Текст книги "Анжелика в Квебеке"

Часть третья
Дом маркиза де Вильдавре

Глава I

В первую ночь, которую Анжелика провела в доме маркиза де Вильдавре, ей снился Пуатье, очаровательный французский городок, где она провела свои отроческие годы, воспитываясь в монастыре урсулинок. Во сне она шла по его узким улочкам, взбиралась по деревянным лесенкам, по крытым переулкам, ведущим к вершине холма над тихой рекой Клэн. С холма было видно, как она вьется в узких ущельях посреди сине-зеленых, изнемогающих под солнцем полей. Это была ее родная провинция Пуату, изборожденная дорогами, проложенными в оврагах, глубокими ущельями, поросшая лесами, испещренная болотами.

Анжелике было пятнадцать или шестнадцать лет, и сердце ее было полно грусти и тревоги.

Она шла к церкви Нотр-Дам-ла-Гранд. Войдя в нее, она удивилась полумраку и тишине, в то время как она ожидала услышать звуки органа и увидеть сияние свечей. Растерянная, она хотела выйти, но внезапно очутилась в объятиях юного смеющегося пажа, который целовал и ласкал ее жадно и неловко. Внезапно она проснулась.

Опираясь на локоть, Анжелика приподнялась. Гладкие простыни, мягкие подушки, аромат то ли мелиссы, то ли лаванды, которым были пропитаны крытые узорчатой тканью перины, напомнили ей, что она находится в алькове, на кровати с балдахином и задернутыми занавесками, стоящей на возвышении с тремя ступеньками, и что сама эта кровать располагается в крепком каменном доме среди других домов. Все эти детали, которые она осознала не сразу, вернули ее к реальности – она сейчас не в Пуатье, а в Квебеке, в Новой Франции.

Рядом с нею спал Жоффрей. Она подвинулась, чтобы быть к нему ближе, пока не ощутила тепло, исходящее от его недвижного тела. Закрыв глаза, она вдыхала его жизнь. Несмотря на то что он лежал совсем близко, она по-прежнему чувствовала тревогу, которая проникла даже в ее сон, и, несомненно, происшедшее в ее сне смешение Квебека с Пуатье было порождено ее сегодняшним прибытием в город, завершившимся грандиозной церемонией в соборе.

Но при всем сходстве между Квебеком и столькими маленькими французскими городками было и различие – Квебек был отмечен особой печатью, потому что был построен на берегу реки Святого Лаврентия. Анжелика прислушалась, желая услышать отголоски дыхания вольных диких просторов Нового Света.

Сон, который ее потревожил, придал невыразимую полноту тому чудесному времени, в котором она сейчас жила.

Когда она проснулась утром, колокола всех церквей, ближних и дальних, звонили вовсю, а в промежутках между их ударами было слышно, как в замке Сен-Луи играют зарю.

Жоффрей стоял у окна. Он был уже почти одет, в бриджах и сапогах. Белизна его собранной многочисленными складками, отделанной кружевом рубашки резко контрастировала со смуглой кожей.

Свет занимающейся утренней зари резко очертил его точеный профиль, нос с горбинкой, полные губы, в складке которых таились нежность и насмешка, даже когда он был спокоен.

Неровные оконные стекла с пузырьками воздуха и муаровым рисунком, похожие на пленку льда на оловянной поверхности, усиливали проникающие снаружи отблески рассвета. В этот ранний час льющийся в окно свет мерцал, как дрожит в ветреную погоду распустившийся пион. К красному примешивались золотые и блекло-розовые оттенки, свойственные восходящему солнцу.

Граф де Пейрак приподнял железный шпингалет и открыл створки окна. В комнату ворвался холодный воздух, и свет стал ярче. Комната была так мала, что, лежа на кровати, можно было разглядеть почти все, что происходило на улице. Прямо напротив, за фруктовым садом, раскинулась река.

Из сиреневого тумана, стелющегося по восточному краю неба, медленно вставало солнце, поднимаясь над темно-лиловыми облаками, и по мере того, как оно поднималось, его розовый свет то мерк, то вновь разгорался, мало-помалу становясь все ярче, чтобы распространиться по посветлевшему небосводу, напоминавшему голубой фарфор.

Река Святого Лаврентия была зеленоватого цвета. Очертания большого острова, называемого Орлеан, который ниже по течению делил реку на два рукава, были едва различимы. Одинокая, похожая на острие копья фиолетовая коса простиралась прямо напротив Квебека, врезаясь в опаловые воды реки.

На севере виднелся красивый изогнутый склон Бопре с отдельно стоящими домами и несколькими деревушками, обступившими колокольни, – центры расположенных вдоль реки процветающих приходов.

Анжелика подумала, что хорошо было бы снова и снова наблюдать из этого окна восход солнца. Выбравшись из-под одеяла и надев домашнее платье из шелка-сырца, отделанное мехом по воротнику и рукавам, она села на край кровати и начала разглядывать мебель, собранную на этом тесном пространстве. Флорентийское зеркало висело над туалетным столиком из инкрустированного орехового дерева, на котором лежали восхитительные предметы дамского туалета: расчески, щетка, гребень, так удачно заменившие ей туалетные принадлежности, потерянные накануне.

В углу стояла монументальная молитвенная скамья, инкрустированная драгоценными камнями и эмалевыми миниатюрами. Она тоже была выполнена во флорентийском стиле и одновременно служила книжным шкафом. Кровать с четырьмя столбиками и балдахином с вырезанным на нем гербом маркиза, с сундуком для платья под изголовьем, со стоящими рядом столиками с выгнутыми ножками представляла собою как бы комнату в комнате.

Анжелика подошла к графу де Пейраку и тоже встала у окна. Он повернулся к ней и улыбнулся, и она подумала, что они впервые за долгое время находятся вдвоем в красивом, имеющем все удобства городском доме, подобающем их званию.

После скольких лет? О мой Бог, со времен Тулузы! Пятнадцать лет? Двадцать?

Она не могла поверить, что это наконец свершилось.

Неужели их скитаниям пришел конец? Конец ненадежным пристанищам, скрипящим, пропитанным солью кораблям, деревянным фортам, затерянным в лесной глуши или на диких берегах, где тебя подстерегают голод, цинга и насильственная смерть.

«Я хотела бы жить в этом маленьком доме, – подумала она, – и каждый день смотреть, как встает солнце…»

Словно прочитав ее мысли, Жоффрей заговорил об усадьбе Монтиньи, которую господин де Фронтенак отдал в их распоряжение:

– Это прекрасный дом, крепкий, хорошо обставленный, но я полагаю, что вам не захочется в нем жить, потому что вы будете все время вспоминать, что его готовили для вашей опасной соперницы, герцогини де Модрибур.

Он, словно поддразнивая, покосился на нее.

– Верно, вы угадали… – улыбнулась Анжелика. – Я знаю, что вам, господин де Пейрак, чужды подобные слабости.

– Разумеется!

– Я бы слишком боялась встретиться с ее зловредной тенью… Вряд ли мне удалось бы забыть о том, что Амбруазина готовилась прибыть в Квебек, а стало быть, у нее здесь есть друзья, сообщники, и хотя самый влиятельный из них, ее друг детства отец д’Оржеваль, исчез, остаются еще и другие… Кто они? Постепенно все это выяснится, и…

– И… вы будете лучше себя чувствовать, живя в этом маленьком доме, – заключил Пейрак, нежно ее обнимая. – Я вас понимаю… Он словно создан специально для вас. Думаю, именно о таком доме вы мечтали, когда прошлой зимой мы в Вапассу пытались выстоять.

И вы заслужили покой, заслужили жизнь, которая вам по душе, с удобствами, которые может предоставить столица. На вашу долю выпало достаточно невзгод. Итак, мы поселим в замке Монтиньи наших людей, и он станет походить на военный бивак. Там будут жить наши офицеры, а также больные и раненые, так что получится небольшой гарнизон. Однако в замке есть большие гостиные, где мы сможем давать приемы. И я оставлю там для нас апартаменты, в которых будет мой командный пункт.

А этот маленький дом, возвышающийся над городом, будет принадлежать вам. Над ним будут властвовать ваши зеленые глаза. Ваш ум раскинет отсюда свои сети, и весь город покорится вашей мудрой стратегии. Разве не в этом состоит ваш план, мой прекрасный военачальник?

Он ласково погладил Анжелику по щеке.

– Но никакой войны не будет, – заметил он. – Ведь мы победили злую судьбу. Наша стратегия теперь будет заключаться в том, чтобы устраивать достойные развлечения, чтобы обеспечить будущее и завести друзей в Новой Франции, дабы успокоить эту нашу великую соседку, а быть может, и короля Франции, который ею управляет.

Анжелика слушала Жоффрея, чувствуя, как в ней пробуждаются внутренние силы и вкус к спокойной счастливой жизни.

Неуемная энергия мужа передалась и ей, потому что у них было много общего: они оба любили жизнь, приключения, успех, они готовы были сражаться за то, чтобы сделать свое существование красивым и гармоничным.

Недомолвки Анжелики, ее стремление утаить некоторые эпизоды своей прошлой жизни порой раздражали слишком свободную и непосредственную натуру аквитанского сеньора, привыкшего, что женщины полностью доверяют ему, но мало-помалу это обстоятельство, едва не отравившее их жизнь, когда они вновь встретились после столь долгой разлуки, перестало их разделять. Они признали, что и у мужчины, и у женщины есть право на тайну, и теперь полагали, что это свидетельствует о богатстве внутренней жизни, которое дополняет их взаимную любовь и делает ее еще более чудесной.

Уста их слились, и этот поцелуй стал символом неомраченного счастья.

Затем они заговорили о тех распоряжениях, которые следует отдать, чтобы как можно лучше организовать их жизнь в Квебеке. Уклониться от лежащих на них обязательств было невозможно. Они со смехом вносили все новые пункты в список срочных вопросов, которые предстояло решить.

– Я собираюсь попросить губернатора Фронтенака созвать экстренное заседание Высшего совета, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и принять решение относительно присутствия в городе нас и наших людей.

Анжелика напомнила, что нужно что-то делать с Аристидом, Жюльенной и с англичанином из Коннектикута Эли Кемптоном, которых начальник полиции незамедлительно сочтет «нежелательными лицами», хотя они попали в Квебек не по своей воле. А ведь еще есть Адемар, дезертир, которого могут поставить к позорному столбу и даже вздернуть на дыбу или повесить.

Однако первым делом следовало испросить аудиенцию у епископа. С его помощью Анжелика хотела добиться встречи с матушкой Мадлен, ясновидящей монахиней-урсулинкой, из-за которой на ней лежало тяжкое обвинение в том, что она – дьяволица.

Урсулинка должна как можно скорее засвидетельствовать, что Анжелика не похожа на ту женщину, что явилась к ней в вещем сне.

О, разумеется, теперь она ясно понимала, какие неожиданности могут подстерегать их в Квебеке.

Вначале она полагала, что эта экспедиция в Новую Францию будет носить чисто дипломатический характер и касаться только их положения в Америке. Но Квебек – это было королевство в миниатюре, квинтэссенция двора и королевской администрации. Недаром здесь возник этот господин из прошлого, который при виде Жоффрея де Пейрака, входящего на Королевскую площадь со своими знаменами, воскликнул: «Ну и ну! Когда он плавал по Средиземному морю, его серебряный щит был изображен на другом поле – на красном…»

Она встала и позвала Иоланду.

– Прежде всего надо будет встретиться с епископом, – сказала она мужу. – А затем я должна пойти поблагодарить ту замечательную женщину, которая вчера в Нижнем городе встала на мою защиту и взяла на себя заботу о моем коте, – госпожу Жанину Гонфарель. Хотя у нас различные религиозные взгляды, она мне очень нравится, и я с удовольствием с нею познакомлюсь, тем более что Вильдавре очень ее ценит…

– Вы напомнили мне, что я должен сегодня же раздать самым видным дамам города привезенные для них подарки, – откликнулся граф де Пейрак.

Глава II

Итак, это было их первое утро в Квебеке.

Прежде всего, не дожидаясь, когда домочадцы окончательно проснутся, они по проселочной дороге отправились в усадьбу Монтиньи, крыша и трубы которой виднелись за холмом.

Их сопровождали испанские наемники графа де Пейрака и Жан Ле Куеннек.

Как и предполагал Жоффрей де Пейрак, усадьба и хозяйственные постройки превратились в армейский бивак, в котором царили оживление и беспорядок.

Он отдал капитанам и старшим матросам несколько приказов, и те удалились в сопровождении своих подчиненных, не столь многочисленных, как вчера.

Все улицы в Квебеке вели к собору.

Направляясь из усадьбы Монтиньи по улице Сент-Фуа, Анжелика, ее муж и их эскорт вышли на Соборную площадь, когда служба только что завершилась.

Их прибытие, хоть и менее пышное, чем накануне, опять произвело фурор.

С ними любезно раскланивались, и несколько дам подошли поближе. Первой приблизилась госпожа де Меркувиль. Еще вчера Анжелика обратила внимание на эту хорошенькую энергичную даму, высокую, элегантно одетую, со свежим цветом лица, которая нынче явилась на мессу в сопровождении двух своих старших дочерей, одной из которых было четырнадцать, а другой пятнадцать лет.

Поклонившись каждой из дам и произнеся любезные приветствия, граф де Пейрак удалился, поскольку в замке Сен-Луи его ждал губернатор. Вокруг Анжелики начали собираться любопытные, среди которых были и те, кто вышел из собора, и случайные прохожие.

Из всех любопытствующих самой приятной и приветливой была госпожа де Меркувиль. Она осведомилась о здоровье Анжелики, о том, как та спала, о том, нравится ли ей дом. Она заверила, что приложит все силы, чтобы сделать пребывание Анжелики в Квебеке приятным.

Она предложила подыскать служанку для грязной работы, а пока что пообещала прислать в дом раба-индейца, из племени пауни, которого она купила за пятнадцать ливров у траппера, возвратившегося из форта Мишиллимакьяк, и окрестила. Правда, она не может поручиться за качество его работы, поскольку он своенравен и ленив.

А если госпожа де Пейрак захочет осмотреть город, госпожа де Меркувиль пошлет ей портшез и лакеев. Еще она готова посоветовать ей, какую провизию и где заготавливать на зиму. Грядут холода, и тогда уже будет поздно закладывать в погреба коренья, морковь, репу и тому подобное, хотя капусту, на худой конец, можно оставить и снаружи. Ведь зима в Канаде длится долго. Даже квебекцам случалось голодать, если весна задерживалась. Стоящие вокруг дамы, стараясь перещеголять друг друга, начали рассказывать о зимах, когда им приходилось варить кусочки кожи, чтобы приправить суп, и добавлять в остатки муки опилки, чтобы испечь хлеб.

Анжелика попыталась объяснить, что она уже зимовала на американской земле и что более или менее знакома со связанными с этим неудобствами, но все было тщетно. Обитательницы колонии, гордые своим опытом, любили учить уму-разуму вновь прибывших – слишком часто люди прибывали на край света с наивной уверенностью, что здесь все будет прекрасно.

На Анжелику посыпались рассказы о голоде и многочисленные советы, как засолить мясо. Ей стоило немалых усилий перевести разговор на другую тему.

Поскольку госпожа де Меркувиль желает оказать ей услуги, сказала Анжелика, она будет ей весьма признательна, если та объяснит ей, какие шаги нужно предпринять, дабы как можно скорее получить неофициальную аудиенцию у монсеньора де Лаваля. К кому следует обратиться?

Госпожа де Меркувиль посоветовала поговорить с господином де Берньером, ректором семинарии.

И дамы немедля принялись готовить Анжелику к беседе со всемогущим прелатом монсеньором Франсуа де Монморанси-Лавалем, епископом Петреи и апостольским викарием Новой Франции, однако их мнения об этой особе были различны. Одни превозносили епископа до небес, другие откровенно его не переваривали.

Анжелика внимательно выслушивала все эти противоречивые суждения, когда до ее ушей вдруг донеслись пронзительные радостные крики, похожие на птичьи, и с другого края площади ей навстречу понеслась крохотная девочка, одетая в белое.

Она была такой маленькой и легкой, что ее ножки, казалось, едва касались круглых камней мостовой.

Ее развевающиеся на ветру чепчик, воротничок и кружевной фартучек еще больше усиливали ее сходство с раскинувшей крылья маленькой хрупкой птичкой.

Она бежала прямо к Анжелике, весело смеясь и протягивая к ней руки, и той оставалось только нагнуться и подхватить ее.

– Эрмелина! – вскричала госпожа де Меркувиль, узнав свою младшую дочь.

Собравшиеся остолбенели, затем раздались возгласы:

– Она ходит! Ходит!

– Она убежала от Перрины!

– Но еще вчера она не ходила!

– Она не просто ходит, – торжественно сказал господин де Лоншан. – Она бегает.

Анжелика, держа девочку на руках, искала в своей сумочке конфету или какие-нибудь другие лакомства, которые были у нее всегда припасены для Онорины или Шерубена.

– Не давайте ей ничего! – вскричала госпожа де Меркувиль. – Она такая лакомка!

– Но она так прелестна!

Анжелика не понимала, почему приход этой малышки вызвал такое волнение. Вслед за девочкой прибежала ее кормилица-негритянка, плача, молитвенно сложив руки и крича:

– Чудо! Чудо!

Бросившись перед Анжеликой на колени, она поцеловала подол ее платья.

– Я сейчас объясню вам, что произошло, дорогая госпожа де Пейрак, – молвила госпожа Гобер де Ла Меллуаз, утирая платком залитое слезами лицо. – Этой девочке уже почти три года, но она до сих пор не ходила и даже с трудом сидела в своей колыбельке – и вдруг сегодня так внезапно…

Малышка, такая легкая и веселая, сидя на руках Анжелики, с торжествующим видом грызла конфеты, словно радуясь той великолепной шутке, которую она сыграла с родителями. Анжелика передала девочку одной из ее старших сестер, а та – кормилице. Вокруг них люди смеялись и плакали. По городу побежала молва:

– Произошло чудо! Малышка Эрмелина исцелилась!

Хотя это событие в первую очередь касалось именно ее, госпожа де Меркувиль не теряла времени даром. Будучи женщиной здравомыслящей и креолкой, она привыкла ко всяким неожиданностям жизни в колониях, будь то разрушительные тайфуны на островах, где она провела детство, или голод и ирокезы в Канаде. И, решив, что за исцеление дочери Всевышнего можно будет возблагодарить и потом, она представила госпоже де Пейрак ректора семинарии господина де Берньера. Последний сказал, что монсеньор де Лаваль может дать ей частную аудиенцию либо сегодня днем, либо завтра утром после десяти часов.

Анжелика, пораженная быстротой, с которой дела подобного рода вершатся в этом краю, подумала и назначила встречу на завтра.

Однако она сказала, что сегодня днем охотно воспользуется портшезом, который предложила ей госпожа де Меркувиль. Так она сможет нынче же спуститься в Нижний город, чтобы забрать своего кота и поблагодарить госпожу Гонфарель.

Глава III

Двое лакеев госпожи де Меркувиль осторожно несли портшез, в котором сидела Анжелика, по крутой дороге, ведущей в порт.

По мере того как они спускались, толпа на улицах становилась все гуще и оживленнее.

Нижний город представлял собою скопление высоких узких домов, жавшихся друг к другу вокруг горы Рок. Время от времени подступы к горе затапливала река. Здания были увенчаны высокими каменными трубами, которые казались еще выше из-за поднимающихся над ними клубов дыма.

Анжелика с любопытством глядела на все это из-за занавески.

В Нижнем городе все еще чувствовалось неистовое оживление, вызванное проводами последних судов, отплывших в Европу. Прибытие флотилии графа де Пейрака лишь поддержало это настроение.

Здесь можно было увидеть сколотивших себе состояние трапперов, которые еще не спустили последние деньги на покупку предметов роскоши или на азартные сделки. В куртках из оленьей кожи с бахромой, с ружьем на плече, они со скучающим видом заходили в лавки портных, чтобы заказать себе богатую одежду, и в скобяные лавки, чтобы купить топоры и другие металлические изделия. Индейцы, у которых еще оставался запас полученной за шкурки огненной воды, бродили по городу, полному ловушек и неслыханных соблазнов. Их неспешная походка и мечтательный вид резко контрастировали со всеобщей торопливостью, столь заметной в порту и на прилегающих к нему улицах.

Вокруг все готовились к зиме. Во дворы завозили дрова, разгружали подводы, повсюду разносился стук поленьев, кидаемых на мерзлую землю, сновали дети, складывающие их в аккуратные поленницы под навесами возле домов.

Анжелика заметила землемера Фальера, который спорил с владельцем огромного дома с конюшнями и большим двором. За ним стоял регистратор, поскольку спор шел о нелепом распоряжении городского начальства, которое устанавливало размер поленьев, а также высоту и ширину сажени дров…

Лошади, запряженные в повозку, колеса которой были подперты большими камнями, чтобы она не скатывалась с горы, терпеливо ждали у въезда во двор. Это были тихие, смирные массивные клячи, привыкшие возить тяжелые грузы. Весной их запрягут в плуг вместо волов, потому что лошадей в Новой Франции было куда больше. То, что их развелось в Канаде так много, казалось настоящим чудом, потому что все они произошли от дюжины лошадей, присланных в колонию десять лет назад французским королем.

В Квебеке обутые в деревянные башмаки дети, шумливые, неугомонные, с испачканными лицами, могли свободно бегать, гоняя клюшками деревянный брусок в любимой индейской игре, кататься на собачьих упряжках или скатываться по склону горы на санках по свежевыпавшему снегу.

Анжелика заметила несколько мальчиков десяти-двенадцати лет, куривших трубки с видом бывалых трапперов. В этом краю курили все: дворяне и крестьяне, торговцы и искатели приключений, курили даже некоторые женщины, сидя на пороге своих домов. Это было привычкой и доставляющим удовольствие обычаем, помогающим летом отгонять комаров, а зимой коротать долгие вечера и слушать длинные речи индейцев. Краснокожие, те вообще ничего не предпринимали, предварительно не закурив трубку и не пустив ее по кругу.

На углах всех улиц, у каждого дома выращивали табак, и его запахом были пропитаны все закоулки.

К запаху табака ближе к порту примешивались запахи навоза, горячей смолы, жареной птицы, когда вы приближались к таверне, пушнины и вина, если вы проходили мимо складов, и коптящейся рыбы, если вы выходили на песчаный берег, окаймленный выброшенными приливом водорослями. Здесь бродяги разводили костры из особых трав и веток терновника, от которых день и ночь валил густой дым, коптя висящих на перекладине угрей.

Повсюду бродили свиньи, перебирая своими коротенькими ножками и останавливаясь, чтобы с любопытством посмотреть на проезжающие экипажи. Однако они были совершенно равнодушны и к лаю собак, и к тяжбам, которые вызывали их набеги, и к многочисленным распоряжениям полиции на их счет.

Анжелика медленно продвигалась среди этой разношерстной толпы, в которой мелькали белые чепцы разных фасонов: из Нормандии, Бретани, Перша, Шампани, Ониса, Сентонжа…

Мужчины носили широкополые крестьянские шляпы или шапки разных цветов и форм.

Наконец-то она видела этих канадцев в стенах их города, тех самых бесстрашных канадцев, которых в прошлом году ей довелось повстречать в Катарунке и Новой Англии.

Нынче же она видела их в окружении жен и детей. Но они показались ей почти такими же, как и раньше. Смеющиеся, с резкими движениями, с необычным блеском в глазах. Она узнавала в них французов, но французов американских, похожих на них самих: на нее, Жоффрея и их людей, которые тоже познали опасность, исходящую от ирокезов, тяготы зимовки, угрозу голода и цинги.

В центре площади она увидела бронзовый бюст его величества короля Франции Людовика XIV.

Жанина Гонфарель жила в начале улицы Су-ле-Фор. Ее приветливая таверна со службами, крытыми галереями, питейным заведением и собственно харчевней, в которой кормили вкусно и недорого, располагалась возле бухты Кюль-де-Сак, где на якоре стояли лодки и корабли.

Лучшего расположения нельзя было себе и представить.

Над крыльцом главного входа висел пучок еловых веток, знак, обязательный для заведений подобного рода, и рядом с ним – чугунная вывеска, полностью позолоченная, на которой блестела надпись «Французский Корабль».

Таверна казалась богатой и внушала доверие.

Во вчерашней суматохе Анжелика не обратила внимания на красивые дома, мимо которых проходил ее кортеж.

Выйдя из портшеза, она на мгновение заколебалась. В самом ли деле здесь живет Жанина Гонфарель? Правильно ли ей сказали, что это хозяйка таверны «Французский Корабль» приютила ее кота? Но тут она увидела толстого мальчика, который вчера приходил к ней с новостями о ее питомце.

Стоило ей войти в застланный табачным дымом зал, как все разговоры стихли, стаканчики с костями в руках игроков в триктрак и кубки со спиртным замерли в воздухе. Тишина была такой полной, что треск толстого сука, горящего в камине, прозвучал как выстрел.

Анжелика поискала глазами хозяйку заведения, но не смогла различить ее в дымном полумраке, который присущ тавернам даже днем. Собственно, она ожидала, что ее кот выскочит ей навстречу. Но в зале не было заметно никакого движения. Она пожалела, что не взяла с собою хотя бы одного из своих пажей, чтобы было кому объявить о ее визите. Носильщики портшеза остались на улице. Они не имели права входить в трактиры без специального разрешения с подписью их хозяев. Посчитав свою задачу выполненной, они уселись на корточки у стены таверны, чтобы немного соснуть.

Вдруг, словно возникнув из клубов табачного дыма, рядом с Анжеликой очутился сагамор Пиксарет, в своем головном уборе из перьев, с образками в узле сальных волос, в одеяле, накинутом на великолепное одеяние из красного сукна с золотым галуном, которое он надевал, когда отправлялся в Квебек (это был мундир английского офицера, снятый с поверженного врага). Он торжественно произнес:

– Не бойся ничего, моя пленница, иди вперед без страха. Здесь ты среди друзей. Я их знаю и отвечаю за них всех, за исключением некоторых плохих христиан. Но мой топор и мой томагавк пробьют их головы еще до того, как в них зародятся дурные мысли. Иди! Я тебя охраняю.

В глубине зала отворилась дверь, и Анжелика увидела хозяйку, идущую ей навстречу с широкой улыбкой. Должно быть, она очень спешила, когда прихорашивалась, потому что сооружение из кружева на китовом усе, служившее ей чепцом, сидело на ее пышно завитых волосах немного криво. Ее круглое лицо обрамляли тяжелые грушевидные коралловые серьги.

Кружевной воротничок был ей немного тесен, а три юбки, надетые в соответствии с модой одна на другую, увеличивали ее и без того немаленький объем вдвое. Изящные драгоценности, красующиеся на пышной груди хозяйки, казалось, были специально выставлены напоказ для любителей украшений и вовсе не предназначались для придания их обладательнице большей элегантности. В одной руке она держала кружевной платочек, а в другой – испанский веер, развернутый так неуклюже, что непонятно было, что она намеревается с ним делать. Но Анжелика, которой нравилась хозяйка харчевни, подумала, что она стоит всех испанских инфант и даже королевы Франции, такой некрасивой, и чопорной, и нелюбезной.

– Сударыня, я пришла вас поблагодарить.

– Какая честь для меня, маркиза! – картаво воскликнула госпожа Гонфарель, после того как присела перед Анжеликой в некоем подобии реверанса, чуть при этом не упав. – Не желаете ли последовать за мной в мои апартаменты…

И она указала на дверь, из-за которой появилась. По мере приближения к «апартаментам» хозяйки все более и более явственным становился доносящийся оттуда вкуснейший аромат. Ноздри Анжелики затрепетали.

– Сударыня, ваше рагу вкусно пахнет, – не удержалась она.

– Еще бы! Кто бы сомневался! – радостно воскликнула хозяйка.

И она с заговорщицким видом затворила за собою дверь.

Комната оказалась просторной и хорошо обставленной. Слева располагался очаг, в котором на горящих углях стоял большой глиняный котел. С таинственным видом Жанина Гонфарель приподняла его крышку:

– Гляди! Я приготовила свиные ножки! Ведь это твое любимое блюдо?

Она вновь, как и вчера, обращалась к Анжелике на «ты». Было видно, что это самобытная, непосредственная натура, не способная стеснять себя долгими церемониями.

Анжелика не смогла бы объяснить почему, но ей было очень хорошо в этой комнате в обществе этой женщины. С момента приезда в Квебек, а может быть, уже много лет она не испытывала такого ощущения покоя и безопасности. Ее немного беспокоило лишь то, что кота нигде не было видно.

– Ведь это твое любимое блюдо? – повторила трактирщица.

Из вежливости Анжелика наклонилась над рагу, которое кипело на медленном огне и имело весьма аппетитный вид:

– Конечно! Я всегда обожала свиные ножки!

– О! Это я знаю!

Удивленная тем, как это было сказано, Анжелика вновь подняла голову. Выражение лица ее хозяйки изменилось. В ее голосе звучало торжество и одновременно горечь, а лицо вдруг показалось Анжелике враждебным.

Встревоженная, Анжелика внезапно почувствовала, что ее доверие поколебалось, и, как и вчера, в ванне, ее охватила слепая паника.

Украдкой она бросила испуганный взгляд на котелок. Ей было страшно. Не таится ли за лукавыми улыбками и радушием трактирщицы скрытая злоба? Ей вдруг почудилось, что сейчас в комнату вбежит толстый отпрыск хозяйки, строя рожи и распевая:

 
Как мамаша Мишель
Потеряла кота…
 

Между тем на лице госпожи Гонфарель можно было прочесть жесточайшее разочарование. Ее брови встали домиком, уголки рта опустились, придав ей выражение крайнего уныния, а нижняя губа задрожала, как будто Жанина собиралась заплакать.

– Стало быть, это правда? Ты меня не узнаешь?! – вскричала она вдруг.

Анжелика молчала, и от ее молчания огорчение хозяйки дошло до предела.

– Стало быть, я так сильно сдала, – горестно заключила она. – Стало быть, у меня появились морщины и отвисли щеки, а я и не заметила, как постарела… И она меня уже не узнает, меня, Польку, свою товарку по Двору Чудес. А ты всегда останешься такой же, всегда будешь разбивать сердца, Маркиза Ангелов!