Текст книги "Воспоминание о настоящем"

На Инну стараюсь не смотреть, её реакция вполне очевидна и не сулит позитива.

– Спасибо, – киваю я и молниеносно удаляюсь, оставляя присутствующих недоумевать.

Семён Викторович упрямо следует за мной. Фурией залетаю на балкон, Макс неспешно потягивает кофе, наслаждаясь тишиной и уединением. Чувствую запах скандала.

– Привет, уже закончили? Присоединяйтесь, – доброжелательно кивает Макс.

– Знаешь, сюрпризы твои мне надоели, больше в ангар не вернусь, – злобно заявляю я.

– Что произошло? – округляет он глаза.

– Не надо делать невинный взгляд. Я с ней встретилась. Правда не уверена, что я ее нашла, а не она меня.

Стою в позе воинствующей феминистки, обеими руками облокотившись о стол, пристально смотрю Максу в глаза. Он продолжает неспешно пить кофе и периодически листать газету, чем крайне нервирует.

– А теперь успокойся, присядь и объясни, в чём дело, – сделав очередной глоток, примирительно произносит он.

Следую его совету. В ногах правды нет.

– В ангаре мышь, – начинаю, едва уняв эмоции.

– Проблема, – философски замечает он, не отрывая взгляда от чашки.

– Это всё? – смотрю с сомнением.

– Жива?

– Как видишь…

– Я про мышь сейчас говорю.

– Мышь? А ты не хочешь спросить, что я испытала, встретившись лицом к лицу с голодным грызуном?

– «Лицом к лицу лица не увидать»…

– Я кричала и звала на помощь…

– И никто не помог?

– Нет, – отвечаю обиженно.

Макс убирает в сторону чашку, его лицо приобретает серьёзный, даже напряжённый вид.

– Сём, – обращаясь к секьюрити, спрашивает он, – а ты чего в ангар не зашёл? После представления с мукой, думал, что она так громко духов вызывает?

На лице Макса появляется улыбка. Семён Викторович как обычно кивает головой.

– Вот видишь, инцидент исчерпан. Сёма просто думал, что ты зовёшь потустороннюю силу, а не реального супермена. В следующий раз он обязательно поможет.

Макс сжимает руки в кулаки, правую поднимает вверх, левую отводит немного назад, чуть прижимает голову. Жест «супермен спешит на помощь» в его исполнении вполне узнаваем. Смотрю на мужчин с прищуром. Веселятся, жизни радуются.

– Блаженны умеющие смеяться над собой, ибо не иссякнет источник их услады до конца дней их, – вновь взглянув на меня, резонёрствует Макс.

К счастью для весельчаков на балконе появляется Инна. Она приковывает к себе всё моё внимание. Таким образом удаётся абстрагироваться от происшествия с грызуном, от реакции Семёна Викторовича, точнее, полном её отсутствии, и от насмешек Макса. В руках Инна держит поднос с двумя высокими бокалами с ручками. Обычно в айриш-бокалах подают вкусные кофейные напитки, например, столь обожаемый мною латте.

– Марина приготовила, – ставя бокалы на стол, сообщает она.

– Спасибо, – отзываюсь я.

Семён Викторович что-то машет головой.

– А мне Марина ничего не приготовила? – окидывая взглядом айриш-бокалы, задумчиво уточняет Макс.

– Мне ничего не передавала, – расплываясь в улыбке, начинает откровенно и неприкрыто кокетничать Инна.

Но Макс диалог не поддерживает, и ей ничего не остаётся, кроме как, в очередной раз убив меня взглядом, покинуть нашу тёплую компанию. Какая досада.

Наслаждаюсь пленительным ароматом и роскошным вкусом кофейного напитка.

– Вкусно? – задаёт Макс вопрос, обращаясь ко мне.

Взяв пример с Семёна Викторовича, едва киваю головой.

– Знаешь, чем латте отличается от латте макиато? – не унимается Макс в стремлении начать диалог или продемонстрировать степень собственной осведомлённости.

– Названием немного, – пытаюсь иронизировать.

– Не только, – осознав, что звёздный час настал, пускается в пространные объяснения он. – Но можно сказать, что в названии напитков кроется их основное отличие. В переводе с итальянского caffè latte – «кофе с молоком», а lattemacchiato – «запятнанное молоко». Таким образом, при приготовлении латте молоко наливается в эспрессо, а латте макиато – кофе добавляется в молоко.

Великолепно, информация исчерпывающая. Только, в чём заключается принципиальная разница между этими двумя изумительными кофейными напитками, я так и не смогла постичь. Неспешно потягивая свой латте или латте макиато, отрешённо смотрю на небо. Если бы люди были наделены причудливой способностью иногда лицезреть себя со стороны, то, наблюдая сейчас за выражением своего лица, мне бы непременно захотелось спать.

– Тогда я, несомненно, больше люблю макиато, – уверенно произношу, делая очередной глоток.

– Забыл спросить, так ты лабиринт сегодня прошла? – вспомнив о работе, спрашивает Макс.

Пожимаю плечами. В этой суматохе я действительно даже не обратила внимания, в какую дверь вышла.

– Сём, прошла? – поняв, что со мной разговаривать бессмысленно, Макс обращается к секьюрити.

Устремляю свой взор на Семёна Викторовича, утвердительно качающего головой.

– То есть она зашла в начале и вышла в конце лабиринта? – небрежно кивая в мою сторону, вновь задаёт Макс уточняющий вопрос секьюрити.

– Да, – лаконично отвечает тот.

Выпучив глаза, пожимаю плечами.

– Элементарно, – произношу по слогам и, с довольной усмешкой на лице, расправляю плечи. Опускаю голову, прикрываю свой неестественно улыбающийся рот ладонью правой руки. Всё-таки смогла, не знаю как, но смогла! Я это сделала. Сдерживать в себе радостные эмоции становится трудно.

– Поздравляю! – с откровенной гордостью за мои успехи восклицает Макс.

Поднимаю глаза, убираю в сторону руку, чувствую, как уголки рта разъезжаются в разные стороны.

– Надеюсь, мы пришли к консенсусу? – прикусывая губу и убирая назад взъерошенные ветром волосы, уточняю я.

– По поводу? – Макс смотрит на меня с интересом.

– По поводу лабиринта… Необходимость прохождения данного испытания отпала?

– Нет, ты добилась успеха лишь единожды, и это больше похоже на счастливую случайность, чем на закономерность, – немного помолчав, он добавляет, – но я понимаю, что сегодня ты не сможешь там чувствовать себя комфортно.

– Я никогда не чувствовала себя там комфортно…

– Хотел до завтра освободить тебя от лабиринта, но раз уж…

– Нет, я всё поняла, – высказываюсь, бесцеремонно прерывая его. – Сегодня в лабиринт не пойду.

– В качестве бонуса за покорность Сёма завтра будет проходить это испытание вместе с тобой.

По не изменившемуся выражению лица секьюрити непонятно, как он относится к новости. Но мне «соломоново решение» приходится по душе.

На балконе вновь появляется Инна, предлагает пообедать. Между тем небо начинает хмуриться, становится пасмурно. Макс предлагает быстро перекусить на улице, чтобы не усложнять персоналу жизнь. Мы с Семёном Викторовичем принимаем идею без возражений.

– Прогуляемся, пока дождь не пошёл? – после трапезы неожиданно предлагает Макс.

– Только куртку возьму, на улице становится прохладно.

– Отлично, – помогая мне встать из-за стола, говорит он, затем, обращаясь к секьюрити, добавляет, – Сём, справлюсь сам.

Внимательно смотрю на Макса. Улыбаюсь. Молчу. Он тоже смотрит на меня, улыбается и молчит. Взяв в комнате куртку, спускаюсь на улицу.

– Пожелания есть? – узнаёт он.

– Я никуда не спешу, – пожимаю плечами.

Идём, просто делаем шаг за шагом в неизвестном направлении. Сначала выходим на берег.

– Совсем забыла поблагодарить за завтрак. Ты абсолютно прав, эти булочки с ванилью бесподобны. Теперь понимаю, почему именно их называешь лучшими в мире, – говорю совершенно искренне.

– Пожалуйста, рад, что они тебе понравились, – несколько смущенно отвечает Макс.

Решаю не упоминать о том, что гораздо большее впечатление произвёло проявленное им внимание, хотя это и так становится слишком очевидным… После непродолжительной паузы Макс удивляет меня ещё больше, затевая разговор на крайне деликатную тему.

– Чуть не забыл… завтра, скорее всего, приехать не смогу.

– Отлично, – говорю, пожав плечами и вздёрнув брови, затем, немного подумав, добавляю, – то есть я, конечно же, хотела сказать, что мне будет тебя не хватать.

Он искоса поглядывает на меня.

– Даже из вежливости не спросишь о причинах моего отсутствия? – недолго помолчав, иронизирует он.

– У тебя всегда дела, я же никогда не спрашиваю об этом, – действительно никогда не задумывалась над тем, где он находится, куда уезжает, и это действительно никогда не вызывало во мне интереса. Но теперь, когда он так сформулировал вопрос, не могу совладать с собой, и любопытство берёт верх. Решаю продолжить диалог. – Хочешь мне что-то рассказать?

– К родителям завтра, семейное торжество, надо подарок отдать, – отрешённо произносит он.

Разговор, очевидно, заходит в тупик.

– Говоришь об этом с сожалением, словно о повинности, которая тебя тяготит, – затем, немного помолчав, задумчиво добавляю, – долгожданная встреча с родственниками…

– Правильно отметила, дОлго-жданная, – акцентируя внимание на первой части слова «долгожданная», замечает он. – Я, к сожалению, давно стал самостоятельным мальчиком и редко вижусь с родителями. Даже звонить мог бы чаще, но вечная занятость, дела, ежедневная суета, – будто передо мной извиняясь за своё поведение, говорит Макс. – Кроме того, все эти дядюшки и тётушки, видевшие тебя в последний раз ещё в отрочестве, но непрерывно задающие бесконечные вопросы.

– Ах, бедняжка, трудно тебе приходится, – пытаясь разрядить атмосферу, смеюсь я.

– Неимоверно, – улыбается он.

Идём дальше. Неожиданно для самой себя решаю продолжить обсуждение личной жизни шефа.

– Знаешь, я не брюзга и отнюдь не позиционирую себя как умудрённого жизненным опытом человека, имеющего моральное право поучать других… Просто могу поделиться личным опытом. Если позволишь, конечно.

Макс замедляет шаг, внимательно смотрит на меня. Зачем я поддержала этот разговор? Надо было улыбаться и молчать, кивать головой, улыбаться и молчать… А может, он просто пытается демонстрировать дружеское расположение, но на самом деле моё мнение ему совершенно не интересно? Зачем я в это лезу?

– Разрешаю, – одобрительно кивает он.

Сейчас точно скажу какую-нибудь глупость, и он станет надо мной смеяться. Смотрю на Макса испуганным взглядом. Если теперь замолчу, сочтёт меня чудаковатой. Хотя, наверное, в этом отношении я себя уже достаточно проявила, поэтому терять решительно нечего. Макс смотрит, ожидая услышать продолжение. Молчу, чувствую, как лицо заливается багровым румянцем. Вдох, выдох, ещё один вдох… Отчего я так разволновалась?

– Человек так устроен, это не твоя вина, – заикаясь, робко начинаю. – Сложно ценить то, что всегда было, есть и, как нам ошибочно представляется, всегда будет присутствовать в нашей жизни. Только она, то есть жизнь, оказывается крайне непредсказуемой вещью…

Делаю глубокий вздох, трогаю руками виски. От волнения на лбу выступают капельки пота. Никогда… За десять лет своей жизни без родителей я ни разу ни с кем об этом не говорила… Почему сейчас с этим человеком обсуждаю то, что так бережно хранила много лет? Почему с ним? Макс молчит. Кажется, он уже не ждёт продолжения этого разговора…

– Зачастую, происходит иначе, чем мы мечтаем, желаем и планируем, – продолжаю я. – Когда всё хорошо и близкие люди рядом, мы не допускаем мысли о том, что, возможно, так не будет длиться вечно… К счастью, ты и представить себе не можешь, как важно иметь возможность просто поговорить с родными людьми, как важно осознание того, что в любой момент можешь услышать их голос. Непреложная истина заключается в том, что мы дети, пока живы наши родители. Даже ты сейчас ведёшь себя как ребёнок, говоришь о детских обидах… Но представь, просто представь на секунду, каково это – совершенно для тебя неожиданно понять, что остался в этом мире совершенно один. И пожаловаться не на кого и некому. Тогда приходится взрослеть… Не потому, что тебе так хочется, а потому, что так складываются обстоятельства.

– Извини, не хотел будоражить твои воспоминания, – спешит извиниться Макс.

– Тебе абсолютно не за что извиняться, – и, немного подумав, добавляю, – если только за нотки жалости в голосе.

– Это не совсем жалость, сожаление скорее.

– Не нуждаюсь ни в том, ни в другом.

– Всё могло быть иначе, – пожимает он плечами.

– Могло, но всё произошло так, как произошло. Мне хватает сил ни о чём не жалеть и не роптать на судьбу. «От скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда»… Не могу сказать, что воспоминания о родных навевают тоску или грусть. Я была частью счастливой семьи, видела в глазах своих родителей любовь друг к другу и к детям, чувствовала их заботу, поддержку. Это очень светлые воспоминания и тёплые чувства. Некоторые за всю свою жизнь не испытывают столько любви и нежности, сколько я получила от своих родителей и сестры за пятнадцать лет жизни с семьёй, – замолкаю на мгновение. – Видимо, такова природа человека, по-настоящему ценить, дорожить чем-то мы начинаем только, когда этого лишаемся. Я, к сожалению, не исключение из общего правила. Знаешь, в четырнадцать у меня было много претензий к близким людям. Есть поступки, слова и мысли, которых стыжусь до сих пор, но попросить за них прощения уже не у кого… Мне бы хотелось, чтобы ты просто услышал то, что я пытаюсь сказать. Великое счастье иметь возможность проводить время с семьёй, общаться с родными, делиться с ними частью своей жизни, ощущать поддержку людей, готовых в любой момент оказаться рядом. Не знаю, что может быть важнее семьи и этих ощущений.

– Мои родители неординарные люди, и отношения между нами установились довольно своеобразные… Едва ли можно назвать нас близкими людьми. Папа всегда был успешен во всём, за что брался. Он сделал блестящую карьеру юриста, при этом прекрасно реализовал свои способности в бизнесе и политической деятельности, серьёзно занимался конным спортом. Мама словно всегда и во всём стремилась соответствовать супругу. Вечная гонка. Их требовательность к себе и окружающим угнетала тогда и кажется бессмысленной сейчас. Мне всегда казалось, будто над головой навис дамоклов меч. Детства как такового и не помню, постоянно нужно куда-то идти, что-то делать. Так злился на родителей за то, что не было времени с мальчишками после школы в футбол погонять, – на его лице появляется усмешка. – Я всегда учился хорошо, точнее, отлично. Самое страшное воспоминание из детства: когда вернулся из школы с одной четвёркой за год, по физике. Ты бы видела в тот момент лицо моего отца. Ему даже говорить ничего не пришлось, я сам всё понял. Он был разочарован, на несколько дней перестал со мной разговаривать. И ему невдомёк было, что этой четвёркой я искренне гордился, потому что закон Джоуля-Ленца был для меня настоящим тёмным лесом.

Макс замолкает на несколько секунд. С интересом смотрю на него, ожидая продолжения.

– Когда я решил, что больше не вернусь на юрфак, отец выгнал меня из дома и перестал поддерживать материально. Понимание, что этот поступок дался ему титаническим усилием воли, пришло ко мне позже, но тогда было тяжело. Хотя, возможно, папа просто, не мудрствуя лукаво, полагал, что я изменю решение. Видимо, скромно забыл, чья кровь течёт в моих жилах. Сейчас испытываю искреннее чувство благодарности к родителям, уважаю их и ценю всё, что они для меня сделали. Но этого недостаточно, чтобы впустить их в свою жизнь.

– Я тоже когда-то так думала. Правда, на тот момент мне было лет десять – одиннадцать…

– Намек понял, ты умеешь объяснять доходчиво, – улыбается он, затем немного помолчав, осторожно добавляет, – ты скучаешь по ним? По родителям?

– Скучать – значит ждать и тешить себя надеждой на возвращение… Но в моём случае возвращение, увы, невозможно. Съедать себя изнутри скорбью и культивировать боль утраты – это не про меня. Сначала было неимоверно трудно… Потом наступил перелом и заработали механизмы психологической защиты.

– Отрицание? – робко уточняет он.

– Отрицание было первой реакцией. Чтобы не включился режима саморазрушения, мой организм убедил себя, что всё произошедшее – судьба, фатум, жестокая необходимость… Я заставила себя думать, что это было неизбежно, так должно было произойти. Я заставила себя отпустить их, смириться. Только чувство вины не давало спать по ночам.

– Прости, я не ослышался?

– Нет, не ослышался… Меня одолевало чувство вины, мне было стыдно за то, что они ушли, а я осталась. Затем мозг начал искать особенные причины, чтобы вернуть меня к жизни. Очередное бегство от себя. Но это необходимо, потому что иначе рассудка можно лишиться… Прошлое должно оставаться в прошлом, его нельзя тащить в настоящее и тем более в будущее. И фокусироваться на боли нельзя. Помню родителей и сестру, храню и всегда буду хранить в сердце светлые воспоминания о том, как хорошо нам было вместе. Эта память делает меня сильной и уверенной в завтрашнем дне и в том, что оправдаю их ожидания.

– Становится стыдно, – потирая лоб, произносит он.

– Стыдно за то, что не терял близких людей? – хмурю брови.

– Стыдно за то, что я начал этот разговор…

– Я уже сказала… всё в порядке. Не заставляй меня это повторять и не пытайся меня жалеть. Презираю это чувство, убеждена, что оно калечит человека.

– Время не лечит?

– Не понимаю смысл этого выражения. Видимо, меня не вылечило. Да и как время может вылечить боль утраты или восполнить пустоту, вакуум, образовавшийся в твоей душе с уходом близкого человека? Возможно, ты просто перестаёшь столь остро ощущать потерю. Пустоту в жизни заполняешь повседневными заботами, компенсируешь её делами, новыми знакомствами, интересами и развлечениями. Тем самым маскируешь чувство одиночества и потребность вновь ощутить тепло близкого человека. От понимания того, что как раньше – уже не будет никогда, ты сам становишься другим человеком. Воспоминания – пожалуй, лишь они становятся мостом, соединяющим прошлое и настоящее… Но лекарства от пустоты в душе ещё не придумали.

Замолкаю. Макс не сводит с меня глаз. В его взгляде больше не вижу надменности или снисхождения, сожаления или безразличия… В его взгляде появляется нечто новое, доселе неведомое… Опускаю глаза, смотрю под ноги.

– Почему ты со мной поделился? – наконец решаюсь задать этот вопрос. Не могу сказать, что меня это по-настоящему занимает, но, кажется, в сложившейся ситуации о чём-то спросить просто необходимо.

– Хочу избавить тебя от чувства одиночества, – вполне серьёзно отвечает он.

Смеюсь, смеюсь искренне, словно долго не могла себе этого позволить, а теперь могу. Он смотрит на меня с оттенком лёгкого недоумения.

– О чём ты? – уточняю, немного успокоившись.

– Общение, точнее, доверительное общение не может строиться на откровенности с одной стороны. Поскольку я прошу тебя быть со мной честной и открытой, задаю вопросы о твоей личной жизни, то сам должен следовать неписаному закону, – немного помолчав, Макс добавляет, – спасибо за откровенность.

Едва киваю головой. Погода меняется к лучшему. Сквозь облака начинает проглядывать солнце. Несмотря на это решаю остаться в куртке. Погода у моря обманчива и капризна, легко можно простудиться. Не замечаю, как мы уже оказываемся в саду. Я столь увлечена Максом, точнее, разговором с ним, что не обращаю внимания на меняющийся пейзаж. От прогулки ноги потихоньку начинают гудеть.

– Присядем, – предлагаю я.

Макс указывает на скамью. Сажусь, вытягиваю ноги. Какое приятное чувство…

– Лучше? – участливо интересуется он.

– Вполне.

Он стоит напротив меня. Поднимаю голову вверх. Облака почти рассеялись.

– Спокойно, тихо, мне здесь нравится, несмотря на запах одиночества, – прерывает молчание Макс.

– Запах одиночества? Мне казалось, это запах цветов, – иронизирую, сохраняя серьёзное выражение лица.

Макс с интересом смотрит на меня и внимательно, будто стараясь не упустить ни слова, слушает. Словно не понимает, всерьёз я или играю. А если играю, то в какую игру… Действительно, я сказала это всерьёз?..

– Интересная метафора, – задумчиво произношу, отстукивая пальцами дробь. – И чем же пахнет одиночество?

– У него особенный, специфический запах… – делает он глубокий вдох.

– Но едва уловимый?

– Совершенно верно.

– Только этот запах приятен не всегда, – скрестив на груди руки, почему-то решаю дополнить я.

– Согласен, иногда он жутко раздражает.

– Сейчас мне он тоже нравится, – загадочно улыбаюсь.

Макс обходит скамью, присаживается по левую сторону от меня. Он сосредоточенно смотрит прямо. Его рука рядом с моей. Я ощущаю тепло его пальцев. Он молчит, затем медленно поворачивает голову, устремляя взгляд на меня. От самоуверенности, обыкновенно отражающейся в его глазах, жестах и позах, не остаётся и следа. Он будто сломлен, повержен, движения робки и несмелы. Присущие этому человеку решимость и беспредельная самонадеянность будто стерты в одну минуту. Кажется, что передо мной теперь другой Макс, человек, которого я не знаю и даже никогда ранее не видела.

– Не думал, что будет так сложно, – вдруг усмехается он.

Слова явно даются нелегко.

– Ирэн, понимаю, что всё сказанное мной далее больше напоминает бред нездорового психически человека…

– Как, собственно, всё, что ты говорил раньше, – замечаю я.

– Но мне почему-то удавалось тебя убеждать, – словно сомневаясь в правильности этого утверждения, застенчиво говорит он.

– Попробуй и сейчас, шанс у тебя есть.

Макс замолкает. Атмосфера будто заряжена особой энергией, ощущение как перед грозой. От волнения пересыхает в горле.

– Трудно находиться рядом и не иметь возможности прикоснуться к тебе.

От его пристального взгляда возникает дискомфорт. Закрываю глаза.

– Хочешь испариться? – тихо спрашивает он.

Отрицательно качаю головой.

– Страшно? – почти шёпотом задаёт он вопрос.

Не успеваю понять, как это происходит, но, не дождавшись ответа, Макс осторожно касается моей руки. Открываю глаза, с непониманием смотрю на него. Трудно описать выражение его лица, как, впрочем, и мои эмоции. Он смотрит, пожалуй, решительно – обречённо, будто «так получилось, и это не обсуждается». Молчу, не нахожу слов. Да и не понимаю, нужно ли сейчас что-то говорить. Макс уверенно берёт мою руку в свою. Дрожь охватывает тело. Перестаю чувствовать почву под ногами, теряю ощущение времени. Невероятно. Тело изнутри словно обжигает горячая волна… Иногда женщине необязательно обладать экстрасенсорными способностями, чтобы на интуитивном уровне понимать намерения мужчины. Смотрю вдаль.

– Ты особенная, – зачем-то говорит он.

– Я обычная…

Но, кажется, он с таким ответом не только категорически не согласен, но и воспринимает его как личное оскорбление.

– Ты довольно долго притворялась обычной, но теперь можешь быть собой.

– Не думаю, что это тебя порадует, – говорю едва слышно.

– Я сам решу…

А если я ошибаюсь и это только часть игры, затеянной Максом? «Тот, кто готов к войне, гораздо ближе к победе, нежели тот, кто уверен в мире», вспоминаю я непреложную истину. Убираю руку.

– Что из сделанного или сказанного мной тебе не понравилось? – словно не удивляясь такой реакции, спрашивает он, внешне оставаясь совершенно невозмутимым.

Поворачиваю голову к нему. Локон предательски выбивается из пучка волос. Макс заботливо убирает прядь волос за ухо. Глупости, конечно, но хорошо, что я утром помыла голову.

– Не думаю, что работодателю понравятся неуставные отношения в коллективе, – растерянно оглядываясь и стряхивая невидимую пылинку с колена, говорю я.

– Точно не понравятся! – улыбается он и прижимает мою голову к своему плечу.

Сердце начинает учащённо биться, словно стремясь вырваться наружу. Это продолжается нескольку секунд. Затем эмоции во мне постепенно утихают. Закрываю глаза, главное, не заплакать. Так спокойно мне не было никогда в жизни.

Не знаю, сколько времени проводим вместе, для меня минуты останавливается. Боюсь пошевелиться, мне так не хочется нарушать гармонию, точнее иллюзию, мне так не хочется, чтобы это заканчивалось.

Темнеет, становится холодно, я озябла до дрожи в теле.

– Пойдем, замерзла, – почувствовав вздрагивания, чуть слышно произносит он.

Кротко соглашаюсь. Кротко… Не помню, чтобы хоть раз в жизни произносила это слово применительно к себе. Макс провожает до двери комнаты и, не прощаясь, уходит. Не оглядываясь, переступаю порог, закрываю дверь. Падаю на кровать, поджимаю под себя ноги. Забыв снять уличную обувь и одежду, в которой провела весь день, укрываюсь покрывалом. Чувствую его запах на своём теле и не могу избавиться от мыслей об этом мужчине. Но это не состояние влюблённости, сейчас я не могу его себе позволить. Сомнения терзают, будто проникая в каждую клетку моего тела. Действительно он искренен со мной либо пытается манипулировать? Не были ли его слова и излишне театральны? Не знаю! Не понимаю! Макс умён, амбициозен, решителен и целеустремлён, на данном этапе его основная цель – заставить меня работать. С такой целью все средства хороши? Решает испробовать все методы воздействия?

Давно уяснила, мужчины любят покладистых и глуповатых женщин, и тем мудрее женщина, чем убедительнее играет роль покладистой и глуповатой. Я не пыталась играть, а если и пыталась, то получилось крайне неправдоподобно. Не пытаюсь быть той, кем не являюсь. Неужели я столь разуверилась в себе? Неужели утратила веру в то, что мужчина может принять и полюбить меня настоящей? Неужели уже перестала надеяться, что в жизни может появиться достойный мужчина? Достойный мужчина…

С чего я вообще взяла, что Макс является достойным мужчиной. Видение… Я ведь отчётливо видела его руки на своей шее… И в лесу, когда он говорил Семёну Викторовичу про то, что меня нужно закопать. Эти слова тогда не прозвучали как шутка. Да, Макс уже наглядно продемонстрировал достаточное количество своих сугубо мужских качеств.

Возможно, испробовав все средства, от игры в доверительные отношения до неоригинального запугивания, он решил, что мне как любой женщине нужна вера в любовь? И предположил, что вполне может являться носителем этой веры? Только, боюсь, в таком случае он и меня недооценил. Между собственной жизнью и мужчиной я, пожалуй, предпочту жизнь. Недоверие разрывает душу на осколки. «Один из двоих всегда бросает другого. Вопрос в том, кто кого опередит»… Вопрос в том, кто кого…

Раздаётся стук в дверь. Поднимаю голову. Вопреки правилу, не дождавшись разрешения войти, в дверях появляется Инна. Инна… Может, я чего-то не знаю об их отношениях? Может, Макс и её убеждал остаться всеми ему известными методами? У неё в руках поднос с ужином. Она проходит в комнату и начинает расставлять тарелки на тумбочке, чем вызывает во мне негодование.

– Уходи, – зло говорю ей. – Забирай свой поднос и убирайся.

Недоумение на её лице. Главное, чтобы завтра мне не стало стыдно за своё поведение. В гневе я ужасна.

Инна собирает тарелки, видимо, посылая на меня все известные ей проклятия. Громко хлопнув дверью, она удаляется. В коридоре слышу обрывки её недовольной речи. Надеюсь, сегодня меня больше никто не побеспокоит.

Беру дневник, делаю в нём малосодержательную запись о прохождении лабиринта. Словно откуда-то изнутри на бумагу рвутся строки…

Грудь крепко сдавливает сердце,

Дыхание, похожее на спазм.

И словно в западне, и будто в клетке…

Вожу обратной, не пишущей стороной ручки по листу бумаги. Хочется сказать, хочется сформулировать свои мысли… Не получается, не могу подобрать рифму к слову «спазм». Сарказм, маразм… Не подходит… Всё не об этом, не о моих чувствах и эмоциях.

Окутывает разум недоверие,

Сомнения охватывают вмиг,

Страх, робость, стон, души смятение,

Лишь его образ помыслы настиг.

Он – наваждение, запрет, табу, опасность,

Чужой… Но я не в силах устоять,

Мы полюса, мы разные, мы разность,

Поверить страшно, больно потерять.

Кладу на постель ручку, закрываю дневник, выдыхаю. Раньше со мной ничего подобного не происходило… Повторяю эти строки словно мантру, закрываю глаза, но слова, собираясь в чётко выстроенном порядке, вновь и вновь возникают перед глазами. Что происходит? Прижимаю дневник к груди, сижу так некоторое время. Злюсь на Макса за лицемерие. Упрекаю себя за то, что позволила не только казаться, но и быть уязвимой. Из-за размышлений о чувствах, эмоциях, новых ощущениях, возникших после общения с Максом, уснуть удаётся ближе к утру. Если бы наше знакомство началось при иных обстоятельствах, возможно, воспоминания о сегодняшнем вечере вызывали бы умилительную улыбку…

День десятый.

Будильник удивляет новым звоном. И удивляет, откровенно говоря, неприятно… Может, звук кажется таким противным, потому что из-за безудержного потока мыслей уснуть мне удалось только к пяти часам утра, а будильник смеет звонить ровно в восемь? Высунув голову из-под одеяла, беру будильник в руку и швыряю в сторону. Звонко ударившись о стену, он производит странный звук, больше напоминающий писк, и падает на пол. Великолепно, теперь можно ещё поспать. Нужно было решиться на это в первый день пребывания в доме.

Снова укрываюсь одеялом с головой, пытаюсь абстрагироваться от сломанного будильника, но мерзкий звук до сих пор стоит в ушах. Интересно, кто придумывает эти раздражающие слух звуки? Может, существует такая профессия «звукопридумыватель»? Если да, то покажите мне этого человека.

Уснуть вновь не удаётся. Постель, ещё несколько секунд назад казавшаяся мягкой и удобной, теперь становится жёсткой и неуютной, голова буквально раскалывается на несколько частей.

Решительно встаю с кровати, направляюсь в ванную комнату. По обыкновению прохожу мимо окна, внимание привлекает штора, точнее, то обстоятельство, что она задёрнута. Отчётливо помню, что сама не приближалась к окну вчера вечером, Инну бесцеремонно выгнала, значит, штора должна быть распахнута. Ладно, сейчас исправлю это недоразумение. Без колебаний хватаю штору и резко дёргаю её в сторону, в комнату врываются потоки солнечного света. Может? Нет… Нет… Кусаю губу, щурюсь. Затаив дыхание подхожу на несколько шагов ближе к окну. Нужно проверить… Касаюсь стекла руками – ничего не происходит, решётка не возникает! Провожу рукой по стеклу, трогаю раму… Ничего… Решётки, столь сильно угнетавшей меня, больше нет! Нажимаю кнопку, окно открывается. Комнату заполняет свежий воздух, имеющий специфический морской запах и солнечное настроение. Делаю глубокий вдох, от восторга начинает кружиться голова. Сажусь на пол. Неужели Макс сделал это, чтобы заставить меня поверить в его искренность? Кажется, я уже не так напряжена и раздражительна, но я в замешательстве… Хотя зачем думаю об этом? Всё лишь уловки, расставленные опытным охотником капканы… Поднимаюсь, ещё несколько минут смотрю в окно, наслаждаясь бесконечностью и шумом моря.

Приведя себя в порядок, выхожу в коридор. Семён Викторович, словно преданный пёс, ждёт у дверей.

– Доброе утро, – произношу вполне дружелюбно.

Едва кивает головой. Уже привыкла к его молчанию.