Текст книги "Одна среди людей"

Глава 5

Я плохо спала. Все думала, как Даниил сумел так быстро понять суть своего дара и изменить свое отношение к жизни и людям. Человек-загадка. То, что мучило меня и продолжает мучить, прошло у него за каких-то жалких два месяца. Быть может, его метод спасет и меня?..

Квартира изменилась. На месте старого советского серванта стоял диван, аккурат рядом с окном, так что натурщицу, коей должна была выступить я, освещал бы естественный свет. Напротив стояли мольберт и небольшой стол, заваленный красками, карандашами, пастелью, сангиной и углем. Бросилось в глаза большое количество мастихинов. В углу прислонились к стене новые холсты и пачки бумаги. Все ждало моего появления. В квартире стало просторно, легче дышать, и было ли это обусловлено открытой форточкой или моим впечатлением от перемен, не представлялось возможным определить.

Кажется, Даниил не сомкнул глаз, а если и сомкнул, то не более чем на пару часов. Его возбуждение передалось и мне. Он не распылялся на пустую болтовню, а сразу приступил к делу, указав, куда сесть.

Какое-то время мы молчали. Будто я для него совсем чужой человек и не было той ночи в клубе, а он для меня всего лишь незнакомый художник. Вглядываясь в Даниила боковым зрением – мое лицо было повернуто к окну по замыслу художника, – я наблюдала мыслительный процесс творца – конечно, тут превалировала сосредоточенность на работе, полное посвящение ей себя, но было и еще что-то – обдумывание того, как со мной общаться, какие вопросы задать, как выбраться из ловушки неловкой паузы. Я могла бы сделать первый шаг, похвалив перестановку, или сказать что-то про вчерашний вечер, но не хотела перерыва – ждала, когда художник найдет в себе силы взять разговор в свои руки.

– Я вчера долго изучал твое лицо. Хотелось рисовать прямо в клубе. Это был бы очень необычный портрет. Темный, но лицо и тело высветили бы разноцветные блики. Там была бы сексуальность, немного алкоголя, дым и какие-то фигуры на заднем фоне. А ты была бы задумчива, будто сидишь одна в лесу. Сейчас мне сложно передать те эмоции, поэтому портрет будет другим.

– А каким другим?

– Поживем – увидим. Классика не самый мой любимый стиль. Тянет туда, где нет правил. Хочется показать на портрете связь времен, сделать что-то необычное. Расскажешь, каково это быть бессмертной? Что запомнилось за всю жизнь больше всего? С какими известными людьми ты общалась? Хочется спросить о многом. Ха, и всей жизни не хватит, чтобы расспросить тебя!

– Боюсь, хватит всего лишь дня, – грустно отозвалась я на его мальчишескую веселость. – Мы продолжаем играть в откровенность? Если да, то даже пары часов будет достаточно, чтобы узнать все о моей жизни. Как бы грустно или весело для тебя это ни звучало.

– Стоп, даже те, кому семьдесят или восемьдесят, могут долго рассказывать. Мне кажется, ты способна написать автобиографию потолще, чем «Война и мир». Неужели жизнь такая скучная и однообразная? Или ты спала лет триста, а потом вылезла из гроба?

– Нет, все гораздо прозаичней. И да, жизнь действительно не захватывающее приключение, а простая рутинная работа, как если бы штамповку чего-то можно было бы назвать жизнью, то она выглядела бы именно так. Бесконечная, бессмысленная, монотонная.

Приключения бывают только в книгах. Серость будней же сквозит из каждого дня, и я объясню почему. Можно выпивать, танцевать, как мы вчера, вкушать другие наслаждения, менять партнеров, но в один прекрасный момент и это становится рутиной. Даже самые яркие впечатления меркнут, когда ты испытываешь их каждый день. Представь, что ты регулярно танцуешь по ночам и каждую ночь у тебя новая девушка. Скоро ты узнаешь о девушках все, и новая дама не будет таковой казаться. Ты посмотришь на нее, а в голове прозвучат ее первые слова, и, о чудо, она повторит за твоими мыслями. Ну, а танец – должно быть, ты придумал его, поэтому так хорошо двигаешься, но теперь он не будет доставлять того наплыва эмоций, как раньше. И алкоголь, и кальянный дым, и сам звук музыки опротивит настолько, что тот клуб превратится в ад. Но если представить, что клуб равен жизни, от которой ты не можешь избавиться, то и сама жизнь станет адом. Вот каково быть бессмертной. – Мой голос был тихим, спокойным. Сидя повернутой к окну, я не могла видеть реакцию Даниила. Он молчал. Тишину нарушал звук то ли карандаша, то ли пастели, или это так скрипел мастихин. Рабочий процесс не прерывался.

– Я назову картину «Женщина в аду». И давно тебе кажется, что ты перешла девятый круг? – Он спросил как бы между делом, как будто я говорила банальные вещи, что сходила вчера в кино, а он интересовался, понравилось ли мне. Его тон и смутил, и насторожил. Так мог спрашивать человек, для которого мои слова не являлись открытием. Само собой разумеющаяся действительность, что жизнь – это ад, казалось, давно знакома ему, и он с ней смирился и стал подтрунивать, переборол, а теперь смотрел в прошлое с усмешкой.

– Давно. С тех самых пор, когда окончательно поняла, что не могу избавиться от своего дара. Думаю, тогда мне было лет сто, – ответила я со всей серьезностью.

– А вчера тоже был ад? Мне казалось, нам было хорошо вдвоем, и никакого ада в помине…

– Ты прав, вчера было хорошо. Но то, о чем я говорю, – поток. Иногда он замедляет свой ход, становится ровным, без порогов, однако его путь мне известен наперед. Полоса затишья сменится, и этого не избежать, а потом новая тихая заводь. Ведь ад – это не полчища чертей, не лава, льющаяся через край, это состояние постоянства круговорота событий, которые бессмысленны по своей природе и зачастую одинаковы. Вчера все и правда было особенным, потому что ты особенный, и других причин нет. Ни кафе, ни клуб, ни музыка, ни танцы – ничто из этого не достойно внимания. Я видела столько кафе, слышала столько музыки, танцевала

так много, что повторение всего этого вызывает грусть, порой со слезами на глазах.

– Извини, – работа вдруг остановилась. – Я хотел как лучше. Даже не предполагал, что тебе грустно, – по звуку, он положил свой инструмент, а я не могла отвести взгляда от серого неба в квадрате форточки. Еще чуть-чуть, и слезы хлынули бы из глаз. Хотелось плакать навзрыд, уткнуться в подушку, и чтобы кто-то погладил по спине. Как давно меня никто не гладил…

– Нет-нет, вчера все было замечательно! – спохватилась я. – Про грусть это я в общем, а вчера была частность. Давай теперь о тебе. Мне крайне интересно, как ты справился со своим даром? Как понял, что он действительно значит?

– Я пожил с родителями какое-то время, узнал их версию того, что увидел в их глазах. И уже потом понял смысл моего дара. Теперь смотреть в глаза совсем не страшно, когда видишь там хоть что-то. Позже я стал и у себя в глазах кое-что видеть. Могу сказать, что чувствую себя значительно лучше. Появились друзья, ты появилась. – То, о чем он говорил, уже не являло для него проблемы и могло быть опущено. Более того, Даниил как будто не считал подробности достойными внимания – было и прошло. То, что интересовало меня так сильно, для него не представляло уже ничего нового, а возможно, он просто не хотел говорить.

– Звучит обыденно, как сходить в магазин за хлебом. А ведь речь идет о даре свыше. Он настолько никчемен? – не унималась я.

– Напротив. Просто нет смысла об этом говорить. Если вкратце, то вывод, который я сделал, – мир и люди прекрасны, особенно в душе. Каждый человек, которого мы видим, – это уникальная душа, что ищет, страдает, совершает ошибки, но остается человеком. Семя прекрасного живет в каждом, и именно его я вижу. Но ты же бессмертна, тебе эта истина известна уже давно.

– Известна, только это часть истины – семя Зла также живет в каждом, и об этом никогда не стоит забывать. А еще о том, что все относительно, и Добра, и Зла не существует.

– Угу, – пробормотал он, углубившись в работу над портретом.

Мы молчали. Так прошло минут тридцать. Ощущение странности не покидало. Я находилась не в своей тарелке. Моя помощь настолько сильно не требовалась, что впору самой о ней просить. Удивительно, что Даниила не занимал более его дар, что ему не хотелось поделиться сокровенным, а наличие дара и успех совладания с ним безусловно таковым являлся. А еще непонятно, отчего он так пренебрежительно относился к своему прошлому. Он все понял и решил, что тот отрезок жизни стоит вычеркнуть, или находился еще в процессе его переосмысления? Вдруг работа остановилась, и я почувствовала на себе взгляд.

– Ты сказала, что живешь в аду. Выходит, планета Земля – это ад, или только твоя жизнь является адом? – Он спросил со всей серьезностью исследователя, решившего покопаться в особо интересном случае из практики. Но ведь я такая и есть. Что мне стоит ответить, в конце концов?

– Интересный вопрос. Если жизнь определить как постоянный поток меняющихся похожих событий, которые известны наперед, и невозможность выбраться из этого порочного круга, то жизнь представляется адом. Причем вне зависимости от происходящих событий – секс, алкоголь, встречи с друзьями или ссоры и различные страдания могут в равной степени опостылить, даже чередуясь. Однако большинство людей не задумывается об этом, потому что их жизнь коротка. Нет времени сидеть и размышлять, живешь ты в аду или в раю. Также люди обычно концентрируются на чем-то одном – либо вспоминают плохое из прошлого, и тогда точно попадают в ловушку повседневного ада, или помнят только хорошее, но если его не приумножать в настоящем, то такие воспоминания ничем не лучше. Поэтому да, планета Земля – это ад. Жизнь лишена смысла, события одинаковы из века в век, вереница рождений и смертей видится мне застывшим кадром на кинопленке. Мы все здесь как белки в колесе. И мне это видно гораздо лучше, чем другим, потому что есть время подумать, понаблюдать и отметить про себя, что меняются разве что технологии, а все остальное стоит на месте, на протяжении столетий. Разве это не ад?

– Но ведь люди прекрасны…

– Никто не спорит, но они все равно в аду. Я уже сказала, что люди двойственные существа, как и все остальное, впрочем. Поэтому взгляд на жизнь можно изменить, посчитав ее за рай. В этом случае я определяю «жизнь» как наличие безграничных возможностей для бесконечного развития и познания, причем не только с материалистической точки зрения в виде накопления несметных богатств, но и с духовной – добровольный выбор в пользу созидания, эволюции личных качеств, бескорыстных поступков, дающих разнообразные блага миру…

И тогда жизнь действительно представляется прекрасным отрезком времени, когда человек способен эволюционировать от австралопитека до истинного homo sapiens. Но даже в этом случае невозможно избежать страданий, нельзя уйти от повторяющихся событий и внутренних поисков и терзаний. Если мы говорим о конкретно моей жизни, то ей не суждено стать даже мнимым раем, потому что я не принадлежу к миру людей в обычном понимании. Для меня нет смерти, а смерть невозможна без жизни. Я существую, не живу, и мне нельзя вмешиваться в дела мира. Я просто сторонний наблюдатель, почти приведение, только облаченное в плоть.

Мой монолог показался мне слишком пафосным, наигранным. Даниил совсем притих, пытаясь переварить то, что я вывалила на него. Вряд ли он ожидал такого. Но мне надо было высказаться хоть кому-то, ведь себе самой говорить одно и то же изо дня в день начинает надоедать.

– Предлагаю на сегодня закончить, – наконец выдавил Даниил. – Ты философ, не меньше, а значит, выбрала духовный путь, – ион мягко улыбнулся.

– Я ничего не выбирала. То, что я сказала, всего лишь мои наблюдения.

– Ладно, сменим тему, – он составил холст и прислонил его рисунком к стене. – Пока не готово. Покажу, когда закончу. А ты всегда серьезная и на вопросы отвечаешь длинными книжными рассуждениями? – бьюсь об заклад, Даниил насмехался надо мной.

– Когда-то я и читать толком не умела, кроме дома и церкви вообще никуда не ходила. Поэтому не всегда серьезная, иногда могу вспомнить молодость. – Я тоже тихонько посмеивалась, поняв, что мой длинный пассаж был не к месту.

– Значит, ты и сейчас ходишь в церковь? – Даниил не смеялся.

– Я образно выразилась. В церковь не хожу давно, переросла.

– Как игру в прятки? Перерасти можно детские забавы, но чтобы так говорили про церковь, я слышу первый раз.

– Я была набожной, была монашкой, меняла религии. Теперь я свободная женщина. С течением времени учишься зрить в корень, а религия сама по себе лишь инструмент… Не хочу скатиться в длинный книжный разговор, но, наверное, ты подметил верно. Мне трудно быть простой, веселой, озорной и говорить ничего не значащие слова. Я так не умею. Хотя, бывает, притворяюсь и обсуждаю всякие женские штучки – косметику, одежду, но в глубине души мне это неинтересно.

– А что интересно?

– Как ты смог справиться со своим даром и как быстро изменился до неузнаваемости? Но я вижу, ты не хочешь обсуждать эту тему… – Полагая, что он подхватит все же разговор, я замолчала. Даниил тоже молчал, долго о чем-то раздумывая.

Мы вышли на кухню, сели пить чай. От вчерашнего налета романтики не осталось и следа. Все было обставлено чинно и благородно, ни намека на дальнейшие отношения. Иван-Даниил грустил. Он казался разочарованным ответами, и помочь ему стать веселее было не в моих силах. Я не предлагала пойти со мной к алтарю, не тащила в постель, не врала и не притворялась в своих желаниях, которые крайне далеки от обыденной жизни и представлений простого смертного человека, коим Даниил все же являлся, хоть и обладал даром. История, которую мой несостоявшийся любовник или друг умалчивал, лежала на поверхности, и не понять ее, имея мой жизненный опыт, было бы крайне не сложно.

Весы качнулись в другую сторону. Сначала люди казались напрочь гнилыми яблоками в сверкающей кожуре, теперь наоборот – сочными плодами под испорченной поверхностью. Такое случается – одни иллюзии заменяют другие. Но истина, как всегда, посередине, и требуется время, чтобы осознать это и стать по-настоящему взрослым. Я не вписывалась в рамки, которые создал себе Даниил – не грешница, не святая, а что-то между ними, живущая в собственном аду, что делало наше общение затруднительным. Я здесь, а он там.

И пока мы в разных вселенных, нашим путям не сойтись. Прекрасное лицо и тело напротив были желанны мною как никогда. Слезы подступали уже в который раз. Еще одно разочарование, еще одна промашка. Одной больше, одной меньше – для меня не имело значения.

– Предположим, я расскажу тебе свою историю очень подробно. Что тебя будет интересовать потом? – Даниил смотрел прямо в глаза.

– Как же все-таки стать смертной? Это меня и сейчас интересует.

– Это весь список?

– Да.

Он отвел взгляд и покачал головой. Я ушла, допив чай – молочный улун, мой любимый. Наверняка приготовил специально для меня. А я даже не сказала «спасибо».

Глава 6

Приехав домой, я отправила сообщение:

Ты ведь хотел искренности в отношениях, я была искренна. Извини, если не оправдываю ожиданий. Но это я настоящая, такая, какая есть.

Вместо ответа он попросил приехать, когда будет свободное время – портрет стоило закончить.

Наша следующая встреча состоялась в среду, через полторы недели. Мне удалось вырваться в семь вечера, что было очень рано, учитывая обычай сидеть в офисе допоздна. Я была уверена в том, что Даниил выполнит мою просьбу и расскажет свою историю.

– Я до сих пор не поблагодарил тебя. Помнишь, ты как-то спросила на прощание, вижу ли я действительно грехи. И да, я действительно их видел. Но тот вопрос посеял зерно сомнения, и, благодаря ему, мне посчастливилось открыть для себя жизнь с совершенно другой стороны. Кто для нас самые близкие люди? – задался он вопросом, видимо забыв или не осознавая, что у меня давно нет близких людей. Слегка кольнуло сердце, но я стойко выслушала его рассказ. Чувство отчужденности от мира сего захлестнуло меня с новой силой.

– Родители, – продолжал Даниил, – как бы мы к ним ни относились, как бы ни были далеки, как нам кажется, но они дали нам жизнь, решились стать родителями, и вот мы здесь. На тот момент я не общался с ними продолжительное время из-за ужасной мысли, что они меня никогда не любили. Я нежеланный ребенок – то, что я увидел в глазах отца, передалось и детским воспоминаниям. Все, что вспоминал, соотносил с увиденным… И мне стало казаться, что меня отвергали и после рождения. Но ведь родители дали мне все, что могли, воспитали, научили чему-то, и я решился на откровенный разговор. Почему же так – если не хотели, то зачем отказались от аборта, зачем мучили в детстве? Мои вопросы сильно ранили родителей. Оказалось, что мама жила на успокоительных. И когда я узнал правду, вначале даже возненавидел себя, не знал, как просить прощения и что сделать, чтобы загладить вину… Действительно, родители, будучи молодыми, без жилья, без заработков, а мама вообще была студенткой, не знали, как поступить, когда оказалось, что у них будет ребенок. Хотели сделать аборт, но не потому, что не хотели меня, а потому, что были просто не готовы стать родителями – ведь я появился, не спросив их разрешения. Им было тяжело. От аборта их отговорили взрослые, напугав последствиями для маминого здоровья, и потом, дети – это всегда здорово, по крайней мере так говорили. Для мамы ситуация оказалась очень тяжелой – вчера она беззаботно бегала в кино и на свидания, а сегодня пришлось садиться на диету и готовиться к родам и материнству. Отец же просто не понимал, как поступить – жениться он не то чтобы не хотел, но не думал, что придется делать предложение в таких условиях. Молодость, неопытность – все давало о себе знать… И вот я появился на свет и разом заставил родителей повзрослеть, преподнес им множество жизненных уроков, выработал у них доселе неизвестные качества, помог испытать всю гамму эмоций. Другими словами, я сплотил их, сделал настоящей семьей, а они постепенно обрели радость родительства и, не побоюсь этого слова – «мудрость». То, что мне казалось отторжением, было необходимостью, воспитательной мерой, а иногда и банальным отсутствием денег. Водители не отличались большой зарплатой, а в 90-е годы, что пришлись на мое осознанное детство, было нелегко многим. Родители признали, что хотели сделать аборт, но благодарят всех, кто помог им сделать правильный выбор, и уже не представляют своей жизни без меня. Именно раскаяние в желании избавиться от ребенка, от будущего меня, и являлось главным постыдным фактом в их жизни. Они признались в этом, не сумев сдержать слез. После столь откровенного разговора суть дара открылась с другой стороны. Я увидел людей иными – меняющимися в лучшую сторону, стремящимися к добру благодаря ошибкам прошлого. Но ничего не произошло бы, если бы не твой простой и важный вопрос, посеявший зерно сомнения. Спасибо за помощь, – он смущенно улыбнулся.

Радость и грусть слились воедино. Радостно оттого, что меня поблагодарили, причем искренно, а грустно – потому что в очередной раз ощутила себя неполноценной. Да, мечта столетий исполнилась – помощь нашла своего адресата, но эйфории не наблюдалось, напротив – пустота. То был один из немногих случаев, когда не находились слова, и мой ответ оказался до боли банальным:

– Не за что. Я рада, что смогла тебе помочь. – Только радость моя стояла комом в горле, не в силах вырваться наружу. Миссия жизни выполнена – можно умирать с легкой душой и ощущением, что ад наконец-то закончится. Скорей бы! Моя неполноценность исчезнет вместе со мной – отсутствие семьи, друзей, дома, все эти маленькие радости – вместе обедать, ругаться, мириться, прощать, обижаться вновь и плакать на похоронах и свадьбах – не будут преследовать в ночных кошмарах, не заставят больше чувствовать себя ущербной. Даже Даниил, и тот теперь семейный и, кажется, обмолвился вчера про друзей.

– Жизнь наладилась – это главное. У тебя даже появились друзья. Расскажешь, откуда, кто они? – Я молча завидовала, поражалась и вновь чувствовала одиночество. А Даниил рисовал и отвечал на мой вопрос.

– Я познакомился с отличными ребятами на курсах. Ты знаешь, с возрастом трудно найти себе друзей – все дружат со двора, школы, института, реже с работы. Но я открыл для себя новый способ поиска друзей – это клубы по интересам. Мы не связаны работой, только чистым творчеством, причем мы новички, и у нас нету зависти и соперничества, присутствующих в среде профессионалов. Поэтому мы быстро сблизились. Мы рисовали друг друга, вместе играли в боулинг, ездили на пикник, успели искупаться даже. Для меня это совершенно новый опыт. И ребята, конечно, не святые, но я увидел, что каждый из них личность, раз смог преодолеть трудности прошлого и прийти на курсы за развитием. Вот такая история.

– И ты правда считаешь их друзьями?

– Я знаю, что они способны на очень неприглядные поступки, но главное – принятие ошибок и сожаление о них, раскаяние. С такими людьми я готов общаться и называть их своими друзьями.

– А со мной готов?

– Сложно дружить, если ты мне нравишься как женщина, но и быть с тобой как с женщиной тоже сложно. Ты просто хороший человек, разве не так?

– Со стороны виднее. А почему со мной сложно? Тебя смущают разговоры про ад?

– Вовсе нет, я и сам жил в аду какое-то время, это мне понятно. Но я теряюсь в общении с тобой, ведь ты знаешь все слова наперед, относишься к мужчинам и отношениям, как к одной из тех предсказуемых частей жизни, что делает ее адом. У тебя все просчитано вплоть до нашего расставания, ты просто делаешь из этого игру, которую прошла тысячу раз. И я не вижу смысла в ней участвовать. Для меня жизнь – захватывающее приключение, а встреча новых людей – праздник. С тобой интересно, но не более. Спасибо за откровенность, теперь я тоже откровенен, и мне даже больно, что все так получается. А портрет я все равно закончу, – и он натужно улыбнулся, с трудом скрывая напряжение, желая показать, что для него наш разговор обычное дело.

– Ты не хочешь даже одной ночи? – спросила я, видя перед собой Ивана. Ведь они с Даниилом почти наверняка дальние родственники. Он ответит «нет», я знала, но все равно спросила, будто это могло хоть что-то изменить.

– Раньше хотел, теперь уже нет. Я влюбился в образ, который слишком отличается от реальности. Да, я предполагал, что ты большая грешница, можно сказать, дьяволица, но одна ночь с такой, как ты, стоит тысячи ночей со всеми остальными. Было в моем желании что-то животное и первобытное от альфа-самца, спавшего внутри меня. Никто в офисе не может быть с тобой, а вот я могу, и пусть все тогда утрутся и обзавидуются. Желание обрести твое прекрасное тело вовсе не было любовью, и теперь я это понимаю. Любовь гораздо больше, чем секс. Если мне будет нужна женщина, я заплачу деньги – так честнее. А обманывать и себя, и тебя не хочу. Сейчас я надеялся на отношения не на одну ночь, но, повторюсь, теперь не представляю, как с тобой общаться. Подозреваю, что и этот мой ответ ты знала наперед.

Я покачала головой. Моя помощь оказалась такой простой, не требующей никаких усилий, а результат настолько сильным, что становилось ясно – человек помог себе сам, главное – хотел. Один вопрос сотворил чудо – завел двигатель, а дальше водитель сам направил машину, куда нужно.

– Спасибо за откровенность, это дорогого стоит. Когда закончишь портрет? Этого я точно знать наперед не могу, – не знаю, как, но я смогла улыбнуться, должно быть той самой улыбкой, что так пленит мужчин, потому что Даниил смутился и отвел взгляд.

– Надеюсь, скоро, но меня подводит техника. Не все, что задумал, пока могу воплотить на холсте. Давай напрямую – какими ты видишь наши отношения? – Он не хотел уходить от главной темы разговора, почти как я хотела узнать его историю обретения себя.

– Редкая переписка? А зачем тебе вообще отношения со мной? Я давно одна, слишком давно, чтобы стать хорошей женой, а тебе нужна именно жена, а не девочка на час. Дружить со мной, как ты подметил, невозможно, жить вместе – тоже. Любовь на одну ночь тебе не нужна. Наступит день, и я уеду отсюда, сменю имя, род деятельности, прическу и стиль одежды. Стану просто другой и буду отлично выражать мысли на иностранном языке, сойдя за свою. Наши отношения естественно оборвутся, потому что мужчин из России не будет в сценарии новой жизни. Я буду помнить наш танец, встречи в кафе и баре, разговор на веранде, твой взгляд во время моего выступления и, конечно, эти наши беседы – все навсегда останется со мной и будет жить до тех пор, пока жива я, а это, возможно, продлится вечность. Поэтому я вижу наши отношения как платонические, любовь и страсть в воображении и воспоминаниях, что могут вызвать светлую печаль во время дождя или при виде падающей звезды. Когда-нибудь я отыщу твою могилу, если кладбище к тому времени не сравняют с землей и не построят на его месте новый торговый центр. Положу на могилу цветы и про себя скажу: «Здравствуй, Даниил! Как жаль, что мы не смогли насладиться даже одной ночью. Но ты был прав – со мной сложно. Вернись на Землю своим двойником, и пусть я встречу тебя лет через сто». А если не найду могилу, то пройдусь по местам наших встреч – если повезет, закажу несколько стопок текилы, как ты в баре, попрошу ди-джея поставить ту самую или похожую музыку и станцую белый танец, представляя тебя на месте нового кавалера. Ах да – портрет, нарисованный тобой, всегда будет со мной…

Даниил молчал, усердно изображая полную погруженность в работу. Должно быть, он тронут до глубины души. Но то говорило сердце, не разум. Я бы никогда не простила себе, если бы поступила иначе. Что-то сильное повлекло меня к нему и уже через мгновение наши уста слились в крепком поцелуе. От неожиданности Даниил застыл, и вся инициатива легла на меня. Но, как известно, я из тех, кто всегда ведет, а значит, выигрывает. Наши позы казались мне неестественными в тот момент. Я нагнулась к нему через стол, заваленный красками, а он так и застыл, чуть отклонился в мою сторону. Его робость передалась вдруг и мне, и мы застыли вместе, не в силах разомкнуть губы. Два изваяния, что боялись и притягивались друг к другу. Сердца бились вразнобой, глаза открыты – я не решалась сделать что-либо еще, ибо понимала – второго поцелуя не будет никогда, так пусть этот миг длится как можно дольше, а сладостный обман, который я внушила себе, никогда не кончится. Я знала все наперед, но нырнула в пучину страсти без оглядки. Поцелуй обжигал губы сильнее огня и кислоты. Я растворилась и исчезла, чтобы вновь вернуться обновленной и полной сил для нового витка жизни, который будет другим, но все тем же самым.

Он первым отпрянул от меня. И я ушла, чувствуя, что никогда его больше не увижу.

На следующий день он прислал короткое сообщение:

Друзья по переписке – хорошая идея, я согласен. Мой e-mail ты знаешь.

 
Свободный диаблеро,
Маг-перевертыш вечный,
Любви волшебный оборотень,
Зеркальный василиск.
Ты был всегда свободен,
Ты был всегда причиною,
Того, что вкруг тебя живет,
И ты же был тот риск,
Что иногда себя
Ты сам же забываешь,
И адом мир становится,
В котором ты живешь.
В обмане засыпая,
Твой дух теряет память,
О том, что ты – и есть тот Свет,
Которого ты ждешь.
 

Илья Кнабенгоф. Диаблеро