Текст книги "Ода контрразведке"

Чекисты были вооружены карабинами – только у заместителя политрука снайпера Лазаря Паперника была снайперская винтовка, и он кричал: «Ребята, давайте мне цели! Цели давайте!» А немцы, по словам Евгения Александровича, «не выставлялись на каждом углу – потому что это была армия». Но из каждого угла стреляли – надо было смотреть, где вспышка, и посылать туда пулю. «Наш отряд 25 человек развернулся в довольно широкую цепь. Мы не могли быть в куче, как изображено на известной картине, – указывает он на стену. – Достаточно одной очереди, и вся эта группа будет уничтожена. Время для меня тогда очень сжалось, и я не могу сейчас до деталей все вспомнить. И вообще, сколько прошло времени – сказать не могу. Помню, как подполз сзади Лазнюк, его лицо было в крови. Он приказал отходить к сараям. Передо мной парень полз, я видел, как трассирующие пули стибанули ему по спине, как он потом зашевелился и взорвал себя гранатой РГД. Должен я был об этом сказать? А в это время там Паперник кричал: “Не делай этого!”».

«Все это происходило на левом фланге, – продолжает Евгений Александрович. – Кто-то сказал, что это Паперник. Относилось ли это к Папернику? Ведь он якобы застрелился из пистолета ТТ. Ну и пошло-поехало – Герой Советского Союза, по социальному положению – рабочий часового завода, по национальности – еврей. Хороший вообще парень был, певец отличный. Немцы нас обходили, заходили с тыла – на снегу были видны черные каски. Позади нас была довольно большая высота, откуда мы пришли и куда предстояло уходить. Но когда он взорвал себя – я понял, что в плен попадать нам было невозможно. Потому что за мной стояла моя семья. Тогда бы им это обязательно припомнили. А что бы со мной немцы сделали? Тогда я поднес наган к виску – и в этот момент из-за сарая буквально вывалились раненый Кругляков (он был ранен разрывом своей же противотанковой гранаты) и с ним совсем уже окровавленный Лазнюк. Кругляков крикнул: “Помоги!” Я спрятал наган, и мы вдвоем стали вытаскивать Лазнюка. По снегу это было очень трудно. Где пробежим немножко, где упадем, ползем… По нам вели огонь очень сильно… Пришлось даже из револьвера отстреливаться – но далеко было, не попал… Наконец мы свалились в овраг, там было какое-то пехотное подразделение, около взвода, которое не рискнуло прийти к нам на помощь… В официальном документе сказано, будто оно нас в нужный момент не поддержало. Нет, это было чистой воды предательство».

Как выяснилось позднее, отряд Лазнюка блокировал в Хлуднево танковый батальон немцев, усиленный минометами и артиллерией. Как рассказывает Евгений Александрович, в момент, когда они выносили раненого командира, в живых из чекистов уже никого не было, все было кончено. Позднее на маскхалате самого Ануфриева насчитали три пробоины, в том числе одну – на капюшоне.

«Лазнюк сразу задал вопрос их командиру, почему не вступили в бой, – рассказывает Евгений Александрович. – Тот начал что-то мямлить в ответ. И тогда я вижу, Лазнюк хватается за пистолет и стреляет ему прямо в живот со словами: “Ты предал меня и моих ребят, они из-за тебя погибли”. Дело было плохо. Велика была вероятность расправы над нами. Я мгновенно оценил обстановку и толкнул Лазнюка с Кругляковым в сани. С лошадьми обращаться я умел. Вот так нам удалось вырваться уже и от своих. Я сдал Лазнюка и Круглякова в медсанбат, а самого меня позвали артиллеристы: “Пойдем, у нас картошка печеная”. Увидели пробоины на маскхалате и говорят: “Долго будешь жить!”»

В 1967 году к юго-востоку от деревни Хлуднево появился памятник – высокая стела, заметная издалека. В нижней ее части, на раскрытой книге из темного мрамора, высечены ЩИТ и МЕЧ – эмблема госбезопасности – и слова: «Здесь похоронены 22 разведчика-лыжника из Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД СССР, геройски погибшие 23 января 1942 года в боях за деревню Хлуднево. За мужество и отвагу разведчики-лыжники посмертно награждены орденом Ленина, а заместителю комиссара отряда Лазарю Папернику присвоено звание Героя Советского Союза». Ниже сказано, что «памятник сооружен по инициативе и на средства комсомольцев и молодежи Комитета государственной безопасности СССР».

Ануфриев Евгений Александрович и Кругляков Алексей Павлович были награждены орденами Красного Знамени, а вынесенный ими с поля боя раненый командир Лазнюк Кирилл Захарович – орденом Ленина. В живых остались еще двое: Корольков Иван Тимофеевич (орден Красной Звезды) и Перлин Борис Лазаревич (медаль «За оборону Москвы»). 1 сентября 1942 года в Кремле награды чекистам-лыжникам вручал Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин.

В дальнейшем Евгений Александрович проходил службу в Пограничных войсках НКВД СССР на Кавказе и в Таджикистане на афганской границе. Демобилизовался он только в 1949 году, после чего окончил Московский областной педагогический институт, был оставлен в аспирантуре и стал секретарем парткома института. Защитив кандидатскую диссертацию, он был назначен заведующим кафедрой общественных наук в МВТУ имени Н.Э. Баумана, а с 1965 года и до самого последнего времени работал в МГУ имени М.В. Ломоносова, где защитил докторскую диссертацию по философии, стал профессором и более двадцати лет заведовал кафедрой, читал лекции в крупнейших советских и зарубежных университетах, в том числе в Польше, Германии и Испании. Когда мы говорили о судьбе Германской Демократической Республики, Евгений Александрович сказал: «Это было с нашей стороны предательство».

Очень интересной была тема научных интересов Евгения Александровича – «личностное начало». Его кандидатская и докторская диссертации были посвящены проблемам сочетания общественных и личных интересов, свободы и необходимости. «Никто из людей в этом мире не может жить в одиночку, как на необитаемом острове», – говорил он. Поэтому вопросы собственности, приватизации и социальной справедливости ему были очень близки, равно как и тема деградации личности в современном мире, потеря ей человеческого достоинства. Он с отвращением говорил о Чубайсе с его ваучерами, а ректору МГУ однажды заявил: «Виктор Антонович, а Вам не кажется, что частная собственность наносит ответный удар?»

Последнее время Евгений Александрович общался, помимо дочери и своего адвоката Сергея Евгеньевича, главным образом со мной и Игорем Алексеевым – полковником МВД, известным писателем, считая нас своими друзьями. Мы же в свою очередь не переставали расспрашивать его о природе Подвига, о тех мотивах, которыми руководствовались наши русские солдаты, идя на смертельный риск. Его ответы были порой неожиданными и заставляют о многом задуматься. По его словам, если немцы действовали рационально и для них было нетипично бессмысленное геройство, то наши зачастую неоправданно подвергали себя ненужному риску. Он часто вспоминал, как под Москвой на глазах у всех во время первого авиаудара немцев погиб капитан Новиков, а Михайлову оторвало ноги. «А просто потому, что оба хотели продемонстрировать свое геройство и не стали под бомбами ложиться на землю… Это фактически наш менталитет. Знаешь вроде, что улица простреливается, и всё равно перебегаешь, думая, авось пронесет. А немец сидит и ждет, когда русский дурак побежит через улицу».

На самом деле Подвиг – это не бравада, не бессмысленный риск. Подвиг совершается исходя из благородных побуждений для общего блага, спасает другие жизни. В этом смысле, по мнению Евгения Александровича, еще многое предстоит понять. Например, почему совершенно умалчивается роль Лаврентия Павловича Берии в обороне Кавказа. А ведь он получил за этот Подвиг звание Маршала Советского Союза. Основной целью Гитлера в 1942 году было взятие Баку с его богатыми нефтяными источниками. Сталин узнал об этом от своей разведки еще осенью 1941 года и начал заблаговременно готовиться к отражению удара на Кавказ. «Но эта битва до сих пор замалчивается, – считает Евгений Александрович. – А всё потому, что связана с именем Берии. Нам внушили, что Берия – предатель, но это не так. Это ярлык, который ему навесил Хрущёв. Просто надо было убрать Берию с политической арены, для этого и была придумана сказочка о якобы вредительской деятельности Лаврентия Павловича».

Мы, естественно, много говорили о Павле Анатольевиче Судоплатове, вспоминали встречи ветеранов ОМСБОН. «Он со мной советовался, – говорит Евгений Александрович. – Я ему многим обязан. Во-первых, он вытащил нас из района канала Москва – Волга. Нас погрузили на машины и привезли в Москву, где мы узнали, что началось наступление наших войск. Через несколько дней нас снова перебросили в район Рогачёва, мы там снимали свои же мины. И, кстати, посмотрели, сколько на них немцев подорвалось – особенно вблизи мостиков через речушки, которые я хорошо знал еще до войны. Потом нас вернули в Москву и стали готовить к заброске в тыл. Новый год мы встречали в Москве. Выпить у нас ничего не было. Но потом нам с собой дали по две фляги чистого спирта. Когда мы шли к фронту, мы в одном месте встретили отряд Медведева “Митя”. Я говорил с Колей Королёвым – адъютантом Медведева, абсолютным чемпионом СССР по боксу. Он дважды выносил раненого Медведева с поля боя. Наши четыре отряда сопровождала “Эмка”, в которой ехали заместитель командира ОМСБОН полковник И.М. Третьяков и военный комиссар ОМСБОН капитан ГБ Алексей Алексеевич Максимов. Во время авианалета на станцию Брынь их положил вместе с “Эмкой” немецкий штурмовик. Нельзя им было так рисковать и днем ездить на виду. Фактически мы лишились руководства, и вот это по-видимому сыграло свою роковую роль в том, что нас передали армейскому командованию. Но Павел Анатольевич все же вытащил нас в Москву – а не каждый бы решился пойти против Голикова, это грозило многими неприятностями. Судоплатов сам и приехал нас встречать: “Ой, как вас мало – а я пять машин пригнал”. А кто-то: “Да нет, нас много! Вши, вшивые мы”. Тут Судоплатов рассмеялся и вдруг увидел мой автомат – а у меня уже был ППШ, с разбитым прикладом. “А этот что, погиб?” Ему говорят: “Да нет, вот он!” – Подзывают меня. Судоплатов спрашивает: “Что это у тебя?” – Я говорю: “Я уже много чего поменял: и маузер был немецкий с трассирующими, и СВТ, и трехлинейка. Охотник все-таки – вот и поохотился!” У меня здесь на полке много книжек Судоплатова с его посвящением мне, некоторые под псевдонимом “Анатолий Андреев”. Я был у него на 80-летии. Мы поддерживали ветеранские связи. Когда он вышел из тюрьмы, у него один глаз не видел. Вопрос только один: почему Хрущёв не убил Судоплатова? Почему? Ведь это для него было несложно сделать. Однажды при встрече Судоплатов сказал мне с горечью: “Украинцы мне не дают визу. Я не могу съездить на родину в Мелитополь. Потому что считают меня террористом за то, что я убил Коновальца”. А ведь никто не вспоминает, что оуновцы уничтожили Ватутина – талантливейшего полководца. Потом, кстати, Судоплатов позвонил мне и сказал, что всё же был в Мелитополе, пропустили. Дело еще в том, что сын Судоплатова Анатолий учился и работал у нас, в МГУ. Иногда мы вместе с ним ходили сюда ко мне на Университетский проспект. На встречи ветеранов ОМСБОН часто приходили Карасёв и Ботян. О Ботяне, конечно, вообще спокойно говорить невозможно – с его биографией. И вот когда Шилов написал портрет Ботяна, ему посоветовали сделать и мой портрет. Но что-то тогда не вышло. А я был у него в галерее. Там есть и Гавриил Попов, бывший мэр Москвы при Ельцине. Тот еще подлец. Он сейчас снова выступил с циклом статей в “МК” от лица “непоротого поколения”. А какое у него право выступать от лица поколения? У Ботяна есть такое право. У тебя, наверное, есть. А у него нет. Он мне однажды публично сделал замечание, что я забыл ленинское положение о том, что каждая кухарка может управлять государством. Я тогда проверял его кафедру управления на экономическом факультете МГУ. Ведь Попов едва не втравил нас в гражданскую войну. А его портрет у Шилова висит. Он виноват. А Ельцин? Додуматься до того, чтобы стрелять в Белый дом! Между прочим, напротив, в высотном здании гостиницы “Украина”, живет моя дочь. Она филолог, занимается историей средневековой Европы. А Судоплатов мне тогда сказал: я сумел доказать им, что Коновалец вел войну против Советского Союза, а я советский генерал. И они меня пропустили».

Евгений Александрович среди многих своих наград очень гордился медалью Судоплатова. «Мне кажется, Андрей, – сказал он мне, когда мы ехали на студию телеканала “Звезда” для участия в Открытом эфире, – что пришло время снова вернуться к ОМСБОНу». Он попросил меня взять с собой его записки относительно значения битвы за Сухиничи и Хлуднево, битвы за Кавказ, очень хотел коснуться незаслуженно забытой роли Берии. Передача получилась знаковой – фактически это было первое выступление Ануфриева перед широкой телеаудиторией. Он буквально воспрянул, помолодел, в нем проснулся интерес к жизни. Мы стали посещать школы, в которых хранится память о бойцах ОМСБОН, в том числе школу № 1494 на севере Москвы в районе Марфино, во дворе которой установлен памятник чекистам-лыжникам, а школьная пионерская дружина раньше носила имя Кирилла Захаровича Лазнюка. После ликвидации пионерской организации в школе продолжает работу музей имени Лазнюка, где бережно хранится память об ОМСБОН.

Все шло хорошо – и вдруг тромб, инсульт… 5 февраля 2020 года Евгения Александровича не стало. А через неделю, 13 февраля, ушел Ботян.

 
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
 

Эти стихи написал замечательный поэт-фронтовик Семён Петрович Гудзенко – омсбоновец, друг Евгения Александровича, с которым они вместе были в составе отряда Лазнюка. Получилось так, что Гудзенко не участвовал в том бою в Хлуднево. Перед войной он учился в легендарном МИФЛИ – Московском институте философии, литературы и истории и добровольцем пришел в ОМСБОН. Гудзенко был первым номером ручного пулемета, командиром отделения и не раз со своим «дегтярем» прикрывал отход товарищей. Вскоре после Хлуднево его тяжело ранило в живот осколком мины – как вспоминал Евгений Александрович, у Семёна были видны кишки, которые он держал руками.

После излечения Гудзенко стал военным корреспондентом и закончил войну в Будапеште. Его женой была Лариса Жадова, искусствовед, дочь прославленного полководца, Героя Советского Союза, генерала армии Алексея Семёновича Жадова, который, однако, отказал молодоженам в своей поддержке. В 1951 году у них родилась дочь Катя. Но полученные ранения давали о себе знать, и 12 февраля 1953 года Семён Гудзенко умер в возрасте 30 лет. Предчувствуя свой близкий конец, он поручил своему другу журналисту Аркадию Галинскому позаботиться о своей вдове.

На следующий день после похорон Галинский принес Константину Симонову предсмертные стихи Гудзенко, которые настолько потрясли Симонова, что он сразу же опубликовал их в «Литературной газете». А когда семейная жизнь Константина Симонова и Валентины Серовой дала трещину, он сделал молодой вдове Гудзенко предложение стать его женой. В 1957 году они поженились, и Симонов удочерил Катю Гудзенко, которая получила отчество по его паспортному имени Кирилл. Сейчас Екатерина Кирилловна Симонова-Гудзенко – профессор, заведующая кафедрой истории и культуры Японии Института стран Азии и Африки МГУ имени М.В. Ломоносова. Она главный хранитель наследия и заветов величайших поэтов-фронтовиков Симонова и Гудзенко. Вот одно из стихотворений ее отца Семёна Гудзенко:

 
Когда на смерть идут – поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит – смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.
 

Эти строки, которые со сцены нередко читал Владимир Высоцкий, как нельзя лучше подходят еще одному человеку-легенде, которому не раз приходилось вступать в поединок не просто с противником, но с самой смертью – и побеждать ее. За свою невероятную храбрость и запредельное мужество Алексей Яковлевич Очкин – самый живучий солдат Великой Отечественной войны – получил прозвище «лейтенант Огонь». Именно так называл его командующий 62-й армией Василий Иванович Чуйков: «Горяч ты лейтенант, ну прямо огонь!» К тому же Очкин был артиллеристом, и команда «Огонь!» действительно была его второй натурой.

Нет, он не стал Героем Советского Союза. Правда, среди деятелей кино его имя достаточно известно. После окончания ВГИКа он в качестве второго режиссера снимал вместе с Григорием Чухраем легендарный фильм «Сорок первый» (1956), а затем уже в качестве главного режиссера – фильмы «Мы из Семиречья» (1958), «Девушка Тянь-Шаня» (1960), «Гонки без финиша» (1977), работал на «Мосфильме», стал членом Союза писателей. И это при том, что Алексей Очкин двадцать раз был ранен, а Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков утверждал, что «лейтенант Огонь» носит в себе килограмм металла.

Алексей Очкин родился 1 июля 1922 года (по крайней мере, так он сказал в военкомате) в селе Лыткино Дорогобужского района Смоленской области. Достоверно известно, что среди его предков по материнской линии был основоположник русской военно-полевой хирургии, участник Крымской войны, знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов. Уже в детстве мать Алёше заменила сестра отца Анастасия Ивановна Очкина, которая была сельским врачом и с детства учила мальчика закаляться, купаться зимой в проруби, а во время поездок по Смоленщине и Белоруссии прививала любовь к родной земле.

Мы дружим с сыном Алексея Яковлевича – Андреем Очкиным, который родился в 1971 году и очень похож на отца. По его словам, отец добровольцем ушел на фронт в 1941 году, приписав себе два года, и после сокращенного курса Ленинградского артиллерийского училища свое первое ранение получил в окопах на Лужском рубеже. Затем его направили в Омск, где после окончания краткосрочных командирских курсов он становится командиром 2-й батареи 156-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 112-й стрелковой дивизии, сформированной в Сибирском военном округе. Дивизия была укомплектована в основном призывниками из Новосибирской области, причем 20 % призывников были молодежью призывного возраста.

12 июля 112-я сд в составе 64-й армии Сталинградского фронта выгрузилась на станции Котлубань, совершила 100-километровый марш и 25 июля заняла оборону по восточному берегу реки Чир. В журнале боевых действий дивизии говорится: «8 августа дивизия прижатая к реке Дон начала переправу через реку Дон по ж.д. мосту. В момент переправы противник артснарядами зажег ж.д. мост и дивизия переправлялась по горящему мосту. Танки противника врывались за отходящими танками 121-й и 137-й танковых бригад к мосту. С целью избежать овладения мостом танками противника мост был взорван в 14.00 8 августа».

На следующий день был смертельно ранен командир дивизии полковник Иван Петрович Сологуб. Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков пишет: «…Вспоминаю 112-ю дивизию И.П. Сологуба, которая начала бои с немецко-фашистскими захватчиками еще за Доном, на реке Чир… Как сейчас вижу этого высокого, стройного командира, верного сына советского народа, человека, который не склонял головы перед фашистскими снарядами. В нем чувствовалась сила командира-вожака… Он был уже без сознания, когда его принесли в медсанбат. Мария Ивановна Карпова, опытнейший хирург дивизии, приложила все искусство, чтобы спасти комдива.

– Василий Иванович?! – узнав меня, Сологуб попытался подняться. – Товарищ командарм, приказ выполнил…

Мне тяжело было видеть таким боевого друга, но он постарался сказать бодрее:

– Мы еще повоюем с тобой.

– Да, мы еще с тобой… – хотел сказать я, но комдива уже не стало, и я, встав у его изголовья по стойке “смирно”, отдал последнюю почесть боевому другу…»

В Сталинграде 112-я дивизия обороняла Мамаев курган. Вот как об этом говорится в журнале боевых действий дивизии:

«ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА № 77 к 14.00 19.9.1942, штадив 112, берег реки Волга 4 км северо-восточнее высоты 102.0 (Мамаев Курган)

1. 416-й стрелковый полк продолжает оборонять район и своим огнем поддерживать наступающий из-за правого фланга на западные скаты Мамаев Курган 90-й стрелковый полк 95-й стрелковой дивизии…»

В повести «Иван – я, Фёдоровы – мы» Алексей Яковлевич Очкин пишет: «Огромной силой фашисты навалились на оборонявшую центр города дивизию Сараева (10-ю дивизию войск НКВД СССР. – А.В.) и овладели Мамаевым курганом, откуда виден не только весь Сталинград, но просматривался за Волгой и левый пойменный берег. Тот, кто владел Мамаевым курганом, владел ключом от города. И командарм Чуйков приказал дивизии Сологуба (ее именовали так и после гибели Сологуба) во что бы то ни стало взять Мамаев. Истребителей танков вместе со стрелковым полком бросили в обход через Вишневую балку на штурм кургана… Трудно было взять главную высоту России, как теперь ее называют. Раз за разом взбирались бойцы по скользким от крови скатам к вершине и снова ее оставляли. Бойцов становилось все меньше, пополнение, прибывающее прямо с переправы, таяло на глазах. Словно огромная жатка спускалась по скатам и безжалостно подряд все косила… Все пять дней и ночей были сплошным грохочущим кошмаром. В последний день штурма, уже к вечеру, не многие достигли вершины. И чтобы удержаться, из последних сил с остервенением долбили твердую, как гранит, не поддающуюся землю. Лишь после этого позволили себе прильнуть к шершавой, сухой стенке окопа и долго-долго тяжело дышали: “Нет, фашист, ты нас отсюда не сбросишь!” Обстановка в Сталинграде становилась все тяжелее, и дивизию Сологуба, словно челнок, командарм бросал из одного пекла в другое. После Мамаева кургана – на оборону уже разбитого завода “Красный Октябрь”, потом, когда нависла угроза над районом “Баррикад”, перевели туда. Здесь, в конце сентября, фашисты нанесли большими силами удар, и дивизия Сологуба оказалась прижатой к Вишневой балке, прозванной позже “Балкой смерти”. Отбивались из последних сил в жарких развалинах, среди искореженного железобетона и горячего пепла».

23 сентября 1942 года, в поселке «Красного Октября», севернее заводов «Красный Октябрь» и «Баррикады», десятки немецких танков и сотни автоматчиков окружили группу истребителей танков 112-й стрелковой дивизии во главе с лейтенантом Алексеем Очкиным. Вот тогда он написал на окровавленном комсомольском билете: «Отдам жизнь за Родину – ни на шаг не отступлю».

«ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА № 87 к 14.00 28.9.1942, штадив 112, (ул. Скульптурная, пр. Стахановца)

1. Дивизия двумя полками продолжает оборонять поселок “Баррикады” фронтом на запад и юг.

2. В 12.30 27 сентября левый фланг 385-го стрелкового полка был атакован со стороны Фруктового сада до 30 танков и батальона пехоты противника. В 13.00, танками, противник смял левый фланг полка, овладел поселком «Красный Октябрь», выйдя в тыл 5-й стрелковой роты, которая была рассеяна огнем. Командир полка ранен, остатки полка в количестве 30 человек переданы 416-му стрелковому полку.

3. 524-й стрелковый полк продолжает оборонять прежний рубеж. Боевой состав полка: 99 человек, 3 ручных пулемета, 11 ПТР.

4. В 17.00 27 сентября танки и автоматчики противника вышли на левый фланг 416-го стрелкового полка. Полк понес большие потери и по приказу завернул левый фланг до кладбища… Боевой состав полка: 55 человек, 2 ручных пулемета и 4 ПТР».

«ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА № 88 к 9.00 29.9.1942, опергруппа штадива 112, (ул. Скульптурная, пр. Стахановца)

1. 16.00 27 сентября 1942 года – левый фланг 524-го стрелкового полка был смят танками противника, от 1-й стрелковой роты осталось 4 человека. В 7.00 29 сентября полк восстановил свое положение… Полк к началу боя имел боевой состав: 2-я стрелковая рота – 20 человек, 1-я стрелковая рота – 4 человека, рота ПТР – 40 человек. Командир полка майор Скляров пропал без вести. Комиссар полка ранен и эвакуирован.

2. 416-й стрелковый полк, занимая оборону на северо-восточной окраине поселка «Баррикады» в 3.15 29 сентября перешел в наступление в направлении кладбища, в 7.00 полк вышел на улицу Гончарная правым флангом. Боевой состав полка к началу наступления: 416-й стрелковый полк – 49 человек, приданных 385-го стрелкового полка – 30 человек, разведывательная рота – 25 человек, саперный батальон – 61 человек. Командир полка капитан Асеев убит».

«БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ № 29, штадив 112, ул. имени Михайлова, 13.50 14.10.1942

1. Противник до 40 танков с пехотой и автоматчиками смял подразделения 524-го стрелкового полка и противотанковый район (в районе 1-е кольцевая). В 13.50 вышел до взвода автоматчиков в район центра завода СТЗ (Сталинградский тракторный завод. – А.В.) и на тыловые рубежи 385-го и 416-го стрелковых полков. Полки 385-й и 416-й ведут бой фронтом на запад, юг и восток, несут большие потери. Связь с полками только радио. Личные резервы израсходовал… Прошу помочь контратакой.

Подписали: командир 112-й сд подполковник Ермолкин, начальник штаба майор Войзбун».

«БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ № 35, штадив 112, юго-восточная окраина Спартановка, 19.30 17.10.1942

1. Противник полностью занимает поселок СТЗ и южный берег реки Мокрая Мечетка до реки Волга. Производит накапливание в районе ж.д. тупиков западнее Спартановка.

2. Остатки боевого состава дивизии обороняются совместно со 124-й отдельной стрелковой бригадой по юго-западной и южной окраине Спартановка. Сводный 416-й и 385-й стрелковые полки обороняются на юго-западной окраине Спартановка, седлают железную дорогу от улицы Краснозаводской до улицы Сурамской. Состав полка: среднего комсостава – 24 человека, рядового и младшего начсостава – 38 человек. Всего – 62 человека, в том числе минометчиков – 22 человека и штаб полка – 11 человек. Вооружение: 82 мм минометов – 4, ППШ – 8, остальные вооружены винтовками.

524-й стрелковый полк, обороняется по южной окраине Спартановка, в районе ж.д. моста через устье Мокрая Мечетка. Состав полка: старшего, среднего начсостава – 13 человек, рядового и младшего начсостава – 23 человека. Всего – 36 человек. Вооружение: ППШ – 2 шт., остальные вооружены винтовками».

С 14 октября Алексей Очкин и его бойцы в течение девяти дней обороняли северные цеха СТЗ, Нижний Тракторный поселок и овраг Мокрой Мечетки от прорыва немецких танков. Они были полностью отрезаны от своих. В этот день геройски погиб подносчик снарядов Ваня Фёдоров – юный воспитанник Алексея Очкина. Оставшись один у разбитого орудия, тяжело раненный в обе руки, он прижал гранату к груди, зубами вырвал чеку и бросился под гусеницы немецкого танка. 1 июня 1978 года на площади имени Дзержинского перед Сталинградским тракторным заводом была открыта мемориальная доска: «14 октября 1942 года на площади имени Ф.Э. Дзержинского при отражении танковых атак фашистских захватчиков погиб комсомолец воспитанник 112-й стрелковой дивизии Ваня Фёдоров».

Вечером с единственным сохранившимся орудием бойцы-истребители и оставшиеся в живых бойцы 524-го полка прорвались на завод. Здесь лейтенант Очкин, которого бойцы прозвали «комдивом», создал боевую группу, вошедшую в историю Сталинградской битвы как «57 бессмертных». В цехах горели огромные ямы с антифризом, мазут, стены и перекрытия, промасленные станки. Начальник штаба 62-й армии Маршал Советского Союза Николай Иванович Крылов писал: «До 18 октября бои на Тракторном не утихали ни днем, ни ночью, где горстка бойцов во главе с лейтенантом А.Я. Очкиным вела бой с превосходящими силами фашистов». После того как было разбито последнее орудие, Очкин, с которым уже не было связи, принял решение обороняться на самой кромке обрыва. Внизу на узкой песчаной полосе установили минометы. Спускались с кручи к Волге и поднимались назад по канатам, свитым из обмундирования убитых и обмоток, по ним же спускали раненых, поднимали боеприпасы, воду и пищу. Командующий 62-й армией Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков писал в газете «Правда» 30 января 1963 года: «57 человек из 112-й стрелковой дивизии Сологуба под руководством лейтенанта комсомольца Алексея Очкина девять дней обороняли сборочный цех, затем кручу в районе Нижнего поселка тракторного завода. Вражеские танки, пехота, специальные штурмовые батальоны атаковали их по 5–6 раз в день, но безрезультатно. Даже тогда, когда в группе лейтенанта Очкина осталось шесть человек и сам он был тяжело ранен, гитлеровские генералы считали, что кручу обороняет чуть ли не целая дивизия».

20 октября осколок снаряда попал отважному лейтенанту в грудь – сердце спасло зеркальце из нержавеющей стали. И тут же пуля немецкого снайпера вошла «лейтенанту Огонь» чуть ниже глаза и вышла в затылок. Впоследствии выяснилось, что снайпером был участник Олимпийских игр 1936 года. В условиях Сталинграда снайперы стали своего рода элитой, поэтому немцы снабжали прицел дополнительной фотопластинкой – слайдом, на котором оставалась мишень. В развалинах тут и там нередко завязывались поединки снайперов, в одном из которых победил снайпер 62-й армии Герой Советского Союза Василий Зайцев. Позднее он подарил Алексею Очкину слайд из немецкого прицела, в перекрестии которого застыл «лейтенант Огонь».

Потерявшего сознание лейтенанта выручила Волга. Боевые товарищи привязали его к деревянному кресту и пустили вниз по реке, которая горела от разливавшейся нефти и была затянута дымом. Выловила крест из воды и сняла с него лейтенанта девушка по имени Катя Чернышева из Курска. По словам Андрея Очкина, она потом бывала у них дома и рассказывала, как везла лейтенанта на телеге до медсанбата, временами оказываясь среди немецких позиций. В госпитале произошло еще одно чудо: Алексей Очкин не только выжил, но уже к февралю 1943 года к нему вернулось зрение, что является редчайшим случаем в медицинской практике. Из известных случаев подобного рода можно упомянуть имя Михаила Илларионовича Кутузова, у которого в результате полученного в Крыму в ходе Русско-турецкой войны ранения была повреждена лобная доля мозга – пуля также прошла навылет. Однако благодаря французскому хирургу Жану Массо удалось спасти зрение Кутузова, который тогда был подполковником. По мнению исследователей, это ранение во многом предопределило полководческую славу Кутузова и его нестандартные способы мышления.