Текст книги "Доктор Данилов в МЧС"

– Трое детей?! – От возмущения и мгновенно возникшей боли в висках у Данилова перехватило дыхание; с возмущением удалось справиться почти мгновенно, а с головной болью – нет. – Спасибо тебе! Никак не ожидал…

– Вова!

– Да Вова я, Вова! – Данилов вскочил, больно толкнувшись ногами в стол. – Твой самый старший ребенок! Вовочка из анекдотов!

Путей развития конфликта было два: высказать все, не сходя с места, или уйти на кухню и выпить обезболивающую таблетку, нет, лучше сразу парочку. Данилов так и сделал. Заодно и воду из кружки попил мелкими глоточками. Прекрасный способ, успокаивает практически сразу. А если еще следом водки накатить… «Стоп! – скомандовал себе Данилов. – Никакой водки, а то завел опять моду держать в холодильнике наготове бутылку. Даешь здоровый образ жизни!»

Здоровый – так здоровый. Данилов открыл форточку и встал под ней дышать морозным воздухом и ждать, пока пройдет головная боль. Ветер время от времени забрасывал внутрь снежинки. Было очень приятно чувствовать, как они, холодные, садятся на лицо и тают.

«Тоже мне – ребенок! Трое детей… – вертелось в голове и отдавалось где-то в груди. – Более вдумчиво относиться к жизни… Видел я в дурдоме таких вдумчивых, с аминазина (аминазин – препарат, применяемый в психиатрии, обладающий выраженным антипсихотическим и седативным действием) не слезали…»

Услышав, как на кухню вошла Елена, Данилов тотчас же захлопнул форточку и обернулся к ней.

– Вова, ты плакал?! – изумилась Елена.

– Нет, – ответил Данилов и, поняв, что навело жену на такую мысль, провел по лицу ладонью. – Это снежинки…

– Давай не будем ссориться.

– Хорошо, – согласился Данилов. – Только не увлекайся, пожалуйста, сравнениями.

– Не буду. – Елена чиркнула себя большим пальцем по горлу. – Зуб даю! Тем более что я была не права. Это не ты – как ребенок, все мужчины большие дети. В душе.

– Ты прекращай эту свою гендерно-шовинистическую агитацию, – посоветовал Данилов. – А то я тоже могу сказать, что женщины, пусть даже молодые, в душе похожи на старых бабок. Только и знают что ворчать.

– Ты слышишь, а? – Елена положила руку на живот и опустила глаза. – Ты слышишь, какого о нас мнения твой папаша?

– А твоя мамаша готова вовлечь в семейные разборки даже шестинедельный эмбрион, лишь бы обзавестись союзником! – парировал Данилов, глядя на то, как нежно и бережно скользит рука по нисколько еще не увеличившемуся животу. – Еще не знает, кто ты, а уже «какого о нас мнения твой папаша». И вообще, давай ты не будешь употреблять это пошлое словцо. Папа – это нормально, отец – тоже, а от папаши меня сразу тошнит.

– Мы будем звать тебя папочкой, – пообещала Елена и просюсюкала: – Папочка, пойдем пить чай с мамочкой, а то без тебя скучно.

– И не с кем вести серьезные разговоры за жизнь… – поддел Данилов.

– Они закончились.

– Так быстро? – притворно удивился Данилов.

– Ты же, кажется, все понял? – Елена склонила голову набок и поиграла бровями. – Или нет?

– Или да, – ответил Данилов. – Только можно я к вашему чайнику со своим кофе приду? А то чая что-то не хочется…

Глава тринадцатая
Рынок

У офиса «Бикас-банка», несмотря на раннее время, возбужденно галдела внушительная толпа – сотни две человек, не меньше.

– Сегодня обещали возобновить…

– К руководству не пробьешься!

– Да руководство давно в бегах!

– А к ячейкам, к ячейкам-то пускают?!

– Пятый день голову морочат!

– Записывайтесь – у нас единая очередь…

– С ночи стоим!

– Четырнадцать процентов годовых!

– По страховке компенсируется не более семисот тысяч!

– По каждому счету?

– По каждому банку! Хоть сто счетов имейте – больше не получите. И только частным лицам!

– А если я юрлицо?!

– Плакали тогда все ваши денежки!

Было ясно, что у банка возникли проблемы, и, судя по всему, крупные. При небольших проблемах клиенты с ночи очередь не занимают. Мысленно посочувствовав несчастным вкладчикам, Данилов спустился в метро. «Бикас-банк» запал ему в память еще во время работы на «Скорой» по рекламным щитам, на которых название банка расшифровывалось как «Безопасность. Искренность. Компетентность. Актуальность. Сотрудничество». Коряво, но запоминалось, может, именно на это автор рекламы и рассчитывал. Коллеги Данилова развлекались, предлагая свои варианты, вроде: «Беспредел. Идиотизм. Крысятничество. Афера. Скупость» или, например, «Банк Интересуется Как бы Аккуратней Стырить».

Атмосфера начинающегося дня складывалась какой-то возбужденной. На эскалаторе пришлось слушать громогласное возмущение тетки, крест-накрест перевязанной пуховым платком.

– Нет, ну как так можно – человек остыть не успел, а они уже думают о том, кому телевизор достанется! И костюм! Да что там костюм, трусы с носками снимут, ничем не побрезгуют! Господи! Разве ж это люди?! Твари, а не люди! Нет, ну как так можно: человек остыть не успел…

Откуда-то вспомнилась восточная поговорка «Пустое слово уху в тягость».

В вагоне двое пожилых джентльменов рассуждали о терпении, терпимости и человечестве вообще. Рассуждали интеллигентно, с приведением примеров из истории, а не из соседской жизни, но очень громко.

– Люди могут долго терпеть, а потом чаша терпения переполняется, и… Достаточно вспомнить дуэль Лермонтова с Мартыновым. Михаил Юрьевич точно так же шутил, шутил и дошутился. А до дуэли они с Мартыновым чуть ли не приятельствовали. Не так чтобы не разлей вода, но при встречах здоровались и о погоде беседовали.

«Интересно, сохранились ли портреты Мартынова?» – подумал Данилов. Воображение, опиравшееся на школьные уроки литературы, рисовало его, как и Дантеса, какими-то злобными и отталкивающими. А если подумать…

Думать не хотелось, желалось подремать, но до Выхино от Кузьминок ехать недолго. Зато в электричке можно расслабиться – ехать почти час. В голове вяло шевельнулась мысль о покупке автомобиля, но стоило только вспомнить пробки на Новорязанском шоссе, как это желание сразу же пропало. Данилов пробовал ездить на работу на автобусе, но быстро оставил это дело. Электричкой быстрее, да и сидячее место всегда найдется, если не сразу, то при приближении контроля, когда зайцы начнут массово перебегать в уже проверенные вагоны.

В электричке не дали подремать подростки-геймеры. Сидели бледные, невыспавшиеся, то и дело терли покрасневшие глаза и громко, взахлеб, делились впечатлениями.

– За эти сутки я успел сделать многое! Круто поднялся, короче! Армию стянул к столице, утроил охрану порталов, собрал продовольствие со всего материка, набрал кучу ополченцев, а наемников из клана «Таинственного лотоса» отправил патрулировать границу.

– А талисман Тройного возрождения купил?

– Нет. Денег не хватило, все на армию грохнул и на ремонт сторожевых башен.

– Вот на башни мог бы не тратиться! Без их ремонта вполне можно обойтись!

– Думаешь?

– Уверен! Башни – это для тупых!

– Теперь уже поздно, не переиграть. Сегодня вечером – генеральное сражение.

– Завтра!

– Ты чё? Уже сегодня!

– Точно, блин! Серый, а ты мне десять тысяч не подкинешь?

– В игре?

– Да.

– Сказал же – все потратил.

«Ну, прямо как Кутузов, Барклай де Толли и кто там был еще? – подумал Данилов, косясь на троицу геймеров. – Настоящий совет в Филях. Интересно, что это за талисман Тройного возрождения такой? Небось какой-нибудь перстень с драгоценным камнем, который трижды воскрешает своего владельца».

Откуда-то пришло ощущение, точнее, предчувствие того, что дежурство будет хлопотным. Данилов поспешил отогнать от себя неправильные мысли и попробовал настроиться на хорошее, на то, что отдежурит тихо и спокойно, что нигде ничего не случится, что сутки будут просто замечательными…

Поздно – Аннушка уже разлила масло. Двумя минутами раньше в подмосковном Ногайске, некогда бывшем одним из форпостов государства Московского, обрушилась крыша здания центрального рынка. Не какого-нибудь старого, возведенного еще при царе Горохе, а современного, недавно построенного здания, торжественное открытие которого состоялось в мае прошлого года в День города.

Новое здание рынка построили быстрее, чем сносили старое. Так, во всяком случае, шутили горожане. Снос старого одноэтажного павильона затормозился по весьма прозаической причине – из-за ареста генерального директора фирмы-подрядчика. Тот вместе со своей фирмой, которой он владел на паях с двоюродным братом, преимущественно занимался не строительными работами, а финансовыми махинациями: отмывал, обналичивал, перераспределял потоки, и так далее.

Понемногу богатея, в один прекрасный день он, что называется, оборзел и не занес туда, куда полагалось это сделать. Или же занес значительно меньше положенного и ожидаемого, отказавшись добавить. Так или иначе, но вкусный подряд ушел в другие руки, в недавно созданную фирму, владельца которого злые языки называли родственником главы районной администрации. Злые языки потому и называются злыми, что говорят недоброе и процентов на восемьдесят, если не на все девяносто, лгут. Действительно, если двоюродного брата мужа троюродной племянницы (нет, вы только подумайте!) объявлять родственником, то так можно зайти очень далеко. В подобном родстве друг с другом состоит чуть ли не все человечество, кого угодно можно объявить чьим угодно родственником.

Новое здание было спроектировано с висячим куполом: вогнутый свод крыш держался на восьмидесяти четырех стальных тросах, закрепленных в двух гигантских кольцах – бетонном наружном и стальном внутреннем. Красиво: висит такой купол, не имеющий ни одной опоры внутри здания, как бы в воздухе, и создает ощущение легкости, расширяет пространство. Лепота.

На тросах в ходе строительства немного сэкономили: уменьшили их толщину и взяли классом пониже (сделали их не из легированной стали, а из обычной). Расчеты, произведенные прорабом (ах, сопромат, сопромат!), показали, что и такие тросы без проблем будут держать крышу. Он считал себя асом строительства зданий с безопорными перекрытиями, потому что возводил уже третий такой объект.

От любой экономии прорабу прямая выгода: разницу можно положить в свой карман целиком (если экономить неофициально, не говоря ничего руководству) или же получить бонус или процент от сэкономленных средств (если экономить официально).

По проекту стальным тросам было положено лежать внутри особых каналов, чтобы можно было без труда отсоединять их поочередно для проверки состояния и заменять в случае необходимости. Каналы – это специальные (и не дешевые) профили плюс работа по их установке. «На хрен они нужны», – подумал прораб и замуровал тросы в бетон, наглухо. Прораб руководствовался сиюминутными соображениями – в канале трос или не в канале, на прочность конструкции это не влияет. Н у, а потом… А потом, как известно, суп с котом! Проектировщики много чего могут придумать, им-то что? Знай себе выдумывай, не тебе же строить. Взять, к примеру, систему водоотвода. Если ее слегка упростить, с умом, не абы как, то только на этом можно сэкономить восемьдесят тысяч рублей! Разве ж это не деньги? Две недели с женой в Турции отдыхать можно! Или, например, кухонную мебель обновить, чтобы все как у людей, значит, встроенное, современное и непременно с посудомоечной машиной.

На бетоне, как и полагается, тоже сэкономили, выбирали поставщиков подешевле и попокладистее, чтобы давали отсрочку платежа, потому что денег было в обрез. От бетона что требуется? Чтобы он застывал! Парить мозги соотношением песка и цемента никому не надо. Не диссертации пишутся на стройке, а дома строятся, ни к чему здесь лишнее занудство и чрезмерная въедливость. Это вообще очень опасные качества для строителя, потому что те, кто сует нос не в свое дело, часто падают с высоты, попадают под различную технику или даже могут быть залиты с головой тем самым бетоном, качеством которого они так дотошно интересовались. Чего только не случается на стройке… Меньше знаешь – крепче спишь, крепче спишь – дольше живешь. Это на базаре любопытной Варваре оторвали нос, на стройке его тоже оторвали бы, но вместе с головой.

Упади крыша двумя часами позже, когда по рынку ходили бы покупатели, число пострадавших было бы в несколько раз больше. Но и сейчас под завалом оказалось семьдесят два человека: четыре охранника, две уборщицы и шестьдесят шесть торговцев, раскладывавших свой товар на прилавках. Оборвались электрические провода, разбилось много ламп, где-то что-то замкнуло, заискрило, загорелось. Пожарные, прибывшие на место трагедии первыми, быстро потушили пламя и начали разбирать завал.

– Минута тишины! – объявил в рупор старший оперативной смены отряда «Главспас» врач-реаниматолог Алманцев. – Минута тишины!

Все работы на месте трагедии немедленно прекратились. Замерли люди, остановилась техника, которой пока было мало – два экскаватора сгребали обломки по краям, там, где уже не было людей, и два крана, похожие на огромных длинноклювых птиц, стояли наготове, ожидая сигнала к действию.

Во время спасательных работ, до тех пор, пока предполагается, что под завалом могут оказаться живые люди, техника применяется ограниченно, с осторожностью. Да, очень просто взять и снять бетонную плиту при помощи крана. Раз – и нет плиты! Это легко, но в то же время и опасно. Снятие плиты, да и вообще любое резкое вмешательство может вызвать сдвиг, смещение других обломков, что может нанести дополнительные травмы находящимся в завале людям.

Данилову уже не раз приходилось слышать комментарии наблюдателей из числа праздношатающихся наподобие: «Копошатся, резину тянут, а техника без дела стоит!» Не станешь же объяснять всем, что техника стоит в ожидании своего часа, что нет ничего проще, чем разгрести завал тяжелыми машинами, но простое решение не всегда бывает правильным. Обнаружив человека в завале, спасатели осторожно поднимают бетонную плиту краном буквально на несколько сантиметров, чтобы образовалась щель, или просверливают в бетоне отверстие, через которое можно передать пострадавшему лекарства, воду или питательный раствор для поддержания сил (если, конечно, он в сознании и может выпить переданное), а затем начинают сверлить бетон, расширять проем, ставить подпорки. Словом, делают все возможное для того, чтобы разобрать завал как можно аккуратнее.

Принцип таков: работаем как можно быстрее и предельно осторожно. По науке, технология проведения поисково-спасательных работ в завале включает пять основных этапов.

Первый этап: изучение и анализ обстановки и организация безопасных условий работы спасателей.

Второй – оказание оперативной помощи пострадавшим, находящимся на поверхности завала.

Третий – тщательный поиск пострадавших.

Четвертый – частичная разборка завала (где возможно, с использованием тяжелой техники) для оказания помощи пострадавшим.

Пятый – общая разборка и расчистка завала, которая проводится после того, как извлечены все пострадавшие.

– Минута тишины! – еще раз повторил Алманцев и опустил рупор.

Два кинолога с собаками и спасатель с радаром начали обследовать завал. Двигались они бесшумно, словно тени. Специально обученные собаки прекрасно чуют людское дыхание, но современные радары делают это еще лучше. Радар может находить людей под нагромождениями бетонных и металлических конструкций, снега или земли. Радар способен уловить малейшее движение, например незначительные колебания грудной клетки при дыхании на глубине до десяти метров. Причем он не просто улавливает колебания грудной клетки человека, но и дает информацию о частоте и амплитуде дыхания, что позволяет судить о состоянии пострадавшего. Это очень важная и нужная информация. Находящихся в тяжелом состоянии всегда пытаются извлечь из завала в первую очередь.

Все остальные тоже напрягают слух: вдруг услышат голос или стон, доносящийся из-под руин. А может, и стук. Если есть такая возможность, заваленные стучат обломком бетона или чем-то металлическим по стенкам своей темницы, давая знать: вот он я (или мы), здесь, давайте спасайте!

Одна из собак замерла на месте. Ее напарник-кинолог (кинологи, если хотите знать, своим четвероногим друзьям не начальники, а именно напарники) махнул рукой и указал себе под ноги. Алманцев кивнул. Кинолог с собакой двинулись дальше. Вот спасатель с радаром выглянул из ущелья, образованного двумя кучами обломков, и призывно махнул рукой. К нему, стараясь не производить при движении никакого шума, направились двое спасателей.

Как только обход завала был окончен, последовала отрывистая команда:

– Продолжаем работу!

На месте трагедии работало около шестидесяти человек. Говорили, что может приехать Сам. Впрочем, вероятный приезд министра никак не влиял на ход работ. Люди делали свое дело: разбирали завалы, извлекали оттуда живых и погибших. Одних после оказания первой помощи на месте и внесения в список отправляли в больницы, других фотографировали, вносили в другой список и увозили в морг.

Передав «Скорой помощи» мужчину с переломом ключицы (дешево отделался, надо сказать), Данилов вернулся обратно на завал. Навел порядок в своем рюкзаке, закрыл его, уселся на край плиты и стал ждать, когда ему достанут следующего пациента. Рюкзак положил рядом с собой.

Рюкзак спасателя врача (или фельдшера) предназначен для оснащения медицинского персонала в составе аварийно спасательных формирований. Сшит он из водостойкой капроновой ткани, имеется полужесткий вкладыш – нечто вроде прямоугольного футляра, состоящего из стенок, скрепленных между собой с помощью застежек-липучек. На внутренних поверхностях стенок имеются карманы и блоки, предназначенные для хранения различного медицинского имущества. При необходимости стенки (одна или все) могут полностью откидываться, открывая свободный доступ к содержимому. Рюкзак относительно легкий, вместе со вкладышем весит около двух с половиной килограммов.

Алманцев громко объяснял кому-то по телефону, что он специально отправляет кого-то из пострадавших прямиком в московские стационары.

– Какой смысл госпитализировать в вашу районную больницу для того, чтобы спустя пару часов переводить его оттуда?! – багровея от раздражения, кричал он в трубку. – Пожалейте лучше врачей – им придется принимать пациентов и сразу же организовывать перевод!.. Что?! Просите помощи у соседей! Пусть входят в положение! Давайте прекратим эти бесполезные прения! У вас сейчас есть машины?! Вот и хорошо! У нас есть вертолеты, только их меньше, чем машин «Скорой»…

Смысл разговора Данилову был ясен. Кто-то из местного медицинского начальства возмущается тем, что их бригадам «Скорой помощи» приходится везти пострадавших не в центральную районную больницу, а в Москву. Свозить всех в ЦРБ, конечно, проще, так бригады будут освобождаться быстрее, но далеко не каждому пострадавшему в ЦРБ смогут помочь. Многих придется переводить, что означает большую потерю времени. Пока договоришься о переводе, пока отправишь… Одно дело, когда в стационар «Скорая помощь» привозит пострадавшего с места происшествия по распоряжению оперативного дежурного. Тут думать нечего – бери и лечи, раз привезли. Другое дело – перевод, особенно если из подмосковного стационара в московский. Здесь сразу же возникает множество препон.

«Диагноз вы уточнили? Обследовали в полном объеме? А можно выслать нам данные?»

«Пока не очень хорошо с местами. Подержите у себя денечек…»

«А почему именно к нам? Что, больше некуда?»

«Надо согласовать с главным…»

«Надо обсудить с профессором…»

«Стабилизируйте его для начала, а там поговорим…»

«Взять мы сейчас не можем, но консультацию организуем. Анатолий Анатольевич (Александр Алексеевич, Инна Андреевна, Аида Ароновна, Седрак Аршалуйсович, Якуб Шарифович, Ким Пакович…) проконсультирует, распишет вам все действия и лечение, там видно будет…»

«Согласовывайте через департамент, мы с областью напрямую не работаем…» Согласовать «через департамент» можно по-разному. Иногда согласование бывает практически мгновенным, но иногда можно и веру в человечество в процессе утратить. На всю оставшуюся жизнь. Если она пропадает, то навсегда.

В конце концов, можно тихо сойти с ума, отлавливая по телефону заведующего отделением или заместителя главного врача по лечебной работе, которые то проводят совещание, то торопятся на операцию, то участвуют в консилиуме, а чаще всего находятся на обходе. Они и в девять утра, сразу же после пятиминутки-получасовки там находятся, и в одиннадцать, и в половине первого, и в три, и в пять… А после этого уходят домой отдыхать.

Существуют, конечно же, и стационары, где, узнав диагноз и возраст, сразу же говорят: «Переводите, Вассерман (Вишневский, Боткин, Кох, Ганзен, Бехтерев…) разрешает». Но в бочке жизни дегтя обычно бывает больше, чем меда.

А что напрягаться с переводом? Не на улице же лежит, в медицинском учреждении. Вот пусть там и лечат, стараются, дипломы у них такие же, как и у нас.

Дюжина тяжелых больных, подлежащих срочному переводу в другие стационары, может парализовать работу небольшой больницы.

– Позвоните соседям! Что вы от меня хотите?! – кричал Алманцев. – Я поступаю так, как считаю нужным.

Это в Москве одна станция «Скорой помощи» на весь город. Централизация дает возможность легко и быстро манипулировать силами, перенаправляя бригады из одного района в другой, оттуда, где работы сейчас немного, туда, где ее просто завались.

В Московской области подобной централизации нет. В каждом районе при центральной больнице существует своя станция (или отделение) «Скорой медицинской помощи» со своим заведующим, подчиняющимся главному врачу больницы. Человек проницательный сразу же уловит разницу и поймет, что кажущееся легким и простым в столице, в Московской области может оказаться сложным и тяжелым делом. Соседей придется просить о помощи: «Пришлите, пожалуйста, парочку своих бригад к нам, у нас сложное положение». Могут помочь, а могут сослаться на то, что у самих вызовы стоят в ожидании бригады по часу. С горя можно обратиться за помощью в областное Министерство здравоохранения, но это долго делается… А вызовы накапливаются, телефоны от гневных звонков раскаляются.

– Из Центра медицины катастроф тоже работают бригады! Спасибо, что напомнили! – к раздражению примешалась ирония. – Все здесь, потому что ситуация чрезвычайная!

Наконец разговор был закончен. Алманцев сунул трубку в карман, вскинул левую руку, посмотрел на часы и нагнулся за рупором, стоявшим у его ног.

– Минута тишины! Тихо! Слушаем!..

На этот раз никого не нашли.

– Обследуйте тот сектор! – Алманцев указал рукой влево. – Если там тихо, начинайте работать краном.

Расчистка завала продолжилась. Данилов констатировал двух покойников, реанимировать которых за давностью не было никакого смысла. У первого трупа вместо головы было кровавое месиво, поэтому констатация здесь была сугубо формальной. Раз положено установить смертельный исход врачу или фельдшеру, так тому и быть. Второй покойник выглядел не столько мертвым, сколько спящим. Глаза закрыты, выражение лица спокойное, не напряженное. Если бы не вмятина на виске… Данилов минут десять пытался представить, каким образом можно получить при обвале здания столь аккуратную рану и никаких повреждений, но так ни до чего и не додумался. Окажись на его месте какой-нибудь автор детективных романов, так тот бы сразу же придумал, что обвал крыши был спланирован и осуществлен только для того, чтобы скрыть следы данного убийства. Как говорит у Честертона всепроницающий отец Браун: «Чтобы спрятать лист, умный человек сажает лес». Что-то вроде того.

Министр не приехал, но зато прибыл кто-то из верховного подмосковного начальства. Это было понятно по обилию черных машин с мигалками в кортеже. Алманцеву пришлось докладывать ситуацию и отвечать на вопросы о сроках.

Вопрос о времени окончания работ – самый болезненный для спасателей. Далеко не всегда можно ответить на него более-менее точно, а говорить приходится. Взять, например, нынешнюю ситуацию. Обнаружатся сейчас под обломками плит живые люди, работа по ликвидации последствий снова затянется, перейдет в ручной режим, сроки отодвинутся. А начальники всех мастей и рангов просто обожают следить за их соблюдением, некоторые только в этом и видят свое предназначение, свою, как нынче принято говорить, миссию. И еще наказывать в случае несоблюдения.

«Стараемся, делаем все возможное» – лучше не отвечать. Подобные расплывчатые ответы вызывают руководящее негодование, бурление административного гнева. «Я вижу, как вы тут стараетесь!» – саркастически бросит в ответ большой начальник или же, если он непосредственно не смотрит за ходом работ, скажет: «Стараемся» – это не ответ! Вы мне назовите день и час!»

Что поделать? Приходится называть. Опытные люди берут максимальный в их представлении срок (расчет идет на основании собственного опыта), добавляют к нему какое-то страховочное время и называют день и час окончания работ. Всегда приятнее сделать дело раньше обещанного. Если не похвалят, то и ругать не станут.

По прикидкам Алманцева, работы должны были закончиться к девяти часам вечера, поэтому на вопрос: «Когда рассчитываете управиться?» – он ответил:

– Сегодня управимся. До нуля часов.

Спасатели вернулись на базу в половине девятого вечера. Двадцать шесть живых, сорок шесть погибших. Не самый лучший расклад, но все же двадцать шесть человек, если можно так выразиться, сегодня родились во второй раз. Двадцать шесть…

Дома, после дежурства, Данилов долго стоял под душем, переключал воду с горячей на холодную и наоборот. Он неожиданно заметил за собой новую особенность: катастрофы и трагедии, с которыми он сталкивался по работе, начали ощутимо сказываться на его настроении.

Раньше, хоть на «Скорой», хоть в Склифе, хоть в тюремной больнице, все было немного по-другому. Столкновение с чужой бедой будоражило душу, вызывало сочувствие, желание помочь, но после работы негатив отступал, словно щелкал в голове какой-то невидимый переключатель. Рабочее уступало место личному, и очень редко увиденное на работе вгоняло его в долгую хандру. Было, но нечасто.

А сейчас чуть ли не после каждого ЧП в душе надолго поселялась тоска, причем муторная, лишающая воли к жизни. Начинали мелькать в голове философские мысли о бренности бытия, о том, что человек постоянно живет как под дамокловым мечом различных катастроф. Все это угнетало да и не могло не угнетать. И ладно бы был Данилов неопытным юнцом, но он ведь взрослый мужчина, с жизненным опытом, кое-что повидавший и понявший, совсем не ипохондрик и почти не пессимист. Откуда это? Почему?

От бесплодных потуг начала болеть голова. Выйдя из душа, Данилов завернулся в полотенце и отправился на кухню, где заварил прямо в чашке чуть ли не столовую ложку черного чая. Почему-то захотелось прочистить мозги не кофе, а крепким чаем и закусить шоколадом. Подождал пять минут, разглядывая в окно оттенки утреннего неба, затем процедил почти черный настой через ситечко, распечатал плитку шоколада и приступил к стимуляции умственного процесса.

– Какая же это прелесть – крепкий чай, да еще с шоколадом. М-м-м! – сказал он.

Впрочем, крепкий кофе с шоколадом – тоже неплохо.

«Это все переутомление виновато, – решил он перед тем, как лечь спать. – Глобальное. Давно в отпуске не был, забыл уже о том, что такое безмятежная расслабуха. Все какие-то проблемы, дела, работа…»

С учетом Елениной беременности этим летом отпуск плавно и планово накрывался медным тазом. Данилов подумал еще немного и убедил себя в том, что спокойно обойдется без безмятежной расслабухи. От нее как раз еще больше дури в голову лезет. А когда в доме появляется младенец, то тут уже не до рефлексий и ипохондрии. Тоска – от безделья. Это лишь на первый взгляд кажется, что она от переутомления. Вон, когда в Монаково неделями не вылезал из больницы, мысли в голове были простые и естественные: о сне думал и иногда о кружке холодного пива. Никакая дурь в голову не лезла… Или лезла, а он просто забыл? Нет, вроде так, как сейчас, не накатывало, даже с учетом того, что находился он далеко от дома. А может, это оборотная сторона мудрости? А нужна ли она тогда?

– Это называется «страдать хрен знает чем на досуге», Вольдемар, – сказал себе Данилов. – Мужику не к лицу так расслабляться. И вообще, дыхательная гимнастика в сочетании с игрой на скрипке творят чудеса. Час того, час этого, и настроение снова придет в норму…

Насчет дыхательной гимнастики он шутил, а насчет игры на скрипке – нет. И немного передергивал, хитря с самим собой, потому что изначально речь шла не о том, как развеять тоску, а о том, с какой стати она вдруг пытается получить в его душе постоянную прописку. Но недаром говорится, что утро вечера мудренее. Если организм настойчиво требует сна, то надо так и делать, а не заниматься аналитическим самокопанием. И в целом глупости все это, минутная слабость, которая, если ее не сдерживать, может стать стилем жизни. Ну его к черту, такой стиль!

«А имя, имя ребенку мы до сих пор не выбрали! – всполошился Данилов, проваливаясь в сон. – Надо выбрать имя! Мужское и женское. Мальчика можно назвать Сережей или Алешей…»

Имя для девочки он придумать не успел – заснул.