Текст книги "На килограмм души (сборник)"

Против часовой

Единственный этап в процессе приготовления шашлыков, который можно поручить женщине – это нанизывание мяса на шампуры. Проведите подробный инструктаж, проделайте несколько раз эту операцию на ее глазах собственноручно – и она справится с ней великолепно. Но упаси вас Бог допустить женщину к мясу при более ответственных действиях! Нет, если вы настолько ленивы, что вам все равно, какое мясо есть, тогда конечно… Во всех остальных случаях мясо и женщина – понятия несовместимые.

Вы можете десять раз объяснять рецепт, можете записать его на бумажке, ничего не поможет. Все нужно делать самому. А нанизать мясо на шампуры – это действительно лучше доверить женщине. Она займется этим делом с таким видом, словно успех приготовления шашлыка зависит исключительно от ее манипуляций. Наблюдать в это время за женщиной – одно удовольствие.

Впрочем, наблюдать за Вероникой, чем бы она ни занималась, для меня всегда удовольствие. Что-то я совсем погряз в кулинарных мыслях, наверное уже успел сильно проголодаться. Мой живот, утробно заурчав, выразил свое полное согласие. Ничего, не долго ждать осталось. Я снова перевел взгляд с мангала, в котором буйное пламя уже уступило свое место пышущим жаром углям, на Нику, которая извлекала из кастрюли последние куски мяса.

Ника сидела ко мне спиной, но, почувствовав мой взгляд, повернула голову и весело улыбнулась. Она всегда чувствует мой взгляд. Мои друзья смеются, когда я им об этом рассказываю, они говорят, что Вероника просто время от времени оборачивается, зная, что я всегда смотрю на нее. Пусть смеются, я-то знаю…

А еще мои друзья завидуют мне. Тому, что у меня есть Вероника. Не знаю, белой завистью или какой другой, но завидуют. Правильно делают, конечно – я сам себе завидую, каждый раз, когда смотрю на Нику. Но они мне завидуют не из-за того, что она самая замечательная женщина на свете. Сомневаюсь, что они смогут объяснить причину своей зависти даже самим себе.

Никины подруги тоже ей завидуют, она мне рассказывала. Но они говорят, почему. Женщинам это проще сказать. Потому что мы женаты десять лет, а я все еще люблю Нику. Так же как раньше, а может еще сильнее. Я это точно знаю, хотя спросите меня, что это такое – любовь, вряд ли я сумею сказать что-то путное. Скорее, глупость какую-нибудь сморожу. Вот то, что я десять лет с удовольствием ем подгорелое мясо и недожаренную картошку, приготовленную Никой, это, по-моему, тоже любовь. Можете начинать смеяться.

Вообще, нас называют идеальной парой. И заочно, и в глаза. Слышать такое бывает иногда довольно неуютно, но всегда очень приятно. Наверное, мы и вправду идеальная пара, если такие вообще существуют в природе.

Я разложил шампуры на мангале и, отойдя на шаг назад, полюбовался этим замечательным зрелищем. Ника смотрела на меня сквозь длинную челку, которая выбилась из-под заколки в виде бабочки и упала на глаза. Так смотрела, что мне стало хорошо и очень весело.

– Какое мясо предпочитает мадам? – осведомился я, склонив голову чуть набок и повесив на согнутую руку несуществующее полотенце.

Ника моментально вошла в роль капризной посетительницы дорогого ресторана.

– Мадам предпочитает вкусное мясо!

– О, разумеется! – я склонился в полупоклоне. – Но я имел в виду, как это мясо должно быть приготовлено. Недожаренным или подгоревшим?

– А можно что-нибудь среднее? Чтобы и прожарилось и не подгорело?

– Безусловно, мадам…

– Вот и замечательно! – Ника захлопала в ладоши.

– Но не в нашем ресторане! – закончил я строго.

Ника заливается звонким смехом. Она всегда смеется над моими шутками, даже когда они не помечены знаком качества. Иногда такие приступы веселья могут длиться минут десять, Ника захлебывается смехом, у нее уже нет сил смеяться, а остановиться никак не может. В ней еще осталось так много от шестнадцатилетней девчонки, которую я когда-то полюбил. Она и внешне почти не изменилась. И фигура сохранила девичью подтянутость, хотя она никогда не мучила себя диетами, и лицо не утратило того юного задора, который обычно исчезает с появлением взрослых проблем. Ей никогда не дают ее лет.

В этот раз Ника отсмеялась довольно быстро. Правда, когда она шла к нашему импровизированному столу – расстеленному на траве одеялу – ее плечи еще тихонько подрагивали, но уже больше по инерции.

Вырваться из городской суеты в лес, на шашлыки удается так редко. До обидного редко. Но от этого наслаждение от каждой минуты тишины, от каждого глотка чистого лесного воздуха еще ярче. Этим летом мы устраиваем пикник всего второй раз. Но первый – это был шумный выезд с компанией друзей, громкой музыкой, и таким же громким купанием в речке. Удовольствие тоже незабываемое, но совсем другого рода.

Мы любим своих друзей, но компанию друг друга не променяем ни на что.

– Готовность номер один! – громко объявил я, и Вероника развила бурную деятельность.

На покрывале как на скатерти-самобранке начали появляться пластиковые тарелочки с зеленью, помидорами, нарезанным сыром. Я не люблю сыр, а Ника, наоборот, жить без него не может.

Несмотря на мои шутливые обещания, шашлыки удались. То, что надо. А что еще можно сказать? Между прочим, слово «шедевр» как раз произошло от французского выражения «то, что надо», «так, как должно быть». Я откупорил бутылку вина и плеснул содержимое в протянутые Никой стаканчики. «За нас!» – произнесли мы в один голос наш любимый тост. И засмеялись этой синхронности. Чокнулись – смешно чокаться пластмассовыми стаканчиками – и я обнял ее за плечи.

Купаться Ника пошла первой. Я, слегка одуревший от вина, мяса и яркого солнца, пообещал ей присоединиться через пять минут. Но, проводив взглядом ее удаляющуюся фигуру в открытом купальнике, тут же сократил это время вдвое. Если бывают в жизни моменты, когда человек совершенно счастлив, то это, несомненно, был один из них.

Но и одной минуты мне не удалось полежать спокойно. Я не услышал плеска воды, зато услышал восторженный Никин визг и последовавший тут же крик:

– Какая прелесть!

Следующую фразу я уже угадал, мы все-таки десять лет женаты.

– Костя, беги скорее сюда! Ну, скорее!

Издав намеренно тяжелый и громкий вздох, я встал на ноги. Что же она там нашла? «Какой прелестью» могло оказаться все, что угодно. В том числе и то, что никак не попадало под мое понимание прелести.

Не знаю, почему, но к Нике я шел полный дурных предчувствий. Подсознание упорно не хотело верить, что меня ждет нечто приятное или по крайней мере совершенно безвредное. А я привык прислушиваться к своему подсознанию. Просто оно редко меня подводит…

Исключения только подтверждают правила. Я был искренне рад, что обманулся в своих предчувствиях. К тому же лишний раз убедился, что каждая настоящая женщина по сути своей является ребенком. Правда, женщины то же самое говорят о мужчинах, на что нам, мужчинам, остается только снисходительно улыбаться. Но вот вам пример, который вряд ли оставит у кого-нибудь хотя бы тень сомнений.

Вероника держала в руках небольшой стеклянный шарик. Размером с теннисный мяч, полупрозрачный и переливающийся на солнце всеми цветами радуги. На самом деле изумительная вещь! Я мог бы десять раз пройти мимо этого сокровища и, если бы был в хорошем расположении духа, возможно даже наподдал бы его ногой. У Ники же был такой вид, будто она нашла пропавшее золото инков. Она держала шар на вытянутой руке и, слегка поворачивая его из стороны в сторону, ловила солнечные блики.

– Что это, Ника? – не проявить заинтересованности было бы непростительной ошибкой с моей стороны. Я не хотел портить чудесно складывающийся день.

– Шарик.

Замечательный ответ! М-да, впрочем, стоит признаться, вопрос не лучше…

– Я имею в виду, что это за шарик?

– Костик, ну кто из нас двоих с высшим образованием?

– Прости, любимая, у нас не было курса шариковедения.

– Жаль… – Ника начала крутить шарик вокруг своей оси.

– Где ты его взяла?

Черт! По-моему, задавать идиотские вопросы входит у меня в привычку. Но Ника не обратила на это внимания.

– Здесь лежал, прямо на тропинке.

– Можно посмотреть? – я протягиваю руку.

Больше всего мне хочется как можно быстрее завершить лицезрение шарика, согласиться взять его домой и пойти, наконец, купаться. Перспектива окунуться в прохладную воду озера настолько соблазнительна, что я готов на все, лишь бы приблизить этот миг. Солнце печет немилосердно, и на моем затылке запросто можно поджарить яичницу. В воду, в воду, скорее в воду!

Я несколько мучительно долгих секунд делаю вид, что внимательно разглядываю шарик. Действительно, не то стеклянный, не то из прозрачного пластика. Не совсем, впрочем, прозрачного, свет сквозь него видно, но рассмотреть ничего нельзя. И цвет… Интересно сделана вещица, то шарик вроде красноватый, а чуть повернешь – уже отсвечивает голубым.

– Очень красиво. Пойдем купаться? – изо всех сил надеюсь, что переход не получился чересчур резким.

– Пойдем! – легко соглашается Ника.

Она протягивает руку за шариком. Какое-то мгновение мы держим его вдвоем. И тут раздается едва уловимый щелчок, и – я не верю своим глазам – одна половина шарика чуть заметно поворачивается относительно другой.

Казалось бы, что в этом удивительного. Но еще секунду назад я был полностью уверен, что у этого шарика нет двух половин. То есть… мысли путаются… я хочу сказать, что шар выглядел абсолютно цельным и монолитным. Я задумчиво беру его в свои руки, Вероника не противится этому. Она, по-моему, тоже удивлена. Во мне просыпается исследователь.

Теперь уже я без всякого притворства пристально разглядываю находку, пытаясь разглядеть малейшую щель в плоскости поворота. Ничего! Ни зазора, ни черточки. Я провел по поверхности шара ногтем – гладко, абсолютно гладко.

– Ника, мне показалось, или?..

– Или, Костя, – Вероника твердо кивает головой. – Потому что мне показалось то же самое.

– Но посмотри! – я подношу шар к самым Никиным глазам. – Здесь же просто нечему крутиться. Может быть есть какое-то объяснение…

– Костя!

– Возможно, наши руки соскользнули, и это создало такой эффект…

– Костя! – на этот раз Ника перебила меня громче и требовательней.

– Да?

– Глупо рассуждать, когда можно взять и проверить.

О, женщины! Поистине, мужчинам не дано вас понять. Большую часть жизни вы витаете в облаках, но иногда вдруг так практичны, что не сыщешь существа более приземленного. Для Ники это так просто: взять и проверить. И увидеть своими глазами то, что невозможно представить.

Нет, разумеется, в конце концов я крутанул бы этот шарик. Но мне требовалось все обдумать, требовалось осознать неизбежность экспериментальной проверки. Мне, если хотите, необходимо было решиться на это, подготовить себя к тому, что я увижу.

– В принципе, есть и вполне рациональные объяснения этого феномена, – здравый смысл говорил во мне в полный голос. – Какие-то оптические эффекты, либо щель настолько тонка, что…

– Костя! – Ника протянула руку к шару.

– Хорошо!

Не стоит и пытаться провести какой-либо анализ в присутствии особы противоположного пола. Я решительно взялся за шар двумя руками и повернул одну его часть относительно другой… Елки-палки, не так-то просто сказать, в какую сторону. В общем, обращенная ко мне половина повернулась по часовой стрелке.

На этот раз в том, что произошел сдвиг двух половин шара, не могло возникнуть никаких сомнений. Хотя, несмотря на то, что я смотрел на шар во все глаза, щели в нем так и не появилось. Половинки разошлись градусов на девяносто или чуть больше, после чего вновь раздался щелчок и вращение встретило невидимый глазу упор.

– Крутится, Ника, – растеряно сказал я.

Затем постарался собраться с мыслями и вернуться к идее об оптических эффектах. Или о микронной щели. Достоверность и той, и другой теории оставляла желать много лучшего, но, как говорил один неглупый человек, если отбросить невозможное, то, что останется, можно смело считать правдой.

Примерно такую речь я и собрался уже толкнуть, как вдруг…

Сначала на глаза, а затем и на сознание опустился густой туман. Я мгновенно потерял ориентацию в пространстве, перестал ощущать свое тело и утратил связь с окружающим миром.

Страха почему-то не было. Может быть, я просто не успел испугаться, а после было не до того. Перед глазами… Вернее, в сознании начала прокручиваться вся моя жизнь. Возможно, то же самое испытывают люди перед смертью. Точно не могу сказать, за неимением соответствующего опыта.

События следовали в обратном порядке, начиная с настоящего момента и до самого моего рождения. При этом «кино наоборот» движения задом наперед почему-то не было, как это получалось, я не могу объяснить. Лента была неоднородной, какие-то места демонстрировались детально, со всеми подробностями, какие-то мельком, урывками. Последние кадры оказались вовсе скомканными, когда все это закончилось, я почти ничего из них не смог восстановить в памяти.

Сколько длился этот сеанс, сказать я не могу. Однако было такое ощущение, что не больше нескольких секунд. Когда моим глазам вернулась способность видеть, первое, на что я обратил внимание, было лицо Ники. По напряжению, застывшему в ее широко раскрытых глазах, я догадался, что с ней произошло то же, что со мной.

Я сделал к ней шаг и обнял за плечи, опустив голову и прижавшись губами к пахнувшим абрикосами волосам. Ее тело еле заметно дрожало.

– Страшно… – прошептала она.

– Ты испугалась, солнце? – я сжал ее чуть крепче.

– Тогда – нет. Сейчас, – путано объяснила Ника, но я понял.

Мне самому было страшно. Жутковато было.

– Немедленно прекращай бояться! Все уже закончилось, да ничего ужасного, в общем-то, и не было.

Лучший способ успокоиться самому – это успокаивать кого-то другого.

– А что было?

Хороший вопрос! Хотел бы я знать на него ответ.

– Что было? Вот эта гадость, – я посмотрел на шар, который держал в вытянутой руке, – каким-то образом – не знаю, каким – воздействовала на наше сознание, заставив вспомнить всю свою жизнь.

– Думаешь, так просто? – Ника неуверенно покачала головой. – Я видела такие подробности, о которых совершенно не помнила.

– Сознательно не помнила, – я перешел на менторский тон. Главным образом потому, что убеждал не только Веронику, но и самого себя. – А бессознательно… Память человека – хитрая штука. Сколько всего таится в ее дальних закутках – мы и понятия не имеем. Ведь иногда человека заставляют под гипнозом вспоминать вещи, о которых он, казалось бы, давно и прочно забыл. Значит – хранится эта информация где-то. В зазипованном виде.

Ника улыбнулась. И перестала дрожать.

– А этот шарик, выходит, что-то наподобие архиватора?

– Точно! Знаешь, что? – я сдвинул брови и скорчил сосредоточенную мину.

– Что? – Ника снова слегка напряглась.

– Я что-то не заметил на этом объекте лицензионной голограммы. Как бы нам вирус какой не подхватить.

Засмеялась. И мне самому стало легко и даже немного стыдно за недавний страх. Подумаешь, передовые технологии. Подумаешь, портативный гипнотизер. Говорят, где-то в Японии спроектировали робота, способного пьянеть от алкогольных напитков. Вот это покруче будет! Электронный собутыльник – это да!

– Что мы теперь будем делать? – спросила Ника отсмеявшись.

– Как что? – я изобразил искреннее изумление. – Купаться, конечно!

Я бросил шар на землю, подхватил Веронику на руки и побежал к реке. Ника крепко обхватила меня за шею и испустила радостно-испуганный визг.

Обратно к месту нашей стоянки мы прошли мимо шара, бросив на него по одному-единственному беглому взгляду. Заговорили о нем мы только ближе к вечеру, когда стали собираться домой. До этого мы старательно веселились и наслаждались природой. Может быть, чуть-чуть слишком старательно.

– Этот шар… – Вероника сложила пакет с остатками провианта в багажник машины и повернула голову в мою сторону. – Что было бы, если бы мы повернули его в другую сторону?

Мне так хотелось, чтобы она не задавала этот вопрос! Меня он мучил все это время. Я терпеливо гнал его от себя, а он назойливой мухой возвращался обратно.

– В другую сторону? – я как можно небрежней пожал плечами. – Я думаю, есть четыре варианта.

Сказал я это после нарочито выдержанной паузы. Ответ для себя я приготовил уже давно.

– Какие? – Ника подошла поближе.

– Вариант номер раз – ничего бы не произошло.

– Сомнительно.

– Согласен. Вот тебе вариант номер два – случилось бы то же самое, что и при первом повороте.

– Может быть, – Ника не слишком уверена.

– Угу. Третий вариант – произошло бы что-то совершенно другое… но, возможно, не менее пакостное.

– Самое правдоподобное. Но что может быть еще в качестве четвертого варианта?

– Четвертый… В какой-то степени это разновидность третьего… – мне не хочется об этом говорить, но я знаю, что все равно скажу.

– Костя, не тяни, пожалуйста!

– Когда мы крутили шар в одну сторону, нам показали наше прошлое. Если мы покрутим его в другую сторону, нам покажут…

– Наше будущее?! Бред!

– Конечно! – с радостью соглашаюсь я. Мне очень хочется согласиться. – Разумеется, бред.

– Нельзя показать человеку его будущее – он его изменит и все предсказания окажутся чушью.

– Правильно! Все абсолютно правильно, – иногда Ника рассуждает совсем как я. Интересно, это оттого, что мы десять лет женаты, или мы десять лет женаты потому, что иногда она рассуждает совсем как я?

– А мы сейчас пойдем и проверим, – решает Вероника.

– Нет, Ника! Мы не будем этого делать, – говорю я очень строго и уверенно.

Я знаю, что мы это сделаем. Я знал это с самого начала, как только мне в голову пришла мысль о четвертом варианте. Не потому, что этого хочет Ника. И не потому, что этого хочу я – я, если честно, этого совсем не хочу. Я этого боюсь. Просто не сделать это невозможно, понимаете? Выше человеческих сил.

Для виду я еще немного спорю. И сам первым иду по тропинке.

Шар лежит на том же месте. А куда бы он, черт его побери, делся? Хотя, если бы он все же изловчился и исчез с этого безлюдного места, я был бы ему благодарен. Я испытывал бы облегчение – сейчас. И разочарование – всю оставшуюся жизнь.

Беру шар в руки, Ника стоит чуть сзади, заглядывая мне через плечо. Стараюсь не медлить, с каждым мгновением сделать простое движение руками будет все сложнее. Кручу.

Ждем, затаив дыхание.

Ничего.

Ждем еще немного, уже с некоторым удивлением.

Ничего. Совсем-совсем ничего.

Не знаю, что испытывает Ника, после того, как проходит минут пять. Вообще-то, я не могу сказать, что испытываю сам. Наверное, чувствую себя обманутым – и одновременно спасшимся от чего-то страшно неприятного.

Произошедшее несколько часов назад кажется чем-то нереальным. Все сильнее растет ощущение, что нам все это просто почудилось. Хочется даже крутануть шар в ту же сторону и убедиться в этом. Но я воздерживаюсь.

– Возьмем эту штуковину с собой? – я небрежно подбрасываю шар на ладони.

– Возьмем, – Вероника пожимает плечами.

Шар я кидаю на заднее сиденье. Еще несколько минут сборов – и мы движемся по лесной дороге на моей не очень новой «тойоте». Я бы назвал ее просто старой, но это было бы невежливо по отношению к даме.

Присутствие еще одной дамы – Вероники – удерживает меня от честного выражения всех своих эмоций по поводу этой дороги и того, кто ее прокладывал. Если есть на свете ад, то над вечной пыткой для этого горе-мастера не надо долго думать – пусть просто вечно едет по такой дороге.

Нет, я не говорю о том, что ее рельеф представляет из себя уменьшенную копию самых известных горных массивов планеты – хотя мог бы. Не говорю я и о том, что за каким-то дьяволом дорога по совершенно равнинной местности представляет из себя график невероятно сложной математической кривой – хотя я и тут не погрешил бы против истины. Все это привычные атрибуты российских дорог. Вероятно, на это существуют особые ГОСТы, нарушать которые дорожники не имеют права.

Но кто додумался сделать дорогу такой узкой – строго в одну колею, при таких высоких деревьях, которые жмутся к дороге вплотную и таком количестве крутых поворотов?! Видимость – не то, что нулевая, а отрицательная, если такая бывает.

Ехать по такой дороге приходится с черепашьей скоростью, чтобы избежать аварии или, на худой конец, не превращать ее в катастрофу.

Но если когда-нибудь найдется идиот, который будет очень спешить на тот свет… Не зря ведь говорят: «беда беду призывает». А две российские беды всем хорошо известны.

Додумать я не успел. Последнее, что врезалось мне в память, это зеркальные очки на круглой бритой голове, торчащей из-за руля вылетевшего навстречу джипа.

Чудовищной силы удар.

Темнота.

* * *

Я был в полном сознании – это удивляло. Глаза закрыты. Сейчас я их открою и увижу… Что? Белый больничный потолок или свет в конце тоннеля? А еще варианты есть? Стоит проверить.

Открываю оба глаза одновременно, разом и широко. Вижу свои руки с побелевшими от напряжения ногтями. Вижу зажатый в них шар. Чувствую впившиеся мне в плечо пальцы Ники.

С остервенением бросаю шар на землю. Хочется материться, долго и грязно. Вместо этого поворачиваюсь лицом к Нике и прижимаю ее к себе. Ничего не говорю.

Так мы стоим довольно продолжительное время, потом у Вероники, видимо, устают ноги и она, освободившись от моих рук, садится прямо на землю. Я сажусь рядом с ней. Мы ничего не говорим так долго, что молчание становится неуютным и тягостным. Я начинаю торопливо размышлять, с чего бы начать разговор, лишь бы прогнать эту тишину. Но Ника начинает говорить первой.

– Что это было, Костя? – ее голос тих и лишен эмоций. Даже вопросительная интонация почти не слышна. – Только не говори, что не знаешь, пожалуйста. Если не знаешь, придумай что-нибудь. Но объясни мне, что это было. Пожалуйста.

Так. Чего нам здесь точно не надо, так это истерики. Я все годы пребывал в твердой уверенности, что истерике подвержены все женщины, за исключением моей Вероники. Но готов был поспорить, что сейчас она от нее недалека. А я, между прочим, совсем не психолог, и методикам вывода женщин их этого состояния не обучен. Говорят, в таких случаях помогает пощечина, но я знаю, что не смогу ударить Нику. Придется плыть по течению, то есть просто делать то, что она просит.

– Похоже, наше предположение о четвертом варианте оказалось верным. Нам показали наше будущее, – я спохватываюсь. – Точнее, один из возможных его вариантов. Который мы теперь сможем благополучно избежать, за что мы должны поблагодарить этот славный шарик.

Ника отблагодарила «славный шарик» таким взглядом, что если бы он обладал хоть малейшей чувствительностью, в мгновение ока зарылся бы в землю.

– Ты действительно думаешь, что мы должны были сегодня погибнуть?

В последний момент я остановил готовое сорваться с губ «понятия не имею».

– Ты знаешь, скорее всего, нет. Думаю, мы просто присутствовали на сеансе ужастика с собой в главных ролях.

– Терпеть не могу ужастики! – Ника слегка покривила душой.

– Исходя из всего вышеизложенного и нами испытанного поступило следующее предложение, – продолжил я. – Шарик больше не крутим, везем его в город и завтра сдаем в какой-нибудь научный центр. Пусть разбираются.

– Можно немного скорректировать ваше предложение? – язвительным тоном (хорошо!) осведомилась Вероника.

– Прошу Вас, коллега!

– Шарик действительно больше не крутим – как тебе вообще в голову такое могло прийти? – и ни в какой город его не забираем. А выкидываем к ядрене фене!

Ого! Такое выражение из уст моей жены может быть приравнено к самой грубой площадной брани. Впрочем, я могу ее понять.

Мне все же удалось убедить Нику отдать шар в руки ученых. Дело в том, что я сильно усомнился в его земном происхождении. А если так, то самим фактом своего существования он является важнейшей находкой для человечества. Не говоря уже о том, на что шар способен, ведь весьма возможно, что мы испробовали на себе далеко не все его функции. Мы, кстати, об этом не сильно жалели…

В конце концов мои слова о долге перед человечеством убеждают Веронику. Или ей просто надоедает со мной спорить.

Прежде чем уехать домой, мы допили то вино, что осталось после пикника – почти полную бутылку. В данном конкретном случае я бы с удовольствием заменил это чудесное «Киндзмараули» на стакан водки. Любой. Хотя вообще-то я не любитель крепких напитков.

Несмотря на то, что мы задержались дольше, чем в прошлый раз (если можно говорить о каком-то прошлом разе) и, следовательно, должны были избежать встречи со злополучным джипом, Ника настояла, чтобы мы поехали другой дорогой.

Дорога эта отличалась разве что большей протяженностью, но тем не менее, и мне было на ней как-то комфортней. До дома доехали без приключений.

На следующий день мы не передали шар в руки ученых. И через день не передали. Не потому, что отказались от этой идеи, просто мы не знали, с какой стороны к этому подступиться. Мы вообще не могли придумать, кому этот шар стоило отдавать. Знакомых ученых, занимающихся проблемами связи с внеземными цивилизациями у нас не было. Да и уверенности, что шар должен достаться именно им, не было тоже. Психологи? Врачи? Физики? Специалисты по искусственному интеллекту? Мы терялись в догадках, а шар лежал в машине – заносить его домой не хотелось решительно.

Вообще, чувствовали мы себя в эти дни неважно. Честнее сказать, погано чувствовали. Ко мне то и дело приходило ощущение, что все то, что происходит с нами, не имеет ничего общего с действительностью. Что мы опять смотрим то, что нам показывает шар, и вот-вот очнемся, стоя на лесной тропинке. Прогнать эти мысли от себя было неимоверно трудно, я все чаще ловил себя на желании впиться ногтями в собственное лицо, жахнуть со всей дури головой о стену или предпринять еще что-нибудь настолько же глупое. Лишь бы убедиться в реальности окружающего мира. Я бы воплотил свои желания в жизнь, если бы это имело хоть какой-нибудь смысл.

Ника призналась, что чувствует примерно то же самое. Поначалу мы пытались избегать этой темы, но быстро осознали бесплодность этих попыток. В конце концов мы пришли к совместному выводу, что, избавившись от шара, нам будет легче вернуться к нормальной жизни. Я получил не подлежащий обсуждению приказ отвезти его «куда угодно, главное – подальше».

Но на следующее утро свои коррективы внесла ненастная погода. Вообще-то, назвать то, что творилось на улице всего-навсего ненастьем было бы явной несправедливостью по отношению к природе, которая из кожи вон лезла, дабы изобразить нечто невообразимое, смутно напоминающее конец света. Если разбить все это действо на составные части, то получится донельзя просто: дождь, ветер и гроза. Но какие!

Ветер свирепствовал с таким диким ревом, что деревья, словно боясь потерять контакт с землей, пригибались, стремясь зацепиться за почву еще и ветвями.

Молния то и дело разрезала свинцовое небо ослепительными зигзагами, от звука грома сотрясались стекла в квартире.

Дождь шел сплошной стеной, своим шумом соперничая и с ветром, и с громом.

В такую погоду хорошо сидеть дома – по крайней мере, намного лучше, чем находиться на улице. Мы и сидели. Ника забралась с ногами на диван, завернувшись в шерстяной плед, и читала «Хромую судьбу». Я уже заметил, что выбор книги у нее во многом связан с погодой. В данном случае с ней можно было согласиться – лучшего аккомпанемента под эту вещь Стругацких сложно себе представить.

Я сидел в кресле перед включенным телевизором и переводил рассеянный взгляд с экрана, демонстрирующего очередное непонятно что, на окно. В окно смотреть было, пожалуй, даже интересней, особенно в те моменты, когда сверкала молния. Я пытался предугадать тот миг, когда произойдет очередная вспышка, и, разумеется, постоянно попадал пальцем в небо.

Наконец я понял, что телевизор окончательно сдал свои позиции в плане моего личного рейтинга популярности, и подошел к окну.

Сделал я это как раз вовремя, чтобы увидеть то, что дано увидеть в своей жизни далеко не каждому человеку.

– Ника, иди сюда!

Ника соскакивает с дивана, умудрившись при этом не уронить плед на пол, и бежит ко мне. Пол холодный, а тапки надеть она не успела, поэтому стоит на носках, переступая с ноги на ногу.

А за окном, в каких-то трех метрах курсом, параллельным стене дома, плывет яркий белый шар. Сантиметров десять в диаметре. Ника не спрашивает что это, так как не узнать шаровую молнию невозможно, даже если никогда ее раньше не видел.

– А я думала, они желтые, – Вероника говорит почему-то шепотом.

– Разные бывают. Даже голубые. И красноватые, – по закону индукции я тоже отвечаю шепотом.

– Как звезды прямо.

– Точно.

Светящийся шар действительно напоминает звезду – такую, которую можно видеть в окуляре телескопа.

И вдруг он останавливается. Точно напротив нашего окна. И в то же мгновение меняет направление своего движения под прямым углом. То есть, если кто не понял, начинает лететь прямо на нас. Мы машинально отпрыгиваем от окна.

Я стою чуть напряженно, ожидая услышать звон разбитого стекла. Но его нет. Огненный шар влетает в комнату так, как будто бы никакого окна на его пути не было. Беззвучно и, по-моему, даже не снижая скорости, он проплавляет в стеклах аккуратные круглые отверстия. Звуки бушующей стихии сразу становятся громче. Но они остаются где-то на периферии нашего сознания – гораздо отчетливей мы слышим тихое-тихое потрескивание застывшего неподвижно посреди комнаты шара. Он как будто раздумывает, что делать дальше.

– Шары в последнее время просто достали! – негромко говорит Вероника.

– Я от него тоже не в восторге.

На самом деле, это не совсем так. Зрелище завораживающее и по-своему очень красивое. Смотрел бы и смотрел. Но только на экране телевизора.

Что делать в подобной ситуации? Этого, вообще говоря, никто толком не знает. Зато все сходятся на одном: не стоит делать резких движений. Мы и не делаем. Но, скорее, не следуя каким-то рекомендациям, а просто застыв в неком подобии ступора.

И вот тут у меня начинают шевелиться волосы на макушке. Телевизор!.. Включенные электроприборы – это совсем нехорошо при встрече с шаровой молнией!

Посылаю ко всем чертям тезис о вреде резких движений и бросаюсь к стене – к розетке, в которую включен телевизор. Мысль о ленивчике не приходит мне в голову – а может, я отвергаю это решение, как недостаточно радикальное.

Висящий в воздухе шар как будто только и ждал моего рывка – он начинает двигаться одновременно со мной. Но летит не ко мне, а к телевизору.

В моих глазах время резко замедляет свой бег.

Я двигаюсь, словно во сне – плавно преодолевая сопротивление невероятно вязкой среды.

Крошечное белое солнце так же неспешно плывет в двух шагах от меня.

Вероника стоит совершенно неподвижно, и только зрачки широко раскрытых глаз медленно перемещаются, следя за мной.