Текст книги "Личный досмотр"

Подберезский демонстративно пожал плечами и протянул открытую пачку. Комбат вынул сигарету, понюхал, покрутил в пальцах, поводил под носом, закатив глаза от удовольствия, а потом резко смял в кулаке и выбросил в окошко.

– Хорошая была сигарета, – сказал Подберезский. – Американская.

– Сегодня парень любит джаз, а завтра Родину продаст, – ответил Комбат. – Привет тебе от Сереги.

– Тяжело было? – сочувственно спросил Андрей.

– С чего ты взял? – притворно удивился Комбат. – Посидели, поговорили...

– Врать ты не умеешь, комбат, – сказал Подберезский. – Ладно, поехали...

– Погоди, – сказал Борис Иванович, вынимая из кармана бумажку с адресом и отдавая Андрею. – Гони-ка по этому адресу.

Подберезский прочел адрес и удивленно приподнял брови.

– А там что? – спросил он.

– Там твоя мебель, – сказал Комбат и, не удержавшись, рассмеялся. – Будешь спать на двух кроватях, как фон-барон. Заодно и с Танечкой своей попрощаешься. Или с Анечкой.

– С Аллочкой, – автоматически поправил Подберезский, решительно запуская двигатель.

– И с Аллочкой тоже, – покладисто согласился Комбат, нюхая ладони, все еще издававшие слабый запах табака.

Глава 9

Подберезский решительно растоптал только что прикуренную сигарету и, коротко стукнув в покрытую облупившейся масляной краской филенку, потянул дверь на себя. Комбат скромно держался позади, жмурясь, как сытый кот, и умиротворенно улыбаясь в густые усы.

В прокуренной комнатенке с облезлыми стенами и опасно провисшим потолком за обшарпанным колченогим столом сидели четверо мужчин и играли в дурака, смачно шлепая по заменявшей скатерть мятой газете засаленными картами. Здесь же стояла бутылка водки при одиноком мутном стакане и валялась подсохшая половинка луковицы. Комбат пожал плечами: похоже, Подберезский был прав, говоря, что справится один.

Сидевшие за столом синхронно обернулись на звук открываемой двери и уставились на вошедших с одинаково неприветливым выражением лиц. Борис Иванович слегка поморщился, заметив, что один из типов носит под засаленной клетчатой рубашкой не менее засаленный голубой десантный тельник.

– Здорово, отцы, – вежливо поздоровался Подберезский и широко улыбнулся, демонстрируя самые добрые намерения.

– Здорово, коли не шутишь, – хрипло отозвался молодой парень с синими от наколок руками, ловко тасуя колоду.

– Здоровее видали, – туманно заметил обладатель десантного тельника и принялся ковыряться в зубах спичкой, демонстрируя полное безразличие.

– Вам чего, ребята? – спросил кряжистый мужик лет сорока пяти, щурясь на них сквозь дым зажатой в зубах сигареты.

– Даже не знаю, – слегка растерянно развел руками Подберезский. – Может, мы не туда попали?

Нам сказали, что здесь можно кое-что приобрести по дешевке.., ну, мебель там, аппаратуру кое-какую...

– С аппаратурой сейчас напряженка, – хохотнул молодой. – Завоза давненько не было.

Пожилой бросил на него тяжелый взгляд исподлобья, и он увял, сосредоточившись на колоде.

– Вас кто послал, мальчики? – спросил пожилой. – Мы, вообще-то, здесь не торгуем...

– Алла, – снова улыбнувшись, ответил Андрей. – Мы с ней вместе в школе учились. Встретились вот, я как раз мебель себе искал. Ну, разговорились...

– Алла? – с сомнением переспросил пожилой. – Гм... Что это она выдумала... Странно как-то...

– А она разве еще не пришла? – наивным тоном спросил Подберезский. – Действительно, странно.

Обещала зайти и все уладить. Ну, мы тогда пойдем...

– Засыпалась шалава, – вдруг мрачно пробасил до сих пор молчавший человек, похожий на потную гору волосатого мяса. – Засыпалась и нас сдала. Вы их пощупайте, у них же стволы под мышками, у этих фрайеров.

– Как можно, – с готовностью задирая руки к потолку, сказал Подберезский. – Я предприниматель, могу паспорт показать, лицензию... Просто мне мебель нужна, а со средствами, сами понимаете, напряженка...

Пожилой кивнул, и обладатель тельника быстро и вполне профессионально ощупал сначала Подберезского, а затем и Комбата. От него со страшной силой разило потом, перегаром и чесноком, и Борис Иванович С трудом удержался от того, чтобы дать ему по сусалам, утешившись тем, что успеется.

– Чисто, – сказал человек в тельнике.

Толстяк презрительно хмыкнул, оставшись, по всей видимости, при своем мнении, а пожилой удовлетворенно кивнул.

– Ладно, – сказал он, – пошли на склад.

В сопровождении хозяев, недружелюбно сопевших спереди и сзади. Комбат и Подберезский пересекли захламленный двор, посреди которого сиротливо торчал старенький мебельный фургон, и вошли в помещение, служившее складом. Здесь было темновато и сильно пахло пылью и мышами, а вдоль стен громоздились какие-то затянутые пыльным брезентом штабеля.

– Деньги покажите, – сказал старший.

– Деньги – вот они, – переходя на деловой тон, ответил Подберезский, помахивая в воздухе тутой пачкой и в последний момент ловко отдергивая ее от протянувшейся сзади руки. – Но-но, что за манеры?

У меня такой вопрос: а как у вас с доставкой?

– С доставкой у нас все нормально, – опять влез в разговор молодой. – Доставим в лучшем виде... в оба конца.

– Юноша дурно воспитан, – заметил Подберезский, обращаясь к пожилому. – Я уже не говорю о его попытке выхватить у меня деньги (это, насколько я понимаю, была шутка), но почему он все время перебивает старших? Так как у вас с доставкой?

Толстяк удовлетворенно хмыкнул. Молодой запыхтел и грудью вперед попер на Подберезского.

– Остынь, дурак, – сказал ему пожилой. – Сто раз тебе говорил: закрой хлебало. Нет, тявкаешь, как падло, а потом в бутылку лезешь... Доставим, – сказал он Подберезскому. – Приплатишь маленько, так и доставим, и на этаж поднимем. У нас все по-честному.

– О! – удовлетворенно сказал Подберезский. – Это мне нравится. Честность – основа бизнеса. Ну, показывайте, что тут у вас...

Пыльный брезент сполз на бетонный пол. Подберезский покосился на Комбата, который стоял с каменным выражением лица, и только тот, кто хорошо знал Бориса Ивановича, мог заметить плясавших у него в глазах веселых чертиков. Подберезский легонько вздохнул: он знал своего командира много лет и не сомневался, что тот еще долго будет над ним потешаться.

– Ну что, Иваныч, – с озабоченным видом спросил он, похлопывая по дверце знакомого шкафа. – Вот этот гарнитурчик вроде бы ничего, как тебе кажется?

– Вполне, – солидно кивнул Комбат. – Скромненько, но со вкусом. А как тебе вот этот мягкий уголок? Смотри, какая обивка!

– Натуральная кожа, – пояснил тип в десантном тельнике.

– Да ну? – поразился Подберезский, тыкая пальцем в подлокотник своего дивана. – Смотри-ка, как новенький!

– Наверное, хозяин был аккуратный, – без тени улыбки уважительно сказал Комбат.

– Точно, – подтвердил пожилой. – Большой чистюля. Одно слово, профессор.

– О! – уважительно сказал Подберезский. – Тогда берем без разговоров. Надо же – профессор! Наверное, как ляжешь на диван, так сразу полная голова умных мыслей.

Молодой коротко ржанул.

– Значит, так, – снова переходя на деловой тон, заговорил Подберезский. – Вот эта спальня, этот мягкий угол, прихожая.., так.., вот этот гарнитурчик и кухня... Иваныч, кухню будем брать?

– Если в цене сойдемся, – ответил Комбат. – Я думаю, ребята не будут особенно дорожиться. По-моему, стоит взять.

– Берем, – решительно сказал Подберезский. – Грузите, отцы.

– А деньги? – опять влез молодой.

– Жадность до добра не доводит, – ответил ему Андрей. – Деньги получите на месте. Надеюсь, вас это устраивает? – обратился он к пожилому.

Тот задумчиво пожевал губами.

– Три тысячи, – добавил Подберезский.

– Сколько?! – вскинулся молодой. – Да один этот диван больше стоит!

– А сколько получил профессор? – кротко осведомился Подберезский, и Комбат вдруг подумал, что он почти не притворяется: наверное, точно так же Андрей выглядел, когда вел свои предпринимательские дела.

– Да какое твое собачье дело? – взвился молодой.

Подберезский не обратил на него внимания.

– Пять, – сказал пожилой.

Подберезский молча поднял вверх четыре пальца.

– Имей совесть, мужик, – сказал пожилой, – Четыре с половиной. По штуке на брата, и пятьсот за доставку.

– Уговорил, – сдался Подберезский, – грузите.

Комбат молча наблюдал, вполне довольный своей ролью статиста, хотя ему было совершенно невдомек, что Подберезский намерен делать со всем этим хламом. Торговать подержанной мебелью было не в его характере, а как еще пристроить всю эту прорву кресел, шкафов, пуфиков и пружинных матрацев, Комбат, сколько ни ломал голову, придумать не мог.

Пока он терялся в догадках, хозяева подогнали к дверям склада мебельный фургон и принялись сноровисто загружать его домашним скарбом Подберезского, который стоял в сторонке, покуривая и благожелательно поглядывая на грузчиков. «Чистый цирк, – подумал Борис Иванович, покусывая ус. – Может, он им еще и заплатит?»

Погрузка двигалась быстро: сказывался богатый опыт грузчиков. Рублев поразился тому, сколько добра, оказывается, может войти в обыкновенный мебельный фургон, и невольно проникся к грузчикам уважением: уголовщина уголовщиной, а работали они просто виртуозно. Он посмотрел на Подберезского. Подберезский цвел, как майская роза – ни дать ни взять, набитый бабками лопух, только что провернувший выгодную, по его мнению, сделку. Борис Иванович вздохнул; ему было немного жаль грузчиков.

– Погоди-ка, браток, – остановил Андрей молодого, который волок к битком набитому фургону последнюю тумбочку. Вся остальная мебель была уже погружена, и потные грузчики, сбившись в кучку у заднего борта, потрошили мятую пачку «Примы». – Дай-ка я взгляну...

Он пошарил в пустых ящиках тумбочки и выпрямился с озадаченным видом. Молодой, которому все это надоело, сразу же унес тумбочку и затолкал ее в кузов.

– Я не понял, отцы, – растерянно сказал Подберезский, – а орден где?

На некоторое время на складе воцарилась тишина.

Комбат улыбнулся: начиналось самое интересное.

– Какой орден? – осторожно спросил пожилой, отлепляя от нижней губы сигарету.

– Да Красной Звезды, какой же еще! – раздраженно ответил Подберезский. – Он в тумбочке лежал, в верхнем ящике. Профессор его все время там хранил.

– Какой профессор? – спросил пожилой, уронил сигарету и наступил на нее ботинком.

– А которого мебель, – ответил Подберезский. – Отдайте орден, недоумки, а то профессор обидится. Он его за Афган получил.

– Вот гниды, – с досадой сплюнул пожилой. – Мочи их, мужики.

– Ну, фраера, – нехорошо оживился молодой, выхватывая откуда-то монтировку, – сейчас вам будет и Афган, и Югославия. Молитесь, падлы.

– Что вы, ребята, – отмахиваясь обеими руками, сказал Комбат. – Я тут вообще ни при чем, это все он.

– Ты что, Иваныч? – как по нотам, возмутился Подберезский. – Ты ж обещал! А теперь, значит, в кусты?

– Да пошел ты! – выкрикнул Комбат. – Я тебе мебель выбрать обещал, понял? А ты куда меня привел? Это ж бандиты!

– Точно, – хрипло ржанул тип в десантном тельнике, – бандиты. Ты, дядя, постой в сторонке, пока мы твоего кореша кончать будем.

– Да я ничего, – кротко ответил Борис Иванович и отошел в сторонку, как было ведено.

– Эх, Иваныч, – сказал Подберезский, с укоризной глядя на Комбата. Уголки губ у него неудержимо ползли кверху. Молодой прыгнул вперед, занося монтировку, и Комбат уже почти испугался, но Подберезский непринужденно убрал голову в сторону и не глядя нанес короткий удар локтем. Монтировка со звоном запрыгала по бетонному полу, а молодой, схватившись ладонями за разбитое лицо, опрокинулся на спину, с треском ударившись затылком. Подберезский обернулся и с изяществом, которое приобрел скорее в платном спортзале, чем в учебном центре ВДВ, блокировал удар ногой.

– Ну, что с тобой сделать? – спросил он у обладателя десантного тельника, крепко зажав под мышкой его ногу. – Тельник-то небось на базаре купил, недотыкомка?

Противник ответил коротко и непечатно и неловко подпрыгнул, пытаясь с разворота достать Подберезского второй ногой. Андрей выпустил зажатую ногу и отступил на шаг. Человек в тельнике плашмя упал на бетон, и тут на Подберезского, как грозовая туча, налетел толстяк.

Борис Иванович посмотрел на пожилого, который все еще стоял возле заднего борта фургона, и стал осторожно перемещаться вдоль стены, подбираясь к нему поближе: Комбату очень не понравилось, как тот держал правую руку.

Подберезский остановил направленный в голову сокрушительный удар примитивным верхним блоком и без затей ударил толстяка в солнечное сплетение.

Ему показалось, что он ударил по туго надутому аэростату, да и эффект получился примерно такой же.

– Ха, – презрительно сказал толстяк и нанес прямой удар левой, целясь Подберезскому в нос.

Андрей нырнул под руку и дважды резко ударил толстяка в подбородок. Толстяк покачнулся и упал, явно находясь в глубоком ауте. Это дало Подберезскому возможность достойно встретить «десантника» и молодого, которые все еще не поняли, что главные здесь не они.

Пожилой, по-прежнему стоя у заднего борта, неторопливо поднял обрез охотничьей двустволки, намереваясь раз и навсегда прекратить безобразие. Взвести курки он не успел: чья-то рука, протянувшись из-за спины, легла на стволы дробовика, со страшной силой пригнула книзу и легко выдернула обрез из ослабевших пальцев.

– Пойдем, голубь, – ласково сказал пожилому Комбат. – Они тут и без нас прекрасно разберутся, а мы пока орден поищем.

– Да какой еще орден?! – возмутился пожилой, но тут же замолчал, почувствовав, как стволы обреза с силой уперлись не куда-нибудь, а в задний проход.

– Ну, если ордена нет, придется устроить фейерверк, – сказал Комбат, свободной рукой придерживая собеседника за воротник. – У тебя там дробь или картечь?

Дробь хороша от геморроя, а картечь от простатита.

– У меня там пули, – язвительно ответил пожилой.

– Юморист, – восхитился Комбат. – Пули – это Вообще здорово. Лучшее средство от глупости, между прочим.

– Ты не выстрелишь, – не очень уверенно сказал пожилой.

– Да брось, – ответил Комбат, взводя курки. – Ведь ты-то выстрелил бы! Так чем же я, боевой офицер, хуже тебя? Хватит болтать, пошли за орденом.

– Афганцы, – с отвращением процедил пожилой, послушно направляясь к выходу, – отморозки...

– Это точно, – сказал Комбат. – Бах!!! – громко крикнул он и сильно толкнул пленника обрезом, Пожилой вздрогнул и на некоторое время замер, с трудом переводя дыхание.

– У меня, между прочим, больное сердце, – обиженным тоном сказал он.

– Так выбери себе работу поспокойнее, – посоветовал Борис Иванович. – Улицы, к примеру, подметать... Все время на свежем воздухе, и, опять же, профессия уважаемая.

– Козел, – сказал пожилой, открывая дверцу кабины.

– Это спорный вопрос, – ответил Рублев, наблюдая за тем, как его пленник копается в бардачке. – Мы его обсудим как-нибудь в другой раз, в более спокойной обстановке. Нашел орден-то?

– Подавись, – буркнул пожилой, отдавая ему орден. Комбат небрежно сунул обрез под мышку и толкнул пленника к дверям склада.

Когда они вернулись в помещение, все уже было кончено. Все трое грузчиков отдыхали, сидя вдоль стены, а перед ними прохаживался Подберезский.

– ..как договорились, – втолковывал он им. – Привозим, разгружаем, производим расчет и расстаемся друзьями. Если мне не изменяет память, вы должны мне четыре с половиной тысячи долларов.

– Сколько?! – возмутился пожилой. – Мы у тебя взяли только три!

– Так я же и говорил: три. Ты сам настоял на четырех с половиной. Орден где?

– У меня, – сказал Комбат. – Ну, – обратился он к пожилому, – деньги сам отдашь или начнем все сначала?

Пожилой грязно выругался и бросился на Бориса Ивановича, целясь растопыренными пальцами в глаза.

Другой рукой он попытался выхватить все еще торчавший под мышкой у Комбата обрез. Напоровшись на твердый кулак, он грузно сел на пол.

– Ну вот, – сказал Рублев, – ушибся. Ушибся ведь? Что ж ты делаешь, у тебя же сердце больное...

Пожилой поднес к кровоточащему рту сложенную лодочкой ладонь "и осторожно выплюнул зуб.

– Гестаповцы, – с горечью сказал он. – Нет у меня четырех с половиной штук. Три, может быть, наскребу...

– Как, Андрюха, – спросил Комбат, – три тебе хватит?

– Хватит, – сказал Подберезский, – я не жадный. А вы чего расселись? – грозно спросил он у грузчиков. – Марш в фургон! Иваныч, – обратился он к Комбату, – возьми, пожалуйста, мою машину. Я на грузовой поеду, дорогу покажу.

– Домой? – спросил Комбат, снова принимаясь гадать, зачем Подберезскому второй комплект мебели.

– Не совсем, – ответил тот. – Ты просто держись за фургоном.

Тяжело переваливаясь на ухабах, мебельный фургон вырулил со двора и покатился по улице. Комбат тронул с места машину Подберезского и пристроился ему в хвост, совершенно не понимая, куда и зачем они едут. Знакомые улицы сменялись полузнакомыми, а потом и вовсе незнакомыми, фургон петлял и кружил – видимо, выполнявший роль штурмана Подберезский не совсем твердо знал дорогу – ив конце концов остановился перед ржавыми воротами в кирпичной стене. Комбат решил было, что это какой-нибудь склад, на котором Подберезский решил временно оставить свое барахло, но тут на глаза ему попалась неприметная табличка, висевшая справа от ворот, и Борис Иванович энергично почесал затылок; Подберезекий умел-таки иногда удивить.

Они приехали в детский дом.

Фургон сигналил никак не меньше пяти минут, прежде чем ворота распахнулись с ржавым треском, пропуская машину во двор. Борис Иванович отогнал автомобиль Подберезского в сторонку, заглушил двигатель и последовал за фургоном в пешем строю, вежливо поздоровавшись с полупьяным стариканом, караулившим ворота. Когда Рублев догнал фургон, работа уже была в разгаре: угрюмые грузчики вытаскивали из кузова мебель, время от времени шмыгая разбитыми носами и с болезненными гримасами хватаясь за разные места, а улыбчивый Подберезский объяснялся с нервной и некрасивой женщиной средних лет, у которой из-под белого халата выглядывал сильно поношенный серый костюм старомодного покроя.

– Что это значит? – резко говорила она, напирая на здоровенного Подберезского, который, продолжая улыбаться, невольно пятился назад, пока не уперся спиной в стенку фургона. – Что вы себе позволяете?

Это детский дом, а не ваше казино! Здесь дети, пони маете, и я не позволю...

– Подождите, – остановил ее Подберезский, – боюсь, вы не совсем поняли... Это просто подарок вашему детскому дому от фирмы." – Он обернулся к грузчикам, больше напоминавшим пациентов травмопункта, ждущих приема. – Эй, отцы, как ваша фирма называется?

– "Русский телекинез". – подсказал Комбат.

– Вот-вот, – поддакнул Подберезский, – «Русский телекинез». Я, конечно, понимаю, что это не совсем то, в чем вы нуждаетесь, но все-таки... Кроме того, эти господа хотели бы презентовать вашему учреждению небольшую сумму – три тысячи долларов.

Заведующая с сомнением посмотрела на «господ», таскавших мебель с энтузиазмом военнопленных.

– А документы? – растерянно спросила она. – Накладные, передаточный акт...

– К чему все эти формальности? – пожал плечами Подберезский. – Это бескорыстный дар. Как говорится, чем богаты...

– Да вы что! – воскликнула заведующая. – Меня же посадят! После первой же проверки...

– Обалдеть можно, – сказал Комбат. – Что, правда посадят?

– Да, – поморщившись, подтвердил Андрей. – Пожалуй, что и посадят... Это я как-то недодумал. Вот же ерунда какая... Да вы не волнуйтесь, – оживился он. – Как же это я не сообразил? Я же могу все это быстренько оформить и завтра же, прямо с утра, подвезти вам бумаги. Это вас устроит?

– Н-ну, не знаю, – растерянно протянула заведующая, снова недоверчиво косясь на перемазанных подсыхающей кровью грузчиков. – Это все как-то очень неожиданно.., давайте я хотя бы напишу расписку.

– Фи, – сказал Подберезский. – Я и так вижу, что вы не станете красть у детей. А если станете...

Он выразительно покосился в сторону грузчиков.

На лице заведующей медленно проступило понимание.

– Вот оно что... – сказала она. – Забирайте-ка вашу мебель. Не хватало еще, чтобы в один прекрасный день за ней явился хозяин.

– Хозяин перед вами, – ответил Подберезский.

– Так вы говорите, «Русский телекинез»... – Заведующая вдруг рассмеялась, сразу сделавшись моложе на десять лет. – С ума сойти, – призналась она. – Что ж, спасибо вам огромное, дети будут на седьмом небе. Может быть, зайдете?

– Как-нибудь в другой раз, – отказался Андрей. – У нас, – он снова покосился на грузчиков, – еще масса дел. Фирма «Русский телекинез» самоликвидируется, и мы с Борисом Ивановичем должны им помочь, Они люди простые, могут что-нибудь напутать...

– Да, – с серьезным видом кивнула заведующая, – сейчас стало столько проблем с документацией...

– И не говорите, – поддакнул Комбат.

* * *

– Как по нотам, – удовлетворенно сказал Подберезский, отпуская сцепление.

Машина тронулась, оставив позади склад со стоявшими подле него милицейскими машинами, в одну из которых сердитые омоновцы забивали угрюмых учредителей фирмы «Русский телекинез».

– Да, – вздохнул Комбат, – осталась твоя Аллочка без работы.

– Ничего, – успокоил его Подберезский. – Работа ей найдется. Будет в зоне солдатские кальсоны строчить. Чем не работа?

– Ну, ты даешь, – покрутил головой Комбат. – А я-то голову ломал: ну что, думаю, он станет со всем этим барахлом делать?

– Козлы, – поморщился Подберезский, выруливая на проспект. – Мебель – ерунда, но как вспомню это унижение... Приходишь домой, а там одни стены.

А мент и говорит: ну а сами вы разве не виноваты? Замочки стандартные, дверь слабовата...

– Это у тебя дверь слабовата? – поразился Комбат.

– Ну должен же он что-то говорить...

Некоторое время они ехали молча. Комбат сидел откинувшись на спинку сиденья и смотрел по сторонам.

Сентябрь кончался, это было видно даже без помощи календаря. На газонах было полно желтых листьев, а в кронах деревьев совсем не осталось зеленых пятен, зато появилось множество просветов. Скоро Зима, подумал Борис Иванович, тщетно пытаясь понять, что именно испортило ему настроение. На дне души плескался какой-то мутный осадок, никак не связанный ни с приближением холодов, ни со временной бездомностью.

Может быть, виноват был утренний разговор с Сергеем?

Пожалуй, так оно и было. Но лишь отчасти. Борис Иванович смотрел на проносившиеся мимо рекламные щиты и витрины дорогих магазинов и вспоминал заведующую детского дома с ее поношенным костюмчиком и ветхим от старости белым халатом. С одной стороны, вроде бы получалось, что они с Подберезским сделали доброе дело, но с другой... "Капля в море, – с горечью подумал Рублев, – вот что такое это наше доброе дело.

Тоже мне, спонсоры-благотворители, робингуды недоделанные... Кинули совести подачку, а этой тетке в детском доме, между прочим, от этого одни хлопоты: что начальство скажет, да как бы баксы кто-нибудь не спер.

Она ведь, наверное, трех тысяч сроду в руках не держала. И Андрюха хорош. Обещал бумаги к утру выправить, а сегодня, между прочим, суббота..."

– Слышь, Андрюха, – сказал он, – как же ты бумаги-то сделаешь? Сегодня ведь суббота, закрыто все.

– Какие бумаги? – не сразу понял Андрей. – Ах, эти... Ничего страшного. Ревизоры по воскресеньям тоже отдыхают.

– И то правда, – вздохнул Комбат. – Слушай, – осененный новой мыслью, вскинулся он, – сегодня точно суббота?

– Точнее не бывает.

– Еж твою двадцать! Ну и головы у нас с тобой, Андрюха...

– Да что случилось, командир? – удивленно покосился на него Подберезский.

– У Бурлака билет на пятницу, вот что! – сказал Комбат. – Он вчера должен был прилететь.

– Ну?

– Ну и где он?

– А хрен его знает, – легкомысленно ответил Подберезский. – Может, вылет задержали, а могли и вовсе рейс отменить. В наше время все бывает. Керосин, например, у авиаторов кончился.

– Он бы позвонил, – сказал Рублев.

– Успокойся, Иваныч, – увещевательным тоном сказал Подберезский. – Что ты, как наседка... Бурлак – взрослый мужик, сам разберется. Мало ли что у него там не заладилось.

– А вдруг он прямо ко мне домой поехал? – не унимался Комбат. – А его там – цап!

– Ну и что? – пожал плечами Подберезский. – У него железное алиби, его с нами не было. Подержат пару часов и выпустят. Может, он сейчас в гостинице сидит и ко мне домой названивает, а ехать боится, чтобы хвост не привести...

– Да, – опечалился Комбат. – Что же мне теперь, всю жизнь от них прятаться?

– Не думаю, – ответил Подберезский. – Мне кажется, в ближайшие дни все решится.

– В каком это смысле?

– Если они тебя действительно ищут, то очень быстро найдут. Просто поднимут твое личное дело и по одному переберут всех наших. Не горюй, Иваныч. Нам бы только день простоять да ночь продержаться, а в понедельник мой адвокат вернется. Мы им такого жару зададим, что век помнить будут!

– Ишь, распетушился, – проворчал Комбат. – Куда же все-таки Бурлак подевался?

– Да цел твой Бурлак, что ему сделается! На нем гвозди ровнять можно. Может, он за какой-нибудь стюардессой увязался...

– Ну да, – сказал Рублев. – С баулами своими...

– А что, – рассмеялся Подберезский. – Стюардессы тоже мед любят. И мед, и кедровые орешки...

– Тогда это надолго, – вздохнул Комбат. – Пока они все съедят, зима наступит.

Подберезский затормозил у коммерческого киоска и купил бутылку водки, в ответ на недоумевающий взгляд Комбата заявив, что после подвигов его обычно мучает жажда.

– Да и орден не мешало бы обмыть, – подумав, добавил он. – Я его сегодня, можно сказать, во второй раз получил, Пока Андрей орудовал на кухне, сооружая обед, Комбат, которого не оставляло смутное беспокойство по поводу судьбы потерявшегося где-то по дороге из Екатеринбурга Бурлакова, позвонил в справочную аэровокзала и узнал, что вчерашний рейс из Екатеринбурга прибыл по расписанию.

– Черт знает что, – проворчал Борис Иванович, вешая трубку.

Он отправился на кухню и присоединился к Подберезскому, который яростно и неумело сражался с куском свиной вырезки, пытаясь превратить его в отбивные. Комбат отобрал у него нож и сноровисто разделал мясо, вручив бывшему подчиненному молоток для отбивания. Под грохот молотка он развил перед Подберезским теорию, из которой следовало, что полноценным может считаться только одинокий мужчина, никогда не состоявший в браке, потому что он привыкает надеяться исключительно на себя и не зарывает в землю свои таланты, в том числе и кулинарный.

– А как же продолжение рода? – спросил Подберезский.

– А без штампа в паспорте твоя машинка не работает? – вопросом на вопрос ответил Борис Иванович, отлично понимая, что не прав. Разговор не клеился, и виновато в этом было снедавшее его беспокойство.

"Ну чего я дергаюсь? – думал он, переворачивая подрумянившееся мясо, распространявшее по кухне дурманящий аромат. – Сам дергаюсь, и Андрюху дергаю.

Подумаешь, Бурлак не прилетел! Андрей прав, он взрослый мужик, и наверняка существует разумное объяснение тому, что он молчит. В конце концов, неприятности бывают не только у меня."

Подберезский, видя, что Рублева что-то гложет, дипломатично перевел разговор на другую тему и извлек из холодильника бутылку, успевшую сплошь покрыться инеем. Комбат хищно шевельнул усами и объявил, что мясо готово. Вдвоем накрыли на стол, и тут в соседней комнате зазвонил телефон.

– Иди, иди, – сказал Комбат, – я тут подсуечусь.

Только долго не болтай, а то голодным останешься.

Он выложил мясо на блюдо, посыпал его зеленью и, стараясь ничего не опрокинуть, водрузил блюдо в центре стола, только теперь почувствовав, что действительно проголодался. Борис Иванович нетерпеливо покосился на дверь, из-за которой неразборчиво доносился голос говорившего по телефону Подберезского, и в следующую минуту тот, словно приняв посланный Комбатом сигнал, возник на пороге.

Вид у него был совершенно обескураженный.

– Трах-тарарах, – сказал он. – Звонили из больницы.

– А кто у тебя там? – спросил Комбат.

– У меня там Бурлак, – ответил Подберезский.