко, уверенно, чувствовалось, что к нагрузкам она привычна и тело у нее тренированное. На мои вопросы о ней спутница отвечала, но про Армию Возрождения, ее структуру, базы, вооружение почти ничего не говорила, а один раз даже заявила:

– Я про это рассказывать не могу. И не спрашивай лучше о таких вещах.

Дважды мы вспугивали ворон, те взлетали и кружились над головами, громко каркая. Если у зданий на краю равнины находятся люди, они наверняка уже знают о том, что кто-то приближается, поэтому к постройкам я решил напрямую не идти. Они стояли на возвышении, там было нечто вроде длинного холма или земляного вала, насыпанного людьми или естественного – не понять. Я прикинул: вскоре надо будет взять севернее, тихо подняться по склону в том месте, где кусты растут гуще, и по гребню приблизиться к зданиям. Только я собрался озвучить свой план, как Аля всплеснула руками и побежала куда-то вбок.

– Э! – окликнул я. – Ты куда?

Она не оглядывалась, спешила к большой расселине, где-то что-то синело.

Вода, понял я, и быстро зашагал следом. Озеро. Откуда оно здесь взялось?

Водоем находился в неглубокой впадине с пологими, заросшими травой берегами. Сверху было видно, что вода чистая – то есть пить ее может и не стоит, но там явно не болотная жижа.

Аля начала раздеваться, как только оказалась на берегу. Скинула рюкзак, стащила фуфайку бродяги, запрыгала на одной ногой, стягивая сапог. За ним в траву полетел другой, а она уже тянула через голову рубаху. Обнажилась стройная, без грамма жира, гибкая спина, плечи… Ага, лифчиком мы не пользуемся. Потом она занялась штанами.

Тут я отвлекся, потому что заметил у дальнего конца озера, имевшего почти правильную овальную форму, «спираль». Вообще-то эти аномалии заметить трудно. Травник, помнится, называл их «магнитными смерчами». Внутри такой аномалии естественное магнитное поле планеты нарушается, в нем возникают спиралевидные завихрения. Если бы у меня сейчас был компас, он бы указывал не на север, а на «спираль», причем стрелка без остановки качалась бы с короткой амплитудой. А если компас попадет в центр аномалии, то окончательно сойдет с ума. В местах, где угнездились «спирали», нет растений, поэтому я и заметил ее: у воды в траве была круглая земляная проплешина.

Я перевел взгляд на Алю – она уже полностью разделась. Раскрыла рюкзак, достала обмылок, выпрямилась и кинула на меня взгляд через плечо.

– Там аномалия, – сказал я.

– Вижу, «спираль». Нам-то что?

– Она прямо у озера. В ней статика если накопится, может в воду пробить.

– Да ладно, – Аля махнула рукой и, покачивая бедрами, пошла по траве. Приостановилась, ногой коснулась воды и зашагала дальше, подняв мелкие волны.

Я направился к аномалии, но подходить совсем близко не рискнул, остановился метрах в пяти. «Спираль» все-таки была видна, хоть и совсем слабо: над круглой проплешиной вращался едва заметный смерч, легчайшее искажение пространства, свернутое в форме этакого гигантского ДНК. В траве рядом поблескивали несколько плотно спаянных предметов. Что это там, магазин от автомата, кажется? Еще что-то железное, вроде молоток, а вон тот комок так плотно сдавлен, что и не разберешь, из чего состоит. В общем, «спираль» постаралась на славу. Говорят, что у самых обыкновенных вещей, притянутых, искореженных и сращенных этой аномалией, могут возникать необычные свойства. Но чтобы выволочь предметы из зоны действия «спирали», нужно что-то длинное, деревянное или пластиковое, желательно – с крюком на конце, и чтобы он тоже был не из железа. Сейчас такой «щуп» взять негде.

Когда я вернулся, Аля стояла спиной к берегу по грудь в воде, а вокруг расплывалось мыльное пятно. Остановившись возле рюкзака, я сказал:

– Холодная же вода, наверное. А костер я разжигать не буду, дым может заметить кто не надо.

Она повернулась к берегу и возразила:

– Вода почти теплая. Тут какие-то ключи.

– Точно, не простудишься?

– А ты сам проверь.

Я ладонью потрогал воду. Не то чтобы по-настоящему теплая, но не ледяная. Нормальная, при такой температуре воздуха и в это время года должна быть гораздо холоднее. Точно – теплые ключи на дне.

– Ты получше проверь, – предложила Аля.

– В смысле?

– Искупайся, Стас.

Она впервые обратилась ко мне по имени. Я осмотрел низину, скользнул взглядом по кромке опоясывающих ее склонов. Пока мы шли сюда, на равнине никто не появлялся. Вроде безопасно здесь. Хотя все равно как-то страшновато оставлять на берегу оружие, то есть не страшновато – непривычно, без ствола я буду как голый.

На самом деле я действительно буду голый…

Женщина в воде выжидающе глядела на меня. Я стал раздеваться. Стащил с шеи цепочку с кулоном, сунул в карман. Бросив одежду на берегу, положил сверху дневник Травника, а на него – «вал», прикладом к озеру, чтобы, выскочив, можно было мгновенно схватить его. И вошел в воду. В организме все как-то съежилось, непривычно это все-таки: купаться в открытом водоеме осенью. Вода заплескалась; нижний слой, над самым дном, был совсем теплым – там шел поток от ключей. Сделав несколько шагов, я остановился перед Алей, и мы посмотрели друг другу на друга. Она подняла руку, медленно провела куском мыла по моей груди и спросила:

– Что это?

Я скосил глаза влево – нашлепка на ключице пожелтела и ссохлась.

– Лечебный компресс. Засох совсем, надо снять.

– Можно? – Аля коснулась нашлепки.

– Попробуй.

Она плеснула мне на плечо воды, затем осторожно потянула и оторвала растительный компресс. Боли не было, только кожу немного потянуло. Открылся красный шрам в виде буквы «V». Ее пальцы легко, едва ощутимо скользнули по нему, рука опустилась в воду. Шагнув вперед, я обнял Алю, притянул к себе и приподнял так, чтобы она могла обхватить меня ногами за поясницу.

– Подожди… – забормотала она. – Мыло утопим…

– Брось его на берег, – сказал я, наклоняясь к ней.

* * *

– Заснули! – меня пихнули в плечо. – Стас, мы заснули, а там стреляют!

Мое следующее действие было машинальным. Оттолкнув ту, что лежала рядом, я перекатился и схватил автомат. Открыл глаза уже лежа на животе, упираясь в землю локтями, с прикладом у плеча. И только после этого начал что-то соображать. Вот же адская жизнь! Где именно и в какую сторону стволом лежит оружие, четко помню даже во сне, но что за женщина рядом – забыл. То есть не вообще забыл, вспомнил почти сразу, но именно «почти», а про автомат знал уже в миг пробуждения.

– Где стреляют?!

– По-моему, в тех зданиях. Смотри, там люди!

Аля, не успевшая даже накинуть рубашку, стояла на коленях, глядя в сторону построек, видневшихся на вершине земляного вала. На мне тоже ничего не было. Хорошо, наверное, смотрюсь голый и с автоматом, даже со стороны себя захотелось увидеть. Надо же, заснули оба, хотя это объяснимо: ночь на болоте вымотала. Не знаю, как у моей спутницы, а у меня и предыдущие деньки были те еще.

Действительно – стреляют, и вон какие-то силуэты мелькают между зданиями, но кто стреляет, чьи силуэты – непонятно. Чтобы разглядеть получше, нужно выбраться из низины с озером, потому что сейчас вершина земляного вала едва видна.

Я стал одеваться, Аля тоже. Быстро собравшись, поднялись по склону и залегли на краю. Тощий, легкий рюкзак бродяг был у меня на спине. Я собрался лежать не меньше нескольких минут, чтобы получше оценить обстановку, но Аля почти сразу вскочила.

– Это наши! – крикнула она. – Давай к ним!

Она побежала. Я, конечно, последовал за ней, но испытывая при этом большие сомнения. Нагнав, спросил:

– Что значит «ваши»? Ренегаты?

– Да! Я Химку Прокопова узнала! Он у нас сержант, по заданию брата часто в разведку ходит!

Когда достигли земляного вала, стало ясно, что здесь не подняться, – склон почти отвесный. Постройки были прямо над нашими головами. Аля сложила ладони рупором и крикнула вверх:

– Это я! Алина! Эй!

В этот момент смолкшие было выстрелы возобновились. Последовала длинная очередь – похоже на пулемет. Я махнул рукой в сторону.

– В той стороне место, где можно подняться. Идем. Только не спеши, сначала надо понять, что к чему.

Аля побежала, и вскоре мы уже поднимались по более пологому участку. Выстрелы все еще звучали. С кем там ренегаты перестреливаются? Если с людьми Метиса, получается, в моих интересах им помочь. А моя спутница, конечно, захочет наоборот помочь ренегатам.

Пока поднимались, она несколько раз поглядывала на меня, и наконец я сказал:

– Ладно, наверху очутимся – решим, как действовать, чтоб обоим…

Я замолчал, подыскивая слова, и Аля закончила фразу вместо меня:

– …Чтобы у обоих не осталось осадка на душе.

– Типа того, – кивнул я.

Наверху выяснилось, что проблема меньше, чем я думал: отряда Метиса здесь нет. Выстрелы почти смолкли, только иногда негромко постукивал пистолет. Глядя из растущих у края кустов, мы быстро оценили обстановку.

Ренегатов атаковало большое стадо горбунов. Я и не знал, что они могут бегать такими толпами. Хотя эти были не совсем как те, лесные, привычные нам с Мишей – окрас светлее, на боках и спинах темные полосы, рога тоньше и длиннее.

Я так и не понял, что за постройки стоят на валу: не то бараки, не то коровники, а может, свинарники. Три длинных низких здания образовывали букву «П», во дворе между ними ренегаты, скорее всего, встали лагерем, там-то на них и наскочили полосатые горбуны. Сейчас частично выкошенное пулями стадо, в котором оставалось еще десятка два голов, кружило вокруг построек, топоча на всю округу.

– Погоди-ка. Присядь, – я положил руку Але на плечо. – Присядь, говорю!

Опустившись на корточки, она повернула ко мне раскрасневшееся лицо.

– Ну, что?

– Я туда не пойду.

– Почему? Они тебя не тронут, Стас. Я объясню все и…

– Нет. Как ни объясняй – меня задержат. Будут допрашивать, выяснять, кто такой да что к чему. Думаю, ренегаты отстали прошлой ночью в тумане, и люди Метиса где-то дальше, на северо-востоке. Пойду туда, догонять буду. А ты, получается, к своим сейчас пойдешь.

– Я думала, мы можем… – Она замолчала.

– Что?

– Ты можешь пойти со мной. Остаться со мной.

Я посмотрел на нее, медленно покачал головой и сказал:

– Нет. Но я буду тебя помнить.

Аля поджала губы и отвернулась.

– Ладно, – сказала она сухо. – Я, наверное, тебя тоже.

Тут горбуны снова пошли в атаку. Когда, взрывая копытами землю, они ворвались во двор, на крыше одного барака выпрямился широкоплечий парень с черными вихрами, выбивающимися из-под фуражки. В руках он держал сразу два автомата. Широко расставив ноги, ренегат дал очередь «по-македонски», поворачиваясь за стадом и что-то выкрикивая.

– Это Химка Прокопов! – обрадовалась Аля, вскочив.

– Да уж, добрый молодец, – сказал я.

– Я пойду, Стас. А тебе – удачи.

Она вдруг быстро нагнулась, поцеловала меня в щеку, а потом бросилась к баракам с ружьем наперевес, на ходу крича:

– Химка! Химка, это я! Прикройте меня!

Я дождался, когда Аля исчезнет между постройками, попятился, и, развернувшись, побежал вдоль склона. Когда выстрелы стали почти не слышны, повернулся спиной к пустоши, которую мы пересекли вместе с Алей, и легкой трусцой поспешил на северо-восток. Впереди что-то было. Пока что оно напоминало просто темную полосу у горизонта, но даже отсюда казалось зловещим и опасным. Хотя сейчас еще невозможно было понять, что там темнеет, я был уверен: именно к этому месту стремятся бандиты, там меня ждут ответы на все вопросы. И идти мне осталось недалеко.