Текст книги "Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола"

«Тем временем в ИНО Исполкома продолжались откладывания ответов по поводу паспортов со дня на день, к чему я уже относился с полным благодушием, считая, что сколько бы ни откладывали, а паспорта будут» [13; 329] (из письма М. А. Булгакова И. В. Сталину).

«5 июня. Яков Л. (Яков Леонтьевич Леонтьев, директор Большого театра. – А. Ш.) сообщил, что поместил нашу фамилию в список мхатовский на получение паспортов.

На обратном пути заказали М. А. новый костюм.

Солнечный день».

Все включенные в этот список получили заграничные паспорта, все, кроме Булгаковых. Узнав об отказе, Михаил Афанасьевич очень расстроился. «Мы вышли, на улице М. А. вскоре стало плохо, я с трудом его довела до аптеки. Ему дали капель, уложили на кушетку. Я вышла на улицу – нет ли такси? Не было, и только рядом с аптекой стояла машина и около нее Безыменский («комсомольский» поэт, с которым у Булгаковых были натянутые отношения. – А. Ш.). Ни за что! Пошла обратно и вызвала машину по телефону», – читаем в дневнике Елены Сергеевны.

Булгаков написал письмо товарищу Сталину. Сдержанное и в то же время требовательное. Сталин наложил на письме резолюцию: «Совещаться», – и на этом все закончилось. За границу Булгаковы так и не попали.

Весной 1935 года Михаил Афанасьевич сделал последнюю попытку получить загранпаспорт. Как раз и повод подвернулся весомый – на сцене французского театра «Vieux Colombier», название которого переводится как «Старая голубятня», вот-вот должна была пойти пьеса «Зойкина квартира».

Актриса Мария Рейнгардт, переводя пьесу, щедро наполняла ее «новым смыслом», в частности, вставляла и там и сям «священные» имена Ленина и Сталина, нередко приправляя свои вставки иронией. Булгаков возмущался, писал Марии гневные письма, требуя вычеркнуть все «имена членов Правительства Союза ССР», вставленные в текст пьесы. Кроме того, Михаил Афанасьевич писал брату Николаю, который представлял во Франции его интересы: «Прошу тебя со всей внушительностью и категорически добиться исправления неприятнейших искажений моего текста, которые заключаются в том, что переводчик вставил в первом акте (а возможно, и еще где-нибудь) имена Ленина и Сталина. Прошу тебя добиться, чтобы они были немедленно вычеркнуты. Я надеюсь, что тут нечего долго объяснять, насколько неуместно введение фамилий членов правительства СССР в комедию. Так нельзя искажать текст!» Михаил Афанасьевич беспокоился не напрасно – в те времена можно было поплатиться свободой, а то и жизнью и не за такие, с позволения сказать, «провинности». «Абсолютно недопустимо, – писал он в другом письме, – чтобы имена членов Правительства Союза фигурировали в комедийном тексте и произносились со сцены. Прошу тебя незамедлительно исполнить это мое требование и дать мне, не задерживаясь, телеграмму – по-русски или по-французски – как тебе удобнее, такого содержания: «твое требование вычеркивания исполнено».

«Мне были даны формальные заверения в том, что все твои требования и указания строжайше исполнены, – докладывал брату Николай Афанасьевич. – Во всем тексте французской адаптации нет ничего, что могло бы носить антисоветский характер или затронуть тебя как гражданина СССР… Хочется верить, что годы работы… увенчаются успехом и этот успех будет успехом твоим авторским, успехом советского театрального искусства и успехом всех тех, кто над этим трудился и трудится искренне и честно».

«Я считаю, что мое присутствие в Париже, хотя бы на сравнительно короткий срок, в связи с постановкой "Зойкиной квартиры" было бы необходимо. Я подал заявление о разрешении мне совершить поездку во Францию в сопровождении моей жены. Ответ должен последовать примерно через неделю», – Булгаков писал эти слова не столько для Марии Рейнгардт, которой было адресовано письмо, сколько для тех, кто по долгу службы был обязан его прочесть.

Из дневника Елены Сергеевны за 1935 год:

«4 июня. Ходили в Иностранный отдел, подали анкеты. Анкеты приняли, но рассматривать не будут, пока не принесем всех документов».

«15 июня. Ездили в Иностранный отдел, отвезли все документы. Приняли. Также и 440 руб. денег. Сказали, что ответ будет через месяц».

Разумеется – ответ был отрицательным. «В заграничной поездке мне отказали, – сообщал Михаил Афанасьевич Вересаеву, – (Вы, конечно, всплеснете руками от изумления!), и я очутился вместо Сены на Клязьме. Ну что же, это тоже река».

Больше Булгаков за разрешением на выезд из страны не обращался. Лишь иногда, в приступе депрессии, сетовал на свой «плен». Елена Сергеевна сочувствовала, утешала, но больше ничем помочь не могла.

Парижская премьера «Зойкиной квартиры» состоялась в феврале 1937 года. Подтвердились худшие опасения Булгакова, которые были высказаны в письме к Николаю Афанасьевичу еще в 1934 году: «Пьеса не дает никаких оснований для того, чтобы устроить на сцене свинство и хамство! И само собою разумеется, я надеюсь, что в Париже разберутся в том, что такое трагикомедия. Основное условие: она должна быть сделана тонко».

На деле вышло не тонко, а вульгарно. Трагикомедия обернулась грубым фарсом. Вульгарное выпячивалось, грязное подчеркивалось, порочное смаковалось. Критики почти единодушно охаяли пьесу, зритель на нее «не пошел», и очень скоро «Зойкина квартира» была снята с репертуара. Поговаривали, что не обошлось без советского полпреда (посла) во Франции, который, посмотрев «Зойкину квартиру», остался очень недоволен и потребовал закрытия спектакля.

Не только в Париже, но и в Москве театральные дела драматурга Булгакова складывались далеко не самым лучшим образом. Долгие мытарства с постановкой «Мольера» во МХАТе – репетиции продолжались четыре года, измотали не только автора, но и актеров, рассорили Булгакова со Станиславским, – закончились ничем. Да – премьера состоялась, да – зрители приняли «Мольера» хорошо, но вскоре спектакль был признан «чуждым» и запрещен. Этот запрет не преминул сказаться и на постановке булгаковской пьесы «Александр Пушкин» в театре Вахтангова. «Мир праху Пушкина и мир нам. Я не буду тревожить его, пусть и он меня не тревожит», – писал Михаил Афанасьевич Вересаеву, в соавторстве с которым писал эту пьесу.

Забыв на время о драматургии, Булгаков работал над «Мастером и Маргаритой», самым главным и самым неоднозначным своим произведением. Легким, увлекательным и в то же время глубоко трагичным. Безысходность булгаковской жизни отразилась в романе столь полно, что его можно считать своеобразной «автобиографией» писателя.

Оплакав этот мир, он видел спасение в смерти, дарующей освобождение. Освобождение от многочисленных пут, от пошлости и мерзости бытия, от навязанных обязательств. «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его».

Концовку «Мастера и Маргариты» можно перечитывать бесконечно и всякий раз открывать в ней нечто новое:

«– Слушай беззвучие, – говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат».

Трудно предположить, что после всех своих злоключений Булгаков мог надеяться на публикацию «Мастера и Маргариты» в Советском Союзе. Он писал роман «в стол», писал, потому что не мог не писать, писал, потому что хотел выговориться, потому что устал молчать. Примирившись с советским строем внешне, он так и не смог принять его душой, и поверял бумаге потаенные мысли, осторожности ради облекая их в более-менее безобидные формы.

Все, читавшие «Мастера и Маргариту», конечно же помнят, как Маргарита восхищалась Мастером, написавшим роман о Понтии Пилате. Точно так же восхищалась Михаилом Афанасьевичем Елена Сергеевна. Восхищалась всегда, независимо от его успехов. Восхищалась, потому что верила. Восхищалась, потому что не могла не восхищаться. Восхищалась и сострадала.

«Настроение у нас убийственное, – писала Елена Сергеевна в дневнике в октябре 1938 года. – Это, конечно, естественно, нельзя жить, не видя результатов своей работы».

Другая запись: «Он приходит домой такой вымотанный из театра (имелся в виду Большой театр. – А. Ш.) – этой работой над чужими либретто, что, конечно, совершенно не в состоянии работать над своей вещью. Миша задает вопрос – что же делать? От чего отказаться? Может быть, переключиться на другую работу?»

И еще: «Вечером разбор Мишиного архива. От этого у Миши тоска. Да, так работать нельзя! А что делать – не знаем… Сейчас – вечером – занимаемся разработкой архива. Миша сказал – знаешь, у меня от всего этого (показав на архив) пропадает желание жить».

Искушение пришло внезапно. В роли искусителя выступил МХАТ, пожелавший иметь в репертуаре пьесу о Сталине. Булгаков хоть и не сразу, но согласился. Почему? Ответ напрашивается сразу – потому что устал от мытарств, от непонимания, от постоянной травли. Устал писать «в стол», в конце концов. Не сдался, не смирился, а устал. Писателю надо печататься, писателю надо, чтобы его читали. Иначе – зачем все это?

Пьеса, в итоге получившая название «Батум», была своеобразным реверансом в адрес Советской власти. Своего рода «искупительной» жертвой. Елена Сергеевна понимала, насколько тяжело далось ее мужу это решение. Понимала и делала все возможное для того, чтобы ободрить Булгакова, поднять ему настроение.

«Батум» ни в коем случае нельзя назвать одним из лучших произведений Булгакова. Однако Елена Сергеевна то и дело восторгалась «Батумом» в своих дневниках. «Миша взялся, после долгого перерыва, за пьесу о Сталине. Только что прочла первую (по пьесе – вторую) картину. Понравилось ужасно. Все персонажи живые». «И вчера и сегодня вечерами Миша пишет пьесу, выдумывает при этом и для будущих картин положения, образы, изучает материал. Бог даст, удача будет!» «Миша сидит, пишет пьесу. Я еще одну сцену прочла – новую для меня. Выйдет!»

В конце июля 1939 года состоялась публичная читка булгаковской пьесы на партийном собрании МХАТа. Пьеса понравилась. Самое главное (и надо сказать – единственное) ее достоинство заключалось в том, что она была идеологически верным произведением, показывающим молодого Сталина не бандитом с большой дороги, а идейным борцом за всеобщее счастье.

После чтения на партийном собрании пьесу отправили в высшие инстанции – получать окончательное одобрение. Булгаков не сомневался в том, что на сей раз все устроится наилучшим образом. Утром 14 августа 1939 года Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна сели на пассажирский поезд Москва – Тбилиси. Они ехали в Батум для сбора дополнительного материала. Ехали вместе с постановочной бригадой МХАТа.

Через несколько часов постановочная бригада получила по телеграфу распоряжение вернуться в Москву. Соответствующее указание поступило из секретариата Сталина. Булгаковы сошли с поезда в Туле, откуда добрались до дома на случайно подвернувшейся машине. «В машине думали: на что мы едем? – писала Елена Сергеевна. – На полную неизвестность? Миша одной рукой закрывал глаза от солнца, а другой держался за меня и говорил: навстречу чему мы мчимся?.. Через три часа бешеной езды… были на квартире. Миша не позволил зажечь свет, горели свечи. Он ходил по квартире, потирал руки и говорил – покойником пахнет».

От нервного потрясения Булгаков тяжело заболел – прогрессировала болезнь почек.

«Вот и настал мой черед, – под диктовку мужа записывала Елена Сергеевна. – В середине этого месяца я тяжело заболел, у меня болезнь почек, осложнившаяся расстройством зрения. Я лежу, лишенный возможности читать и писать, и глядеть на свет… связывает меня с внешним миром только освещенное окошечко радиоаппарата, через которое ко мне приходит музыка». Это письмо было адресовано скрипачу Александру Гдешинскому, другу юности Булгакова. Ему же Михаил Афанасьевич признавался в последнем письме:

«Ну, вот, я и вернулся из санатория. Что же со мною? Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосет меня мысль, что вернулся я умирать. Это меня не устраивает по одной причине: мучительно, канительно и пошло. Как известно, есть один приличный вид смерти – от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется».

«Ты можешь достать у Евгения револьвер?» – спросил Булгаков у жены 1 февраля 1940 года.

Он умер у нее на руках 10 марта 1940 года, в Прощеное воскресенье. «После смерти лицо приняло спокойное и величественное выражение», – записала в дневнике Елена Сергеевна.

«Елену Сергеевну я хорошо знала, – писала актриса Фаина Раневская. – Она сделала все, чтобы современники поняли и оценили этого гениального писателя. Она мне однажды рассказывала, что Булгаков ночью плакал, говоря ей: «Почему меня не печатают, ведь я талантливый, Леночка».

Роман «Мастер и Маргарита» был впервые напечатан в журнале «Москва» в 1966 году. Напечатан с купюрами, в сокращенном, так называемом «журнальном» варианте, но все же – напечатан. Случилось это благодаря Елене Сергеевне Булгаковой, которая более четверти века хранила рукопись романа и сделала все, что могла, для того, чтобы она была опубликована.

«За мной, читатель! – призывал Булгаков. – Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!

За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»

Добавить нечего.

Григорий Александров и Любовь Орлова
Скворец и Лира

Александров

• был сыном владельца большой гостиницы «Сибирь» в Екатеринбурге

• окончил Екатеринбургскую музыкальную школу по классу скрипки

• заведовал фронтовым театром

• помогал Эйзенштейну снимать его первые фильмы

• три года пропагандировали советское киноискусство в поездке по Европе и Америке

• Сталин предложил снять какую-нибудь задорную комедию

• за «Веселых ребят» наградили орденом Красной Звезды («За храбрость и смелость в борьбе с трудностями кинокомедии»)

• блистательно соединил в «Цирке» два традиционных, наиболее любимых зрителями жанра – мелодраму и комедию

• во время войны некоторое время руководил Бакинской киностудией

• был художественным руководителем «Мосфильма»

Любовь Орлова

• родилась в подмосковном городе Звенигороде. Мать актрисы – дальняя родственница Льва Толстого

• музыкой и театром бредила с детства

• отучилась 3 года в Московской консерватории

• училась на хореографическом отделении Московского театрального техникума

• играла главные роли в нескольких опереттах

• выступала на эстраде с вокальной программой, составленной из русской классической музыки – Глинки, Даргомыжского, Мусоргского и Чайковского

• очень хотела сниматься в кино

• покрасила волосы в платиновый цвет и отныне являлась зрителям только в образе блондинки

• A.M. Горькому очень понравилась девушка в «Веселых ребятах»

• во время войны снималась в так называемых «боевых киносборниках», много выступала с концертами

Кинорежиссер Григорий Александров и актриса Любовь Орлова были очень разными людьми, но это не помешало им прожить в браке не один десяток лет.

Счастливы ли были они? Трудно сказать. Во всяком случае, на окружающих они производили впечатление если не влюбленной, то дружной пары. Сразу бросалось в глаза, что эти люди ценят, понимают и уважают друг друга.

Многие склонны считать, что союз режиссера и актрисы всегда зиждется на взаимной выгоде. Отнюдь… Далеко не все в этом мире определяется такими понятиями, как выгода и карьера.

Они были очень замкнутой, даже – скрытной парой. Никаких чувств напоказ, никаких поводов для сплетен. Им было что скрывать. Хотя бы – свое происхождение.

Григорий Александров во всех анкетах указывал, что он сын рудничного рабочего. Пролетарская косточка, шахтерская беднота. Оптимальное, надо сказать, происхождение.

На самом же деле он был сыном Василия Григорьевича Мормоненко, владельца большой гостиницы «Сибирь» в Екатеринбурге. С приходом власти Советов рабочих и солдатских депутатов Григорий Мормоненко сделал выводы и стал шахтерским сыном, да вдобавок и фамилию сменил на Александрова. Так было спокойнее да и выгоднее.

Любовь Орлова родилась в подмосковном городе Звенигороде в семье интеллигентов. Ее отец Петр Федорович Орлов происходил из столбовых дворян, которые вели свой род чуть ли не от самого Рюрика. Соответствующее происхождение было и у матери, Евгении Николаевны Сухотиной, приходившейся дальней родственницей Льву Толстому.

От родителей своих Орлова никогда не отказывалась, указывая их во всех анкетах, столь любимых большевиками, но и происхождением никогда не хвалилась. А вот дату своего рождения Орлова, как утверждала ее подруга Фаина Раневская, «подправила» на целый десяток лет. Случилось это в 1932 году, когда в Советском Союзе вводили паспортную систему. В паспорте было указано, что Любовь Орлова родилась 11 февраля 1902 года.

Музыкой и театром маленькая Любочка бредила с детства. Семейное предание гласило, что ее таланты оценил сам Федор Шаляпин, друживший с Орловыми. Увидев, как Любочка исполняет роль Редьки в любительском детском спектакле, Шаляпин предсказал: «Эта девочка будет знаменитой актрисой!» И ведь как в воду смотрел! Правда, слава пришла к Любови Орловой далеко не сразу.

В 1919 году Орлова поступила в Московскую консерваторию, где проучилась три года по классу рояля. После консерватории Орлова еще три года училась на хореографическом отделении Московского театрального техникума. В 1926 году она была принята хористкой в Музыкальный театр имени Вл. И. Немировича-Данченко. Так началась ее актерская карьера.

Григорий Александров тоже очень любил театр и музыку. Учась в гимназии, все свободное время проводил в Екатеринбургском оперном театре. Окончил Екатеринбургскую музыкальную школу по классу скрипки. Оказавшись в рядах Красной Армии, проучился на курсах клубных руководителей при Политотделе, после чего стал заведовать фронтовым театром. В 1920 году Григорий демобилизовался, закончил в Екатеринбурге режиссерские курсы Рабоче-крестьянского театра при Губнаробразе и стал инструктором отдела искусств Губобразнадзора. Александров занимался тем, что осуществлял контроль за репертуаром кинотеатров.

Настал день – и Григория потянуло в Москву. Он очень хотел стать актером. По прибытии в столицу Григорий первым делом встретился с Евгением Вахтанговым, руководителем Третьей студии Московского Художественного театра. С Вахтанговым найти общего языка не удалось, но зато удалось поступить в труппу Первого рабочего театра Пролеткульта, которой тогда руководил Всеволод Мейерхольд, вскоре уступивший руководство Сергею Эйзенштейну. Времена были тяжелые – голод, разруха. Однажды изголодавшийся Александров попытался стащить ломоть черного хлеба, принадлежавший Сергею Эйзенштейну. Они даже подрались, а после драки, как это часто бывает, подружились. В знак дружбы хлеб был разделен пополам и тут же съеден.

В 1924 году друзья перешли работать из театра в кино. Александров помогал Эйзенштейну снимать его первые фильмы, в том числе и знаменитый «Броненосец «Потемкин». Поговаривали, что отношения Александрова и Эйзенштейна переходили границу обычной дружбы.

В том же году Григорий Александров женился на Ольге Ивановой, актрисе из московской агитбригады «Синяя блуза». В мае 1925 года у супругов родился сын Дуглас, названный в честь американского киноактера Дугласа Фербенкса, совсем недавно посетившего Москву.

В 1927 году Эйзенштейн и Александров сняли историко-революционную ленту «Октябрь». В Кремле «Октябрь» был принят весьма благосклонно. В качестве поощрения Эйзенштейн, Александров и Эдуард Тиссэ, бывший оператором всех фильмов Эйзенштейна, за счет государства отправились в длительную поездку по Европе и Америке. Не отдыхать, а пропагандировать советское киноискусство. Длилась эта поездка три года.

Под конец поездки Александров и Эйзенштейн крупно повздорили. Александрову хотелось самостоятельности. Их пути разошлись. Навсегда.

Вскоре Александрова вызвали в Кремль, к самому Сталину. После этой встречи Александров снял (а точнее – смонтировал из кусков кинохроник и «Октября») двадцатидвухминутный документальный фильм «Интернационал», прославляющий Сталина. Сталин запомнил молодого режиссера.

Их следующая встреча состоялась в самом начале 1933 года на даче великого пролетарского писателя Максима Горького. Разумеется, она была не случайной. Случайностей Сталин не признавал.

Вождь заметил, что советскому народу не хватает веселых фильмов, и попросил Александрова исправить положение – снять какую-нибудь задорную комедию. Александров с радостью согласился.

26 марта 1933 года в газете «Комсомольская правда» появилась заметка «Звуковая комедия руками мастеров». Вот отрывок из нее:

«На чрезвычайно дефицитном советском кинокомедийном фронте назревают крупные события, которые могут порадовать всю нашу общественность. Ряд виднейших мастеров – С. Эйзенштейн, Г. Александров, А. Довженко и др. – уже включился и в ближайшее время начинает работу по созданию этой нужнейшей нашему зрителю кинопродукции.

Первой ласточкой, делающей комедийную "киновесну", является сценарий, написанный в исключительно ударные для нашей кинематографии темпы – 2¹/₂ месяца – драматургами В. Масс и Н. Эрдманом в тесном содружестве с режиссером Г. Александровым. Этот сценарий, насквозь пронизанный элементами бодрости и веселья, представляет интерес еще и с той точки зрения, что он явится своего рода первым фильмом жанра кино-теа-джаза на советской тематике, советского содержания. По замыслу авторов фильм создается как органически музыкальная вещь с участием большого мастера эксцентрики – Леонида Утесова и его теа-джаза. В этом фильме будет дана не больная и расслабляющая фокстротчина, а здоровая музыка, обыгрывающая различные положения сюжета и сама как бы являющаяся действующим музыкальным аттракционом».

Александров не подкачал – снял поистине великолепный фильм «Веселые ребята». Смешной, заводной, музыкальный. Главную роль в «Веселых ребятах» сыграла Любовь Орлова…

Орлова к тому времени успела выйти замуж и развестись. Ее мужем был партийный чиновник, арестованный в 1930 году и приговоренный к длительному сроку заключения. Сразу после ареста мужа Орлова с ним развелась.

Ей очень хотелось сниматься в кино. Талантливая и амбициозная, Любовь Орлова никак не могла смириться с ролью третьестепенной артистки хора и кордебалета, занятой лишь в эпизодических ролях. Ценой больших усилий и конечно же благодаря своему таланту Любовь смогла выбиться в солистки и сыграла главные роли в нескольких опереттах. Но все это было не то. Большого удовлетворения работа в в Музыкальной студии Орловой не приносила.

Несмотря на свою занятость в театре, Орлова начала вдобавок выступать на эстраде с вокальной программой, составленной из русской классической музыки – Глинки, Даргомыжского, Мусоргского и Чайковского. «Я мечтала найти форму исполнения, при которой зритель видел бы не стоящего на эстраде певца, а поющего и действующего в образе актера, – вспоминала актриса в 1945 году. – Этой работой я увлекаюсь до сих пор».

Однажды Орлова собралась с духом и явилась на киностудию. «В киностудии попала в длинную очередь, – вспоминала она, – был объявлен набор молодых исполнителей для очередной картины. С трудом скрывая свою робость, я очутилась перед режиссером – человеком со взглядом решительным и всезнающим. Когда он обратил на меня свой испытующий и пронзительный взор, я почувствовала себя как бы сплюснутой между предметными стеклами микроскопа.

– Что это у вас? – строго спросил режиссер, указывая на мой нос.

Быстро взглянула я в зеркало и увидела маленькую родинку, о которой совершенно забыла, – она никогда не причиняла мне никаких огорчений.

– Ро… родинка, – пролепетала я.

– Не годится! – решительно сказал режиссер.

– Но ведь… – попыталась я возразить. Однако он перебил меня:

– Знаю, знаю! Вы играете в театре, и родинка вам не мешает. Кино это вам не театр. В кино мешает все. Это надо понимать!

Я поняла лишь одно: в кино мне не сниматься, а поэтому надо поскорее убраться из студии и больше никогда здесь не показываться. И я дала себе клятву именно так поступить».

Клятву вскоре пришлось нарушить. В 1933 году режиссер Борис Юрцев пригласил Орлову на роль миссис Эллен Гетвуд в немом фильме «Любовь Алены». Затем актриса сыграла роль Грушеньки в звуковом фильме «Петербургская ночь». Начало было положено…

23 мая 1933 года после спектакля за кулисы к Орловой пришел знакомый театральный художник Петр Вильямс, написавший множество декораций к спектаклям Музыкальной студии, в компании красивого и хорошо одетого молодого мужчины. «Люба, познакомьтесь, – сказал Вильямс. – Григорий Александров, или попросту Гриша, кинорежиссер».

На следующий день после знакомства Григорий пригласил Орлову в Большой театр на юбилейный вечер известного певца Леонида Собинова. Попутно он рассказал о своем новом фильме и предложил актрисе сняться в нем. В главной роли.

Орлова согласилась. Она надеялась, что без труда сможет уговорить режиссера Музыкальной студии отпустить ее на съемки. «Веселые ребята», первоначально называвшиеся «Джаз-комедией», должны были сниматься на юге, в Гаграх. Но Немирович-Данченко неожиданно воспротивился, не желая оставаться без «восходящей звезды» своего театра.

На киностудии Орлова познакомилась с Фаиной Раневской, служившей тогда в Камерном театре. Они сдружились. Узнав, что Немирович-Данченко ни в какую не отпускает Орлову, Раневская посоветовала:

– Да плюньте вы на этих жоржетт и серполетт! Вы же рождены для кино, там с вами некому тягаться.

С тех пор Орлова называла Фаину Георгиевну «мой добрый фей».

Александрову как режиссеру пришлось немало потрудиться, избавляя Любовь Орлову от характерных приемов эстрадной актрисы, когда глубина проникновения в образ подменяется шутками и ужимками. Орлова оказалась толковой и благодарной ученицей. Она не переставала восхищаться Александровым и в первую очередь его профессионализмом. Григорий Васильевич тоже был явно неравнодушен к исполнительнице роли Анюты.

За Любовью тогда ухаживал некий австрийский предприниматель по имени Франц. Уговаривал актрису уехать с ним за границу, обещая в Германии сделать из нее настоящую кинозвезду. Франц приехал вместе с Орловой на съемки. Он уже давно тяготил Любовь Петровну, но она все никак не могла набраться решимости и порвать с ним. Франц оказался человеком деликатным. Заметив, что его подруга проявляет интерес к своему режиссеру, он тихо, без скандала, уехал в Москву.

Орловой многое «сходило с рук». Дворянское происхождение, брак с осужденным «врагом народа», роман с иностранцем… Другим людям хватало и одной подобной причины для того, чтобы попасть за решетку или быть расстрелянными.

Александров тоже был в Гаграх не один – с ним приехали его жена Ольга Иванова и их восьмилетний сын Дуглас, которого к тому времени родители переименовали в Василия. Мода на иностранное тогда не приветствовалась. Ольга к тому времени полюбила другого мужчину, и у нее с Александровым дело шло к окончательному разрыву.

По настоянию Александрова Орлова, природная шатенка, покрасила волосы в платиновый цвет и отныне являлась зрителям только в образе блондинки. Совет Александрова, надо признать, оказался весьма кстати.

Вся съемочная группа любила Орлову. Артистка Елена Тяпкина, сыгравшая роль хозяйки роскошной виллы, вспоминала: «Работать с нею было легко и приятно. Она была партнером, о котором можно только мечтать. И атмосфера, которая царила на съемках, во многом была обязана доброму и светлому нраву Л. Орловой».

К концу 1933 года картина была готова, но ее выход в прокат сильно задержался. Многие критики и деятели искусства сочли картину несерьезной, чуждой по духу, чуть ли не буржуазной.

Для того чтобы «протолкнуть» картину к зрителю, был устроен просмотр фрагментов фильма у Горького. Алексея Максимовича комедия восхитила. Особенно ему понравилась Орлова. «Здорово играет эта девушка!» – сказал основоположник пролетарской литературы.

Далее последовал закрытый просмотр, организованный для Сталина и его ближайшего окружения. «Очень веселая картина, – сказал по окончании просмотра Сталин. – Я как будто месяц в отпуске провел. Будет полезно показать ее всем рабочим и колхозникам. Это то что надо». Картина получила «путевку в жизнь» и вышла в прокат под названием «Веселые ребята». Любовь Орлова сразу же стала самой популярной актрисой Советского Союза.

«Талантливый постановщик проявил очень много выдумки, – написала газета „Правда“, главная газета Советского Союза, – (но и немало подражательности далеко не лучшим образцам американского комизма), много выдающегося технического мастерства и художественного вкуса, у него действуют быки, коровы, буйволы, свиньи вперемежку с людьми, есть много смешных сцен, есть отдельные прекрасные кадры, совсем вразнобой с общим стилем картины, например замечательные, по Рубенсу сделанные кадры жизнерадостного веселья в первой части фильма. Остроумно, пожалуй, лучше всего сделана музыкальная часть картины, и хотя сцены длительной драки на американский вкус вульгарны на наш вкус, но эта драка замечательно иллюстрируется джазом».

Немного покритиковали, но в целом – похвалили.

Спустя несколько дней после премьеры «Веселых ребят» торжественно отмечалось 15-летие советского кинематографа. В честь этого юбилея 11 января 1935 года было принято Постановление ЦИК СССР «О награждении работников советской кинематографии». Были награждены восемьдесят семь человек и вдобавок фабрика «Ленфильм». Любовь Орлова получила звание заслуженной артистки республики, Александрова наградили орденом Красной Звезды, наградой, в сущности, военной, не гражданской. Вручая Григорию Васильевичу орден, «всесоюзный староста» Михаил Калинин пошутил: «За храбрость и смелость в борьбе с трудностями кинокомедии».