Текст книги "Одна среди людей"

Часть 3
Один шаг

Глава 1

Сегодня, заглянув в глаза Юры, я узнал о еще одном его «действе»: он бросил беременную девушку. Дело было на первом курсе института. Он поступил с ней жестоко, будто это какая-то кукла.

Сколько раз я давал себе обещание не смотреть людям в глаза, но остановиться не было сил. Единственной, на кого сохранялся иммунитет, оказалась Софья. Она работала у нас уже месяц. Примерно столько же времени я работал гораздо усердней и осваивал новый язык программирования. Были и первые успехи, и я мог надеяться на хороший бонус ко дню рождения компании, который случится в эти выходные.

Неделю назад наш офис-менеджер, девица весьма раскованного поведения, объявила, что мы едем на все выходные в один из загородных отелей, где будем наслаждаться очередным «тимбилдингом» и алкогольными возлияниями. О последнем девица умолчала, но по взгляду ее маленьких маслянистых глазок и темному прошлому в лице частых пьянок, можно догадаться, что именно этого она и ждала. Нас решили поселить по двое в номере. Моим соседом стал, нет, не Юра, а еще один рядовой программист, Павел, с кем я до сих пор не обмолвился и парой слов. Не знаю, чем руководствовались люди, составлявшие пары. Видимо, решили всех насильно подружить, не думая о том, что чаще всего это заканчивается отнюдь не дружбой. Из услышанных на кухне разговоров я узнал, что на время корпоратива Софью поселят в номер с новенькой секретаршей, маленькой щуплой девочкой, студенткой второго курса. Сюрпризом для меня это не стало. Девочка была остра на язык и, как я раньше заметил, привлекла внимание Софьи, которая общалась с людьми очень странно и крайне непоследовательно. Только, казалось бы, человек стал ее другом, как она быстро теряла к нему интерес и с легкостью набивалась в «офисные» друзья к кому-то еще. Сердце билось в надежде, что однажды очередь дойдет и до меня.

А пока, находясь в вынужденном одиночестве, я тайно начал наблюдать. Софью невозможно было затмить на совещании, на обеде, в разговоре с глазу на глаз или по телефону. В рабочих вопросах она выглядела самой профессиональностью, настолько, что подчиненным приходилось несладко. Мало кто привык работать в столь интенсивном режиме, ведь при Марине отдел маркетинга больше отдыхал в пятницу вечером, чем работал все предыдущие дни. Теперь же рядовые маркетологи только и делали, что жаловались на новую начальницу, но как-то робко и даже с уважением. «Да, заставляет работать… Да, тяжело… Но это работа, мы понимаем». Странное отношение. Обычно начальников либо любят, либо ненавидят, а если уважают, то исключительно молча. Но теперь чуть ли не каждый сотрудник отдела счел нужным высказаться открыто со сдержанной поддержкой начальнице. Правда, один человек уволился из-за невыносимого графика работы, но это прошло совершенно незаметно и прибавило очков в копилку Софьи. Наблюдать за этой женщиной доставляло мне огромное удовольствие. Не стану скрывать – ее вид и образ, что я дорисовывал во влажных мечтах, создавали напряжение в некоторых частях тела…

Рабочий день делился на до и после встречи с ней, хоть она меня и не замечала. После того обмена короткими фразами на кухне, поговорить нам больше не удалось. Я терялся при одном ее появлении. Сидя не шелохнувшись, наблюдая за ней лишь боковым зрением, я не смел повернуться, даже сказать дежурное «здравствуйте». Юра с завистью провожал ее взглядом, должно быть думая о том, почему его жена старая кошелка, а не прекрасная Софья. Она была слишком хороша для всех мужчин, пялившихся ей вслед. Вероятно, поэтому Софье стали перемывать косточки.

– Да она же фригидная. Вся из себя красивая, деловая, но попробуй к ней подойди. Так себя ведут только фригидные или лесбиянки, – говорил кто-то.

– Не думаю. У нее наверняка кто-то есть, – отвечал другой голос.

– Нету у нее никого, иначе не сидела бы в офисе допоздна.

– Ждет принца на белом коне, идеального мужчину. Такие, слишком красивые, очень странные. Не удивлюсь, если она девственница. – Тут мнения порой сильно разнились.

Подслушивая эти разговоры, я понимал, что мои шансы заполучить Софью на ночь равны почти нулю. Я ведь не разбирался в женщинах. Моя чистая душа хоть и пала в грех вне брака, но не запачкалась им по уши, а теперь вряд ли опустится так же глубоко, как души тех, кто обсуждал сексуальную жизнь Софьи. Греховность окружающих сквозила из всех щелей, и порой приходилось затыкать уши.

Общаться с людьми хотелось все меньше и меньше. Что же такое происходило? Разве не знал я раньше, что на работе все любят сплетничать, что кухня – это рассадник слухов, а святых на земле можно найти разве что в отдаленных монастырях, да и то монахи скорее грехи замаливали, чем занимались богоугодной деятельностью. Но раньше, до обретения дара, такие вещи не были настолько очевидными. Я каждый день всматривался себе в глаза, в надежде найти хоть какое-то сходство со всеми, кто меня окружал, но тщетно. Если бы не Софья, я бы давно уволился. Только она оставалась связующим звеном между мной и миром сослуживцев.

Периоды отчаяния вскоре превратились в одну затянувшуюся депрессию. Мне было скучно от музыки, что когда-то радовала слух, скучны фильмы и шутки, над которыми когда-то смеялся, скучно даже смотреть людям в глаза. Меня теперь не удивляли их греховные падения, скорее это была данность и неизбежность. Вначале я поражался размаху духовной нищеты, теперь же она стала неотъемлемой частью существования, настолько, что встреть я святого, не поверил бы собственным глазам.

Наблюдение за Софьей оказалось своего рода ширмой, за которой можно было спрятать свои истинные намерения и дар. Не смотреть ей в глаза, а только боковым зрением знать, что она рядом, дышит и источает те самые флюиды, что сводят с ума. Вся жизнь сузилась до постоянной работы с периодическими отвлечениями на «А что там делает Софья?» Вечером, лежа в постели, я фантазировал на тему «Как Софья проводит вечер» и представлял ее обнаженной в одиночестве на широкой кровати с бокалом шампанского в руках. Глоток, и капля игристого вина сбежала вниз по губе, подбородку, шее и, наконец, застыла у маленького упругого соска. Я зажмурился, представляя себя, слизывающим эту каплю. Прочь греховные мысли!

За месяц, что я наблюдал и подслушивал за Софьей и коллегами, мне удалось составить ее портрет.

Софья крайне общительна. Однако всегда держит людей на расстоянии.

Умеет нравиться абсолютно каждому. У нее индивидуальный подход к любому.

За месяц работы она ничего толком не рассказала о своей семье, только общие фразы.

Крайне образованна и начитанна. Прекрасно знает историю, говорит на нескольких иностранных языках – точно на английском, французском и китайском. Имеет обширные познания о культуре битников и хиппи, восточной философии и техниках медитаций.

Любит молочный улун и капуччино.

Играет в шахматы, на гитаре, пианино и даже ситаре.

Пользуется одними и теми же духами.

Легко переключается от одного человека к другому. Многие могут сказать, что они с Софьей в теплых отношениях, а вот Софья вряд ли такое кому-то скажет.

Исключительно деловита. Но знает много анекдотов, особенно иностранных.

Одним словом – она крайне интересный собеседник, человек, который к себе притягивает просто своим появлением.

Скрытна, грешна, вероятно больше остальных.

Слишком много работает.

У нее есть тайна. Страшная.

Сегодня вечером я дописал тринадцатый пункт. Пункты 11 и 13 основывались на моих предположениях. Что-то было в ней отрешенное от мира, что-то пугающее и притягательное. Будучи такой совершенной снаружи и обладающей такими познаниями в крайне разных сферах, Софья казалась мне не кем иным, как падшим ангелом, пытающимся скрыть изо всех сил свою истинную природу.

Завтра уже пятница, а значит, что ближайшие выходные пройдут в кругу «дорогих коллег», среди которых будет и Софья.

Немного поразмыслив, я дописал еще один пункт.

Мы с ней похожи.

Глава 2

Пятница началась с того, что все стали обсуждать, кто с кем поселится в отеле. Учитывая, что у многих есть автомобили, руководство решило не утруждаться заказом автобуса, что было вполне логично. Мой сосед по номеру Павел тоже проявил себя, зная, что я за рулем. Это был первый наш разговор за все время работы бок о бок. Еще до появления дара я не отличался общительностью, а Павел и вовсе казался нелюдимым и обиженным на весь мир похлеще меня.

– Привет, – послышался неуверенный голос откуда-то сзади. Я неохотно повернулся, играя роль любезного малого, но исподтишка поглядывал в глаза, чтобы «познакомиться поближе», так теперь я это стал называть.

– Привет, – отозвался я, вглядываясь в маленькие карие глаза, уставившиеся на меня сверху вниз. Павел оказался прекрасным образчиком поговорки «в тихом омуте черти водятся». Очень приятно Павел, теперь буду знать к кому обратиться, чтобы накрутить лайки в соцсетях и обыграть доверчивых пользователей в каком-нибудь глупом конкурсе. Заглянем поглубже, что же вы скрываете, любезный? Меня слегка передернуло.

Павел оказался ни много ни мало, а членом какой– то ультраправой организации. Вот я увидел, как он делал себе на предплечье татуировку с изображением славянской свастики, как брился налысо (волосы уже успели отрасти), как маршировал с такими же, как он, и бросался с яростным криком на бомжа азиатской внешности, бил его ногами, отобрал всю милостыню, что дали сердобольные прохожие.

Я быстро отвел взгляд, изображая большую занятость.

– Чего хотел?

– Ты сможешь меня подвезти до отеля? Нас вместе поселили… вот и познакомимся. – Невинное предложение прозвучало угрожающе. Я не мог ему отказать, по крайней мере предлог быстро найти не получилось, и пришлось согласиться. Теперь известно, чего стоило ожидать от Павла, но учитывая мою славянскую внешность, максимум, на что он отважится – попытается завербовать еще одного боевика правого дела.

Программа празднования не отличалась разнообразием или чем-то новым. Вечером – заселение в отель, в субботу утром ведущие сотрудники компании, включая Софью, представят какие-то доклады, непонятно для чего. После обеда запланирован пресловутый «тимбилдинг»[1]1
  Командообразование, или тимбилдинг (англ, team building – построение команды) – термин, обычно используемый в контексте бизнеса и применяемый к широкому диапазону действий для создания и повышения эффективности работы команды.


[Закрыть], а вечером в восемь часов начнется торжественный ужин. В воскресенье утром – свободное время и отъезд из отеля.

В корпоративном чате меж тем началось оживление. Многие вспомнили о моем существовании, спрашивая, сколько свободных мест у меня в машине. Я знал, что лицемерию нет предела. Меня вдруг полюбили, только я, испытывая противоположные чувства, еще больше разочаровался в людях. Ненавидел ли я лицемеров, так хотевших попасть в мою иномарку экономкласса? Было глупо им отказывать. Из-за Софьи придется задержаться в этой компании на неопределенное время. Главное не уподобиться большинству и стараться не смотреть в глаза без надобности. В итоге, кроме меня и Павла, в машине оказалась бухгалтерия (странно, что у них нет машин в отделе) в полном составе – все трое. Главный бухгалтер мужчина лет сорока и две девушки лет двадцати пяти, о которых я знал, что одна начисляет зарплату, а перед другой надо отчитываться за представительские расходы, если таковые у тебя были. Чем занимался главный бухгалтер, я не имел представления, видел его крайне редко и заглянуть в глаза пока не успел. Девочки ничем особым мне не запомнились. Та, что начисляет зарплату, топила котят в деревне, что в общем для деревни вполне характерно, хоть и бездушно, а другая воровала деньги у родителей с малолетнего возраста, а теперь вытягивала их из кавалеров, которые велись на смазливую мордашку. Что тоже не представляло никакого интереса и рисовало картины из будничной жизни обывателей, считавших себя венцом творения.

Такой премилой компанией мы договорились отправиться в путь к алкогольным возлияниям и радостному «тимбилдингу». Как и полагается в пятницу, после четырех часов дня никто уже не работал. Мимо меня пронесся кто-то с бутылками элитного алкоголя, а кто-то следом тащил пакет с остальным провиантом в виде дешевого пива и закуски типа «рыбка-полосатик», чипсы, фисташки и сухарики. Я старался не смотреть на лица, чтобы не портить настроение, и так упавшее до нуля. Мирные степенные граждане в галстуках и отглаженных рубашках превращались в неуправляемую толпу. За соседней перегородкой уже веселились, открывая «бутылочку винца», как любили они называть это дешевое пойло, напичканное красителями. Словно заправские сомелье, вглядывались они в мутную жидкость, плескавшуюся в пластиковом стакане, и с чувством собственного достоинства, преисполненные гордостью за свое исключительное положение в обществе, пригубляли напиток, нарочито его смакуя. Заметив мой пристальный взгляд в их сторону, один из выпивающих жестом пригласил меня присоединиться, на что я резко ответил отказом, демонстративно уставившись в монитор. В половину пятого мой рабочий телефон дал о себе знать. Главный бухгалтер, явно уже приняв на грудь, спрашивал, когда же я спущусь на стоянку. M-да. Теперь все понятно. Как же я раньше не догадался. Они все решили напиться и использовать меня в качестве водителя. Греховно и низко. Я чуть не разбил телефон, но повесил трубку, лишь хмыкнув сквозь зубы, что уже иду. Пьющие вино тоже собрались и двинулись вниз. Где же Софья? Почему ее нигде не видно?

На стоянке у бизнес-центра все толпились каждый у «своей» машины. Рядом с моей уже стояли Павел, главбух и девочки. Кажется, Паша был единственным трезвым кроме меня. Ах да, этот малый живет по принципу: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет». Таков девиз националистов? В тот момент я ненавидел весь мир.

– Уже начали праздновать? – как бы невзначай бросил я.

– Руководство начало, рабочий класс подхватил, – удивительно, но Павел разделял мою ненависть. В его голосе слышалась неприкрытая брезгливость.

– Ну да, рыба гниет с головы, – я не отличался политкорректностью. Мы уже уселись, и я выруливал со стоянки…

– А ты не пьешь? Трезвенник-язвенник? – хихикнула одна из девочек с заднего сиденья.

– С недавних пор завязал. А вы, будущие матери, сколько в день выпиваете? – девочки пожалеют, что сели ко мне в машину.

– Даниил, остынь, – отозвался главбух, – мы едем отдыхать. Руководство разрешило немного выпить, тем более Дмитрий Михайлович сам к нам зашел, сам налил. Оставь девочек в покое, они обычно выпивают чисто символически.

– Завтра вечером посмотрим, – холодно отрезал Павел. Всю оставшуюся дорогу мы молчали, чему я был несказанно рад.

Отношения с коллегами у меня никогда не были хорошими, но после обретения дара испортились окончательно. Нечестивцы чуяли чужака и сторонились как могли, я же реагировал на них, как охотник на вампиров. Павел стал мне симпатичен, несмотря на темное и мерзкое прошлое, а может, и настоящее. Однако не стоило с ним сближаться ни при каких обстоятельствах. Сам Павел, видимо, тоже проникся ко мне уважением и, видимо, пытался прощупать меня на причастность к правым организациям, уже в номере задавая наводящие вопросы. Я старался отвечать дружелюбно, но уклончиво. Переодеваясь, Павел снял рубашку, но на предплечье свастики я не нашел. Там красовался рубец от плохо выведенной татуировки. Решил грешки замолить, праведный?

– Что у тебя с рукой? – я держался легко и непринужденно, как только мог.

– Где? А, здесь? Ерунда, старый ожог, – отмахнулся Павел, направляясь в ванную.

Наш разговор не клеился и потом, когда мы оба приняли душ. Мой сосед пытался завязать беседу, причем крайне глупо. Неужели он и вправду подумал, что я такой же, как он? Спрашивал, не состоял ли я в фанатской организации какого-нибудь футбольного клуба, не участвовал ли в таких-то и таких-то сходках. Оказывается, мое лицо ему напоминало какого-то отморозка. Правда, он его так не назвал, а корректно обозначил словом «фанат».

Ту ночь я не спал, слушая одну и ту же песню Nautilus Pompilius из времен детства.

 
Я боюсь младенцев, я боюсь мертвецов,
Я ощупываю пальцами свое лицо,
И внутри у меня холодеет от жути
– Неужели я такой же, как все эти люди?
 
 
Люди, которые живут надо мной.
Люди, которые живут подо мной.
Люди, которые храпят за стеной.
Люди, которые лежат под землей.
 
 
Я отдал бы немало за пару крыльев,
Я отдал бы немало за третий глаз,
За руку, на которой четырнадцать пальцев,
Мне нужен для дыхания другой газ.
 

Еще я думал, почему на стоянке не было Софьи. Ах, неужели я ее здесь не увижу? Ведь только ради нее, преодолевая страх, отчаяние, депрессию, злобу, перешагивая через себя, я отправился в это мучительное путешествие. Слезы безмолвно катились по щекам, впитываясь в подушку. Жизнь – сущий ад. Я горел в жерле вулкана – один, совершенно беззащитный и почти святой.

Я не изменил утреннему ритуалу и посмотрел в зеркало. Пустота… Мне было невыносимо жаль себя за страдания, выпавшие на мою неокрепшую душу. Почему именно я вижу моральное уродство окружающих, отчего его так много и, должно быть, гораздо больше, чем я могу представить? Одна ночь с Софьей, и я уволюсь.

– Даниил, ты скоро? – Павел постучал в ванную.

– Да, уже выхожу, – отозвался я, вытирая лицо. Таблетка нурофена должна была вернуть меня в чувство, иначе я не смогу высидеть и половину докладов. Телефон за ночь разрядился. Ну и ладно, все равно мне никто не звонит. Еле-еле выбравшись из ванной, одевшись и приведя себя в подобие хорошего вида, я дождался Павла, и мы двинулись на завтрак.

В девять надо собраться в конференц-зале, в одиннадцать короткий перерыв, с часу до двух обед, час свободного времени и в три начало «радости».

Не выспавшиеся после ночи алкогольных возлияний коллеги встретили суровым безразличием. Павел тоже вел себя неприветливо. Скорее всего, понял, что со мной лучше не общаться. Шведский стол в отеле предлагал хлопья на западный манер, холодное молоко, йогурты, яйца, сосиски и какую-то стандартную сырно-колбасную нарезку. Я бросил в тарелку первое, что попалось на глаза – куски хлеба, порционное масло, сыр и пару сосисок. Когда огляделся по сторонам, пришло осознание, что Павел по-тихому от меня слинял, оставив в полном одиночестве. Так даже лучше. Тщательнее пережую еду, что благотворно влияет на пищеварение. Я сел за один из пока еще свободных столов и усердно принялся жевать. В конце концов, люди ходят на завтрак, чтобы есть, а не общаться, поэтому я ел, а не трепался на пустые, никому не нужные темы. Оглядывая боковым зрением окружающее пространство, я заметил, что приходящие коллеги не спешили составить мне компанию и долго искали свободное место, хотя ко мне могли подсесть еще трое. Наконец, кто-то не выдержал, и за спиной послышался цокот женских каблуков. Софья!

– Доброе утро, у вас свободно? – это была не она, от досады я стиснул кулаки.

– Да, конечно, – о, как тяжело играть роль милого парня, Боже спаси меня от этого! Я не знал, куда деваться. Странно, почему я не мог просто встать и по пути в конференц-зал доесть руками сосиску, вытереть руки о штаны, смачно сморкнуться в сторону и, широко расставив ноги, усесться в первом ряду и хлопать через каждую минуту во время выступления директора. Почему я не мог так поступить?! Я молча сидел, уставившись в тарелку.

Мучительный завтрак кончился чьим-то рыком: «Пора в конференц-зал!» Я сел в последнем ряду. В зале уже собралось прилично народу, почти инстинктивно мой взгляд охватил все пространство в поиске Софьи. Ее коралловый пиджак нельзя было спутать ни с чьим другим. Она сидела в первом ряду, готовясь к выступлению. Директор взял микрофон и поднялся на импровизированную сцену – пустое пространство перед висящим большим белым полотном, на которое будут проецироваться презентации. Последние коллеги впопыхах закрыли за собой дверь, и, наконец, когда наступила тишина, Дмитрий Михайлович взял слово. Я не мог понять, что он говорил. Вроде простые слова на знакомом языке, но вместе они не складывались во что-то осмысленное, словно их разделили точками. Ага, слова-то пустые. Пустота, глупость, нелепость. Тяжелый вздох вырвался из груди. Я едва не уснул, сидел подпирая голову руками, упершимися в колени. Окружающие люди сосредоточенно смотрели на фигуру директора, я же смотрел в окно. Мы находились на третьем этаже. Не очень высоко, но вполне достаточно для…

Аплодисменты привели меня в чувство. Я взглянул вперед и увидел на сцене Софью. Быстро отведя взгляд в сторону, чтобы ненароком не заглянуть ей в глаза, я яростно захлопал в ладоши. Неужели я пропустил ее выступление? Но нет, оно только начиналось. Однако даже Софью я был не в силах понять. Причины крылись совсем в другом. Ее совершенство настолько ослепляло, что сосредоточиться на ее словах никак не представлялось возможным. Различные графики и схемы, мелькавшие у нее за спиной производили впечатление картин Да Винчи. Божественно! Внутри меня что-то зажглось. Мгновение, и меня захватил вихрь самых противоречивых чувств. Сложно усидеть на месте, когда только и думаешь, как бы не упустить движение, взгляд, слово… Кровь прилила к голове, стало душно. Софья изящно стояла с лазерной указкой в руках. Ее коралловая юбка чуть выше колен облегала стройные бедра, белая блузка издевательски расстегнута по грудь, бриллианты в ушах сверкали неземным блеском в лучах ламп накаливания. Каждый удар ее каблучков звонким эхом разносился по залу. И было ясно, что все ждали только очередного движения докладчицы, на графики никто не смотрел. Не имея возможности насладиться ее взглядом, я рассматривал черты ее лица – складку губ, скулы, гладкий бархатистый лоб… Меня невольно тянуло заглянуть за ширму зрачков, как будто я находился под натиском провокации. Мне стоило немалых усилий сосредоточиться на переносице, однако поток, притягивающий к глазам, нарастал. Я глубоко вдохнул, чтобы слегка расслабиться, и наконец осознал, что происходит. Из всей кучи лиц, наводнивших зал, Софья смотрела только на меня! Для меня одного рассказывала она свой несуразный пустой доклад, во мне одном нашла отдушину! Я стал ерзать на стуле, чем обратил внимание сидящих рядом. Напряжение нарастало, пальцы слиплись от влаги, что предательски выступала, подмышки медленно превращались в резервуары с соленой жидкостью – я все смотрел на переносицу, на нос, на грудь – куда угодно, лишь бы не в глаза. Софья вынуждала сделать шаг навстречу, буравя взглядом все мое существо, словно бросая вызов возможностям моего дара.

«Увидишь грехи или нет? Не отдамся тебе, пока не посмотришь в глаза», – нагло шептала расстегнутая блузка.

Ноги сами вынесли меня из зала. Не помня себя от напряжения, я ворвался в туалет и сунул лицо под сильную струю холодной воды.