Текст книги "Анжелика в Квебеке"

Анжелика заметила ее еще в первый день. Посетители готовились разделить трапезу у губернатора, и в ожидании господина де Фронтенака разговор шел только о восторге, который вызвали у дам подарки, переданные представителем графа де Пейрака: кто получил украшение, кто благочестивое изображение, кто миниатюру, кто драгоценную безделушку.

У Беранжер де Лаводьер в глазах стояли слезы, что делало их еще более черными и блестящими.

Жоффрей де Пейрак, улыбаясь, говорил, что это всего лишь естественный жест благодарности таким очаровательным дамам за их любезный прием.

Анжелика, раскрасневшаяся от бега, рассеянно ответила на приветствия и поспешила к Жоффрею. Ей казалось, что они расстались уже очень давно.

– Ну, так чем вы тут занимаетесь? – осведомилась она, испытывая непреодолимое желание обнять его и прижать к сердцу.

– А вы, сударыня?

– Я была у епископа.

– И как проходила ваша беседа?

Анжелике пришлось признать, что она провела утро за интересной беседой с Маргаритой Буржуа, но с епископом еще не встречалась.

Прибывший господин де Фронтенак одну за другой поцеловал обе руки Анжелики и усадил ее справа от себя. Слева от него уселась госпожа де Кастель-Морг. От побоев мужа лицо ее распухло, и никто не осмеливался на нее смотреть.

После обеда губернатор предложил собравшимся прогуляться по саду, находившемуся немного выше замка, на обратном склоне горы Кармель.

Но Анжелика покинула компанию, она хотела все же встретиться с епископом.

Монсеньор де Лаваль походил на Боссюэ. Пастырь Новой Франции имел такое же крепкое сложение, такое же прямое обращение и быстрый ум, изощренный обширным и разносторонним образованием.

Тонкие усики и едва намеченная бородка подчеркивали красивый властный рот. Нос с горбинкой и высокий лоб под епископской митрой могли бы придать ему высокомерие, если бы блеск глаз не смягчали слегка опущенные веки, придавая ему вид мечтательный и доброжелательный.

Как высшее духовное лицо при особе короля, заведующее попечением о бедных, он являл собою одновременно величие и простоту. Его сходство с Боссюэ позволило Анжелике почувствовать себя с ним на равных.

Она уже собиралась было заговорить первой, но в этот же момент заговорил епископ. Они оба одновременно замолчали и улыбнулись.

Анжелика выразила то восхищение, которое вызвали у нее собор и пышность благодарственного молебна. Епископ не скрыл, что это ему приятно. В Квебеке всегда старались придать божественным службам пышность. Когда он впервые прибыл сюда, в городе насчитывалось всего двадцать четыре семьи переселенцев, не более шестисот человек. Но иезуиты уже тогда придавали богослужениям этот возвышенный характер, которым с тех пор прониклись все.

Благодаря стараниям иезуитов и урсулинок подрастающее в Квебеке поколение умело читать, писать на латыни, а также исполнять песнопения. Поскольку в его распоряжении оказался столь образованный и необычный контингент, монсеньор де Лаваль смог основать большую и малую семинарии для подготовки молодых священнослужителей из местных уроженцев. Надо было во что бы то ни стало отвлечь молодежь от губительной склонности шататься по лесам.

Он дал понять властям, что поселенцам в Новой Франции необходимо учреждение епископата, потому что миссионеров-иезуитов прежде всего интересует обращение индейцев, так что белые колонисты остаются без достаточно строгой руки. Иезуиты больше думают о завоевании душ дикарей, чем о том, чтобы опекать своих соотечественников… Они зазывают всех участвовать в своих экспедициях, меж тем как добрый смиренный христианин должен оставаться под сенью своей колокольни и под властью своего пастыря, дабы получать Святое причастие, без которого он может впасть во всякого рода соблазны, в том числе в соблазн язычества, подстерегающий его повсюду в этих краях.

Такое вступление придало Анжелике смелости для того, чтобы заговорить о своей встрече с матушкой Мадлен. Лицо епископа стало более строгим. Но Анжелика уже поняла, что он настроен против отца д’Оржеваля и, стало быть, ей поможет.

– Дело очень серьезное. Оно наделало столько шуму.

– Тем более важно поскорее с ним покончить. Пусть матушка Мадлен выскажется на мой счет, и это развеет все сомнения.

– Похоже, вы совершенно уверены, что ее мнение о вас будет благоприятно?

– Вы хотите спросить, уверена ли я в том, что она не признает во мне демона? Да, уверена, если только эта монахиня честна… И вы, монсеньор, тоже в этом уверены, иначе вы бы меня не приняли.

Епископ чуть заметно улыбнулся, но его лицо тут же омрачилось снова.

– Увы! – вздохнул он.

– Что вы хотите этим сказать? – встревоженно спросила Анжелика.

– Вам придется подождать. По правде говоря, я хотел бы удовлетворить вашу просьбу без промедления, потому что ваше желание увидеться с матушкой Мадлен мне по душе. Но произошло ужасное событие, из-за которого вам придется отложить вашу встречу. Позавчера, в ночь после вашего прибытия в Квебек, из монастыря урсулинок похитили коробочку с облатками.

Сначала Анжелика не могла понять, почему это событие мешает ее встрече с матушкой Мадлен и почему епископ произнес эти слова таким мрачным тоном. Но затем, интуитивно вспомнив свой вчерашний разговор с метрдотелем Тиссо, она поняла причину его тревоги:

– Вы опасаетесь, монсеньор, что эти облатки были украдены для того, чтобы использовать их в магических ритуалах?

– Да, их всегда крадут именно для этого, – с грустью сказал епископ.

– Но разве в Квебеке это возможно? Это же новая, девственная земля, люди набожные, строгие… здесь не могло распространиться разложение нравов.

– Увы! – повторил епископ. – Сейчас времена уже не те. Когда-то порок был в этом краю почти неизвестен. В душах царили благочестие, согласие и милосердие. Но клятвопреступления и плутни торговцев взяли верх над порядочностью и искренностью миссионеров. К тому же сейчас здесь появляется слишком много паршивых овец и скандальных личностей…

– Монсеньор, быть может, моей встрече с матушкой Мадлен мешают, чтобы навредить мне?

Он покачал головой.

– Ваша встреча только перенесена, – сказал он. – Урсулинки начали девятидневные молитвы, чтобы отвратить то зло, которое может свершиться с помощью украденных облаток. Нужно дождаться окончания этого срока. Но я не забуду о вашей просьбе.

Анжелика горячо поблагодарила его. Она правильно сделала, что обратилась к епископу. Похоже, он относился к ситуации справедливо и здраво.

Епископ показался Анжелике человеком разумным и интересным. Честный, добродетельный, истинный служитель церкви, рожденный, чтобы служить Богу. Говорили, что у него была тонзура уже в девять лет.

Это был надежный, честный человек, какой и был нужен, чтобы возглавить огромную епархию, в два или три раза более обширную, чем вся Франция.

– Монсеньор, – обратилась к нему Анжелика, – можно, я задам вам вопрос, продиктованный простым любопытством? Почему вас называют епископом Петреи, города в Месопотамии, хотя вы епископ Канады?

Монсеньор де Лаваль улыбнулся и сказал, что это странное название родилось из ожесточенного состязания за пост епископа Канады. Епископ Руана, от которого он зависел, отказался поддержать назначение, потому что кандидатуру Лаваля предлагали зарубежные миссии и поддерживал Рим.

– Большинство основателей зарубежных миссий были моими близкими друзьями и хотели, чтобы меня назначили на этот пост. Что до меня, то я желал быть назначенным на должность епископа Тонкина. Этот спор был разрешен посредством применения статьи канонического права, которая выводила меня из-под юрисдикции епископа Руана. Я был рукоположен епископом «in patribus infidelium», или просто «in patribus».

Это условность. Епископ «in patribus» назначался на епископскую должность в странах, которые сделались басурманскими после двенадцатого века, то есть после того, как мусульмане овладели городами Ближнего Востока и Африки, которые принадлежали христианским королевствам: Византии и Иерусалиму. Туда продолжают назначать епископов, которые не могут исполнять там свои обязанности и живут в католических странах, но которые словно бы сохраняют эти земли под властью Бога.

Таким образом, папский нунций монсеньор Пикколомини, епископ Цезареи, что в Палестине, объявил меня епископом Петреи во время трогательной церемонии, состоявшейся в Париже, в церкви Сен-Жермен-де-Пре. После этого меня и смогли назначить викарием Новой Франции.

– Стало быть, интриги и конфликты случаются и между служителями Господа?

– Как и между прочими, а может быть, даже и больше, – философски сказал епископ. – Но Бог искупает их мелочность.

Анжелика еще раз выразила свое восхищение великолепием благодарственного молебна в соборе. Это тронуло епископа, и он заговорил с нею более откровенно. Главным его огорчением было то, что торговцы пушниной доставляют индейцам спиртное, а те напиваются до умопомрачения.

– К сожалению, индейцы хотят обменивать шкурки на алкоголь, – сказала Анжелика. – Они говорят, что с его помощью они общаются с потусторонним миром. Трудно объяснить им, какой вред они себе наносят.

Однако епископ с нею не согласился. По его мнению, в этом деле виноваты как индейцы, так и белые и наказание должны нести и те и другие.

– Самое простое было бы не носить им выпивку, – отрезал он.

Когда речь шла о торговле водкой, он не понимал никакого юмора и готов был отлучить от церкви весь свет.

– Но сумеет ли Новая Франция выжить без торговли пушниной? – спросила Анжелика.

– А вы, часом, не сторонница молинистов? – ответил епископ вопросом на вопрос.

Анжелика ощутила легкую панику. К счастью, когда-то в парижских салонах она познакомилась с кое-какими модными философскими и богословскими идеями. Вспомнив об этом, она заметила, что некоторая снисходительность к слабостям ближних еще не означает вседозволенности и тем более безразличия к спасению души.

Такой ответ, как видно, немало порадовал монсеньора де Лаваля, так как лицо его прояснилось. Похоже, он был доволен и даже немного позабавлен тем, что ему не удалось ее сбить.

– Нет ли у вас намерения вступить в братство Святого Семейства? – спросил он.

То, что подобное предложение исходило от него, означало, что отныне он считает ее достойной вступления в эту организацию.

Анжелика уклонилась от ответа:

– Госпожа де Меркувиль говорила со мною об этом братстве.

– Его благочестию колония обязана многими Божьими милостями.

Он пояснил, почему в Канаде столь необходимо быть набожным:

– Среди бесчисленных опасностей и тяжких обязанностей, возлагаемых на нас в этом краю, где все надо начинать заново и где под вопросом само наше выживание, необходимо получить помощь Божественных сил при содействии святого покровителя, соединяющего нас, простых смертных, со Вседержителем, который созерцает нас в сиянии своей славы.

Святое семейство: Иисус, Мария, Иосиф – бедные труженики, они представляют собою идеальный образ для народа Канады, одинокого среди иноверцев.

Святому Иоахиму и святой Анне, дедушке и бабушке Младенца Иисуса, также возносят немало молитв.

Затем монсеньор де Лаваль заговорил о почитании Младенца Иисуса, которого он называл Маленьким Царем Милосердия.

Собор Нотр-Дам в Квебеке был посвящен святому Людовику, покровителю Французского королевства и Непорочному зачатию.

Общество Святых Даров также имело своих приверженцев. Возможно, их у него было даже больше, чем у братства Святого Семейства, но никто не мог этого знать точно, так как это общество было тайным и очень влиятельным. Можно было предположить, что в него входит большинство видных персон Квебека, к тому же душой его был Гастон де Мери, один из первых колонистов Канады, прекрасно знающий ее таинственную природу.

– Посоветуйтесь с вашим духовником, – сказал епископ, вставая. – Он даст вам совет. Нам всем нужны заступники на Небесах.

Анжелика опустилась на одно колено, чтобы поцеловать епископский перстень. Похоже, епископ остался доволен их беседой. По-видимому, ему нравились люди, которые не испытывали перед ним страха. Он проводил ее до двери.

Во дворе семинарии Анжелика остановилась и сделала несколько глубоких вдохов. Воздух был холодным и бодрящим. Она подумала, что если ее так утомила беседа с епископом, то что с нею было бы, если бы она встретилась лицом к лицу с отцом д’Оржевалем. Слава Богу! Небо посылало ей испытания по ее силам. Если принять во внимание все затронутые темы, а также и те, что удалось обойти, если учесть все расставленные ловушки, исключить молинизм, на котором ее немного занесло, то получилось неплохо.

Следовало признать «некоторые свои несовершенства», как говорила Маргарита Буржуа, и согласиться с тем, что скитания по лесам и морям отнюдь не обогатили ее знания в области теологии, философии и риторики.

Большинство дам в Новой Франции были весьма образованны. Она попросит у них книги и прочтет все, что нужно, для того чтобы посещать здесь собрания и проповеди.

А кроме того, ей надо будет как можно скорее выбрать духовника.

Глава VIII

Начинался их третий день в Квебеке.

На утро было назначено заседание Высшего совета, на котором должна будет присутствовать и Анжелика.

На правом берегу, в Леви, где в окнах зажигались первые масляные лампы, было видно, как движутся красные цветки фонарей, которые крестьяне несли к пристаням.

Был рыночный день. Крестьяне переплывали реку, чтобы отправиться в Квебек с овощами, яйцами, молоком, маслом, свежей или копченой рыбой, мясом и колбасами. На рейде гавани, где, стоя на якоре, покачивались два судна, начиналось осторожное движение. Из тени скал показались груженые плоты.

Затем на востоке, над черными зубцами Аппалачских гор, появилась широкая оранжевая полоса, потом свет начал медленно шириться, прокладывать себе дорогу в ночном сумраке, в котором тонули острова, мысы, берега, поросшие лесом. Эта часть мира, казалось, еще только возникала из первобытного хаоса.

День обещал быть пасмурным, непохожим на вчерашний. Но в это сырое утро город казался благословенным, счастливым местом.

Анжелика, обозрев с порога горизонт, спустилась по улице Пти-Шапель, сопровождаемая только господином де Барсампюи и Пиксаретом. Она направлялась на заседание Высшего совета.

Это было особое заседание, которое должно было решить вопросы, связанные с их прибытием в город. Кроме Анжелики, из женщин была приглашена лишь госпожа де Меркувиль, потому что ее познания считались весьма ценными, к тому же она помогала интенданту Карлону в его деятельности по развитию в колонии торговли и ремесел.

Придя на Соборную площадь, Анжелика встретилась с Жоффреем де Пейраком, прибывшим из усадьбы Монтиньи вместе с графом д’Юрвилем, Куасси-Ба, четырьмя испанцами и своим бретонским оруженосцем Жаном Ле Куеннеком, несшим пакеты с бумагами, которые могут понадобиться Жоффрею во время заседания.

Перед маленьким отрядом шли два факельщика и два мальчика-барабанщика. Бой барабанов сопровождал их шествие негромкими раскатами, которых было, однако, достаточно, чтобы из-за всех углов показались люди уже в рабочей одежде, несмотря на ранний час. В Квебеке вставали рано.

Выйдя из ворот семинарии, маленькие мальчики и подростки в черной форме, строем и держась за руки, пересекли площадь, направляясь к иезуитам, где их будут учить грамматике, математике, богословию и механике. Их сопровождали молодой клирик и его помощник.

Все вместе – Анжелика, граф де Пейрак и их свита – поднялись по улице дю Фор на Оружейную площадь, на краю которой, на берегу реки, возвышался замок Сен-Луи, резиденция губернатора. Замок был возведен на месте первого форта, построенного Шамплейном, чтобы защищать город от врагов, то есть на самом крутом участке склона, как раз над Нижним городом.

Это было большое двухэтажное здание, протянувшееся с севера на юг вдоль скалы, с высокой крышей, крытой привезенным из Франции шифером, и с многочисленными каминными трубами. Ворота его ограды находились на западе, а за ними начинался двор, обнесенный стеной и зданиями, в которых располагались казармы.

Они вышли на Оружейную площадь, обсаженную вязами и кленами, в центре которой находился плац, отведенный для военных учений. С соседних улиц прибывали закутанные фигуры; со стороны улицы, называемой Большой Аллеей, прибыли и два всадника. Спешившись, они привязали своих лошадей близ здания суда, откуда вышел коренастый глава полиции Гарро д’Антремон. Раскланявшись, все трое направились в сторону замка Сен-Луи. Их обогнала карета; ее оси скрипели, подковы лошадей скользили по подернутым белым инеем камням мостовой. Это господин де Фронтенак возвращался с утренней мессы. Поскольку с иезуитами он враждовал, а с епископом держал нейтралитет, то ходил на исповедь и к мессе к францисканцам, построившим небольшой монастырь в стороне от города, на берегу реки Сен-Шарль, недалеко от Нотр-Дам-дез-Анж.

Почти все именитые граждане Квебека начинали день с посещения мессы и причастия. С весны до осени ранним утром, а зимой в предрассветной мгле они ходили в храм. И у каждого был свой святой покровитель, которому он был предан.

Ради интенданта Карлона раз в неделю открывали маленькую часовню Сент-Фуа, одиноко стоящую на пересечении нескольких улиц и тропинок между монастырем урсулинок и кварталом Сент-Анн.

Гарро д’Антремон дважды в месяц по пятницам ходил в боковую часовню собора, посвященную Михаилу-архангелу, и присутствовал там на торжественной мессе, которую служили сразу три священника. Никто не знал, с какой целью он это делает, но, по-видимому, это было для него важно, потому что начальник полиции ни разу не пропустил ни одной службы.

Когда карета подъехала к графу и графине де Пейрак, Фронтенак выскочил наружу. Разрумянившийся от холодного воздуха, улыбающийся, он поцеловал руку Анжелике, потом взял ее под руку:

– Сударыня, простите тех неутомимых, что позвали вас на заседание Совета в столь ранний час. Нам предстоит обсудить столько вопросов, что на это может уйти много часов. Но ваше присутствие необходимо… Ах, да что я говорю? Пожалуй, это с моей стороны лицемерие. Я настаивал на вашем присутствии по многим веским причинам, в частности, потому, что нам необходимо узнать ваше мнение по поводу дальнейшей судьбы этих молодых девушек с затонувшего корабля, которых вы привезли в Квебек, а также по многим другим вопросам. Но главное состоит в том – и такого же мнения, по-моему, придерживаются и другие члены Совета, – что МЫ УЖЕ НЕ МОЖЕМ БЕЗ ВАС ОБОЙТИСЬ.

Его галантность вызвала у Анжелики улыбку. Она заверила господина де Фронтенака, что будет счастлива участвовать в заседании Совета, потому что уже многие месяцы Квебек занимает все ее мысли.

Они вошли во двор замка Сен-Луи через большие ворота, каменный свод которых был увенчан гербом и мальтийским крестом. По обе их стороны стояли часовые, которые отдали входящим честь. Пиксарет ответил им величавым поднятием руки. На нем был знаменитый красный мундир английского офицера, что, впрочем, не помешало ему обуться в мокасины. Волосы вождя были заботливо смазаны медвежьим жиром и заплетены в косы, на которые были надеты чехлы из лисьих лапок, на голове красовалась бобровая, украшенная двумя черными страусовыми перьями шапка – подарок губернатора. Он сам себя пригласил на заседание Совета, и это никого не смущало. Пиксарет первым вошел внутрь замка.

Факельщики потушили свои просмоленные факелы, опустив их в чан с песком, потому что стало уже совсем светло.

Господин де Фронтенак увлек Анжелику на террасу восточного фасада, выходящую на реку. Это была галерея, мощенная каменными плитами и огражденная от пропасти чугунной балюстрадой.

Отсюда открывался великолепный вид на реку Святого Лаврентия и на горы. Ветер разносил дымки, поднимающиеся из труб Нижнего города. Немного ниже замка, справа, прилепившийся, словно по волшебству, к скалистому склону, высился деревянный форт, задачей которого было защищать крутые и почти неприступные подходы к замку.

Фронтенак был счастлив. Солнце заливало террасу и восточный фасад замка Сен-Луи своим светом, тем более ослепительным, что он бил прямо в глаза. Огромный солнечный диск, окруженный продолговатыми багровыми облаками, словно смотрел им в лицо. Перед тем как взойти на низкий свод светло-серого неба, дневное светило послало в разные стороны яркий сноп лучей, после чего его заволокло облаками.

– Не удивлюсь, если пойдет снег, – сказал губернатор.

С террасы они вошли прямо в зал Совета, и лакеи закрыли за ними двери.

В конце огромного помещения в монументальном камине пылало яркое пламя, согревая и освещая зал. Над мраморной каминной доской висела большая аллегорическая картина, прославляющая короля Франции и, по слухам, написанная учеником самого знаменитого Лебрена. На стене напротив красовался портрет графини де Фронтенак, в боевом облачении и блестящем стальном шлеме с перьями, однако в ушах ее при этом сверкали красивые бриллиантовые серьги с жемчугом. Она с горделивым видом держала в руке лук, а за спиной у нее в полумраке угадывался колчан со стрелами. Темный фон портрета оттенял перламутровый цвет лица графини и ее округлых плеч. Анжелика, наслышанная о красоте госпожи де Фронтенак, подумала, что художник нисколько ей не польстил. Поговаривали, что к ней вожделел сам король и что это было одной из причин назначения Луи де Буада, графа де Фронтенака, на пост губернатора Канады.

По обе стороны камина стояли несколько знамен и деревянные щиты с разноцветными гербами короля и города Парижа.

В общем, зал выглядел весьма торжественно. Это, конечно, был не Версаль, но что-то напомнило о нем, когда губернатор величавым шагом приблизился к длинному столу.

Фронтенак усадил Анжелику справа от себя, а господина де Барданя – слева.

Взгляд Анжелики встретился со взглядом посланника короля, и она невольно улыбнулась ему.

Между тем члены Совета все продолжали прибывать, звенели шпоры, на каменных плитах стучали высокие каблуки туфель с пряжками. Наконец, шурша облачением, вошел епископ в парадной сутане и короткой лиловой мантии. За ним следовал камерарий.

Монсеньор де Лаваль занял место в центре, напротив него с другой стороны разместился интендант Карлон. Прочие члены Совета, а также приглашенные расселись вокруг стола. Дворяне были в шляпах и плащах и при шпагах.

Некто господин Базиль явился в меховой шапке и меховой пелерине. Сняв их, он остался в жилете с роговыми пуговицами и брыжах из простого полотна.

Маркиз де Вильдавре, надушенный и напудренный, усевшись справа от Анжелики, сообщил ей, что за последние двадцать лет господин Базиль столько раз принимал участие в заседаниях Высшего совета, что никто уже не обращал внимания на его нелепый вид и даже на неизменное присутствие его приказчика Поля-ле-Фоля, стоявшего всегда рядом с ним или за спинкой его стула… Секретарь Карбонель попробовал было занести его в свои списки под фамилией Лефолле, однако приказчик с помощью господина Базиля исправил ее на Ле Фолле или Ле Фу.[7]7
  Ле Фолле и Ле Фу: по-французски «сумасбродный» и «сумасшедший».


[Закрыть] В конце концов все смирились и с его именем, и с его присутствием, и с его насмешливым видом.

Базиль один стоил всех письмоводителей, нотариусов и юристов колонии, вместе взятых. Он контролировал рынки как Верхнего, так и Нижнего города, множество складов и причалов, благодаря своей ловкости и знанию законов он осуществлял огромное количество разного рода тайных операций.

Индеец Пиксарет умудрился втиснуться между Анжеликой и господином де Фронтенаком, который, видя это, предложил ему председательствовать на Совете вместе с ним. Пиксарет считал, что должен участвовать в заседании Совета, на котором будет обсуждаться судьба Акадии. Он представлял племена, входящие в союзную французам конфедерацию абенаков, и часть алгонкинов с юго-запада, живущих на побережье океана и берегах рек Пенобскот и Кеннебек, куда входили значительные этнические группы: микмаки, эчемины, малеситы, песмакодики, пентагоэты… Он начал раскладывать на столе целый набор из деревянных палочек.

Участники заседания Совета смотрели на него с беспокойством. Они не боялись индейского красноречия, но знали, что индейцы способны говорить часами. Когда они намеревались произнести длинную речь, они пользовались деревянными палочками, чтобы лучше помнить различные пункты своего выступления. Каждая палочка представляла отдельный параграф их речи. Они раскладывали их перед собою и, по мере того как говорили, одни добавляли, а другие убирали. Так что, похоже, Пиксарет собрался говорить долго. И поскольку таково же было намерение и остальных участников заседания, нужно было приготовиться к тому, что за право выступить развернется ожесточенная борьба.

Госпожа де Меркувиль явилась в сопровождении своего раба-индейца из племени пауни, которого она купила у трапперов, вернувшихся с Великих озер. Его правая щека была обезображена недавним клеймом с изображением цветка лилии, однако это не мешало ему с гордым видом нести вышитую сумку, в которую деятельная дама засунула целую кипу бумаг.

– Мы не сможем обсудить все вопросы на этом заседании Совета, – признала госпожа де Меркувиль, – но я, по крайней мере, попытаюсь прояснить ситуацию с «королевскими дочерьми». Вы поступили с ними милосердно. Теперь наша очередь проявить милосердие. Прокурор и интендант затеют спор, когда речь зайдет о кредитах, но интендант всегда соглашается со мною, потому что я оказала ему большую помощь в налаживании торговли с Антильскими островами.

Она была креолкой, рожденной на этих солнечных островах, где ее отец был губернатором. Отсюда происходила ее любовь к морю и к различным торговым сделкам, которыми знамениты карибские порты с их вечным движением, всполохами ярких цветов и возбуждающих ароматов: зерно меняли на сахар, лес – на шелка, рабов – на табак, порох и свинцовые пули – на ром, и так далее и тому подобное.

Перед началом заседания она успела шепнуть Анжелике, что у нее есть в Париже влиятельные знакомые, одна из которых особенно ценна. Речь шла о ее подруге детства, с которой она сначала вместе играла под ярким солнцем Мартиники, а потом они несколько лет вместе учились в пансионе во Франции. Вернувшись на Антильские острова, она поддерживала переписку с этой подругой, которая теперь обреталась в Версале, в окружении короля, и сумела привлечь внимание монарха. О ней уже начали говорить как о будущей фаворитке.

– А как зовут эту вашу подругу? – спросила Анжелика, которой было любопытно узнать, кто же стал соперницей Атенаис де Монтеспан.

– Маркиза де Ментенон.

Анжелика порылась в памяти, но это имя ничего ей не говорило. Между тем госпожа де Меркувиль уселась рядом с Пьером Голленом, который был самым незаметным из пяти членов Совета.

Она не хотела делать вид, будто является одной из них, но сегодня приглашенных участников заседания было едва ли не больше, чем постоянных членов.

Некогда именно королевский прокурор Высшего совета Ноэль Тардье де Лаводьер лично арестовал господина д’Арребу, так что никто не удивился, что последний затаил на него злобу и что они обменялись колкими замечаниями.

Анжелика видела, как молодой прокурор с уверенным видом вошел в зал, постоял, беседуя с господином Карлоном, затем уселся, лениво окинув собравшихся неприятным взглядом. Непреклонное выражение его лица совершенно не вязалось с нежно-голубыми глазами. Анжелика не могла не восхититься красотой этого молодого человека и невольно почувствовала, что готова простить ему все недостатки. А еще она вспомнила, что его жена – это та самая очаровательная Беранжер-Эме, чья живость и любезность так ее покорили.

– Эта парочка с амбициями, – почти не шевеля губами, прошептал Вильдавре. – Жаль, что его жена так прелестна… а сам он так красив…

Граф де Ломени-Шамбор был одет в скромный серый суконный камзол военного покроя. В мягком свете, проникавшем через стекла витражей, его лицо с тонкими чертами, отражающее чистоту его помыслов, показалось Анжелике печальным.

Интендант Карлон, хотя и беседовал сразу со всеми, тоже, казалось, был погружен в мрачные мысли, и Анжелика почувствовала, что эти двое мужчин, которых, как она знала, связывают узы дружбы, удручены каким-то личным горем. В конце концов Ломени поймал на себе ее взгляд и, удивленный тем, что она смотрит на него, улыбнулся.

Интендант же, напротив, нахмурился. Он и Анжелика сидели слишком далеко друг от друга, чтобы обмениваться словами, но им одновременно пришла в голову одна мысль: на этом заседании будет обсуждаться вся история с приездом, а вернее, неприездом герцогини де Модрибур, и для многих из присутствующих это будет нелегко.

В конце стола сидел Жоффрей, одетый в красный, расшитый серебром бархатный камзол. На его груди на муаровой ленте висела бриллиантовая звезда. Обведя собравшихся взглядом, Анжелика невольно задалась вопросом: а есть ли среди них агент Жоффрея?

Именно руководствуясь его указаниями, граф де Пейрак решал, кому из именитых граждан Квебека что дарить. Видимо, ему удалось ублаготворить всех господ, а главное, всех дам, потому что на этот счет по городу до сих пор ходили самые восторженные слухи. Только госпожа де Кастель-Морг не получила предназначавшуюся ей прелестную безделушку из золота и изумрудов.

Где же была в эти минуты Сабина де Кастель-Морг? Должно быть, укрылась наверху, в отведенной им с мужем комнате замка Сен-Луи, и думает о своем разрушенном доме и о том, что те, кого она хотела заставить убраться выстрелами из пушки, победоносно заседают сейчас в зале Высшего совета.

Прежде чем открыть заседание, губернатор попросил епископа благословить собравшихся и прочесть короткую молитву, а тот попросил святого Иосифа пролить на них свою мудрость. После того как собравшиеся трижды сказали: «Святой Иосиф, покровитель Новой Франции, молись за нас», все снова уселись на свои места, и заседание началось.