Текст книги "Анжелика в Квебеке"

Однако до ушей траппера дошел ужасный слух – говорили, что иезуит отправился проповедовать Слово Божие ирокезам.

Если так, то это настоящее безумие!

Господин де Л’Обиньер смотрит на свои руки. Большой палец превратился в пепел в индейской трубке. Указательный медленно отрезали острой раковиной. И притом эти варвары даже не считали его злейшим своим врагом.

Если отец д’Оржеваль вернулся к ирокезам, то он погиб. Ему грозят страшные пытки.

* * *

Сидя в глубоком удобном кресле, господин Гобер де Ла Меллуаз соединяет кончики пальцев своих затянутых в перчатки рук и под убаюкивающие звуки приятной музыки спрашивает себя, что означала безумная круговерть событий сегодняшних.

Даже не будучи ярым сторонником иезуитов, он не может не сожалеть об их поражении. Появление в городе этих отважных французов (пусть даже они пришли как щедрые и любезные гости, но это персоны, объявленные вне закона) – не пошатнет ли оно моральный дух и экономическое равновесие, которые в этом городе и так уже весьма шатки?

А посему он считает, что в данном случае господин де Фронтенак превысил свои политические полномочия и легкомысленно решил возложить на плечи своих подопечных тяжкое бремя – бремя искушения роскошью и расточительностью, бремя соблазна, который несут с собою эти вновь прибывшие, а перед таким искушением ох как нелегко устоять.

Господин Гобер де Ла Меллуаз дает себе обещание пролить свет на многие моменты. Так, например, что делать с этими «королевскими дочерьми», покровительница которых исчезла? Говорят, что она утонула, однако чутье, приобретенное за долгие годы шпионства во славу добродетели, к которому часто прибегают члены Общества Святых Даров, подсказывает ему, что тут дело нечисто. Он горько сожалеет, что госпожа де Модрибур так и не смогла явиться в Квебек, потому что в посланиях, которые он получал из Парижа, ему настойчиво ее рекомендовали, ему писали, что она очень богата, и поэтому он приложил руку к подготовке для нее подобающего дома, к чему его сподвиг отец д’Оржеваль, которому она каялась в своих грехах в Париже.

Эта дама обещала стать весьма ценным членом Общества Святых Даров.

Чтобы усадьба Монтиньи, что на северном склоне холма Сент-Женевьев, приобрела пристойный вид, там все лето работали кровельщики, плотники и обойщики. Но госпожа де Модрибур не приезжает, и – какая ирония – там размещают господина де Пейрака, с которым господин Гобер де Ла Меллуаз, как член Общества Святых Даров, боролся изо всех сил.

Ну и фокус! И господин Гобер решает проявить бдительность, потому что добро должно восторжествовать.

Привычным жестом он разглаживает перчатки на своих красивых аристократических руках. Это перчатки сиреневого цвета, пахнущие фиалками. Они плотно облегают пальцы и ладонь.

Перчатки – слабость господина Гобера. У него их множество пар различных цветов и с разными ароматами. Эскимос, работающий на Красного Плута, выделывает для них кожу, галантерейщик с улицы Сент-Анн шьет, а двое пленных англичан, захваченные в Новой Англии гуронами, которые знают секреты красильного ремесла, окрашивают. Одну такую пару красного цвета он подарил господину Мартену д’Аржантейлю, после того как узнал, что этот блестящий дворянин играл в мяч с самим королем. По тонкости эти перчатки не уступят шелковым, но они лучше защищают руки.

…Говорят, что, ощипав птицу и осторожно сняв с нее кожу, эскимос хватает тушку и своими острыми зубами размалывает ее вместе с клювом, костями и лапками. Ведь «эскимос» вроде бы означает «питающийся сырым мясом»?

Хотя уже совсем поздно, ночь, гости продолжают играть в карты и кости и катать бильярдные шары. Наемные музыканты играют ритурнели. Гости курят свернутые табачные листья, щедро розданные господином де Пейраком. У этих так называемых сигар вкус табака из английских колоний, то бишь запретного плода.

Пользуясь тем, что скрипачки настраивают свои инструменты, господин Магри говорит, качая головой:

– Все-таки их табак получше нашего…

– Должны ли мы считать его товаром, ввезенным из-за границы? – осведомляется прокурор Ноэль Тардье де Лаводьер.

Гости бросают взгляды на господина Ле Башуа, однако, поскольку тот увлечен игрой в бильярд и с явным наслаждением курит этот самый табак, все успокаиваются.

Несколько позже господин Гобер де Ла Меллуаз говорит:

– Присутствие этих авантюристов, многие из которых наверняка бессовестные нечестивцы, вызовет волнение среди наших жителей, и так беспокойных по своей природе. И с финансами не все ясно. Как они оплатят свои расходы? Наш и без того шаткий бюджет может прийти в окончательное расстройство.

Ле Башуа отвечает, не отрывая глаз от своего шара, который катится в воротца:

– Об этом не беспокойтесь… Базиль все устроит.

* * *

Граф д’Юрвиль сидит напротив хозяина дома – Базиля, одного из самых богатых коммерсантов Квебека. Они тоже курят виргинские сигары, однако это не мешает господину Базилю активно работать. Он заканчивает взвешивать на маленьких весах жетоны из чистого серебра, которые его приказчик затем раскладывает в кожаные кошельки.

– Вы можете заверить господина де Пейрака, что с хождением этих монет у него не будет никаких проблем. Кроме того, на рассвете я вручу вам некоторое количество ассигнаций с моей подписью, которыми ваши люди смогут расплачиваться с различными лицами и заведениями города. Как только они будут мною подписаны, мой приказчик вам их передаст.

Д’Юрвиль встает и от имени маркиза де Пейрака благодарит за содействие.

Из вежливости он не выказывает своего удивления. Но ему никогда еще не доводилось видеть, чтобы хозяин и приказчик так отличались друг от друга. Если Базиль выглядит как чопорный богач, немного грузный, поднаторевший в делах, то его приказчик, худой, бледный, с острым настороженным взглядом, производит впечатление человека с вечно пустым желудком, живущего воровством. Разумеется, дело обстоит не так. Этот человек занимает весьма прочное положение в доме влиятельного господина Базиля, который, представляя служащего, небрежно говорит:

– Поль-ле-Фоль или Поль Ле Фолле… или так, или сяк, как вам будет угодно.

И действительно, внешне приказчик чем-то напоминает Пьеро из итальянской комедии дель арте. Он может представать то забавным, то опасным и даже зловещим. А впрочем, он неглуп, сметлив, и его ум столь же подвижен, как и тело. Он ведет себя так свободно, что никто не удивляется, услышав, как он обращается к хозяину на «ты».

Положив руку на эфес шпаги, граф д’Юрвиль кланяется и уходит.

Приказчик тотчас открывает окно с маленькими толстыми круглыми стеклами, вставленными в свинцовый переплет, в комнату проникает холодный воздух, и табачный дым рассеивается.

Поль-ле-Фоль выглядывает наружу. К шуму реки, бьющейся о песчаный берег, скалы и сваи причала, примешиваются приглушенные звуки приятной музыки, доносящиеся из дома господина Ле Башуа. Аккорды скрипок, гобоя и вёрджинела, кажется, убаюкивают сидящего у стены дома индейца, который, похоже, только что выменял последнюю шкурку выдры на полбутылки спиртного.

Даже такого количества достаточно, чтобы вызвать у него захватывающие видения, которые дает огненная вода.

Он сидит неподвижно, не чувствуя холода этой лунной ночи. А между тем мороз усиливается.

Приказчик слушает плеск реки.

– Когда мы наконец вернемся на берега Сены? – спрашивает он. – Всякий раз, когда я слышу эту песню воды, меня охватывает тоска по дому…

Господин Базиль качает головой, раскладывая по местам гирьки, пинцеты и весы:

– Что касается меня, то я туда никогда не вернусь. Там мне ничего не светит. Я бы умер там от скуки или раздражения.

Приказчик затворяет окно и снова усаживается рядом с негоциантом. Непринужденным жестом он обнимает того за плечи, и на лице его появляется выражение грусти и одновременно насмешки.

– Стало быть, я умру, так и не увидев Париж. Потому что ничто не может нас разлучить, верно, брат?

* * *

– Достань мне свиные ножки, – говорит слуге Жанина Гонфарель, хозяйка таверны «Французский Корабль». – Я хочу сделать из них рагу.

– Свиные ножки? Это в такой-то час? Где же их искать? Рождество еще не скоро. И потом, хозяйка, что это вы задумали? Вы же отлично знаете, что трактирщики и мелкие торговцы не имеют права покупать товар до девяти часов утра.

– До восьми, мой мальчик! Зима еще не наступила…

– И только после того, как товар будет в течение часа лежать на прилавках рынков Верхнего или Нижнего города.

– Заткнись! Не лезь ко мне с распоряжениями этой сволочи Тардье… Я не для того забралась в такую даль, аж в Канаду, чтобы мне и здесь досаждали легавые… Говорю тебе, отыщи мне свиные ножки. Это вопрос жизни и смерти. Попроси приказчика господина Базиля, Поля Ле Фолле. Ради меня он может даже разбудить мясника. Смотри, чтоб к утру доставил ножки.

Удрученный, но смирившийся со своей участью, парень хватает плащ и уходит в темноту.

Удовлетворенная, Жанина Гонфарель поворачивается к коту, которого она удобно устроила на мягкой подушке. Кончиком пальца она почесывает его под подбородком. Кот снисходительно принимает ласки, щурясь от удовольствия.

– Ты мне нравишься, – говорит она. – Послушай, разве у мамаши Гонфарель тебе не лучше, чем у этой шлюхи, увешанной шикарными побрякушками? Позволь тебе сказать, что знатные дамы неподходящая компания для кота… Ты же видел, как она с тобой обошлась… Поверь мне, малыш, оставайся-ка лучше у мамаши Жанины.

Кот мурлычет. Она смотрит на него, и на ее полном лице появляется огорченная гримаса.

– Да, я все понимаю: ты такой же, как все мужчины, котяра. Если надо выбирать между доброй женщиной и шлюхой, ты предпочтешь последнюю. Что ж, я не строю иллюзий. Ты опять выберешь ее. Как всегда!

Со вздохом, выражающим покорность судьбе, она смотрит в окно на площадь, по которой сегодня прошла та женщина в голубом платье, с бриллиантовыми серьгами в ушах… Та женщина… Настоящее чудо.

В столь поздний час площадь пустынна. Жанина различает в темноте два силуэта – они крадучись пересекают площадь и скрываются за углом. Это граф де Сент-Эдм и Мартен д’Аржантейль.

– Вот те раз! Что делают эти благородные господа в такой дыре? Держу пари, что они держат путь к Красному Плуту, колдуну из Нижнего города…

* * *

Берлога Красного Плута находится в том убогом квартале, который возник на месте деревянного форта, построенного Шамплейном на берегу реки у подножия утеса; теперь от него остались лишь очертания рва, через который когда-то перебрасывали подъемный мост. Припозднившиеся пьяницы иногда принимают ледяную ванну, когда его наполняет дождевая вода.

По обе стороны рва изобретательные пришельцы, стремящиеся во что бы то ни стало найти место для жилья, построили великое множество деревянных хижин. Лачуги громоздились чуть ли не друг на друге.

Это скопление жалких домишек, сколоченных из бревен и досок, с крышами из соломы или дранки, ползущих, точно плющ, по склону горы Рок, часто снится в кошмарах прокурору Тардье, который отвечает в городе за гигиену и пожарную безопасность.

Чтобы добраться до вертепа Николя Мариэля, прозванного Красным Плутом, а также колдуном, граф де Сент-Эдм и Мартен д’Аржантейль входят в узкий проулок, который отделяет два солидных каменных дома от улицы Су-ле-Фор, натыкаются на шаткое отхожее место, обходят его, взбираются по приставленной к сваям лестнице, ведущей к дворику. Благородные господа прерывают сон кур, запертых в курятнике, сбитом из плохо подогнанных досок. Куры кудахчут.

– Кто там? – окликает путников из-за рассохшейся двери старушечий голос.

Чтобы попасть в этот дом, прилипший к скале, точно сорочье гнездо, надо перебраться через ограду. За домом находится земляная площадка, оттуда тропинка ведет к скале, в которой вырублены ступеньки.

Дом Красного Плута – самый последний в этом нагромождении построек. За ним начинается голая отвесная каменная стена – гора Рок. Даже здесь слышно, как внизу плещется река… Если поднять глаза, можно увидеть освещенные окна резиденции губернатора замка Сен-Луи и немного ниже – окна кордегардии, где солдаты играют в карты в ожидании смены караула.

Комната, освещенная лампой с фитилем, плавающим в тюленьем жире, была полна несовместимых запахов. Теплый запах рыбьего жира, идущий от лампы, ароматы корешков, листьев и коры, которые сушатся на балках или в решетах, кисловатый запах распространенного канадского напитка, похожего на лимонад и изготовляемого из квасного сусла, и, наконец, неожиданный аромат кожаных переплетов, исходящий от множества книг, сваленных в кучу в углу.

В другом углу на корточках сидит человек и ловко плетет сеть. Его круглая голова цвета полированного красного дерева с раскосыми глазами кажется слишком большой для его маленького коренастого тела. Это эскимос.

Под лампой на брошенных на пол мехах в позе индейца сидит мужчина и что-то пишет на переносном письменном приборе.

Мартен д’Аржантейль с удивлением рассматривает его одежду из оленьей кожи, украшенную бахромой, и надвинутую до бровей меховую шапку. Непонятно, сколько ему лет.

– Кто вы? – спрашивает он, неприветливо глядя на гостей. – Я вас не знаю.

– Знаете, – напоминает ему господин де Сент-Эдм. – Я уже приходил к вам с графом де Варанжем.

– А где он сейчас?

– Именно это я и хотел бы узнать, и только вы можете мне это сообщить.

– Я не прорицатель.

– Позвольте с вами не согласиться. Я видел вас за работой, Николя Мариэль.

– Ничего вы не видели. Я занимаюсь только толкованием по Большому и Малому Альберту, делаю талисманы на удачу, готовлю целебные снадобья.

– Вы умеете гораздо больше. Среди ваших колдовских книг есть не только Большой и Малый Альберт. Вы смогли узнать, что Джон Ди видел в черном зеркале. И мне известно, что вы умеете говорить с духами и вызывать их. Повторяю, я недавно ВИДЕЛ ВАС ЗА РАБОТОЙ.

– Времена нынче не те.

– А что в них нового?

– Дурные знамения.

– Какие же?

– Как-то ночью я видел в небе, над лесом, летят пылающие каноэ.

– Вы уже рассказали об этом всем и вся.

– Но я никому не говорил, что в одном из этих огненных каноэ сидел ваш сегодняшний спутник. Я его узнал.

– Меня?! – в ужасе восклицает Мартен д’Аржантейль.

Это откровение ему вовсе не нравится. Означает ли оно, что он скоро умрет? Он сожалеет, что последовал за графом де Сент-Эдмом. Да, он интересуется магией, но он не желает иметь ничего общего с разглагольствованиями низкопробного колдуна.

Впрочем, чего еще можно ожидать от темной, невежественной Канады? В Париже он был на сеансах магии Лесажа и аббата Гибура, но сейчас салоны парижских магов, с их ретортами и котлами, ароматами ладана и дурманящих трав, далеко. У него сохранились о них неописуемые воспоминания. Иногда там в тумане он видел нежное лицо странной и утонченной Мари-Мадлен д’Обрэ, маркизы де Бренвийе, которая его, должно быть, околдовала. Но она его даже не замечала, потому что во всем была послушна воле своего любовника, шевалье де Сен-Круа. Вспоминая об этом, содержатель королевского зала для игры в мяч горько сожалеет о своей теперешней участи.

Господин де Сент-Эдм пытается задобрить колдуна:

– Вы должны нам помочь. Я принес то, что вам нужно.

– И что же это такое?

– Прежде всего вот это, – говорит граф, показывая кошель, набитый экю, – а затем это.

И достает маленькую жестяную коробочку, которую ему только что передал Юсташ Банистер. Он откидывает крышку и показывает лежащие там белые пастилки из пресного хлеба.

– Облатки!

Но колдун и бровью не ведет. Он невидящим взглядом смотрит на то, что протягивает ему гость, потом медленно качает головой.

– Берегитесь, господа, – шепчет он наконец. – Даже не пытайтесь причинить вред женщине, которая сегодня прибыла в Квебек.

– Госпоже де Пейрак?

– Не произносите ее имени! – гневно восклицает колдун. – Тише!.. – продолжает он таинственным шепотом. – Так вы себя погубите. Она сильнее вас и всех ваших колдовских штучек. Сила ее такова, что она избежит расставленных ловушек, не обжигаясь, пройдет сквозь огонь, отведет занесенный над нею меч, заставит дрогнуть руку, которая собирается бросить в нее камень. Я это знаю, потому что видел, как она сегодня выходила на берег. Это она убрала ту, другую женщину, которую вы ждали.

– Госпожу де Модрибур?

– Я же вам сказал – не произносите имен.

– Стало быть, видение монахини-урсулинки было верным? – Граф де Сент-Эдм потрясен.

– Видения монашек меня не касаются. Каждому свое. То, что видела мать Мадлен, знает она одна. Что до меня, то я вам больше ничего не скажу и повторяю: заберите ваши облатки. Мне нет нужды в этих ваших святотатственных ухищрениях, потому что у меня есть мои книги, формулы и дар ясновидения, полученный при рождении и усиленный наукой. И потому я вам говорю: я не желаю ничего затевать против этой женщины и навлекать на себя ее гнев, ибо все это будет бесполезно. Ее чары делают ее неуязвимой.

– По крайней мере, помогите нам отыскать господина де Варанжа. Вы же сами признали, что он искусный маг. Ручаюсь, он сможет ее победить.

Едва он успевает закончить фразу, как внезапно раздается звук трещотки. Сен-Эдм вздрагивает и оглядывается, пытаясь понять, откуда исходит этот звук.

Проходит некоторое время, прежде чем он понимает, что это издевательски смеется колдун, обнажив зубы в глумливом оскале. Красный Плут раскачивается, сотрясаясь от хохота и хлопая себя по ляжкам, – таким смешным ему кажется то, что он только что услышал.

– Давайте уйдем, – раздраженно шепчет Мартен д’Аржантейль. – Негодяй пьян. Поверьте мне, все эти чудеса, которые вроде бы происходят в здешних краях, есть не что иное, как чепуха, вымысел.

– Почему вы смеетесь? – спрашивает граф.

Колдун с явным трудом сдерживает смех и внезапно протягивает им ладонь:

– Давайте сюда ваши экю, господа хорошие, и я вам скажу почему…

Его пальцы с длинными ногтями хватают кошель и прячут его в складках шерстяного кушака. Затем он отирает с губ коричневую от табака слюну.

– Я смеюсь над тем, что вы мне только что сказали, господа хорошие. Какой вздор! Господин де Варанж никогда не победит эту женщину.

Его глаза мерцают в полумраке, точно два светлячка.

Вполголоса он добавляет:

– Потому что она собственноручно убила его.

* * *

В Верхнем городе Юсташ Банистер, обогнув дома на улице Сент-Анн, возвращается в свою лачугу, миновав мельницу иезуитов.

Эта ветхая хибарка на краю принадлежащих ему участков была построена его родителями еще во времена первых поселенцев.

Во дворе растет большое дерево. Привязанный к дереву тощий пес, гремя цепью, выходит ему навстречу. Банистер, пнув его ногой, отходит в другой конец двора.

Отсюда он обозревает дом своего ближайшего соседа, маркиза де Вильдавре. Фасад этого дома выходит на улицу Клозери, а его задняя часть с большим двором и хозяйственными постройками примыкает к землям Банистера. Банистер прекрасно знает, что маркиз, как крот, роет землю под его участком, чтобы соорудить там погреб, где он будет хранить вина и провизию и запасать на лето лед…

Вокруг полно природных пещер, и легче легкого попасть к соседу, ударив несколько раз киркой.

А теперь маркизу еще вздумалось под завязку набить дом гостями. Они наверняка будут шуметь и сцепятся с ним, Банистером, из-за земли.

Днем с места, где стоит Банистер, видны сверкающие под солнцем речные дали, острова, мысы, заливы. По небу плывут белые облака, а под ними – без конца и края – размытые дымкой черно-синие линии гор.

Банистер стал пленником города. Он не может больше ходить в лес. А если уйдет, у него заберут все имущество.

В его неповоротливом мозгу звучат самые страшные ругательства, самые ужасные богохульства. Но он остерегается произнести их вслух, потому что не хочет, чтобы ему, вдобавок ко всему прочему, отрезали язык…

То, что он не может даже выругаться, еще более усиливает его злобу. Человек, который не может от души выругаться, когда он на пределе, подобен раздутому пузырю, который вот-вот лопнет.

Когда-нибудь у него будет золото, много золота, и тогда он отомстит им всем, даже епископу, замучив их бесконечными тяжбами.

Юсташ Банистер наклоняется и входит в свою лачугу.

Тощий пес остается один в ночи.

* * *

Тощий пес Банистера лежит под красным буком, и его мучает голод. День сменился ночью, но ему ничего не перепало, разве что пинок хозяина. Каждая минута ожидания полна несбывшихся надежд.

Бедный пес, отощавший, изголодавшийся, посаженный на цепь, не отрываясь смотрит на убогую лачугу.

Четверо детей, его хозяева, выйдут из этого приземистого дома, где они укрываются, как пчелы в улье, и он увидит, как они, спотыкаясь и толкая друг друга, идут к нему. Когда они к нему наклоняются, он видит размытые розовые круглые лица, видит, как блестят глаза и обнажаются в смехе белые зубы.

Тогда пес взглядом взывает к их безграничному могуществу.

Из их рук приходит жизнь. Косточка, кусочек свиной кожи. Он хватает на лету то, что они ему бросают, грызет, глотает, и его переполняет счастье. Но иногда в него летит гвоздь или камень…

На днях они бросили ему горящий уголек. У него до сих пор болит морда.

А сегодня – ничего. Он их даже не видел.

Луна выходит из-за облака и освещает соломенную крышу хибарки, где спят люди, дверь в саманной стене.

Дверь откроется… дети выйдут.

Дети, которых он любит!

К северу от Квебека, где серебрится под луной устье реки Сен-Шарль, по берегам раскинулись прекрасные луга прихода церкви Нотр-Дам-дез-Анж. Там, где Сен-Шарль впадает в реку Святого Лаврентия, вода плещется о борт корабля, севшего здесь на мель. Здесь, в прогнившем трюме «Иоанна Крестителя», брошенный всеми, впал в зимнюю спячку медведь Мистер Уиллоби.