Текст книги "Тайны русских соборов"

Ближайшая задача замысла была выполнена. Оставалось главное – построить ЦАРСТВО БОЖИЕ НА ЗЕМЛЕ – НОВЫЙ ИЗРАИЛЬ. Наладить устойчивый организованный совместный быт. Вот тут-то и началось самое интересное. Крестоносное воинство было не просто разношерстным – большинство ополченцев не только считались лишними на родине, но и относились к обиженным и обделенным, то есть к изгоям. Всех этих людей надо было обустроить так, чтобы избежать недовольства и вражды. Что же крестоносцы? Они организовали правильное феодальное государство! Правильность объясняется историками тем, что крестоносцы сразу же оказалось в окружении иноверцев и иноплеменных. В христианской Европе знать имела право служить любому государю, независимо от того, на чьей территории находились ее владения. Барон-боярин мог без ущерба для своих владений воевать против того государя, в пределах власти которого была его вотчина (синьория). Изменой считался переход на сторону противника во время боевых действий или без объявления причины отъезда. Поэтому все опоясанные мечом имели право свободного перехода – право земли и воды. Понятно, что на маленьком островке христианства в окружении клокочущей мусульманской стихии сохранять добрые обычаи покинутой родины было бы самоубийством. Такова официальная версия официальной истории.

Что же еще мы видим из общепризнанных версий существования Иерусалимского королевства?

К 1100 году в Иерусалимском государстве крестоносцев установилось соборное управление. На время празднования Светлого Воскресения Господня (Пасхи) в Иерусалиме собиралась вся высшая титулованная знать королевства, а от остальной знати и всех сословий – избранные представители, а, кроме того, и знатные паломники. Сочетая приятное с полезным, духовенство и представительство отмечали праздники и на площади у церкви Воскресения, или Гроба Господня, на общем совете решали совместные насущные вопросы. Паломники – как знать, так и простонародье – принимали на этих соборах-съездах точно такое же участие, как и представители. Король и патриарх не предлагали решений, а ставили перед собранием проблему или вопрос. Когда знать, духовенство, народное представительство и паломники принимали решение, король и патриарх утверждали его, и исполнение было обязательно для всех под страхом церковного и светского наказания. Установившиеся к 1100 году правила рассматривали 80 случаев, разрешающих королю без суда равных отнять вотчину у барона или поместье у рыцаря в случае отказа от службы словом и делом. Все спорные вопросы должны были решаться в суде равных, утверждаться высшим сеньором и иерархом церкви. Несмотря на столь благие начинания, основным средством решения судебной тяжбы в делах о чести или при отсутствии убедительных свидетельств остался судебный поединок – суд божий. В 1105 году в крестоносном королевстве был принят закон, разрешающий вилланам (зависимым земледельцам) свободный переход от одного властителя к любому другому. Мотивировка была простая: «да не радуются враги Христовы нестроению нашему». Называлось все это «Иерусалимскими Ассизами».

Между 1111 и 1119 годами, когда подрастало второе поколение переселенцев в Святую Землю, удалось решить и проблему изгойства – лишних людей. Были созданы Духовно-Рыцарские Братства. Вступающие в эти закрытые конгрегации люди брали на себя три монашеских обета – послушания, бедности и целомудрия. Знать дополнительно клялась не проливать христианской крови, безвозмездно защищать паломников, отказаться от имения и «положить жизнь своя за други своя».

В силу обстоятельств вышло так, что королевство крестоносцев в начале XII века стало самым устроенным христианским государством. Внешняя опасность заставила выработать в нем механизмы защиты от социального произвола, основанные на добровольном общественном союзе. Конечно, вся эта идеальная система могла работать только в одном случае: если бы общий интерес постоянно заставлял палестинских христиан отказываться от своих частных, иной раз корыстных, побуждений. В королевстве, созданном участниками Первого крестового похода, были заложены новые основы государственного развития, ограничивающие как произвол королевской власти, так и своеволие знати, регламентирующие относительно бесконфликтное социальное бытие сословий.

В Европе же внутридинастийная чехарда продолжалась. Авторитет высшей власти упал до последней крайности. Положение Германии или Франции было не лучше, чем нашего Отечества, то есть Руси. Император, король и великий князь киевский обладали в то время самой номинальной властью, отнять вотчину у барона (боярина) – не то, что казнить смертью – было сложной проблемой, не говоря уже об управе с ближней и дальней родней.

Но вдруг во Франции, Германии, Англии, Византии и на северо-востоке Руси почти одновременно появляются государи, которые начинают проводить принципиально одинаковую внутреннюю политику, основное направление которой – укрепление центральной власти.

О том, какие формы принял этот процесс при Юрии Долгоруком и его потомках, мы уже говорили, а пока лишь выдвинем свое видение стратегического решения о начале белокаменного строительства.

Два княжества, где активно шло освоение новых земель и проблемы отражения в архитектуре государственной мощи и идеологии стояли на первом месте, – Галицкое (при Мономахе еще называвшееся Перемышльским и ставшее Галицким при Долгоруком) и Суздальское – начали строительство в полностью белокаменной технике. Но мы уже убедились, что «галицкая версия», то есть приглашение мастеров из Галича в Залескую Русь, весьма проблематична.

С достаточной долей уверенности можно сделать вывод, что в случаях сходства строительных технологий в различных городах, княжествах и государствах мы «по умолчанию» обязаны применять принципы не отслеживания переходов артелей, а «обмена опытом». Это, прежде всего направление зодчих и высококвалифицированных мастеров на обучение и стажировку. Как тут опять не процитировать Н. М. Карамзина: «…многие знатные Киевляне и Новгородцы находились тогда в Иерусалиме….». Или приглашение Мастеров для создания новых артелей, ватаг, лож.

Итак, на вопрос, почему в Суздале начали строить из камня, возможен ответ, данный профессором С. В. Заграевским. «Это было вызвано желанием Долгорукого видеть у себя храмы, возведенные «по-европейски».

А почему в Европе вдруг начали строить из камня? Притом совершенно точно известно когда. Практически с 1200 года.

Этот же вопрос задает себе уважаемый профессор. Позволим представить его версию с нашими комментариями.

«Во-первых, именно полубутовая техника применялась в Древнем Риме, только вместо известняка постройки чаще облицовывали мрамором (впрочем, как и в романско-готической Италии)».

Полубутовая техника каменного строительства применялась везде, как наиболее простая, в том числе и на севере Руси задолго до начала каменного строительства.

«Во-вторых, в Европе при Каролингах еще строили из кирпича или в технике «opus mixtum», а во времена романики практически повсеместно начали строить из камня».

Но мы как раз и пытаемся ответить на этот вопрос. Почему заменили дешевый кирпич на, якобы, дорогой камень?

«В-третьих, там, где строили из кирпича, часто имитировали форму камня при помощи кладки различной формы и размеров. Такой архитектурный прием был особенно распространен в поздней романике и ранней готике Северной и Восточной Германии».

Совершенно непонятно с какой целью? Почему не имитировали, например, строительства из дерева? Значит, строительство из камня сильно повышало статут строения, а это могло быть только в том случае, если этому придавался сакральный смысл.

«В-четвертых, во времена расцвета готики, когда во Франции повсеместно строили из камня, единственный крупный кирпичный храм был возведен в 1282-1380 годах в Альби – крае, разоренном «альбигойскими войнами».

Это вообще ни о чем не говорит. В то же время там были построены Монсегюр и Каркассон – мощнейшие каменные крепости катар и тамплиеров.

«В-пятых, окраинное местоположение регионов кирпичного строительства относительно центра Империи (Швабии, Баварии и Ломбардии) и не менее богатой Франции говорит, прежде всего, не об отсутствии там камня, а о разумной экономии средств. Ведь кирпичное строительство было существенно дешевле каменного независимо от удаленности каменоломен».

Это говорит только об одном, об отсутствии технологии и секретов строительства из камня, то есть об отсутствии «вольных каменщиков» в местах отсутствия каменного строительства.

«В-шестых, из кирпича строились храмы в деревнях и «рядовые» гражданские постройки в городах»

Это еще раз подтверждает высокий статус каменного строительства и его сакральную направленность.

«В-седьмых, в XV веке во всей Европе строители перешли на кирпич – в это время капитальное строительство приняло массовый характер, а на экономическую ситуацию сильно повлияла разорительная Столетняя война».

Это указывает только на то, что секрет каменного строительства в его дешевой форме был утерян или остался в руках очень маленькой группы людей, которая не посчитала необходимым раскрывать его для осуществления массового «народного» строительства. Кстати замечу, что в это же время закончилось массовое строительство городов, пик которого пришелся на 12-14 век. Более трех тысяч городов по единому плану и в единой архитектуре.

«Весь этот набор фактов (хотя и весьма поверхностных) говорит о том, что в романской и готической Европе строительство из камня символизировало государственную мощь и имперскую идеологию».

А вот с этим тезисом мы целиком и полностью согласны. То, что символизировало имперскую идеологию в Европе, должно было символизировать то же самое и во Владимире, и в Москве.

Глава 6. Каменные обитатели городов

Так называемое Высокое Средневековье не входит непосредственно в наше рассмотрение, ибо это чрезвычайно обширная и гораздо менее изученная область, относящаяся скорее к медиевистике, чем к криптоистории и конспирологии и анализ ее потребовал бы целой книги, а потому мы ограничимся только самым характерным примером – готика и ее скульптура. Об эстетике Возрождения писал великий русский философ Лосев, исследователи Воррингер, Панофский и многие другие.

В 1883 году вышла книга инженера Франца Ржихи, который поставил своей целью исследовать сохранившиеся в немецких готических соборах профессиональные знаки строителей, то есть масонские знаки «вольных каменщиков» (ими имели право обладать братья и мастера). В результате кропотливого и долгого сбора и анализа нескольких тысяч таких знаков Ржиха доказал, что все они могут быть сведены к четырем матрицам и принадлежат четырем масонским ложам Германии.

Пятьдесят лет спустя кавалер Матила Гика связал выводы Ржихи с гипотезой о существовании непрерывной традиции, основную роль в которой играло т. н. «золотое число» (частным проявлением его является закон «золотого сечения»)..

Спустя еще пятьдесят лет Люсьен Жерарден показал существование тайной традиции там, где числовая символика является довольно распространенной. Исследовав пропорции и размеры башен Собора Парижской Богоматери, автор установил, что в их основе лежит так называемая «королевская стопа» Карла Великого, равная 0,32484 м и использовавшаяся во Франции вплоть до Революции.

В 1926 году один из самых загадочных авторов, скрывшийся под псевдонимом Фулканелли, ученый, алхимик и адепт, а за ним и его единственный ученик Канселье доказали бесспорное наличие алхимических ребусов и масонских знаков, зашифрованных в скульптурном декоре (и повторяющих его витражах) Noter dam de Paris и ряда других соборов.

Исследователь К. Критчлоу показал возможность не только алхимической или астрологической (астрологическая символика традиционных изображений Евангелистов известна уже давно), но и каббалистической интерпретации готической скульптуры.

Наконец, в 1966 году появляется исследование Луи Шарпантье, в котором он доказывает гармонию соборов и всего искусства средневековья вплоть до музыки. Возможной связью архитектурной готики и музыки занимался также немецкий ученый, директор Берлинского музыкально-этнографического института Мариус Шнайдер, эмигрировавший в Испанию и выпустивший в 1948 году две свои главные работы, посвященные музыкальному происхождению символов животных в декоре соборов и другим проблемам. Наконец, работы других ученых-археологов обнаружили, что готические соборы, как правило, строились на месте древних кельтских святилищ, при этом могли учитываться и расположение подземных вод, и соответствия соборов определенным созвездиям.

Наверно стоит отметить, затрагивая буквально все сферы средневековой культуры, что гармония Посвященных видна здесь буквально во всем, но ограничимся лишь выводом М. Дэви, исследовательницы средневековой философии и символики.

«В основе средневековой культуры лежит единство символического языка в области богословия, философии, мистики, литургики, агиографии, проповеди, музыки, числа, поэзии, бестиариев, алхимии, магии, астрологии, онейрологии, цвета, светской литературы, фольклора, архитектуры и скульптуры».

Можно добавить, что так же и в сфере эзотерики, игр (например, таро, шахматы, национальная французская «игра в гусыню»), геральдики, садового искусства, живописи и многого другого. Естественно, что выявление этого языка это работа, которая под силу только целой команде ученых, и она только начинается. Наибольшая трудность здесь связана даже не с отсутствием современных научных методов исследования средневековой культуры, а с тем, что результаты и выводы превосходят порой самую буйную фантазию и с трудом совмещаются с менталитетом современного ученого.

Как можно забывать то, что в самом сердце итальянского Ренессанса, Фичиновской академии, процветала магия. По Фичино, посредником между душой мира (anima mundi) и телом мира (corpus mundi) служит дух – spiritus, которому соответствует quinta essentia – «эфир». Привлечь его можно запахами и другими средствами, связанными с определенными планетами, а также талисманами (imagines) и музыкой. К одниму из главных талисманов академики относили архитектуру, называя ее застывшей музыкой. Фичино считал, что музыкальное исполнение обязательно должно сопровождаться словами-заклинаниями, и сам пел, по всей видимости, орфические гимны, сопровождая их игрой на лире с изображением Орфея, очаровывающего природу, адресуя их прежде всего Солнцу, попивая одновременно вино, созерцая талисманы и вдыхая запахи. Пико де Миронделла, основатель христианской каббалы, считал магию Фичино неэффективной, ибо тот не использовал каббалу в своих работах. Фичино оправдывал свою магию ссылками на вольно интерпретируемого Фому, но полагал, что «хорошая демоническая магия» может перейти у невежд в идолослужение и потому ее необходимо скрывать.

Вот такая ситуация сложилась в средневековом искусстве, к которому относится и искусство «вольных каменщиков». Только с учетом всего этого можно попытаться разгадать те загадки, что задали нам белокаменные стены соборов Руси.

Однако все-таки начнем с соборов Европы, взяв за пример каменных обитателей Оксфорда. Опережая удивленный вопрос, а как же Париж, заметим, к слову, что знаменитые химеры собора Парижской Богоматери, ставшие одним из символов этого города, своего рода «новодел». Их создал в XIX веке скульптор и реставратор Эжен Эммануэль Виолле-ле-Дюк, который хоть и был знатоком Средневековья, однако внес в свои изваяния много личного, а также присущего мировоззрению человека XIX столетия. Так что к Средним векам эти замечательные химеры имеют весьма косвенное отношение. Единственное, с чем можно сравнить древнерусское зодчество в Париже это внутренний декор собора, так точно описанный Фулканелли.

Так что же Оксфорд? Стоит вам отвлечься от пестрой толпы в этом древнем английском городке и посмотреть вверх, на фасады старинных зданий, и вы обнаружите, что студенты, туристы и обычные горожане далеко не единственные и, может быть, не главные обитатели этого места. Вашему взору предстанут многочисленные каменные изваяния гротескных существ – полулюдей и полузверей, безмолвно застывших в самых причудливых позах с невероятными гримасами на лицах и мордах. Заметив их однажды, вы будете встречать их повсюду – десятками, сотнями, тысячами – и поймете, что Оксфорд буквально кишит подобными существами. Традиция украшать здания готических церквей и соборов фигурами людей, зверей и различных вымышленных существ берет свое начало…, вы совершенно правы, в XII веке. Эти изваяния обычно носили гротескный характер, страшное и ужасное в них нередко сочеталось с нелепым и смешным, они могли напугать зрителей, вызвать у них отвращение или же невольную улыбку. Гротески, монстры, химеры, демоны, горгульи – вот наиболее распространенные наименования этих существ. Из них гротеск, пожалуй, самое точное и емкое, остальные же имеют более узкое значение. Так, горгулья – это водослив в готической архитектуре, который оформлялся в виде человеческой или звериной фигуры (либо головы) с разинутым ртом или пастью. По сути, это предшественник современной водосточной трубы, благодаря которому вода из желобов не текла вдоль стен, разрушая их и подмывая фундамент здания, а отводилась на некоторое расстояние вбок, откуда и падала вниз на головы прохожих. Само же слово «горгулья» происходит от старофранцузского gargouille – глотка, и своим звучанием имитирует булькающий звук, возникающий при полоскании горла. В XVIII–XIX веках большинство горгулий заменили свинцовыми водосточными трубами. Утратив полезную функцию, горгульи превратились просто в элемент декора зданий.

Готические химеры получили свое название по аналогии с Химерой древних греков – мифическим чудовищем с головой льва, туловищем козы и змеиным хвостом, однако внешне не имеют с ней ничего общего. Обычно так называют фигуры фантастических чудовищ, восседающих на фасадах соборов и устрашающих своим видом прохожих, напоминая им о грехах и муках ада. Так, знаменитые химеры Собора Парижской Богоматери – жутковатые создания с крыльями летучих мышей, козлиными рожками или змеиными головами, лебедиными шеями и орлиными когтями.

Гротескные изображения людей в Средние века часто называли «бабуинами» (от устаревшего английского babewyns), ведь обезьяна – своего рода карикатура человека; так же называли и фигурки обезьян. Сейчас этот термин употребляется довольно редко.

Откуда взялся обычай украшать готические храмы гротескными скульптурами людей, чудовищ и монстров? Даже в наше время такое тесное соседство божественного и низменного несколько озадачивает. По-видимому, точного ответа на вопрос не существует. Например, Бернар Клервоский в 1124 году писал в труде «Апология Виллелина, аббата св. Теодориха»: «Что делают смешные чудовища в галереях, перед глазами братьев, занятых чтением?.. Здесь можно увидеть несколько тел с одной головой или несколько голов на одном теле. Здесь можно увидеть четвероногого урода с хвостом как у змеи, там изображена рыба с головой четвероногого. Можно увидеть животное, спереди напоминающее лошадь, а сзади – козу, и рогатое животное, задняя часть которого напоминает лошадь. Короче говоря, со всех сторон такое разнообразие и богатство форм, что забавнее изучать целый день этот пестрый мир скульптур, чем думать о заповедях Божьих. Всемогущий Бог! Если уж мы не стыдимся всей этой нечисти, мы хотя бы должны жалеть потраченных на них средств»

Целая полемика разгорелась между монахами цистерцианского ордена Святого Бернарда и бенедиктинцами из Клуни, хотя и те и другие были неистовыми поклонниками медоречивого Бернара. Один из наиболее остроумных аргументов последних звучал следующим образом: «Бог непостижим, он находится вне возможностей какого-либо описания и изображения; гротескные изваяния, доводя наше воображение до крайних пределов, напоминают нам об этом». По всей видимости, бенедиктинцы придерживались того мнения, что здание готического собора – это вселенная в миниатюре, а потому оно может вмещать в себя изображения не только всего существующего на земле, но и всего того, что только может предстать воображению человека. Они полагали также, что грубоватый и не лишенный юмора символизм каменных гротесков как нельзя лучше подходит для воспитания паствы, основную часть которой составляли люди простые и неграмотные. Каменные гротески могли служить своеобразной «Библией для неграмотных», главной задачей которой, по мнению монахов, было напоминать о грехах и возмездии. Как тут не вспомнить, что стены Георгиевского собора в Юрьеве-Польском называли «Книгой мира» (тут следует напомнить, что одна из расшифровок книги «Liber M», найденной в гробнице Христиана Розенкрейца, гласит, что «Liber M» – именно «Книга Мира»).

Пока церковники спорили, «вольные каменщики» ваяли, и, что сами они думали о своих творениях, нам неизвестно. Мысли и чувства они облекали в камень. Судя по всему, в их творениях воплотились не только христианские, но и более древние верования людей в добрых и злых духов, населяющих Небо и Землю. Гротескные изображения простые люди воспринимали как своеобразные обереги, охраняющие храмы и прихожан от злых сил. Как бы там ни было, «вольные каменщики» по всей Европе, и как мы видим теперь не только в ней, трудились не покладая рук, а Церковь и Власть обеспечивала их стабильной работой и солидным положением в обществе.

История Оксфорда и Оксфордского университета неотделима от истории средневековой архитектуры. Город зародился в XII веке, а первые университетские колледжи были основаны в XIII–XIV веках и развивались под патронажем влиятельных епископов и архиепископов. Строительство первых колледжей, которые задумывались как помещения, где студенты и их наставники могли бы жить и учиться под одной крышей, велось во многом по образу и подобию средневековых мужских монастырей. Колледж обязательно имел квадратный внутренний двор, собственную церковь или часовню, общую трапезную. Горгульи, химеры и прочие гротескные изображения стали естественным декором зданий средневековых колледжей.

Вставка 5. Горгулии, химеры и гротески Оксфорда.

Химеры Нотр Дам де Пари

Еще раз ответим на вопрос. Почему мы выбрали для сравнений Оксфорд, а не соборы Парижа?

Готический стиль в архитектуре задержался в консервативном Оксфорде дольше, чем где-либо еще в Англии. Так, здание колледжа Сент-Джонс, построенное во второй половине XVII века, все еще в значительной степени носило черты этого стиля.

Сегодня оксфордские гротески очень различаются по возрасту и происхождению. Скульптуры, сохранившие оригинальный облик с XIII–XV веков, можно найти практически только внутри зданий церквей и колледжей, где ветер, вода и дым каминов не оказали своего разрушительного действия. Целая коллекция загадочных фигур начала XVI века располагается вокруг внутреннего дворика колледжа Магдалены: несмотря на многократные реставрации, эти гротески не претерпели существенных изменений.

Главная же особенность Оксфорда, наиболее важная для нашего исследования, это то, что он построен из известняка, то есть, выражаясь языком средневековой Руси, Оксфорд изначально был белокаменным. Свойства известняка сыграли свою роль, на открытом воздухе каменные изваяния быстро темнеют и покрываются живописными потеками, приобретая весьма «древний» вид.

Вернемся же в Залескую Русь.

Археолог Н. Н. Воронин писал: «Если представить себе храмы Юрия выстроенными из кирпича, они будут мало отличаться от современных им построек древней Руси в смысле отсутствия «романских» черт».

Отметим принципиальную разницу. Она в том, что храмы Владимирской Руси, начиная со времени Долгорукого, были выстроены не из кирпича, а из белого камня. Значит, секрет строительства из камня появился на Руси в это время. Значит, кто-то из гильдии вольных каменщиков принес его с собой и передал местным мастерам и подмастерьям. Возможно, это были мастера из свиты Андрея Боголюбского, пришедшие с ним из Иерусалима.

Тогда становится понятной позиция Андрея Боголюбского не только в отношении массового строительства из белого камня, но и в украшении храмов скульптурным декором масонских гильдий, более известным в архитектурных кругах под названием зооантропоморфного скульптурного декора.

Речь идет не только о барельефах и горельефах, которые могли быть отнесены (хотя и с «натяжкой») к изображениям на плоскости, то есть к иконам. Во времена Андрея появилась объемная скульптура – львы-водометы, «сторожевые львы», кубки и птицы. Стоит опять процитировать профессора С. В. Заграевского. «Таким образом, мы не видим никакого «постепенного проникновения» (по В. Н. Лазареву) романского скульптурного декора на суздальские храмы. «Водораздел» между орнаментным и зооантропоморфным типами декора четко пролегает между последним храмом Юрия и первым храмом Андрея».

Далее позволим себе обширную цитату специалиста, дабы нас не обвинили в предвзятости и притягивании фактов за уши.

«Отметим, что определение этого «водораздела» существенно влияет на датировку Успенского собора в Галиче. По Н. Н. Воронину, это 1157 год, дата учреждения галицкой епархии. Но вряд ли «младший князь» Ярослав Осмомысл и только-только назначенный епископ осмелились украсить свой храм зооантропоморфным декором, не имея прецедента, которым в данном случае выступали постройки великого князя – Боголюбского.

Что касается нескольких киевских зооантропоморфных барельефов, относимых к XI веку, то возможны три варианта их происхождения:

– они могли быть изготовлены в XI веке в Европе, несколько позднее (в XII–XIII веках) завезены в Киев и установлены на храмах;

– их могли изготовить в XI веке местные мастера, но изначально они были установлены на светских зданиях – православная церковь этого никогда не запрещала даже в Константинополе;

– они могли быть изготовлены и установлены на киевские храмы во времена «европеизации» архитектуры при Мономахе, т. е. в начале XII века.

В связи с наличием такого «водораздела» между орнаментным и зооантропоморфным декором необходимо коснуться утверждения Б. А. Рыбакова о «двоеверии», выразившемся в древнеславянских языческих мотивах скульптурного декора владимиро-суздальских храмов, и о тесной связи образов этого декора со «Словом о полку Игореве».

Несомненно, «двоеверие» в XII веке имело место, оно имеет место и в наше время – многочисленные суеверия, «обереги», «сглазы» и прыжки через костер на Ивана Купалу тоже попадают под это определение. Но с проникновением на стены храмов древнеславянских языческих мотивов (в том числе и соответствующих образов «Слова») трудно согласиться».

Согласны. Полностью согласны с мнением специалиста. Зооантропоморфный декор появился на Руси с приходом к власти Андрея Боголюбского.

Его брат и приемник Всеволод Большое Гнездо в условиях своей окрепшей великокняжеской власти развивает эту тенденцию. А если вспомнить, что почти вся их родня по мужской линии прошла стажировку в Новом Израиле или Заморских землях, как это тогда называли, и по всей видимости в своих дружинах привезла с собой еще несколько Мастеров, то очевиден резкий взлет каменного строительства на Руси. А главное улучшение качества самого строительства и отделки.

В архитектуре этого времени, которая, как и во все времена, весьма полно отражала экономические, политические и социальные процессы в стране, мы видим тенденцию, имевшую продолжение и при Юрии Всеволодовиче – усиление роли зооантропоморфного декора.

Загадка не в этом. Загадка в том, куда пропал секрет белого камня? Почему произошел возврат к кирпичу?

Первый шаг к этому – утеря секрета «лепного» декора.

Поэтому давайте попытаемся ответить на вопрос, почему зооантропоморфный декор в начале XIV века пропал с белокаменных храмов?

«Вырождение» мастеров по скульптурному декору в результате монгольского нашествия и последующей разрухи не может являться убедительным объяснением этой ситуации, так как искусство невозможно ни «вырезать», ни «уморить», – резонно замечает архитектор С. В. Заграевский.

Храмы с архитектурными элементами готики продолжали строить и позднее, причем наивысшего развития русская «дошатровая» готика достигла в Троице-Сергиевом и Спасо-Андрониковом монастырях. А вот «европейский» декор исчез.

Даже если допустить, что имели место какие-либо объективные причины его исчезновения (общие закономерности культурного развития, изменение художественного вкуса), полностью и повсеместно пропасть за такой короткий срок – в течение 1320-х годов – зооантропоморфный декор не мог.

Значит, надо искать субъективную причину, а ею в условиях политической диктатуры князей могло быть только принципиальное решение на государственном уровне, которого мастера не смогли ослушаться. Иными словами, мог иметь место только запрет на зооантропоморфный декор.

Давайте попытаемся понять, почему в 1320-х годах «европейский» декор мог быть запрещен. Не отголоски ли это костра на Жидовском острове в Париже, где закончилась вместе со смертью Великого магистра тамплиеров Жака де Моле, легендарная эпоха храмовников?

Письмо четвертое.

«Уважаемый брат Абир!

Вот таким извилистым путем мы с вами опять вернулись к достопочтимому Фулканелли и его загадкам готических соборов.

Прежде всего, надо, наверное, вспомнить, что по поводу термина «готический», который широко использовался во французском средневековом искусстве, Фулканелли говорил буквально следующее.

«Некоторые неправильно полагают, что это название произошло от готов, древнего германского народа; другие считают, что это направление, своей выразительностью вызвавшее скандал в XVII–XVIII веке, названо так в насмешку в смысле варварский: таково мнение классической школы, пропитанной декадентскими принципами Ренессанса».

Вот это меня и заинтересовало в его исследованиях по поводу каменного строительства и языка каменщиков. Далее Великий алхимик находит общность между словами gothique и goetique и предполагает, что должна существовать связь между готическим (gothique) искусством и магическим (goetique).

«Для нас понятие art gothique (готическое искусство – просто орфографическая деформация слова «жаргонный» (argotique)) и эта созвучность прекрасно отвечает фонетическому закону, который не имеет никакого отношения к орфографии и на котором основана традиционная Каббала. Собор – это произведение арготического искусства», – делает он окончательный вывод. Таким образом «жаргон» – это просто «тайна», и «готическое искусство» – это искусство знающих тайну.