Текст книги "Всадник"

3. Ковчег

И он собрал их в доме. Корабль, названный в честь коня и управляемый мастером на все руки Танкредо, прошел из Ламарры, где взял на борт гордого мальчика Кеандра, того самого Кая, сына Варрона, а Эзра, Лот и Делламорте взошли на борт в Камарге. С одинаковой легкостью корабль путешествовал и вдоль берега, и по безымянным рекам, прошел бы он, казалось, и полями, когда б возникла необходимость. В какой-то момент они вплыли в туман, прошли в нем, как в облаке, в полном молчании – то ли час, то ли день, и сошли на летнюю поляну, оставив позади позднюю зиму и раннюю весну. Вокруг все зеленело, кто-то вдумчиво чирикал и свиристел, лес перешептывался сам с собой, и ничто не напоминало ни о городах за стенами, ни о дорогах, ни о том, что цивилизации материка были разрушены. Лот понял, что они в лесу Гриз – священном месте всего материка.

Магистр и купец вышли на поляну и увидели дом, как будто росший на невысокой траве – почти идеальный двухэтажный кубик с длинной пристройкой, увенчанный красной черепичной крышей с двумя трубами – над кухней и над гостиной. Из труб вился симпатичный светлый дымок. За домом виднелся сад, он тянулся до конца поляны и был ограничен стеной из больших тутовых деревьев. В саду что-то колосилось и разноцветно полыхало – тоже по-летнему, но так, как не бывает в лесу, а как умеют делать люди, берущие из природы то, что может послужить им окружающей жилища полезной средой.

Лот не верил своим глазам. Во-первых, он никогда не бывал в лесу, тем более – в лесу Гриз, а во-вторых, дом, сад, поляна, лето и лес настолько же отстояли от его маритимской рутины, не говоря о событиях последних дней, насколько Лот сейчас отстоял от погибшей цивилизации материка. Делламорте смотрел на дом просто как на объект, которого нужно достичь, но Лот встал перед крыльцом, как мул, – вмертвую.

– Что это за место? Почему мы здесь?

– Могу вернуть тебя эфестам, если хочешь, – заметил Делламорте, поднялся по ступеням, вошел в дом и открыл перед Лотом дверь.

Посреди цветущего солнечного дня Лоту стало страшно – страшнее, чем накануне, когда за ним стояли отборные войска, готовые сыграть его головой в конное поло.

– Что там? – прошептал купец, с содроганием вслушиваясь в темноту.

– Там? – Делламорте помедлил, но потом выглянул наружу, к Лоту. – Здесь кое-какие люди… покой и безопасность. Ты знаком с Эзрой, но он тут не один. Зайди, пожалуйста.

И Лот подчинился. Внутри он обнаружил просторный обжитой дом – не дворец, но и не хижину. Что-то среднее между богатой фермой и небогатой усадьбой, способной похвалиться добротной старой мебелью, ценными драпировками и отличной посудой. Магистра не было видно – судя по всему, он по своему обыкновению углубился куда-то, где его ждали книги, оружие и таинственные артефакты. Поэтому Лот пошел на кухню и ничуть не удивился, обнаружив там стряпавшего обед Эзру. Но и Эзра не смог ничего прояснить о происходящем – он не помнил, как погрузился на корабль в укрытой снегом гавани в устье реки Ка, как плыл, как оказался в этом доме и куда же, Ристан побери, подевался потом парусник с надписью «Скиф» на борту? Лот пошел дальше и нашел в одной из комнат подростка-эфеста, складывавшего что-то из белых кубиков. Тот буркнул, что зовут его Кай и что он счастлив тем, что вокруг нет цветущих вишен.

Делламорте обнаружился в самом дальнем помещении, оказавшемся библиотекой. Он сидел в кресле возле стола, заваленного книгами и манускриптами, и разглядывал какую-то карту. Лот, которому уже нечего было бояться – даже того, что нарушает уединение малопредсказуемого Всадника – вошел и прикрыл за собой дверь. Под направленным на него взглядом магистра он прошел к письменному столу и сел.

– Это ведь и есть Неприступные горы? – спросил Лот.

– Что? – искренне удивился Всадник. – Горы? Где ты видишь горы, купец?

Лот хитро улыбнулся и продолжил:

– А этот дом – Свинцовый дворец, да?

– А-аа, – понял Всадник и тоже улыбнулся, правда, по своему обыкновению так, что впечатлительный Лот пошел острыми мурашками. – Вот ты о чем. – Магистр вздохнул, но все-таки ответил: – Ты прирожденный летописец, Лот, я в тебе не ошибся. Ты прав, Свинцового дворца не существует. – Делламорте развернул карту к Лоту. – Как нет на материке и Неприступных гор.

– Значит, – удовлетворенно уточнил Лот, – это и есть штаб-квартира Всадников. Твоя штаб-квартира. Место, где ты жил, когда не выполнял заказы.

Делламорте посмотрел сквозь Лота неприятно пустым взглядом, прежде чем ответить:

– Ты ошибаешься, купец. Это не мой дом – этот дом я специально придумал для вас.

– Почему? – спросил Лот. Где же тогда жил Всадник? Может, он лжет и Свинцовый дворец существует в каком-то другом месте? Как он мог «придумать» для них дом? И почему?

– Потому что я никогда бы не завел себе такого дома, – пояснил Всадник, – и потому что никакого «дома» в Уре у меня не может быть, даже свинцового. Я живу… на границе, а не за нею.

Лот опустил голову.

– Понятно, – сказал он, хотя ничего не понял. – А мы?

– А вы будете здесь, – ответил Делламорте. – Скоро все объясню.

Он снова взялся за карту, но упрямый купец не уходил.

– Ты так и не нашел Уго, Всадник? – спросил он, опустив взгляд на руки магистра.

Проследив взгляд Лота, магистр опустил пергамент на стол и тоже посмотрел на свои руки, на всякий случай.

– Я не искал его, – ответил он. – Его здесь нет. Его вообще нет и не было: история о свидании в Ламарре – легенда. Уго никогда не существовало.

Лот перевел взгляд и посмотрел в окно, на солнце и зелень. Ему почему-то стало так больно, как будто его резали. Именно сейчас – после всех этих дней ужаса и бегства.

– Ты очень жестокий, гексенмейстер, – сказал купец, не понимая, зачем он это говорит и как. – Отрезать… отсекать то, что болит… по живому, может, проще. Но то, что остается, все равно будет болеть.

Делламорте рассмеялся, встал и, обойдя стол, подошел к купцу.

– Тебе просто нет цены, купец Лот, – сказал он серьезно. – Ну вот что бы я делал, не сообщи ты мне эту мудрость? Не иначе как искал бы легендарного Уго до скончания времен.

Лот благоразумно промолчал – уж слишком близко стоял от него всадник.

– Иди, – продолжил тот. – Посмотри получше, найдешь в доме жену, медзунамца по имени Сюцай, старого пьяницу по прозванию Апеллес и молодого гипта с уникальным именем Танкредо. Познакомьтесь, а потом узнаете, зачем собрались здесь.

Лот медленно поднялся, глядя на Делламорте.

– Моя жена… жива? – спросил он.

– Я ведь уже сказал, – слегка нахмурился гексенмейстер, но Лот не испугался.

– Ты знал, что моя жена жива, и не сказал мне?

Делламорте подошел к двери, открыл ее и указал наружу.

– Не заставляй меня жалеть о твоем спасении, маритимский купец, – проговорил он, дожидаясь, пока Лот оставит библиотеку. Суконщик подошел к дверям.

– Ты еще более жесток, чем я думал, Всадник, – тихо сказал купец, проходя в дверь. – Мне тебя не понять.

Лот ушел, а Делламорте пожал плечами и пробормотал сам с собой:

– Вот и спасай их после этого. Гибель цивилизации его не смутила, а это… – Он ненадолго вернулся к столу, свернув, забрал карту и еще пару книг. – И ведь он еще из лучших, – закончил магистр непонятную мысль и отправился к обитателям ковчега.

…Мужчины расположились в центральном помещении. Жена Лота, одним женщинам свойственным двадцать шестым чувством поняв, что ей лучше не принимать на свой счет призыв Всадника к общему сбору, заменила Эзру на кухне. В конце концов, в доме находилось семеро мужчин, и хотя никому ничего не было известно о том, нуждается ли в еде доктор Делламорте, остальных шестерых надо было накормить.

– …в этом доме вы в безопасности, – говорил магистр, а шестеро пленников вслушивались с болезненным вниманием.

– …вы ограничены в передвижениях пределами поляны, на которой стоит дом, – пояснил Делламорте, и болезненное внимание сменилось напряженным молчанием.

– …дело не в том, что я не отдаю вас на растерзание изгнанникам Эгнана и их детям – они бы не обидели сына Варрона, но из остальных не преминули бы приготовить рагу по-эгнански за один факт «дружбы» со мной. Дело в том, что вы нужны мне в этом доме, а не где-нибудь еще, – напряженное молчание уступило место обреченности.

Если они ему настолько нужны, никуда не денешься. Им предстояло оставаться в ковчеге и писать историю своих городов. Лот знал все о Маритиме, камаргиты о Камарге – Эзра о городе, Апеллес о дворце, Танкредо владел секретами Короны гиптов, Кай помнил каждый камень и лепесток цветущей вишни в Ламарре, а Сюцай в самых цветастых подробностях мог рассказать историю Медзунами. Им предстояло записывать все – каждый день и в мельчайших деталях – и ждать магистра, у которого оставались дела. Магистр закончит дела и придет за ними. Они молчали.

В распоряжении этих шестерых был ковчег, сад, поляна (но не лес – ни дюйма ничьей ноги не могло выдвинуться в лес). У них была библиотека (Апеллес ни секунды не сомневался в ее происхождении), бумага и чернила, никогда не кончатся еда, дрова, краски и холсты, и жизнь обитателей будет тянуться столько, сколько понадобится, чтобы написать свои истории и дождаться Всадника. Он обязательно придет – не потому что ему так нужны обитатели дома (в этом они не сомневались), а потому что ему нужны их истории. Когда? Он не знает. Как только закончит остальные дела. Сразу придет. И заберет их с собой? И заберет их, да. Куда? Ну конечно, на небо.

– Я помог тебе, – нарушил общее оцепенение Апеллес (подобно Эзре и Танкредо, он не мог объяснить, как оказался здесь, – последнее, что он помнил, был палец Делламорте, указывающий на какую-то строчку в книге).

– Хм, – ответил Всадник, достигший дверей «кают-компании». – И я чем-то тебе обязан?

– Да, – подтвердил Апеллес. – Ответами.

– Попробуй, – сказал Делламорте и сложил руки на груди.

– Почему ты пощадил эфестов и их детей? – спросил Апеллес под аккомпанемент звенящей тишины.

– Из эстетических соображений, – заявил гексенмейстер, и с определенным трудом понял его лишь Апеллес. Остальные не знали, что такое «эстетические соображения».

– Какие еще у тебя дела? – спросил Апеллес. – Ты ведь расправился с материком.

– Используй воображение, художник, – пробормотал магистр вместо прощания, застегнул на плече плащ, в складках которого исчезла свернутая карта, и ушел. Кай смотрел в окно, надеясь увидеть, куда он пойдет, но магистр, покинув дом, на поляну не вышел.

«Нечему удивляться, – подумал Кай, подобно друзьям по несчастью совершенно не помнивший, как оказался на борту «Скифа», и на него вдруг впервые за долгие годы снизошло умиротворение. – Удивительно, что он вообще был. Может, его и не было вовсе? Может, ничего не было?» В отличие от гексенмейстера Делламорте, мы не можем ответить сыну Варрона на этот вопрос.

4. Уроборос, v. 2.0

Земли, где происходит дело, нет на картах – там нет многого, о чем не следует знать людям. Форма мира не такова, как принято считать, многие реки протекают не там, где думают путешественники, а континенты не везде выдаются в океаны так, как в атласе. Хорошо известно, что белых пятен на карте не осталось – но подобно многим другим истинам и эта ложна. Современному человеку не имеет смысла тяжко задумываться – к чему, если вокруг хватает вопросов, требующих немедленного вмешательства? Оставим эти дела другим. И все же… ах, как печалит незнание, как иссушает и утомляет неожидание! Ведь человек жив голодом будущего и тем отличается от прочей Animalia. Но и прошлое тоже живет и порою обгоняет своего владельца.

Представьте себе серую равнину, утыканную оголенными силуэтами влажных темных деревьев. По ней течет быстрая холодная река, неся воды с такой головокружительной скоростью, будто она, как испуганная барышня, подобрала юбки и стремглав убегает от преследователя. Повинуясь побегу реки, вместе с нею мчится и лодка, на дне которой лежит, по-фараонски крест-накрест сложив руки на груди, человек, глядящий вверх. Над ним бесконечной выцветшей подушкой простирается кисельное серое небо, местами расщедрившееся на венозно-кровавую красноту. Человек знает, что его преследуют, знает, кто и почему, и знает, что эти «кто» догонят его, но еще не решил, готов к этому или нет. Он сделал кое-что, чего, с их точки зрения, делать не следовало, но не раскаивается. Назовем эту местность просто материком, а человека – магистром.

Магистр поднимается и, не обращая внимания на лихорадочное раскачивание лодки, встает на корме лицом против течения, вглядывается в даль, пытаясь увидеть или надеясь не увидеть преследователей. Их нет – преследуют его лишь шум влажного ветра, плеск свинцовой воды и запах бесцветных сырых полей. Строго запретив себе расслабляться (но что-то незаметное внутри выдыхает с облегчением), он оборачивается и видит, что одиночество его нарушено самым бесцеремонным образом – на носу лодки сидит старик, которого легко было бы узнать в толпе – из бескомпромиссно лысого черепа его торчат мощные рога. На коленях у старика лежит витая палка черного дерева, и ее цвет настораживает беглеца: прежде на этом материке не существовало столь окончательно черного цвета. Магистр устраивается на грубой деревянной планке, служащей лодке сиденьем, молча оглядывая старика. Не его он ожидал увидеть.

Старик откашливается. Он произносит слова скрипуче и веско, так, что, кажется, можно услышать деревянный стук, с которым они падают на дно.

– Ты BINΣENT PATΛANT? – называет он имя магистра.

Магистр неприятно улыбается.

– Нет, это не я, – говорит он вежливо, – ты ошибся лодкой. «RATLANT» плывет в следующей.

Сказав это, всадник замолкает. Молчит и старик. Спустя время магистр негромко спрашивает:

– Может, и ты представишься?

– Нет нужды, – благодушно отвечает старик. Беглец мрачнеет.

Рогатый гость его встает и оглядывает окрестности, затем расстроенно качает головой, перехватывает палку и без предупреждения бьет ею по воде. Против ожидания палка со звонким треском ударяется о лед. Старик легко спускается на воду и идет вперед, а магистр следует за ним, потому что знает, что не может сделать ничего иного. Он бросает последний взгляд на лодку, вмерзшую в лед и, словно прощаясь, приподнявшую борт.

– Я вернусь, – говорит Делламорте с угрозой, не в последней степени обещая это себе. Старик молчит, лишь переставляет ноги. У него странная походка – кажется, это не он идет вперед, а материк перемещается вокруг него. Магистр догоняет его, не прикладывая особенных усилий, и так, бок о бок, они доходят до обрыва, которого здесь раньше как будто не было. Рогач простирает руку вперед.

– Это Камарг, – говорит он ровно.

– Был Камарг, – в тон ему, но не без веселья, говорит магистр.

Заглянем же за край обрыва. Под стариком и магистром открывается пропасть – окажись они чуть выше, не исключено, что их головы укрыли бы облака. Место, где стоят эти двое, – будто некое возвышение над нормальным уровнем мира. С возвышения спутникам виден город, и если б его показали и нам с вами, мы сразу сказали бы, что город этот мертв. На таком расстоянии обычно невозможно увидеть ничего, позволяющего отличить город-призрак от города, пульсирующего жизнью, однако кое-что заставляет услышать в воздухе котловины окончательное затишье гибели. Во-первых, молчание всего, что обычно живет и издает звуки, – помимо людей не слышно птиц, насекомых, зверей, водопадов и трав. Во-вторых, за искореженными воротами в центре города возвышается круглая башня красного кирпича, и она перерезана – наискось и пополам. Старик указывает на нее.

– Это великая библиотека Камарга, – констатирует он все так же без интонации.

– М-ммм… Неужели меня сняли с судна, чтобы устроить экскурсию? – интересуется магистр. – Позволю себе еще раз уточнить – это была библиотека Камарга. Камарг погиб вместе со всеми своими медными лошадками, красным кирпичом и опускающимися мостами, со своим дворцом и проклятыми книгами. Way to go, if you ask me[80]80
  Туда ему и дорога, если хотите знать мое мнение (англ.).


[Закрыть].

– Не делай вид, что не причастен к этому, – говорит старик. Магистр теряет терпение.

– Я не делаю никакого вида, уважаемый бык или кто вы там, – вежливо возражает он. – Но если вы не против, нельзя ли теперь перейти к содержательной части? Меня ждут дела.

Старик молчит, а затем продолжает все тем же скрипучим тяжким голосом:

– Зачем ты разрушил Камарг?

– Censeo Camargh esse delendam[81]81
  Камарг должен быть разрушен (лат.).


[Закрыть], – цедит магистр. Он говорит это на другом языке.

– Объясни, – требует старик. – Зачем ты убиваешь города и опустошаешь страны? Камарг, Маритим, Медзунами, Тирд и Эгнан?

– Вы делали то, что нельзя, – существовали, – равнодушно объясняет магистр, разглядывая горизонт. – Не надо разыгрывать оскорбленную невинность. Вы прекрасно знаете: то, что составляло эти «города», – здесь магистр ставит голосом кавычки, – им не принадлежало. Жаль, что ты нашел меня до того, как я пришел в Рэтлскар.

– Так ли ты уверен? – спрашивает старик. Он уселся на край обрыва и болтает ногами, а палку держит на коленях.

Теперь молчит Делламорте. Он смотрит в рогатый затылок, как будто не веря, что такой диалог можно вести всерьез.

– Послушай, – наконец говорит он, – плотность моего графика не позволяет мне вести дискуссии об истинности сознания, истинности истины, осознании истины и сознании сознания. Если ты закончил, я пойду.

Он поворачивается и уходит, размышляя о том, как странно получилось – он оставлял позади то, что осталось от Камарга, но Камарг оказался перед ним. В следующий момент он понимает, что не должен был уходить, ибо загадочный старик проделал с ним тот же фокус еще раз.

Магистр оступается. Нога его скользит по камню. Он понимает, что ему не за что зацепиться. Он срывается и падает с обрыва, и погибшая земля Ура летит навстречу ему. Не в силах видеть это, он закрывает глаза и слышит, как старик говорит у него за спиной, сопровождая каждое слово мерным ударом черной палки:

 
Feel,
Depend,
Doubt[82]82
  Чувствовать, зависеть, сомневаться (англ.).


[Закрыть].
 

5. Past Perfect – прошедшее завершенное

Наконец-то мы приступаем к рассказу о том, что привело к появлению на полотне этой книги ее первого героя – московского журналиста Дмитрия Дикого. Хотя дело, конечно, не в Мите, а пока лишь в том, что, очнувшись после падения с неведомой скалы, нависавшей над останками великого тысячерукого Камарга, Винсент Ратленд обнаружил себя во времени, которое видел некогда, еще до всех войн, в своих опиумных снах. Он не знал, почему на сей раз оказался именно в Париже, но дело было не в географической логике: оплаченные жизнями и смертями путешествия в Ур и обратно не были похожи на путешествия иголки с ниткой, всякий раз попадающей в одну и ту же дырку на пуговице.

Стоя на лестнице под облачным гамаком Grande Arche de la Fraternité[83]83
  Третья триумфальная арка, открытая в 1989 году в современном деловом парижском районе Дефанс располагается на одной исторической оси с первыми двумя арками – Малой триумфальной на площади Каррузель и просто Триумфальной. Название «Большая арка братства», данное произведению датского архитектора Йохана Отто фон Спрекельсена, призвано символизировать триумф гуманизма в противовес привычному для сооружений такого рода триумфу оружия. Конструкция представляет собой трехмерную проекцию куба (тессеракт), а под пролетом этого стеклянного монстра, над верхней площадкой ведущих к нему ступеней, на растяжках подвешено символическое облако.


[Закрыть] в парижском районе Дефанс и оглядывая огромную арку-куб, воздвигнутую в честь победы гуманизма, а не оружия, Винсент Ратленд понял пока лишь одно – он снова в привычном мире и он жив. Наш герой не был в Европе так долго, что не сразу пришел в себя и не успел привычно закрыться от чужих мыслей; так что избыточная разноцветная информация немедленно опутала его мозг, как сеть пленит стремительный косяк рыб. Чуть придя в себя, оглушенный путешественник понял главное: Европа, одурманенная опиумом смерти, все-таки поднялась с одра, morte mortem calcavit[84]84
  Смертью смерть поправ (лат.).


[Закрыть]. Района Дефанс не существовало до войны (когда он, павший в Риме под предательскими пулями «Медовой кошки», попал на Берег смерти); и вот он лихорадочно осознает: дело происходит во Франции, на дворе май 1995 года, благословенный месяц! – а вокруг – ультрасовременный деловой район Парижа. Да, Вторая война все же случилась, но благополучно закончилась с нужным результатом – ровно пятьдесят лет назад.

– Phew[85]85
  Ффух! (англ.)


[Закрыть], – сказал Ратленд еле слышно. Что ж, главное получилось. Оглянувшись, он увидел, что на площади перед аркой бурлит какой-то митинг. Он подошел ближе.

– Словари! Раритетные немецкие агитационные материалы! – выкрикивала веселая длинноволосая девушка в берете с помпоном, а вокруг с энтузиазмом демонстрировали против очередной войны – то ли в Боснии, то ли в Хорватии.

Ратленд машинально полез в карман за портмоне и, лишь купив у девушки разговорник для немецких оккупационных войск в России, напечатанный в 1939 году в Кенигсберге, понял, что не знает, откуда у него франки. Видимо, он действовал еще настолько автоматически, что очумевшая реальность от греха подальше вкладывала ему в руки необходимое, временно не оглядываясь на последствия.

В брошюрке не оказалось ни одной русской буквы, зато имелись как любопытные конструкции, вроде «Pri-nos-sнte wуdu!» и «Sni-máj sháp-ku, kog-dá go-vo-rísсh s ne-méz-kim ofi-zzé-rom», так и довольно неожиданные: «Mo-já zhe-ná lúbit Die Zauberflöte[86]86
  «Волшебную флейту» – знаменитую фантастическую оперу Моцарта. Сходные с описанными здесь разговорниками до сих пор можно купить в Интернете. Справедливости ради нужно заметить, что аналогичные походные разговорники, только для других языков, имелись и у советских солдат.


[Закрыть]. Mуj sin khó-tchet stat khudó-zhni-kom». Поколебавшись, Ратленд все-таки спросил девушку, откуда она взяла свой странный товар. Та, не удивившись вопросу странного господина, как будто явившегося сюда прямиком со съемок фильма о последних предвоенных годах, с готовностью подтвердила: словари не понадобились, а продает она репринты, потому что уцелело совсем мало экземпляров. Винсент сказал неопределенно-необязательное «ну, конечно, конечно…» и отошел, толком еще не решив, куда идти. Понял, что нужно немного подумать, и сел неподалеку на скамейку.

Через минуту девушка с брошюрами уже сидела рядом.

– Простите, мсье, – сказала она, запихивая с десяток нераспроданных книжек в полосатую сумку, – вы ведь купили разговорник, чтобы получше вжиться в роль, да? Вы снимаетесь в фильме про войну, конечно же; вот и франки у вас довоенные.

Не привыкший платить за товары валютой, устаревшей больше чем на полвека, Ратленд машинально полез во внутренний карман пальто за сигаретами – и только тут понял, что вернулся назад в той же одежде, в какой был убит на Испанских ступенях.

– Да, – подтвердил он со всей уверенностью, на какую был способен, достал коробку Sobranie, предложил девушке, поджег ее и свою сигарету и сказал себе, что ради одного этого благословенного дыма можно радоваться внеочередному возвращению. – Снимаюсь, точно. Видите, в меня даже стреляли.

Девушка явно видела, потому что она аккуратно потрогала левую полу его пальто и посмотрела на окрасившиеся красным пальцы.

– Ничего себе, – сказала она неуверенно, – какую натуральную кровь научились делать… – Она улыбнулась немного смущенно: – Если вам там вдруг понадобятся люди для массовки, вот мой телефон. – Она быстро написала несколько цифр на задней обложке его брошюры. – Или лучше вы дайте свой.

– У меня нет телефона, – честно признался магистр искусств, радуясь такому совпадению правды и неправдоподобия. – Но я вам позвоню сам… из студии. Вот именно.

Он поднялся. Почему-то было ясно, что надо взойти по ступеням и пройти через арку.

– Вам точно не нужна помощь? – крикнула девушка уже в спину странному актеру в черном пальто, испачканном кровью (брошюру с телефоном он оставил на скамейке). Но актер не ответил, а, полуобернувшись, быстро сделал какой-то прощальный жест – так, будто махать кому-то с лестницы, расставаясь, было ему физически больно, – и затерялся в толпе.