Текст книги "Анжелика в Квебеке"

– И кто он?

Вильдавре использовал важность сообщаемых им сведений как предлог для того, чтобы придвинуть губы к уху Анжелики, и между двумя легкими поцелуями прошептал:

– Это брат фаворитки.

– Какой фаворитки?

– Но у короля она только одна! – раздраженно воскликнул маркиз. – Несмотря на его капризы, это все та же самая, наш общий враг, та, из-за которой Лозен оказался в тюрьме, а я – в Канаде. Атенаис, маркиза де Монтеспан…

Перед мысленным взором Анжелики промелькнула целая череда образов, словно она быстро перелистала иллюстрированную книгу.

– Брат Атенаис… герцог де Вивонн…

Воспоминания сделались более четкими: веер, открываемый и закрываемый с галантной шутливостью, быстро щелкающий, позволяющий видеть спальню, синее море, красный шелковый шатер на полубаке галеры и на устилающих его пол подушках двое, сжимающие друг друга в крепких, жарких объятиях. Это было не в Версале. Это было в Марселе! На Средиземном море! И очаровательный адмирал флота королевских галер, брат фаворитки, держал ее в своих объятиях.

«Господи! Ведь… я с ним спала», – подумала Анжелика.

Тут она вдруг осознала, что Вильдавре, воспользовавшись тем, что она предалась воспоминаниям, завладел ее губами и целовал их с большим знанием дела. Он действительно хорошо целовался, этот сибарит!

– Пере… перестаньте сейчас же, – приказала она, вырываясь на сей раз достаточно энергично. – Я вам запрещаю.

– Но вы показались мне сейчас такой доступной, такой согласной…

– Это вовсе не так… – запротестовала Анжелика, пытаясь вырваться из канапе-ловушки. – Вы так ошеломили меня этими откровениями об этом господине де Ла Ферте, что я думала совсем о другом.

– Вы, женщины, вечно не оправдываете надежд! – пожаловался маркиз – А вы, Анжелика, умеете делать это лучше всех прочих! Я от вас такого не ожидал.

– Но я же вам ничего не обещала.

– Разве вы приехали в Квебек не для того, чтобы…

– Чтобы есть печеные яблоки с карамелью, сидя с вами перед камином, ничего другого.

– Скажите, я для вас обуза?

– Иногда, – подтвердила она.

Она выпрямилась и села, пригладив воротник платья и постаравшись привести в порядок волосы. Герцог де Вивонн… Она была крайне раздосадована тем, что где-то совсем рядом с нею находится тот, кто знает так много о ее прошлом и положении при дворе. По мере того как перед нею проходила вереница воспоминаний, она все яснее осознавала, к каким последствиям это может привести. Наверняка это он, герцог де Вивонн, произнес те слова в день их прибытия, когда Жоффрей де Пейрак выходил на площадь под своими знаменами. «Когда он плавал по Средиземному морю, этот серебряный щит был изображен на другом поле – на красном».

«Какое невезение! Какая катастрофа! – в отчаянии говорила она себе. – Он нас узнал… Он может нам навредить…» Но затем она вспомнила, что герцог скрывается под вымышленным именем и, возможно, вовсе не жаждет, чтобы о нем узнали в Канаде. Правда, он кланялся ей весьма настойчиво, и это было неприятно.

– Вы меня огорчаете, – вздыхал Вильдавре.

– Ах! Ну хоть вы не теряйте головы, – раздраженно отвечала Анжелика.

Но, видя, как он расстроен, и подумав, что именно благодаря ему она живет в таком приятном месте, она по-сестрински поцеловала его в щеку:

– Да не дуйтесь вы, мой дорогой, вы ведь знаете, что я вас люблю и предпочитаю всем остальным. Но не валяйте дурака. Зима еще только началась. Если вы сейчас будете мчаться без остановок, мы так никогда и не достигнем цели. Ну полно, маркиз, будьте же благоразумны!

Вильдавре уверил ее, что, обожая ее всем сердцем, он вовсе не хотел доставлять ей неприятности, что он пришел лишь для того, чтобы облегчить ей жизнь. По его словам выходило, что единственной целью его шаловливых поцелуев было излечить ее от чрезмерной серьезности, которой она заразилась из-за того, что слишком поздно познакомилась с ним, Вильдавре, которого «Небеса послали на землю, чтобы все вокруг стали счастливы». Еще он сказал, что она может наслаждаться покоем Квебека и что здесь ее ждут только радости, потому что жизнь прекрасна и не стоит растрачивать ее на глупые трагедии. Ведь все эти любезности не ведут ни к каким последствиям, не так ли? Анжелика согласилась. Они рассмеялись, по-родственному поцеловали друг друга и поклялись быть верными и помогать друг другу, как в добрые старые времена, когда они вместе сражались против этого демона в женском обличье, герцогини де Модрибур.

Анжелика охотно признала, что без помощи маркиза Квебек мог бы ее испугать, потому что слишком многое в нем скрыто от посторонних глаз, этот город слишком во многом отличается от Франции. Но Вильдавре знал все и был ей предан.

К действительности их вернули донесшиеся со двора детские голоса и смех. Онорина, Шерубен и сопровождавшие их взрослые проследовали в дом. Анжелика попросила Вильдавре вновь привести канапе в пристойный вид.

– Вы все-таки покажете мне, как действует эта ваша дьявольская система?

Но маркиз отказался раскрывать секреты механизма, который он разработал сам.

– Чтобы вы потом могли воспользоваться этим с кем-то другим? Никогда!

Глава XIV

«Я сумею избежать встречи с ним», – сказала себе Анжелика, думая о герцоге де Вивонне, брате Атенаис де Монтеспан, которого, на ее беду, судьба привела в Квебек как раз тогда, когда там находилась она.

Однако последние дни ее первой недели в Квебеке были так полны различных занятий, событий и хлопот, что она решила, что подумает об этой неприятности позже.

Можно было бы подумать, что она жила в Квебеке с рождения, так естественно она усвоила этот образ жизни, которому всегда отдавала предпочтение, по крайней мере в мечтах. Так, что могло быть приятнее, чем начинать день с раннего похода на утреннюю мессу? Сразу появлялся повод понаблюдать с порога за восходом солнца, после чего можно было поздороваться с людьми из своего эскорта и с первыми зеваками на улицах.

В эскорт Анжелики всегда входили Пиксарет и Адемар, которого она спасла от дыбы, попросив отрядить его в свое распоряжение, так что несчастный солдат был восстановлен в армии и не понес никакого наказания. В качестве стражника он должен был обеспечивать защиту госпожи де Пейрак и стоять на часах перед ее домом… или внутри дома, если на улице будет холодно.

Мадемуазель д’Уредан, ее соседка из дома напротив, все еще отказывалась ее принять. Когда Анжелика брала в руку дверной молоток, служанка-англичанка приоткрывала дверь, смотрела на нее в образовавшуюся щель, после чего захлопывала створку перед ее носом.

Зато индейцы, разбившие лагерь неподалеку, всякий раз, когда она выходила из дома, окружали ее и вместе со своими собаками сопровождали до церкви. У нее уже были бедняки, о которых ей надлежало заботиться, и среди них старый папаша Лубетт, который жил в нижнем конце их улицы. Ей о нем рассказал Вильдавре:

– Представьте себе, что в день вашего приезда в Квебек о нем все забыли. А поскольку он немощен и одинок, он бы умер, если бы не я. Я вспомнил о нем утром и помог старику. Это старый медведь, вспыльчивый, но интересный. У него есть замечательная индейская трубка и восхитительный дубовый буфет.

Госпожа де Меркувиль было предложила Анжелике для тяжелой работы по дому услуги своего раба-индейца из племени пауни, единственного племени, членов которого другие индейцы обращали в рабов. Однако потом внезапно передумала:

– Нет! С тех пор как его заклеймили цветком лилии, я уже не могу с ним сладить. Боюсь, он вас разочарует…

И она объяснила, что вначале не могла нарадоваться на этого превосходного юношу, которого один траппер привез с Великих озер, а она купила за пятнадцать ливров и окрестила.

Но однажды он украл топор во время пожара – преступление, за которое полагалось суровое наказание, – и в соответствии с французским законом его заклеймили цветком лилии в правую щеку. И вот после этого он возгордился, заявив, что отныне он принадлежит только королю Франции и больше не будет выполнять ничьих приказов, кроме приказов монарха.

– Ход рассуждений этих индейцев выше нашего понимания, – сказала она. – Вы скоро это сами увидите, моя милая.

Многие разговаривали с Анжеликой так, словно она только что приехала из Франции и впервые сошла на берег.

Она наняла молодую канадку, чтобы та помогала Иоланде в течение дня. Правда, Иоланда не жаловалась на чрезмерное обилие работы, но надо признать, что из-за детей у нее был хлопот полон рот.

Этой женщине было двадцать три года, и ее звали Сюзанна Легань. Она была высокой, крепкой, шустрой и разбитной – истинная дочь этого сурового края. Замуж она вышла в четырнадцать лет за солдата из Кариньянского полка. По окончании военной кампании он остался в Канаде, и ему дали в аренду участок земли. У нее было уже четверо детей, все мальчики, а жили они недалеко от города, на склоне холма Сен-Женевьев, который возвышался над монастырем францисканцев. Она объяснила, что в этом году ее муж, ушедший к Великим озерам, был ранен и ему пришлось зазимовать в крепости Фронтенак, на берегу озера Онтарио. Ей сказали, что рана неопасная, но поскольку он не привез в Квебек пушнины, то денег у семьи нет. Вот почему она с удовольствием поработает за несколько экю.

Дела на ферме семьи Легань шли хорошо. Они наняли работников, мужа и жену, которые делали всю тяжелую работу, а женщина еще и присматривала за младшими детьми.

Бабушка Сюзанны, старая канадка, полупарализованная, но властная, руководила домом, не вставая с кресла. Рассказывая обо всем этом, Сюзанна давала понять, что больше всего на свете ей нравится разглядывать со своей фермы город. Ей страшно интересно оказаться в доме приезжих, о которых столько всего говорят.

Утром она принесла молока от своих коров, масла и яиц. Она сразу же подружилась с Иоландой, которая хотя и приехала из Акадии, но все же родилась в Америке.

В пятницу Юсташ Банистер объявил соседу войну, вывалив навоз из хлева прямо под дверь дома маркиза, так что стало невозможно выйти на улицу.

Вильдавре был в ярости, тем более что, когда он пришел за Анжеликой, чтобы проводить ее на мессу, его поджидал сержант канцелярии Королевского суда, в полицейском мундире. Канцелярист потребовал с него десять су штрафа за «нарушение за номером девять распоряжения, изданного господином главным смотрителем дорог Канады и утвержденного прокурором Высшего совета 6 мая 1640 года, касающегося содержания животных в хлевах и конюшнях и предусматривающего наказание в виде штрафа, коему подвергается всякий человек, выбрасывающий подстилку из-под вышеназванных животных на общественную дорогу и особенно на улицу перед частным домом».

– Но это не мой навоз! – вскричал Вильдавре. – Я не стану платить.

Видя, что он категорически не желает платить сержанту канцелярии суда десять су штрафа, Анжелика предложила пойти к самому смотрителю дорог господину де Шамбли-Монтобану, который жил на улице Клозери в двух шагах от дома маркиза.

Сопровождаемые уже довольно многочисленной толпой, они дошли до прелестного дома, который у многих вызывал зависть. Затененный лиственными деревьями, такими как березы, вязы, буки, с небольшими вкраплениями черных елей, он представлял собой идеальное место для приема веселых и галантных гостей.

Анжелика и маркиз немало удивились, встретив там господина Николя де Барданя и офицеров его свиты, а также его камердинера, лакеев, повара и конюхов. Господин де Шамбли-Монтобан, имевший менее многочисленную свиту, отправился жить в другое место, с радостью оказав услугу посланнику короля, который до тех пор вынужден был ютиться в отдаленном жилище на краю равнины Авраама.

Изумленный Николя де Бардань поцеловал Анжелике руку:

– Моя дорогая! Вот и вы… Как же я счастлив!.. Теперь я ваш сосед.

– Вы неисправимы, – прошептала Анжелика.

– Мой прекрасный друг, – также шепотом возразил Николя де Бардань, – какой смысл, как в ловушке, просидеть несколько месяцев в скованном зимой Квебеке, если бы я жил вдали от вас? Господин де Шамбли-Монтобан оказал мне великую услугу, и я сумею отблагодарить его за любезность.

В неожиданном приходе Анжелики он увидел доброе предзнаменование для развития любовных отношений.

Но Анжелика тотчас вывела его из заблуждения:

– По правде говоря, мы ищем господина главного смотрителя дорог.

– Он здесь больше не живет. Хотя я охотно оставил бы ему крышу над головой. В Квебеке везде чувствуешь себя как дома. Анжелика, моя милая соседка, отныне я буду иметь счастье видеть вас каждое утро. Обойщики еще не расставили по местам мебель и не разместили мой гардероб. Сейчас я должен помочь секретарю распаковать книги и поставить их на полки в библиотеке. Но вы же вернетесь, чтобы навестить меня в этом чудесном доме, не правда ли? Особенно теперь, когда мы так близко друг от друга.

Взбешенный Вильдавре вывел Анжелику вон. Теперь он предпочитал заплатить десять су.

Мысли о герцоге де Вивонне совершенно растворились во всей этой суете. Да и он ли это? Может статься, Вильдавре ошибся?

Она каждый день навещала Польку. Если послушать ее, то выходило, что все эти годы она ни на миг не забывала Анжелику.

– Ты постоянно была у меня перед глазами во все дни моей жизни, – уверяла Полька, без сомнения слегка преувеличивая, – ведь именно ты, маркиза, научила меня почти всему, что я знаю. Ты и иезуит.

Анжелика никак не ожидала, что окажется в одной компании с отцом д’Оржевалем и что они оба при этом выступят в роли воспитателей.

Слыша то там, то здесь обрывки разговоров, она вынуждена была признать, что грозного иезуита в Квебеке любили. Именно поэтому он имел такую власть над простыми людьми.

Хотя многие в городе испытали облегчение, когда он исчез. Но его участь вызывала также и искреннюю тревогу. Было похоже, что никто не знает, что с ним сталось. А поскольку люди не могли поверить, что он скрылся по доброй воле, поползли самые фантастические слухи, их передавали шепотом. Говорили, что, узнав о приближении кораблей Пейрака, он вознесся на небеса и исчез за облаками или что он сел в одно из летящих по небу пылающих каноэ, точно пророк Илия, несущийся на своей огненной колеснице. Иные намекали, что его убили. Убили с помощью колдовства, и кое-кто видел его призрак, поднимающийся на лодке по реке мимо Труа-Ривьер.

В самом ли деле Анжелика слышала, как отец Геранд прошептал ей: «Из-за вас он умрет»?

Не был ли и он сам призраком? Нет! Однажды она видела его в соборе среди других иезуитов на скамье для певчих.

Она встретилась с госпожой де Меркувиль, и та пожаловалась на «королевских дочерей»:

– С ними трудно.

Анжелика забеспокоилась, что девушки слишком много болтают о том, что видели во время скитаний в окрестностях Голдсборо. Но оказалось, что госпоже де Меркувиль прежде всего не нравятся их претензии.

– Они уже заранее привередничают в выборе будущего супруга и строят недовольные гримасы, когда я им предлагаю какую-нибудь работу, – пояснила она. – Взять хотя бы ту девушку, дочь белого и мавританки. Я думала, что оказываю ей услугу, предложив, чтобы она помогала Перрине, моей чернокожей кормилице. Но эта девушка мне возразила, что ее воспитали дамы из Сен-Мора, что ее крестная мать была знатной дворянкой и что она приехала в Канаду не для того, чтобы стать рабыней, а для того, чтобы выйти замуж за офицера. Я вам сразу говорю, что такой брак не представляется возможным. Единственная из этих девушек, кто кажется мне достойной внимания, – это Дельфина дю Розуа. Но тут возникла трудность иного рода – она-то как раз и не хочет выходить замуж.

И Анжелика решила нанести визит госпоже де Меркувиль, дом которой был всегда полон детей и разного рода посетителей.

Уже в вестибюле маленькая лакомка Эрмелина бросилась в ее объятия. Кормилица с Мартиники сказала ей, что малышка все время убегает, стремясь найти госпожу де Пейрак. Ее чудесное исцеление явно зашло слишком далеко, потому что если раньше кормилица боялась, что девочка никогда не встанет на ноги, то теперь она устала за нею бегать.

Расцеловав девочку, Анжелика занялась «королевскими дочерьми» и слегка их пожурила:

– Вы должны соглашаться на ту работу, которую вам предлагают, в ожидании, когда Высший совет примет решение. Ваше приданое будет восстановлено, вещи для вас соберут, но вам придется продемонстрировать ваши таланты, благонравие и хорошее воспитание, если вы хотите, чтобы молодые люди из этих краев захотели взять вас в жены.

Скоро Рождество, и многие молодые холостяки, живущие на дальних фермах, приедут в Квебек, чтобы присутствовать на праздничных богослужениях.

Мы воспользуемся Святками, чтобы на Крещение устроить большой бал. Господин губернатор откроет по этому случаю гостиные замка Сен-Луи. Вы явитесь на этот бал, и вам представится возможность познакомиться с будущими кавалерами…

Сироты и воспитанницы парижского Отель-Дьё широко раскрыли глаза и в восторге захлопали в ладоши. Эти девушки, видевшие в своей жизни только стены приюта, где их держали с семилетнего возраста под присмотром благочестивых, но строгих монахинь, не верили своим ушам.

– Мы пойдем на бал? Во дворце губернатора? Даже мы, сударыня?

– Да, даже вы! Мы в Канаде, а здесь смотрят прежде всего не на звание, а на самого человека, его достоинства и недостатки… Вам хватило смелости пересечь океан, чтобы добраться до Новой Франции, и это оценят. Я позабочусь о том, чтобы вы были хорошо причесаны и одеты, но вы, со своей стороны, должны будете вспомнить хорошие манеры, которым вас научили ваши воспитательницы. Красивые, скромные, любезные девушки не останутся на балу без внимания.

«Королевские дочери» мечтательно потупились.

Дельфина дю Розуа попросила Анжелику о приватном разговоре.

– Сударыня, если бы я знала, что вы не возьмете меня к себе на службу, – сказала она, – то осталась бы в Акадии. Я так жалею, что не оказалась в Голдсборо, как некоторые мои спутницы, у которых там были женихи и которые сумели скрыться в момент отъезда госпожи де Модрибур.

Господин Патюрель заверил их, что он о них позаботится. Поначалу Голдсборо немного пугает, когда видишь всех этих еретиков и пиратов, которые нашли там приют, но скоро понимаешь, что там царит человеческое участие и тепло. Сударыня, могу ли я попросить вас принять во внимание мою нижайшую просьбу отвезти меня обратно в Голдсборо, когда вы будете туда возвращаться?

– О возвращении мы пока не думаем, – возразила Анжелика. – Река Святого Лаврентия скоро замерзнет, и мы не сможем уехать из Квебека до весны. Так что у вас будет время подумать.

У нее мелькнула мысль: «Кто знает, вернемся ли мы когда-нибудь в Голдсборо? И куда судьба повлечет нас весной?..»

Зимой смеркается рано, и, когда она оставила дом Меркувилей, было уже темно.

На фоне темного неба в воздухе, не долетая до земли, в легкомысленном танце кружились мелкие тающие снежинки.

Анжелика чувствовала себя подавленной, как каждый раз, когда ей приходилось вспоминать события прошедшего лета: Амбруазину, ее безумные сетования, ее давний союз с отцом д’Оржевалем. «Там, в горах Дофине, нас было трое детей, несущих печать проклятия: он, Залил и я». Нелегко разорвать магический круг, если попал в него в детстве.

За стеклами витражей часовни урсулинок мягким светом горели восковые свечи. Оттуда слышались псалмы, распеваемые звонкими женскими голосами. Монашки пели покаянные молитвы, чтобы искупить страшное преступление – кражу облаток.

И вскоре у Анжелики стало опять легко на душе. Плывущий над Квебеком немолчный колокольный звон уносил все тревожные и мрачные мысли, оставляя лишь думы и заботы о том, что действительно достойно внимания: о повседневной жизни, спасении души, молитвах, богослужении, о светских развлечениях и обязанностях, приближении зимы, о провизии, хранящейся в погребах и на чердаках, и опять о молитвах, о богослужении и так далее.

В воскресенье во время мессы Анжелика увидела, как четыре мальчика в стихарях внесли в собор столик с нарезанным сладким пирогом. В знак уважения церковный староста предложил пирог сначала ей. И Анжелика забыла, что прошло всего-навсего восемь дней с тех пор, как она поднялась на гору, в Верхний город, чтобы присутствовать на благодарственном молебне в соборе.

Она забыла о времени и о том, что где-то в городе есть человек, который некогда был ее любовником и, возможно, воспользуется этим обстоятельством, чтобы нарушить гармонию ее дней, о том, что есть ясновидящая монахиня, которая может узреть в ней приспешницу Сатаны, и фанатичный священник, предающий ее анафеме.

Она забыла о прошлом, настоящем и будущем. Запах сладкого пирога, смешанный с запахом ладана, перенес ее в маленькую церковь Монтелу, ее родной деревни, в те мгновения, когда раздавали «благословенный хлеб», так любимый детворой.

И, медленно, сосредоточенно жуя пирог, как когда-то давным-давно в детстве свою часть бриоши, она отдалась во власть этих идиллических образов, которые никогда не умирают в душе. Каким-то чудом она вновь обрела в Квебеке воспоминания о Франции, Пуату, Монтелу, старом замке с подъемным мостом и о своем счастливом детстве.