Текст книги "Личный досмотр"

– Меня же посадят, – упавшим голосом сказал Углов.

– г А ты думал, орденом наградят? Да тебя убить мало, – утешил его Комбат и не оглядываясь зашагал прочь.

...Углов замолчал и стал смотреть в угол, бесцельно теребя верхнюю пуговицу кителя. Багор тоже какое-то время молчал, сосредоточившись на прикуривании новой сигареты. В комнате было душно и стоял неприятный запах.

– Да, лейтенант, – медленно сказал Багор, прерывая затянувшееся молчание. – Я смотрю, ты свои мозги дома хранишь, в банке с маринадом. А зря.

Углов коротко вздохнул и неопределенно пожал плечами.

Несмотря на все свалившиеся на него неприятности, внутренне он не мог согласиться с Багром: он-то знал про себя совсем другое. Он любил читать, никогда не обижал малышей – напротив, его самого обижали все, кому не лень, – и закончил среднюю школу, имея в аттестате всего одну тройку. Он никогда не опаздывал ни в школу, ни на работу и ни разу ничего не украл, кроме варенья из буфета да изредка кое-какой мелочи из маминой сумочки. Он не был ни пьяницей, ни наркоманом, он не изменял жене.., он был хорошим человеком, черт возьми! Конечно, у каждого имеются свои недостатки, но в целом он ощущал себя хорошим, хотя и не понятым жестоким миром. Тот эпизод, когда он обдуманно выстрелил в спину безоружному человеку, был просто эпизодом, и теперь, по прошествии полутора суток, казался уже наполовину выдуманным, наполовину приснившимся в дурном сне. Коротко говоря, лейтенант Углов считал свалившиеся на него неприятности совершенно незаслуженными и винил во всем идиота Шестакова.

– Ты хотя бы видел, на чем этот тип уехал? – прерывая цепь его горестных размышлений, спросил Багор.

– А? – испуганно вздрогнув, переспросил грубо возвращенный к реальности лейтенант.

– Ну да, конечно, о чем я говорю, – спохватился Багор. – Где уж тебе... Говно твое дело, товарищ лейтенант. Шлепнуть бы тебя, да мараться неохота.

Он ни капли не кривил душой: ему действительно почему-то не хотелось мараться о лейтенанта. Углов, сам того не зная, обладал счастливым качеством: о него никто не хотел мараться, предпочитая предоставить это неаппетитное занятие кому-нибудь другому.

Внезапно дверь без стука распахнулась. Багор схватился за пистолет, проклиная себя за благодушие, с которым оставил дверь незапертой, но вместо наряда милиции на пороге появилась женщина лет пятидесяти, одетая в рабочий халат защитного цвета. В одной руке она держала совок и веник, а в другой с опаской сжимала какой-то сверток в новеньком полиэтиленовом пакете.

– Ой, – сказала она, мгновенно заметив и оценив царивший в помещении беспорядок, – я, наверное, не вовремя...

– Да, – сказал Углов, – это уж что да, то да. Может, вы попозже зайдете, Андреевна? Нам сейчас не до уборки.

– Да я бы рада, – сказала уборщица, с недоверием косясь на Багра, – да только вот...

Она подошла к столу и положила перед лейтенантом глухо стукнувший сверток. Углов неохотно развернул горловину пакета, и лицо его вытянулось. Багор, наклонившись, тоже заглянул в пакет и удивленно хмыкнул: в пакете лежали три пистолета «Макарова».

– Ну я пойду, – сказала уборщица и шагнула к выходу. Видя, что Углов временно лишился дара речи, Багор взял инициативу на себя.

– Одну секунду, – сказал он. – Откуда у вас пистолеты?

Уборщица остановилась и с сомнением посмотрела на него, явно не торопясь отвечать.

– Говорите, Андреевна, – вяло поддержал Багра лейтенант. – Товарищ наш, из органов.

– Ага, – сказал Багор, не скрывая иронии, – Я наш.

– Дядька какой-то, – сообщила Андреевна. – Я как раз на выходе урну очищала, а он возьми и подойди. Извините, говорит. Я, говорит, вижу, что вы мусор убираете, так заберите и это. И сует мне пакет.

Сунул и пошел, а пакет-то тяжелый... Ну я в него, грешным делом, и заглянула... Мать честная! Как это он, думаю, меня не убил?

– Да, – сказал Багор, – удивительно. И куда он пошел, этот дядька?

– Известно куда. Сел в машину и уехал.

– Номер машины вы, конечно, не запомнили, – со вздохом предположил Багор.

– Почему это не запомнила? – возмутилась Андреевна. – Очень даже хорошо запомнила.

Она без запинки назвала марку, цвет и номер машины, на которой уехал странный незнакомец, выслушала горячие изъявления благодарности и ушла, продолжая опасливо коситься по сторонам. Багор понял, что ему тоже пора.

– Учись, лейтенант, – сказал он, кивая в сторону закрывшейся за уборщицей двери. – Это она милиционер, а не ты. Ну ладно, служи, если получится.

Он вышел из дежурки и поспешил к своему скучавшему на стоянке автомобилю. Время поджимало, в городе ждала масса дел, и Багор, занятый своими мыслями, ухитрился не заметить увязавшийся за ним в аэропорту джип, в салоне которого сидели четверо очень серьезных, сосредоточенных мужчин.

Глава 13

На ночь Подберезского все-таки выставили из больницы.

Состояние Бурлакова стабилизировалось, и заведующий отделением, почти карикатурно похожий на доктора Айболита, каким того рисуют в детских книжках, чуть ли не взашей вытолкал добровольную сиделку из своего царства.

– Боевой старикан, – доложил Подберезский Комбату. – Не драться же мне с ним, в самом-то деле. Хотя он, по-моему, был не против. Во всяком случае, уши оборвать грозился. Ну я и ушел от греха подальше...

– Да, – сказал Борис Иванович. – Я же тебе говорил, что это танкоопасное направление.

– Так кто же знал, что они с тыла попрут? – развел руками Подберезский. – Может, мне стоило на улице подежурить?

– Ерунда, – отмахнулся Комбат. – Нашим ментам сейчас не до Бурлака, у них других проблем хватает.

– Я почему-то так и думал, – признался Андрей. – Расскажешь?

– И расскажу, и покажу, – пообещал Комбат. – Посоветоваться надо. Ты парень деловой, современный, может, и подскажешь что-нибудь, а то я в этих нынешних заморочках ни бельмеса не понимаю.

– Да что в них понимать? – брезгливо поморщился Андрей. – Хватай побольше, беги подальше... Обмани ближнего своего, пока он сам тебя не обманул...

Опять же, дают – бери, бей и беги. Вот тебе и вся суть современного бизнеса в двух словах. Чего тут непонятного? И при чем здесь Бурлак?

– Бурлак им просто не ко времени под руку подвернулся, – ответил Комбат. Он поставил на кухонный стол кейс майора Постышева и сильно хлопнул ладонью по крышке. – Вот эта штука, насколько я понимаю, кому-то очень дорога.

– Так выбрось ее к чертям собачьим на помойку, – посоветовал Подберезский. – Тебе что, своих проблем мало? А еще лучше, положи вовнутрь пару кирпичей и утопи в каком-нибудь болоте, чтобы уж наверняка.

– Честно говоря, я об этом думал, – признался Борис Иванович. – Кассеты там какие-то, фотографии... Наверняка такое дерьмо, что после него год не отмоешься.

– Об этом я и говорю, – поддакнул Подберезский. – Выбрось, и все. Напрасно ты его вообще в руки взял.

– Может, и напрасно, – задумчиво сказал Комбат. – А может, с помощью этого чемодана удастся какой-нибудь сволочи хвост прижать? Бывают же, наверное, честные законники.

– Теоретически должны быть, – с сомнением ответил Андрей, – а вот практически... Не знаю, Иваныч.

Просто не знаю.

– А как же твой хваленый адвокат? – спросил Комбат.

– Адвокат? – выкатил на него глаза Подберезский. – Адвокат – честный? Да у адвоката такая профессия, что ему по сто раз на дню приходится доказывать, что черное – это белое.., или, скажем, зеленое в красный горошек. Просто такая работа, понимаешь?

Мой адвокат честный, потому что я честный.., опять же, заметь, настолько, насколько это вообще возможно при нашем беспределе.

– Гм, – сказал Комбат. – Автомат, что ли, купить?

– Запросто, – подхватил Подберезский. – Могу организовать в два счета. Только это тоже будет незаконно, а значит, не совсем честно.

– Да ну тебя, – расстроился Комбат. – Тебя слушать еще хуже, чем новости по телевизору. И вообще, мы про кейс говорили.

– А что про него говорить? – удивился Подберезский. – О нем не говорить, от него избавляться надо, и чем скорее, тем лучше.

– Ну брось, Андрюха, – сказал Борис Иванович. – Тоже мне, прожженный делец... Давай посмотрим. Не хочешь – я могу и один.

– Ну конечно, – проворчал Подберезский, – один... Открывай, посмотрим, что там.

Они просмотрели содержимое злополучного кейса.

Фотокопии накладных на тушенку и бананы повергли Комбата в некоторое недоумение, которое немедленно было развеяно практичным Подберезским.

– Накладные наверняка липовые, – сказал он, небрежно отодвигая конверт с фотографиями в сторону. – Судя по количеству товара, кто-то проворачивает крупное дело. По объему это будет примерно... – Он закатил глаза к потолку, подсчитывая в уме. – Примерно два вагона. Может быть, даже три. Представляешь, Иваныч: два вагона героина.

Впечатляет, а?

– А разве столько бывает? – поразился Комбат.

– Хрен его знает, – признался в своей недостаточной осведомленности Андрей. – Наверное, не бывает. Ну пусть не героина, пусть это будет хотя бы контрабандная оргтехника или даже спирт. Ты представляешь, какие это деньги? За такие деньги нас с тобой в порошок сотрут и по ветру развеют, как Индиру Ганди.

– Фу-ты ну-ты, – сказал Рублев. – Ну давай отнесем это дерьмо обратно в милицию.

– Пойдем лучше мои обновки опробуем, – ответил Подберезский, задумчиво вертя в руках компьютерную дискету. – Надо же, как знал, что пригодится...

– Это уж точно, – улыбнулся Комбат. – До сих пор в толк не возьму, зачем тебе компьютер понадобился. Ну видак, телевизор – это я, допустим, понимаю.

Музыкальный центр опять же... Но компьютер!

– Это я с горя, – признался Подберезский. – Шиш тебе, думаю, сучка дешевая, буду жить еще лучше, чем раньше, компьютер куплю, посудомоечную машину...

– Ну и дурак, – сказал Комбат.

– А кто спорит? – вздохнул Андрей. – Я, еще когда деньги за весь этот хлам отсчитывал, подумал: вот дурак-то... Но, заметь, пригодился аппаратик.

– Точно, – сказал Комбат. – Давай дискету в посудомоечную машину затолкаем: вдруг кино покажет?

– Это ты, Иваныч, от зависти, – сказал Подберезский, вставая из-за стола и сгребая содержимое кейса в кучу. – Но мы, молодые российские бизнесмены, к этому уже привыкли и не обижаемся. Ну, ты идешь или будешь дальше тут сидеть и издеваться?

Они перешли в гостиную и начали с просмотра видеокассет. Это познавательное занятие дало им то же, что и лейтенанту Углову: они поняли, что на их глазах происходит обсуждение какой-то важной сделки. Обилие обнаженной женской плоти ничуть не умаляло ощущения холодной угрозы, волнами исходившей от широкого экрана телевизора, приобретенного Подберезским взамен украденного. Они смотрели и слушали внимательно, обмениваясь мнениями по поводу увиденного, но так и не поняли, что именно являлось предметом торговли.

– Тот, черный, похоже, покупатель, – задумчиво сказал Андрей, ставя кассету на перемотку и выключая телевизор. – Ну и рожа!

– А что – рожа? – отозвался Комбат. – Можно подумать, у тех двоих рожи лучше.

– Ты что, Иваныч, сам не видел? – удивился Андрей. – Это же кавказец, бандюга!

– Ты мне это брось, – сказал Комбат. – Я этого не понимаю и понимать не хочу. В какой это школе тебе объяснили, что кавказцы – все сплошь бандиты?

– Только не надо политинформации, – непривычно резким тоном ответил Андрей. – Про дружбу народов и интернациональный долг... Я не говорю, что все кавказцы – бандиты. Я, между прочим, даже так не думаю. Ладно, допустим, он крестьянин или, скажем, представитель общественности. Тогда скажи мне, Иваныч, что он делает в этой бане с этими двумя боровами и десятком шлюх? Это же вылитый полевой командир, это у него не только на роже, но и на заднице его голой большими буквами написано!

– Да, – согласился Борис Иванович, тоже успевший прочесть письмена на ягодицах кавказца, – шрам заметный.

– А как же, – не без удовольствия хмыкнул Подберезский, – русское оружие... А китель в предбаннике ты заметил?

Комбат тяжело вздохнул и кивнул головой: он, как и Подберезский, углядел на вешалке в предбаннике парадный китель с погонами генерал-майора и кучей юбилейных побрякушек на груди.

– Я тебе говорил: давай выкинем все это к чертовой матери, – напомнил Подберезский. – Как ты думаешь, что может продавать русский генерал кавказскому полевому командиру – бананы?

Комбат сильно поскреб ногтями шершавый от проступившей за день щетины подбородок, дернул себя за ус и недоверчиво покачал головой.

– Брось, Андрюха, – сказал он. – Того, на что ты намекаешь, просто не может быть. Два вагона!

– Или три, – поправил Подберезский. – Конечно, не может быть. Это наверняка бананы. И тушенка. Вагон бананов, вагон тушенки. Гуманитарная помощь.

У нас в Поволжье этими бананами все элеваторы забиты, комбайнеры с ног валятся, коровы их жрать отказываются, а вот на Кавказе, наоборот, неурожай. Как тут не помочь? Это надо в газету отдать. Готовая статья: российские военнослужащие протягивают руку помощи голодающим в Чечне. Им там заложников кормить нечем, сволочам... Ладно, не будем спорить, давай лучше музычку послушаем.

На протяжении следующих двадцати минут они слушали «музычку», записанную майором Постышевым специально для своего старого друга. Когда запись кончилась, Подберезский выключил воспроизведение и посмотрел на Комбата.

– А вот это, – сказал он, – два кулака-мироеда договариваются угнать обоз с продовольствием для голодающих боевиков. Ну и вляпались мы, Иваныч!

– Почему «мы»? – проворчал Комбат. – Я вляпался, не спорю, а твое дело – сторона.

– Слушай, командир, а что бывает, когда младший по званию бьет старшего по званию? – спросил Подберезский.

– Как это – бьет по званию?" – сделав удивленное лицо, переспросил Комбат. – Что это за орган такой – звание?

– Ну не по званию, так по голове, – поправился Андрей.

– Трибунал, – ответил Комбат, с интересом разглядывая бывшего подчиненного.

– А если оба в отставке? – уточнил Подберезский.

– Тогда старший по званию в ответ бьет младшею и по званию, и по голове, и вообще по чем попало, – сообщил Борис Иванович. – Хочешь попробовать?

– Честно говоря, да, – признался Андрей. – Что у тебя за манера: "я" да "я"... Обижаешь, командир.

– Какие мы нежные, – проворчал Комбат. – Ну что у нас еще осталось? Дискета?

Дискета повергла их в окончательное уныние. Просматривая длинные колонки цифр и страницы спецификаций, они с окончательной ясностью поняли, в какую историю их угораздило ввязаться. Поражал не сам факт торговли оружием, а масштабы.

– Ядрит твою налево, – сказал Комбат. – Ты посмотри, что делается! Этак через пару лет наши бравые воины вооружатся рогатками.

– Точно, – согласился Подберезский. – Ив таком виде пойдут в Индийском океане сапоги стирать. Ты гляди, чего тут только нет! «Каштаны», «волки», «мухи».., о «Калашниковых» я уже не говорю. А вот, смотри, два бэтээра...

– А почему цены две? – поинтересовался Борис Иванович.

– Вторая цифра – это, наверное, процент, который отгребает посредник, – предположил Андрей. – Ну, попали так попали! А вот и наша «тушенка» – видишь, последняя запись? Что у нас тут? Вот тебе и бананы. И как раз два вагона. Прибудут из Йошкар-Олы послезавтра. Что у нас в Йошкар-Оле, Иваныч?

– Комары, – ответил Комбат, задумчиво кусая ус и не сводя потемневших глаз с экрана, – ракетные шахты, вертолетная часть была когда-то... Что еще? А, еще там моряки стоят.

– Там что, море рядом? – удивился Андрей.

– Моря нет, зато болота знатные, – ответил Рублев. – Еще есть речка, Кокшага называется. Знаешь, как переводится? Два шага, понял? Так что без моряков там никак нельзя. Места там красивые, Андрюха.

В сосновом лесу, как в церкви, ей-богу. А закаты какие! Сроду таких не видал. Летом жарища, зимой снега по самое некуда...

Он замолчал, уйдя в воспоминания. Подберезский немного подождал и деликатно кашлянул в кулак.

Комбат встрепенулся и оторвал взгляд от мерцающего экрана. В этом мерцании ему чудилось что-то до боли знакомое, но он никак не мог вспомнить, что именно. Сама конфигурация граф и столбцов вызывала какие-то не вполне осознанные ассоциации, в которых Комбат, сколько ни пытался, не мог разобраться, «Устал, – подумал он. – Укатали Сивку крутые горки. А завтра воскресенье, Серега будет ждать. Я его предупредил, но он-то все равно будет ждать, на калитку коситься... Что же делать-то теперь со всей этой дрянью?»

Подберезский, ожесточенно дымя зажатой в углу рта сигаретой, складывал собранные покойным майором Постышевым материалы обратно в кейс, одолеваемый теми же мыслями, что не давали покоя Комбату; что делать? Он понимал, что уже подписал себе смертный приговор, заглянув в этот кейс. Можно было бы уговорить Комбата забыть обо всей этой истории и скрыться, хотя это легко сказать: уговорить Комбата.

Но можно было бы хотя бы попытаться...

Вся эта история не продлится долго: послезавтра груз прибудет в Москву и отправится дальше по назначению, поскольку у погибшего в аэропорту майора и его неизвестного соучастника ничего не вышло – майор умер в самый неподходящий момент. Груз отправится дальше, и люди, запечатленные на видеокассетах, либо постепенно успокоятся, видя, что ничего не происходит, либо попадутся на чем-нибудь и сядут за проволоку на исторически значимые сроки.., хотя это вряд ли, подумал Андрей. Сейчас все хотят жить, и уж если не получается жить хорошо, то хотя бы просто жить – как придется и любой ценой, лишь бы платил эту цену кто-нибудь другой. Все хотят покоя, и никто не хочет проблем, и два вагона стреляющего железа преспокойно прибудут к месту назначения, где их вскроют и раздадут мрачным бородатым людям. Однажды выпустив джинна из бутылки, очень тяжело загнать его обратно: выиграв войну, которую не они затеяли, эти люди вспомнили, что пропитание легче добывать разбоем, чем монотонным, до одури, трудом, и взяли эту простую истину на вооружение. Два вагона оружия и боеприпасов – это тысячи смертей, десятки тысяч, а может быть, и сотни стараться... это уж как пойдет, отчего же, подумал Андрей. Можно, конечно, и отсидеться. Киллера пришлют – отвернем ему башку, и вся недолга. Вон мы с Иванычем какие здоровенные... Правда, Бурлак в больнице лежит, ему от своего Айболита слинять тяжеловато будет. А какая разница между Бурлаком и каким-нибудь пацаном из сожженного на горной дороге автобуса? Да никакой, кроме того, что Бурлак – наш знакомый, взрослый мужик и вообще сам во все это влетел и нас за собой утащил, а этот самый пацан – да кто его вообще знает, есть он на свете или нет его вовсе? Ну и что, что он вообще ничего не знает и не узнает про эти два вагона? Вырастет – сам за автомат возьмется, так ему и надо... И вообще, своя рубашка ближе к телу.

– Ну что, Иваныч, – сказал он, захлопывая кейс и убирая его с глаз подальше, в угол, – подобьем бабки?

– Подобьем, – вздохнул Комбат. – Только пойдем на кухню, что ли. Это же обалдеть можно – целый день человека голодом морят!

– Елки-палки, – спохватился Подберезский. – То-то я смотрю, что у меня в брюхе прямо полковой оркестр играет! Про обед мы как-то забыли!

– Зато поужинаем как люди, – успокоил Борис Иванович.

– Конечно, – проворчал Подберезский, – как люди... Водка, наверное, уже совсем теплая, а мясо, наоборот, холодное.

Комбат замер на пороге и уставился на него удивленным взглядом. Почесав в затылке, он медленно сказал:

– Надо же, до чего людей сытая жизнь доводит.

Как сейчас помню: захожу это я в палатку, а там младший сержант Подберезский. Лежит, бедняга, голова с нар свесилась, и ни на что не реагирует. Все, думаю, убили Андрюху, сволочи... А температура, заметь, градусов сорок пять в тени...

– Ну, – засмущался Подберезский, – так это когда было!

– Но спирт-то был теплый? – стоял на своем Комбат.

– Горячий, – скривился Подберезский. – До сих пор, как вспомню, всего перекашивает. Ладно, уговорил. Согласен на теплую водку.

Они успели выпить по две рюмки и основательно, со вкусом закусить, когда Подберезский вдруг насторожился и замер, подняв руку в предупреждающем жесте.

– Ты чего, Андрюха? – вполголоса спросил Борис Иванович.

– Тихо, командир! – зашипел на него Подберезский и снова прислушался. – Нет, – сказал он после короткой паузы, – так и не дадут нам сегодня по-человечески поесть.

Теперь и Комбат услышал доносившееся со стороны прихожей осторожное металлическое царапанье.

* * *

Быстрый Стас не терял времени даром. Получив из рук угрюмой личности, караулившей платную стоянку в Тушино, ключи от помятого темно-синего «чероки» и четыре жирных от смазки пистолета с запасными обоймами, он самолично уселся за руль и повел машину к дому Постышева, стараясь по мере возможности держаться в крайнем левом ряду. По дороге он сделал всего одну остановку: как и майор Постышев, он не хотел являться к утонченной и образованной госпоже майорше без букета.

Мурашов был мрачен. С того момента, как самолет приземлился в Москве, его не оставляло неприятное ощущение, что все идет совсем не так, как нужно. Более того, почему-то казалось, что он упустил что-то важное, но что именно и, главное, где, он понять не мог.

Поэтому, возвращаясь к машине с тремя алыми розами на длинных, как шпаги, шипастых стеблях, он был черен, как грозовая туча, и сидевшие в салоне джипа профессионалы, которым он велел подержать букет, воздержались от комментариев, придав лицам соответствующее случаю похоронное выражение.

Заметив и верно оценив это выражение, Быстрый Стас решил не нагнетать обстановку и прокомментировал ситуацию сам.

– Мы теперь вроде рок-группы, – сказал он, садясь за руль и запуская двигатель. – «Guns'n'roses» в натуральную величину.

– Не понял, – честно признался один из профессионалов. – Я в школе испанский изучал.

– "Ружья и розы", – перевел другой. – Эх ты, темнота.

– Да, – согласился знаток испанского, – ученье – свет, а неученых тьма. Колются, сволочи, – добавил он, озабоченно разглядывая палец.

– Все отменяется, – сказал Мурашов, – едем в травмопункт.

«Чероки» с помятым передним крылом отъехал от тротуара и продолжил путь под добродушное ржание и дружеские подначки, которые можно услышать только в чисто мужской компании. Особенно если компания эта состоит из профессионалов. Быстрый Стас не принимал участия в веселье, которое сам же и спровоцировал: разрядив обстановку, он снова помрачнел и всю дорогу ломал голову, пытаясь понять, что же все-таки могло помешать Постышеву довести дело до конца. Когда до цели оставалось два квартала, он усилием воли прогнал эти раздумья: для каких-либо определенных выводов у него просто недоставало информации, а до друга Петеньки теперь было рукой подать. Мурашов по-прежнему был уверен, что поступил правильно, приехав в Москву лично: Петюнчику трудновато будет продолжать водить его за нос при встрече с глазу на глаз. Он сказал, что у него все готово, – вот пусть и отдаст, что у него там готово, а уж Стас Мурашов посмотрит, стоит ли это оговоренной суммы.

Мурашов остановил джип перед подъездом, велел профессионалам сидеть на месте и ждать полчаса, после чего разрешил подняться наверх и проверить, все ли в порядке, забрал букет, поправил перед боковым зеркальцем галстук и, придав лицу глуповато-радостное выражение рубахи-парня, нырнул в подъезд.

Дверь ему открыла госпожа майорша собственной персоной. Интеллигентное воспитание вечно не позволяло ей спрашивать, кто там, и потому она очень удивилась, увидев на пороге не мужа, которого, как сразу понял по ее лицу Быстрый Стас, она ждала уже давненько, а его старинного приятеля и сослуживца с букетом роскошных алых роз.

Мурашов галантно вручил ей букет, пылко приложился к ручке, расчетливо сделав поцелуй гораздо более длительным, чем того требовала простая вежливость, и с удовлетворением заметил, что госпожа майорша слегка раскраснелась. Мадам Постышева, несмотря на высшее образование, утонченные манеры и приверженность к театральным постановкам на сцене и в жизни, была, по мнению Мурашова, бабенкой в высшей степени аппетитной, и в другое время он непременно воспользовался бы отсутствием благоверного для того, чтобы уложить ее в постель и посмотреть, что же скрывается под этими манерами тургеневской барышни.

В успехе он не сомневался, но сейчас ему было не до того, и он прямо перешел к делу.

– А где же наш добытчик? – весело спросил он, располагаясь в удобном кресле майора Постышева и наблюдая за тем, как мадам Постышева ставит в глубокую вазу букет. Простое домашнее платье выгодно подчеркивало фигуру, мягко обрисовывая разные соблазнительные выпуклости, и Мурашов не отказал себе в удовольствии как следует пошарить по этим выпуклостям взглядом, пока мадам стояла к нему спиной. – Где наш охотник на мамонтов и собиратель кореньев? Я принес ему бутылку огненной воды из далекой Франции, и что я вижу? Фея домашнего очага скучает в одиночестве...

Глядя на грустную улыбку «феи домашнего очага», он совсем уже было решил, что дела могут подождать, но вовремя вспомнил про своих профессионалов. Получаса было бы достаточно на подготовительную стадию, но потом их неминуемо прервали бы.., нет, решил Мурашов, как-нибудь в другой раз. Это нужно сделать непременно, но не сегодня.

– Охотник где-то охотится, – с беспомощной улыбкой произнесла мадам, садясь напротив Мурашова и выставляя на обозрение свои в высшей степени аппетитные колени. Мурашов хотел сделать ей комплимент по поводу ее коленей, но передумал: разговор об анатомии мог завести его слишком далеко, а времени действительно не было. – Я и сама не знаю, где он, – призналась мадам. – По-моему, у него какие-то неприятности.

– У Петра? – поразился Мурашов. Он не боялся перегнуть палку: жена Постышева сама постоянно путала жизнь с театральными подмостками, и Быстрому Стасу иногда казалось, что она так и передвигается по жизни на котурнах, – У Петьки неприятности?! Что случилось?

Мадам Постышева плавным жестом положила ногу на ногу, но Мурашов почти не обратил на это внимания: разговор уже свернул в деловое русло, и всякие фривольные фантазии были временно забыты.

– Ах, я не знаю, – сказала она со вздохом и приложила к совершенно сухим глазам неизвестно откуда появившийся в руке надушенный платочек. – В четверг вечером мы вернулись с выставки, он был такой веселый, заботливый, подарил мне цветы... А потом позвонил куда-то и очень расстроился. Представляете, он даже на меня накричал.

– Это просто невозможно представить, – с самым серьезным видом сказал Мурашов.

– Поверьте, я не лгу, – ответила она и снова промакнула невидимые миру слезы. – Он долго звонил разным людям, потом зачем-то рылся в книжном шкафу, рассыпал книги, опять нагрубил, а потом просто ушел.

– И ничего вам не сказал? – с преувеличенным сочувствием удивился Мурашов. – Да как же это он, я просто не понимаю!

– Представьте, я тоже, – ответила она и поменяла ноги местами – на этот раз гораздо более медленно и плавно, чем прежде.

"Ой-ой-ой, – подумал Мурашов. – А Петька-то, дурак, всю жизнь считал, что ей мужики до лампочки...

Нет, курочкой определенно следует заняться. Но Петюнчик-то, а? Похоже, что-то у него не заладилось с отправкой курьера, и полетел он ко мне сам... Тогда почему не прилетел? А может быть, у него вообще все пошло наперекосяк, и рванул мой Петюня когти на все четыре стороны? Тогда дело швах. Меня за такой прокол по головке не погладят, но и его, гада, я тогда из-под земли достану. А может быть, кто-нибудь сделал ему более выгодное предложение?"

Сидеть дальше в этой насквозь пропитавшейся тяжелым, каким-то похоронным запахом роз тесной гостиной вдруг сделалось невмоготу. Быстрый Стас ощущал непреодолимую потребность в действии – немедленном и энергичном – и потому с большим трудом заставил себя вежливо закруглить разговор, отказавшись от предложенной чашечки чаю. Ему хотелось, не прощаясь, выбежать из квартиры, хлопнув дверью, но он потратил еще несколько минут на пустую болтовню.

В прихожей он снова почтительно и пылко приложился к пахнущей дорогими духами ладони и пообещал госпоже майорше отыскать ее супруга во что бы то ни стало.

– Ах, я вам так благодарна, – сказала госпожа майорша и вдруг, привстав на цыпочки, поцеловала его в лоб безвольными мягкими губами.

«Ну надо же», – подумал Мурашов и в сугубо экспериментальных целях легонько обнял ее за талию.

Мадам Постышева глубоко вздохнула и неожиданно прильнула к нему всем телом, запрокинув голову и закрыв глаза. Губы ее были полуоткрыты.

«Вот черт», – с искренним огорчением подумал Мурашов и передвинул лежавшую на талии госпожи майорши ладонь сантиметров на десять ниже. Вдова майора Постышева издала тоненький протяжный стон, на секунду прижалась к нему еще плотнее и вдруг, сказавши «ах!», оттолкнула кавалеры обеими руками и убежала в спальню.

В спальню, подумал Мурашов. И дверь не закрыла.

Ах ты, господи!

Он посмотрел на часы. Оговоренные полчаса почти истекли, и он словно наяву видел профессионалов, которые без суеты и спешки ставили оружие на боевой взвод, тоже посматривая при этом на циферблаты. Эта картина отрезвила Стаса, и он осторожно кашлянул.

– Заприте за мной, – сказал он. – Я действительно должен идти, чтобы разыскать Петра.

– Ах, – донеслось из спальни.

– Я скоро вернусь, – пообещал он.

Ему никто не ответил, и он, пожав плечами, вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Потаскуха, – негромко сказал он, оказавшись на лестничной площадке.

Выходя из подъезда, он столкнулся с двумя своими профессионалами. Третий курил, сидя в машине.

– Все нормально, – сказал он им, – можете расслабиться. Давайте в машину, у нас еще куча дел.

– Таких же, как это? – спросил один из его спутников, шагая рядом с ним к машине.

– Да нет, – ответил Мурашов. – Пожалуй, посерьезнее.

– Тогда вытри помаду со лба, – посоветовал его собеседник.

Мурашов заглянул в боковое зеркальце джипа и поморщился: с розовым отпечатком губ госпожи майорши прямо над переносицей он и в самом деле выглядел глуповато.

– Чертова потаскуха, – повторил он, вытирая лоб, – Куда едем? – спросил сидевший за рулем человек, когда все заняли свои места.

– А черт его знает, – честно ответил Мурашов и, поймав удивленный взгляд водителя, добавил:

– Давай пока обратно в аэропорт.

По дороге он сделал два звонка по сотовому телефону. Сначала он позвонил домой и узнал, что ни сам Постышев, ни посланный им человек до сих пор не появились.

– Сучий потрох, – проворчал Быстрый Стас и набрал номер вора-стукача Аркаши. Вне всякого сомнения, в Москве было множество людей, гораздо более могущественных и осведомленных, чем этот плешивый покровитель сироток, но никто из них не справился бы с поручением Мурашова так быстро и, главное, с таким рвением, как прочно сидевший у него на крючке Аркаша, тем более что ничего сверхъестественного в данный момент от него не требовалось. Аркаша был одним из старейших в городе авторитетов и обладал мощнейшей, широко разветвленной сетью связей, шпионажа и контршпионажа, которой могла бы позавидовать любая иностранная разведка. Благодаря этому Мурашов, подъезжая к аэропорту, уже знал, что Постышев купил билет на утренний рейс в пятницу, но так и не вылетел ни этим рейсом, ни каким-либо другим. Между делом Аркаша сообщил самую свежую новость: по его словам, в аэропорту как раз в этот момент сшивался какой-то майор ФСБ Голубев, интересовавшийся тем же, чем и Быстрый Стас. Мурашову эта новость очень не понравилась, и он прямо сказал об этом Аркаше.