Текст книги "Анжелика в Квебеке"

Глава IV

– О моя Полька! – воскликнула Анжелика, обнимая пухлые плечи трактирщицы. – Вот уж никогда не думала, что встречу тебя вновь.

– Я тоже! Я ведь не знала, что ты жива. После того, что случилось на ярмарке Сен-Жермен… Всякий раз, говоря о Маркизе Ангелов, я обливалась слезами. Она была такая красивая девушка, говорила я, но ее сцапали легавые.

– И я встречаюсь с тобою в Квебеке! И ты держишь самую большую харчевню в городе. Знаменитая, уважаемая.

– А ты? Когда мы расстались, ты была, можно сказать, оборванкой и стражники вели тебя в тюрьму, а теперь ты выглядишь почти как королева Франции.

– В Квебеке! Кто бы мог подумать! Это невероятно!

– Нет! Это закономерно. Раз уж нас не смогли убить, куда еще податься, если не на край света? В этом городе есть все…

И она подняла руку ладонью вперед, словно клянясь:

– ВСЕ, поверь мне. Но пойдем же, я приготовила для тебя свиные ножки. Ты ведь любила их в те далекие времена в Нельской башне, когда мы оспаривали друг у друга благосклонность этого проходимца Николя Каламбредена.

Они уселись друг напротив друга перед камином, и госпожа Гонфарель, отведав с подобающе серьезным видом свой кулинарный шедевр из свиных ножек, принялась рассказывать Анжелике, каким образом она, побирушка, оказалась в Новой Франции.

Она подмигнула бывшей товарке:

– Меня отправили на Антильские острова как «женщину для поселенцев». Но по пути мой маршрут изменился. Все-таки Канада – это более почетно. – Она понизила голос: – Мне повезло: в порту, откуда мы отплывали, я встретила Гонфареля. Он сразу в меня втюрился, и, поскольку он направлялся в Канаду, мы устроили так, что я поплыла вместе с ним. Ах ты, моя бедная птичка! Нам еще столько всего надо друг другу рассказать. Так что боюсь, мы отсюда выйдем еще не скоро. Собственно, я теперь богата и держу и город, и Гонфареля в руках. С каждым годом мое дело расширяется, я все строю и строю. Тут магазин, там склад, а кое-где надстраивается этаж-другой. И знаешь, я сейчас строю часовню, или, как здесь говорят, молельню. А почему бы и нет? Я такое же творение Божье, как и другие, уж пусть не прогневаются эти набожные ханжи. И я тоже имею право славить Господа на свои деньги, если мне пришла такая охота. Пойдем, я тебе покажу, это красиво.

Она встала, но потом, передумав, взяла из посудного шкафа кувшин превосходной водки, которую держала, «чтобы забывать все напасти».

Усевшись рядом с Анжеликой перед камином, она щедрой рукой наполнила два оловянных кубка.

– Имей в виду, тут есть господа, которые возмущаются из-за моей молельни. Потому что не все мои дела так уж добродетельны, и все это знают. А вы мне скажите, кто добродетелен всегда и во всем? Однако это почему-то не мешает им строить церкви и молельни. Разве в городах королевства соборы не соседствуют с борделями? Поверь мне, так повелел Господь, и на это есть причины… Так что не я первая, не я последняя… Помнишь, как я начинала в Париже, на задворках Нотр-Дам? Если бы не эта заваруха на ярмарке Сен-Жермен, из-за которой вся наша малина накрылась… Но что поделать, прошлого не изменишь, и я могу сказать про себя, что пожила хорошо. Уж я-то не теряла времени зря. Сейчас уже не так весело, как когда-то, но у всего есть свой вкус. И потом, я люблю холода, они напоминают мне мое детство в Оверни.

Уперев локти в колени, она задумалась:

– Нет, я ошиблась. Последний раз я тебя видела не на ярмарке Сен-Жермен, а потом, когда мы пошли искать твоего малыша, ну того, самого маленького, Кантора, которого похитили цыгане… Да, именно тогда я видела тебя всю обчекрыженную. Стало быть, это было уже после потасовки на ярмарке Сен-Жермен, после того как легавые прошлись по твоей голове своими ножницами…[3]3
  Во французских тюрьмах охранники часто стригли заключенных и продавали волосы изготовителям париков.


[Закрыть] Ты помнишь?

– Помню.

– Вчера я видела твоего Кантора. Он красив, как бог, как греческий бог. Нам повезло, что возле Шарантона мы настигли тех цыган, что его своровали. Этот бег под дождем! Ты помнишь? Что нам стоило бежать взапуски в те времена… Сейчас я бы так не смогла… Выпьем! Он тут, твой Кантор, спасенный от чертовых легавых, которые желали нам, бедным девушкам, смерти. Да благословит Бог Канаду! У меня тоже есть сынок. Не такой красивый, как твой, но…

– Я его видела, и он великолепен. Я бы дала ему лет двенадцать.

– А ему только девять! Черт возьми, его отец – настоящий здоровяк, такой дюжий. Сегодня его тут нет, он поехал за сырами на остров Орлеан. Ты его еще увидишь. Именно широкие плечи его и спасли – его отправили в Канаду… Решили сделать палачом…

Жанина Гонфарель понизила голос:

– Мы об этом стараемся не вспоминать. Но ты же понимаешь, я привечаю удачу, откуда бы она ни пришла. С удачей не шутят. Эти господа из Вест-Индской компании нигде не могли найти для колонии палача. Все отказывались. Быть палачом в Канаде – это никого не прельщало. Вот им и приходилось довольствоваться услугами всяких слабаков, которые даже не могли как следует затянуть винты испанского сапога, не говоря уже о том, чтобы поднять топор или во время повешения натянуть веревку. Чего тебе, болван? – вскричала она, заметив, что в комнату вошел слуга из трактира. – Разуй глаза! Ты что, не видишь, что я разговариваю с дамой из Верхнего города?

– Хозяйка, там их двое на улице, они говорят, что замерзли.

– Должно быть, это лакеи госпожи де Меркувиль, носильщики моего портшеза, – вспомнила Анжелика.

– Но мы не имеем права впустить их и налить им выпить без письменного разрешения их хозяина.

– Я им разрешу и заплачу за выпитое, – предложила Анжелика.

Но, поговорив с госпожой Гонфарель, она предпочла отпустить и носильщиков с портшезом, потому что невозможно было предугадать, когда они закончат предаваться воспоминаниям.

Между тем госпожа Гонфарель вспомнила о своих прямых обязанностях. Когда ее помощник вышел, она объявила Анжелике, что они перебираются на ее «наблюдательный пост», что, однако, не помешает им беседовать, есть и пить.

Они уселись на небольшом возвышении за перегородкой, в которой, как в приемной женского монастыря, имелись два потайных зарешеченных окошка. Благодаря этому можно было наблюдать за тем, что происходит в зале, оставаясь невидимыми.

Полька знала завсегдатаев своего заведения. А если кого-то видела впервые, то очень быстро могла определить, откуда он и что собою представляет.

– Готова поспорить, что вон те там, в углу, прибыли из Акадии. Почему я так решила? Потому что они явно не из наших, но и не из Европы.

Проследив за ее взглядом, Анжелика в самом деле обнаружила в глубине зала барона де Вовенара, Гранбуа и одного из братьев Иоланды, сына Марселины, Телефора, прибывшего вместе с ними. Они сидели за столиком, хмуро играя в кости. А четвертым, кажется, был один из братьев Дефур с берегов Французского залива.

– Они все немного пираты, эти ребята из Акадии, – заметила хозяйка «Французского Корабля». – Ведь из своих берлог на юге они ведут торговлю с англичанами… А вон те в синих шапках, они из Виль-Мари,[4]4
  Виль-Мари – это первое имя города, который впоследствии станет известен как Монреаль.


[Закрыть] или из Монреаля, как его называют теперь. Это те еще продувные бестии, не признающие никаких властей, кроме Господа Бога и Девы Марии. Правда, ни тамошние монахи, ни торговцы не жалуются. Они прибыли в Квебек к отплытию последних кораблей и отправятся назад незадолго до того, как замерзнет река.

Видя, что Полька с таким жаром описывает местные особенности, Анжелика улыбнулась.

– А тот малый вон там, в том углу? – спросила она, показывая на человека, в одиночестве пьющего возле камина.

– О! Это Красный Плут.

– Какое мерзкое прозвище,[5]5
  Красный Плут в просторечии означало «дьявол».


[Закрыть] – вздрогнув и скорчив гримасу, сказала Анжелика.

Полька понизила голос:

– Это он видел в небе пылающие летучие каноэ. Незадолго до прибытия ваших кораблей.

– А не он ли бросил камень в моего кота?

– С него станется. В этих краях полным-полно колдунов и всяких магов. Этот живет на скале над домами улицы Су-ле-Фор. Но самые лучшие колдуны живут на острове Орлеан. У меня подруга колдунья, она учит меня всяким вещам. Поэтому я очень рада, что ты приехала в пятницу, в день Венеры, ведь это хорошо для дружбы.

– Какая ты стала ученая, милая Полька!

– Да, я теперь посвященная, – важно выпятив грудь, сказала Полька. И она взяла с полки одну из книг. – Гляди… это ученая книга.

– Так у тебя есть книги?

– А как же! Здесь они есть у всех.

– Стало быть, ты научилась читать?

– Да, меня научил иезуит. Теперь ты понимаешь, почему я ему так предана. Но больше всего книг, в том числе и по черной магии, у Красного Плута. Он знает магию, этот колдун, он дал мне зубы волка и кости совы, чтобы отгонять несчастья. В Канаде без защиты никуда… Поверь мне, здесь у тебя должно быть много образков или талисманов… и против дьявола, и против полиции.

– А какова в Канаде полиция?

– Надоедливая, придирчивая. Такая же, как и везде.

Начальника здешней полиции звали господин Гарро д’Антремон. Полька называла его Брюзга. Он был, пожалуй, слишком серьезен, но, по словам Польки, малый он был незлой.

– Он человек принципов. Да ты таких знаешь. Его не проймешь ни улыбкой, ни подарком. Если ты ни в чем не виноват, все будет хорошо. Зато если виноват, он ухватит тебя за шкирку и уже не выпустит. Но самый опасный тип – это Ноэль Тардье де Лаводьер, королевский прокурор. Вчера ты его наверняка видела среди больших шишек. Такой высокий, красивый парень с завитыми волосами и манерами хлыща.

– Этот молодой человек? Но он очарователен.

– Остерегайся его очарования! Вот увидишь, скоро ты поймешь, какая это зараза.

Она вновь приоткрыла потайное окошко и тотчас махнула Анжелике рукой:

– О! Ты погляди, кто к нам пришел! Высший свет!

В таверну входили несколько дворян. Вид у них был блестящий, победоносный и спесивый, но в трактирном зале, заполненном табачным дымом, весь великолепный эффект сразу терялся.

Первым вошел господин де Бардань.

– Да ведь это посланник короля, который приехал вместе с вами, – прошептала Полька, вмиг протрезвев от волнения. – Толкуют, что он приехал с какой-то ужасно важной миссией, что-то вроде объявления войны Англии, или уничтожения фортов на Великих озерах, или запрета на торговлю бобровыми шкурками, или даже переселения всех нас обратно во Францию, потому что здесь скоро начнется война с Испанией и Голландией. А господин де Фронтенак, мол, может отправляться на все четыре стороны.

– Господин де Бардань в самом деле получил от короля большие полномочия, но не стоит так пугаться. Он человек разумный. Я его знаю.

– Я бы сильно удивилась, если бы ты его не знала, – усмехнулась Полька. – Но что привело такого знатного сеньора сюда, в таверну в Нижнем городе? Вроде бы он кого-то ищет?

Анжелика подавила вздох.

Она видела, что Николя де Бардань остался стоять, хотя его спутники уже уселись за стол, и внимательно вглядывается во все уголки зала. В выражении его лица было что-то напряженное и драматическое, как бывало всегда, когда он думал об Анжелике. Видно, кто-то сказал ему, что она сейчас в таверне «Французский Корабль».

Полька быстро обо всем догадалась:

– Эге! А не тебя ли он ищет?

– Боюсь, что меня.

– Ну, что я говорила! Да, Маркиза Ангелов, ты ничуть не изменилась!

Очередная победа Анжелики над мужчинами привела трактирщицу в дурное расположение духа.

Она резко захлопнула потайное окошко и снова уселась в кресло.

– Кстати, а где мой кот? – спросила Анжелика, вспомнив, зачем она сюда пришла.

– Ха! Откуда мне знать? – раздраженно ответила Полька. – Он там, где ему нравится. Он похож на тебя, маленький негодник. Единственное, что я могу тебе сказать, – это то, что он не в моем котле, как ты едва не заподозрила… Вижу, о чем ты думаешь. За кого ты меня принимаешь? В этом ты вся! Ты всегда была подозрительной и недоверчивой, да!

– Прости меня, Полька, – примирительно сказала Анжелика. – Это жизнь делает нас такими – она слишком больно бьет.

– Почему бы тебе не оставить твоего кота у меня? Он мне нравится. Ну что ты будешь с ним делать в Верхнем городе? А здесь, в порту, со всеми этими кораблями и складами, полно мышей и крыс.

– Нет, меня с этим котом связывают прочные узы, которые я не хочу рвать.

– Вот что такое не везет. Вечно мне нравится то же и те же, что и тебе, и они, естественно, выбирают тебя. В Нельской башне ты увела у меня Николя. До твоего появления он был моим любовником и я крепко держала его в руках. Но как только он привел тебя, я сразу все поняла. Лиха беда начало. И так всегда.

В гневе она захлопнула свой веер и швырнула его в огонь. Этот жест ее как будто успокоил, и она с довольным видом стала смотреть, как горит веер.

Анжелика рассмеялась, узнавая прежнюю Польку, порывистую и неистовую, под личиной респектабельной хозяйки таверны, собирающейся строить молельню.

Послышался громкий стук в дверь, и госпожа Гонфарель вскочила:

– Кто там?

– Конная стража!

Что бы Полька ни говорила, она вовсе не была такой вольной и раскрепощенной, как думала. Хотя у нее была красивая мебель, дорогие безделушки и тугие кошельки, есть вещи, от которых нельзя избавиться, потому что они въелись в кровь. И среди них страх перед конной стражей.

Она подбежала к окну и выглянула наружу.

– Черт побери! – вскричала она. – Стражники! Эх, я же тебе говорила!

Но Анжелика узнала в стоящих перед таверной людях лейтенанта Барсампюи в сопровождении троих матросов с «Голдсборо». Последние были вооружены, однако у них явно не было дурных намерений. Напротив, Барсампюи приветливо улыбался. Это была официальная делегация, и Анжелика догадывалась, кто ее прислал.

– Впусти их и ничего не бойся. Это от моего мужа. Они наверняка принесли тебе от него подарок…

– Мне? – почти испуганно спросила Полька.

– Подарок полагается каждой влиятельной даме города.

– Входи, – крикнула Полька мальчику, который снова начал колотить в дверь.

– Хозяйка, тут господин спрашивает вас лично от имени графа де Пейрака!..

– Сколько раз тебе говорить, олух ты этакий! Когда стучишься в приличный дом, надо не молотить, а поскрестись… слышишь, поскрестись.

Анжелика, не желая, чтобы ее увидел Николя де Бардань, не пошла за нею в зал, куда госпожа Гонфарель отправилась, дабы встретить господина де Барсампюи.

Вскоре она вернулась, растерянная, держа на подносе маленькую шкатулку, обитую красным бархатом, с золотой монограммой Агнца Божия. Крышка шкатулки была откинута, так что был виден золотой ковчежец, а в нем под стеклянным покровом лежала маленькая восковая пластинка. Такие пластинки очень ценились как средство защиты от злых сил, ибо они были сделаны и лично освящены папой римским во время ежегодной пасхальной мессы.

– Agnus Dei! – сдавленным голосом произнесла Полька. – Но как он догадался, что я как раз о таком и мечтала?

– Он всегда угадывает.

– Этот Меченый! – вздохнула Полька. – Какой мужчина!

И упала на колени, охваченная волнением и почтением к амулету, которого касался сам папа.

– Какой необыкновенный мужчина! Послушай, Маркиза Ангелов, а ты его достойна? Ты такая бесшабашная. Он хоть знает, как опасно быть твоим мужем?

– Не бойся! Он и сам не так уж безобиден.

Темнело.

– Тебе надо возвращаться в Верхний город, – сказала Полька. – Теперь твое место там, среди благородных дам.

Позади таверны находился окруженный палисадом из кедровых бревен двор с каменными и деревянными постройками, в которых, по-видимому, хранились товары, а также запасы провизии и напитков. С наступлением вечера над самой землей поплыл легкий туман. Анжелика не желала встречаться с Николя де Барданем, который непременно потребовал бы у нее объяснений по поводу визита в таверну «Французский Корабль», и подруга провела ее через двор.

Мускусный запах сложенных в кипы или висящих на балках мехов боролся с дразнящими ароматами, несущимися из харчевни.

– Послушай, Маркиза Ангелов, – сказала госпожа Гонфарель, – давай сохраним нашу тайну. Мужчин не так уж интересует прошлое женщин, которых они любят. Им нравится думать, что они у нас были первыми и что другие не в счет. Поверь мне, то, что с нами когда-то было, принадлежит нам одним. Тайная клятва братства парижских нищих остается в силе.

И она скрестила два пальца и плюнула в камин.

– А мой кот? – напомнила Анжелика.

– Выбор остается за ним, – важно ответила Полька.

* * *

Анжелика вышла за ограду и очутилась на поперечных улицах Нижнего города. Здесь уже быстро темнело, и в окнах домов тут и там зажигались масляные лампы. Анжелика плотно запахнулась в плащ и опустила капюшон. Ее переполняла радость, и она сожалела, что не может поделиться ею с Жоффреем. Но Полька права: рассказывать нужно либо все, либо ничего.

Поднимаясь по склону горы, она посмотрела вверх на золотое небо, которое виднелось между отрогами утеса и особняками. Их черные каминные трубы и гребни островерхих крыш четко вырисовывались на фоне заката.

Прохожие попадались редко и не узнавали ее. Она шла одна, и ею владело чувство свободы и полноты жизни.

Обернувшись, чтобы полюбоваться восхитительным видом реки, раскинувшейся сверкающим щитом, она заметила своего кота, который шел за ней.

Глава V

Вечером, за ужином, кот запрыгнул на стол и пошел, осторожно пробираясь среди приборов и блюд.

– Мессир Кот, как же нам вас назвать? – осведомился Жоффрей де Пейрак.

– Отец, ты уже дал ему имя, – вскричала Онорина. – Мессир Кот! Какое красивое имя! Мы приветствуем вас, Мессир Кот!

В многочисленных подсвечниках сияли свечи. Блестела серебряная посуда. Метрдотель, как и накануне, накрыл стол посреди зала.

В свете свечей Анжелика с удовольствием смотрела на своих сыновей, Флоримона и Кантора.

Флоримон помогал метрдотелю, господину Тиссо, прислуживать за столом. Он всегда был очень деятелен и готов помочь, а служба пажом при королевском дворе развила его природные склонности. Он любил заниматься разными вещами, и у него все получалось. То, что он недавно вернулся с Севера после многомесячной одиссеи, во время которой он научился убивать медведя ударом тесака и вести длинные разговоры с индейцами, нисколько не помешало ему с увлечением исполнять сегодня обязанности стольника и виночерпия. При этом он быстро распрощался со своей замшевой одеждой траппера и сменил ее на костюм знатного сеньора.

Кантор был совсем другой.

«Неужели я никогда ему не рассказывала, – думала Анжелика, – как босиком бежала по шарантонской дороге, чтобы спасти его от цыган»?

На ужин пришел маркиз де Вильдавре. Он нашел пристанище в Нижнем городе и столовался во «Французском Корабле», хозяйка которого готовила просто божественно. Он надеялся, что его служанка вернется, потому что не захочет, чтобы он питался чужой стряпней, и он примет ее услуги, однако он рассчитывал, что будет также часто пользоваться гостеприимством своих дорогих друзей, графа и графини де Пейрак.

– Когда я улажу кое-какие свои дела, я приду и помогу вам устроиться. Я покажу вам дом и все его удобства. Я намерен установить фаянсовую печь в маленькой гостиной, примыкающей к залу.

– Он по-прежнему носит свою маленькую серебряную шпагу? – спросил Флоримон.

Эта загадочная фраза заинтересовала Анжелику, и она потребовала от сына разъяснений.

– Как, матушка, разве вы не знаете, что господин Тиссо служил при дворе в Версале? Третьим подавальщиком жаркого. Я часто ему помогал, когда он подавал соус. Я сразу же узнал его в Тадуссаке. Я попросил рассказать мне новости двора, который он лишь недавно покинул. И среди прочего я осведомился, носит ли по-прежнему монсеньор дофин ту маленькую серебряную шпагу, которую господин Кольбер при посредничестве своего брата, интенданта Эльзаса, заказал у мастеров Аугсбурга и Нюрнберга.

До настоящего момента господин Тиссо ничего не рассказывал о своем прошлом.

Подозвав его жестом, Анжелика тихо сказала:

– Готова поспорить, сударь, что лишь большие неприятности могли заставить вас покинуть эту блестящую и весьма завидную должность при его величестве.

– Совершенно верно, сударыня.

– И какого же рода были эти неприятности?

– Те же самые, сударыня, которые вынудили и вас покинуть Версаль в то время, когда ваша звезда была в самом зените.

– Яд?

– При дворе все пользуются ядами, сударыня, да вы это и сами знаете. С помощью ядовитых зелий устраивается много дел, это один из путей к вершинам, к богатству и славе.

– Однако вы не захотели по нему пойти?

– Жизнь – это наше самое ценное достояние, – отвечал он, – к тому же я слишком предан королю.

– А госпожа де Монтеспан по-прежнему пользуется благосклонностью его величества?

– Его благосклонность к ней даже возросла.

– А празднества?.. Скажите мне, господин Тиссо, дворцовые празднества все такие же прекрасные и пышные?

– Ни один европейский двор не знает ничего подобного. Его величество отдается устройству своих дворцов и парков с такой страстью и проявляет при этом столь безошибочный вкус, что они стали одним из чудес света. А празднества не уступают убранству Версаля: они великолепны и галантны.

«Итак, – думала Анжелика, вертя в руке ножку машинально взятого ею бокала и наблюдая за нежными переливами малаги, то золотистыми, то пурпурными, – итак, при дворе все остается по-прежнему. Там продолжают весело убивать и отравлять под шум очаровательных празднеств».

* * *

Корабль продолжал танцевать под зимним небом на океанских волнах. Вздымаясь одна за другой, они несли его к Европе.

Письмо, которое Анжелика написала в Тадуссаке полицейскому Дегре и которое слуга господина д’Арребу вез на «Марибель», скоро прибудет в порт. Слуга постучится в дверь дома Дегре… Он передаст ему послание из такой далекой страны, и Дегре, взглянув на него, узнает почерк Маркизы Ангелов… И его губы тронет насмешливая улыбка… Вот она и снова с ним – в который раз…

Анжелика посмотрела на свою руку, державшую обличительное перо.

Веселые языки пламени, потрескивающего в огромном камине, бросали яркие отблески на прекрасные оживленные лица ее родных, она слышала смех Онорины, шутки Флоримона, тихую музыку, рождающуюся под пальцами Кантора…

И она вдруг поняла, что написала это письмо, чтобы достучаться до короля и добиться справедливости.