Текст книги "Когда молчит море. Наследная Царевна"

– Ну, все еще надеешься меня убить, ведьма?

Степняк зло рассмеялся, глядя, как Марья утирает текущую по лицу кровь.

– За дерзость мне ответишь…

Царевна, глянув на притихшего Сокола, ударила широко, вынуждая противника сначала отступить, а затем принять ее клинок на скрещенные в защите сабли. Вот тут-то человеческая природа подвела и степного воина. Он попросту не выдержал могучей силы удара морской царевны. Сабли со звоном выскочили из рук Тугарина, и сам он, скривившись от боли, пал на колени да так и остался пред Марьей, зло плюнув:

– Ну же, не тяни. Пред смертью скажи только, кто послал тебя по мою голову? Не сама ведь в такую даль забрела?

– Несмеяна.

Марья краем глаза увидела, как принялись хлопотать над Соколом Иван с Водяным.

«Жив…»

А затем увидела и тень боли, скользнувшей по лицу степняка.

– Ну конечно… – он невесело усмехнулся и гордо поднял голову, открывая шею. – Что ж… я готов.

– Скажи, с чего вражда меж вами такая? – вместо удара Марья выбрала вопрос. – С чего вдруг такая покорность? И такая у царицы ненависть к тебе? Не похоже это на войну обыкновенную. Слишком личного в ней много.

– Личного, говоришь?

Тугарин поднял на нее пронзенный болью взгляд и, как водится, не стал таиться пред той, кто его одолел. Ведь теперь по законам степняков он и его память принадлежали ей. Царевне.

– Личного – много. Права ты. Росли мы с прекрасной Несмеяной вместе.

– Прекрасной? – Водяной вскинул брови. – А ты почем знаешь? Никак видел, что у ней под маской?

– Видел. И теперь. И… раньше. Не всегда она такой была, – степняк сокрушенно покачал головой. – Давно мы друг друга знаем. С той поры самой, когда меж Степью и Дивен-Градом был заключен мир, и дабы его закрепить, отец отдал меня в город заложником. На воспитание отцу Несмеяны, чтоб рос я вместе с нею и тем самым союз Степей и Пустыни креп. Дивные были времена. Беззаботные и веселые.

Тугарин горько усмехнулся, поднял глаза на Марью, и та мгновенно поняла: «Он ее любит…»

– Целых пятнадцать лет то длилось. А затем Тугарин Змей, вождь степняков, мой отец, нарушил перемирие. И не посмотрел, что меня тут же казнить должны были, – он усмехнулся. – Сильный был вождь. Да… – он помолчал. – Несмеяна меня спасла. Выкрала от темницы ключ да сбежать помогла. Только не успели мы немного. Степняки напали на город и, взяв его, как водится, устроили резню да пожары. А потом так вышло, что, сбегая, наткнулись мы на отцов наших, в смертельной схватке схлестнувшихся. И я, думая, что за мной родитель пришел, – Тугарин сглотнул, – бросил Несмеяну и сделал, что должно. Помог отцу врага одолеть.

Он поглядел на царевну.

– Царь Дивен-Града пал от моей руки, а Несмеяна…

Продолжил степняк после долгого молчания.

– Сильно она тогда в огне обгорела. Из-за меня. Из-за того, что ее бросил. Не раскрыл я тогда ее имя настоящее никому. Только своей спасительницей назвал. Увез в степь, выходил, а после тайно в Дивен-Град вернул. Только кольцо ее на память и оставил.

Тугарин горько усмехнулся.

– Такая вот моя история, а теперь не тяни, царевна. Заканчивай поручение Несмеянино…

– Будет с тебя.

Марья, чуть подумав, убрала клинок в ножны, не преминув заметить, как степняк при том тихонько выдохнул.

«А все ж боишься ты смерти…»

– Что, жизнь мне оставишь?

– Оставлю.

Он помолчал. Посмотрел царевне в глаза:

– Я не забуду этого.

Она кивнула:

– Само собой. Однако и к Несмеяне я воротиться с пустыми руками не могу.

– Вот.

Тугарин, стиснув зубы, стянул с пальца украшенный камнем перстень, и от того на смуглой, загорелой коже осталась белая, точно снег, блестящая полоса.

– Возьми. Покажешь его Несмеяне, и она поверит, что я мертв. Даю слово.

– Я тебе верю. А потому сейчас мы уедем. Приготовь для нашего раненого волокушу[23]23
  Волокуша – особое приспособление для перевозки грузов.


[Закрыть].

Царевна грозным взором обвела покорно опустивших головы степняков, и вскоре, никем боле не удерживаемые, они покинули стоянку вместе с так и не пришедшим в себя Соколом.

* * *

– Да. Его я и из тысячи узнаю…

Многим позже, уже когда они, вновь преодолев Пустынь и лишь каким-то чудом не потеряв при том за гранью Нави Сокола, предстали пред Несмеяной, та, держа в руках окровавленное кольцо Тугарина, подняла на Марью взгляд:

– Стало быть… он… мертв?

– Мертв.

Царевна кивнула, без удивления отчего-то отмечая, как тих и печален голос царицы.

«Странно для той, кто так ликовал, когда я согласилась на уговор, и вполне понятно для той, кто, как и он, еще любит. И впрямь, значит, под серебряной маской твоей, Несмеяна, да за величием и холодностью еще теплится юное девичье сердце».

– И мы немалую цену за это заплатили.

– Да, вашим чародеем занимаются лучшие мои врачеватели. Даю слово, мы поставим его на ноги.

– Славно.

Марья постаралась не выказывать своей досады. Она не сомневалась, что Сокола выходят, но лечение его займет не одну седмицу, а столько времени у них не было. Значит, вскоре им придется оставить чародея здесь и отправляться на Буян самим, где уже без его силы колдовского дыма попытаться выяснить правду.

– А теперь, царица, настала пора свою тебе часть уговора выполнить.

– Все верно. Признаю, – Несмеяна кивнула, – этот перстень Тугарин Змей живым никогда бы тебе, царевна, не отдал. Хотя вместо этого…

Она повернула кольцо меж пальцев.

– Я бы предпочла его голову.

– Я тебе не мясник.

– Охотно верю. Как он умер?

– В бою. Я вызвала его на поединок и вонзила клинок в сердце.

– Да…

Несмеяна повела закрытым маской лицом.

– Что ж, сегодня, как отдохнете, один из вас, тот, кого я выберу, узрит Жар-птицу.

– Лишь один? И тот, на кого сама укажешь?

– Да. И будешь это ты, Иван-царевич.

– Я?

Иван удивленно схватился за волосы, а Марья нахмурилась:

– Что ж, пусть так. Хоть я с твоею волей и не согласна.

– Не согласна, но принимаешь ее покорно? – в голосе царицы послышалось любопытство. Она даже чуть склонила голову, точно диковинная птица.

– А что мне остается, покуда я не в своем дворце, а в твоем?

– Мудро.

Несмеяна усмехнулась сквозь маску, но добавила уже куда мягче:

– Тем паче, что и выбор мой не случаен. Я ведь хорошо понимаю – не для того ты через Пустынь Великую перешла да по степям Тугарина искала, чтоб несолоно хлебавши уйти. Нужно тебе перо. И могу я представить, на что ты решиться можешь, коль его доброй волей не получишь.

Она замолчала, давая понять, что представляет опасность разъяренной морской царевны.

– Потому и говорю: пойдет царевич. Птица моя доброе сердце любит да помыслы чистые. А из вас всех никто с Иваном и рядом не стоял.

* * *

Тем же вечером они уже следовали за Несмеяной к саду, в котором обреталась Жар-птица.

– Слушай меня, царевич.

Встав у золотых ворот, подле которых стояли стражи, за которыми раскинулся буйством цветов и зелени сад, царица поглядела на Ивана сквозь прорези маски.

– Слушай, да не говори ничего и не спрашивай. Делать ты лишь так должен будешь, как я скажу тебе, ни на шаг от слов моих не отступая.

Дождавшись кивка, она приказала отпереть ворота и провела царевича в сад, оставив Марью и Водяного наблюдать снаружи, глядя туда, где, укрытая в прохладной тени деревьев, стояла высокая золотая клеть. Прутья горели от жара, внутри, на исходившей дымом жерди, сидела птица, краше которых свет не видывал. Перья ее горели ослепительно-белым огнем, острый, точеный клюв был загнут, точно у орла, а пышный хвост вольно свисал меж прутьев почти до самой земли. Цепляясь острыми когтями за точеную обожженную перекладину, Жар-птица грозно наблюдала за незваными гостями багрово-черным глазом.

– А теперь, царевич, слушай внимательно. Сперва возьми у слуги блюдо.

Несмеяна кивком указала на золотую чашу, что держал безмолвный слуга-муж.

– Это – пшено Белоярово, на вине заморском настоянное, что из самого царства Гвидонова привезено. Как открою я клеть, поставь блюдо перед собой да сам отойди с поклоном. А затем, как вылетит Жар-птица из клетки пшено клевать, ты недвижимо стой. Жди. Да смотри не спугни ее. Ежели верно все сделаешь, то птица, как наестся, начнет над тобой кружить. То знак – отдает она перо. Обходи ее боком, в глаза не глядя, да хватай смело за хвост. Ну а ежели ошибешься и кричать она начнет – то беги, иначе не сносить тебе головы. Все запомнил?

– Запомнил…

Царевич кивнул и, приняв чашу, в последний раз глянул на Марью да, получив ее ободряющую улыбку, принялся за дело.

Во дни возвышения Советника Царство Берендея

К

онь царевны неспешно ступал по тракту, то и дело увязая в жадно чавкающей под копытами грязи.

Первые заморозки, пока еще неуверенные, некрепкие, еще не успели сковать лужи и заметно скрадывали скорость Марьи. А меж тем она уже потеряла счет дням, которые оставила здесь, в этих неприветливых северных землях. И все же царевна не поворачивала назад. Потому как верила – цель ее близко.

О том, что над окрестностью держит глаз некий Советник, доверенный царя самодержавного Берендея, она узнала в небольшой деревушке, жители которой в страхе шептались о новом властителе. И немедля направилась в сторону замка, где он обретался[24]24
  Обретаться – пребывать, жить.


[Закрыть], по дороге всюду встречая одну и ту же картину.

Марья с тоскою взглянула на дерево, усыпанное, точно яблоня плодами, висельниками. И от зрелища этого сжималось в страхе ее сердце. Страхе не за себя, а за то, как далеко зашел по темным тропам ее Чародей.

– Но! Но!

Всадников, одетых в черное, на вороных да гнедых конях она заметила издали. Да только ни с тракта сворачивать, ни таиться не стала. Потому как хотела, чтобы ее нашли. Чтоб к тому отвели, кто повинен во всем, что она увидела, пока ехала по неприветливым северным землям. Во всех жертвах невинных, селах, живущих в страхе, да угнанных в неволю крестьянах.

– Тпру-у-у! А ну-ка осади коня, родная!

Сально ухмыльнувшись, царевну еще издали окликнул всадник, ехавший первым. А подъехав ближе, окинул ее липким взглядом и спросил:

– Это ж какими судьбами к нам такую красу занесло? Никак, ты заблудилась? Так мы поможем, дорогу подскажем.

Он глянул на своих воинов.

– Верно я говорю, мужики? А ты нас взамен тоже ласкою одаришь… а?

«Ох, и приласкала бы я тебя, морда карасья…»

Царевна хмуро оглядела всадников и с удовлетворением заметила, как они задергались, не увидев в глазах одинокой путницы страха.

– С тобой разговор держать я не намерена, отребье рыбье.

Голос Марьи был сер и скучен.

– Ах ты, лярва!

Всадник с искаженным от гнева лицом замахнулся рукою для удара, да только так и не успел притронуться к царевне. Ибо стоило ей повести рукой, взывая к Окияну-Морю, как вода, повинуясь воле царевны, поднялась вверх по ногам и бокам стоящей в грязной луже лошади, затекая прямо в рот ее словоохотливому хозяину. Мужик, схватившись за горло, дико закашлялся, захрипел и свалился с седла в грязь, где захлебнулся, дико извиваясь и дергаясь.

– Ну, есть еще тут охотники до меня?

Царевна грозно обвела взглядом воинов.

– Ч-чего тебе, ведьма?

Один из воинов в задних рядах, с ужасом глядя на мертвого товарища, в страхе закусил губу.

– Ведите меня к Советнику.

Сказ третий
_{Смертушка}

 
По полям и весям, в городах и здеся
И в былом и в яви, песни распевая,
Широко шагает, жатву собирает
Волею, не волей, смертушке – раздолье…
 

Глава восьмая
Про богатыря, Лихо да любовь с прощанием

– Скорее! Скорее! Пустите, пропустите их! Немедля!

Взволнованные, хриплые возгласы Дадона Марья услышала еще у дверей залы. А вскоре и своими очами увидела, как старый царь, пытаясь спешно подняться с трона, призывно машет руками, завлекая их.

– Идите! Идите! Мои хорошие, мои славные! Идите скорее!

Он рассмеялся и, тут же закашлявшись, прикрикнул на прислужника-писаря.

– Да закрой ты уже это поганое окно, дурень!

Тот, вздрогнув, тут же принялся оправдываться:

– Так ведь закрыто, Царь-батюшка!

– Так распорядись, чтоб законопатили! Чего телком[25]25
  Телок – неразумный молодой теленок.


[Закрыть] встал?

– Это сделаем, это мы сию минку…

Писарь со всех ног бросился из залы, а царь недовольно проскрипел:

– Закрыто у него… Вас всех закрыть надобно…

Затем он вновь перевел взор на Марью и расплылся в улыбке, стоило той остановиться напротив.

– Марья! Кудесница моя! Вернулась! Воротилась! – Дадон мелко покусал иссохшие, бескровные губы. – Принесла? Добыла?

– Добыла.

Наследная царевна спокойно кивнула, и царь, судорожно дернувшись, хлопнул в ладоши и ликующе расхохотался.

– Вот ведь раз! Ах! Вот ведь! Так покажи, покажи мне его скорее, прошу! Не томи старика!

Марья взглянула на Ивана, и тот открыл принесенный с собою ларец. Комнату тут же озарили яркие переливы багрово-золотых всполохов.

– Вот оно! Во-о-от… Давай сюда, скорее! Давай!

Дадон протянул дрожащие руки к ларю, но Марья покачала головой, и царевич, точно заправский скоморох, тут же с усмешкой захлопнул крышку. В зале, казалось, разом наступила кромешная тьма.

– Э нет, государь. С этим мы повременим покамест.

На уста царевны легла мягкая улыбка, но сама она оставалась серьезной и настороженной. Ведь сейчас, в сей решающий миг, Марья вовсе не уверена была в том, что Дадон станет держать свое слово. И лишь одно успокаивало ее – не было в триедином мире стороны более к Окияну-Морю близкой, чем Белокаменный Град Лукоморья. А потому, в случае чего, царевна была уверена, что сумеет убедить государя поступить честь по чести.

– Для начала слово свое выполни. Помнишь ведь наш уговор? Перо за свободу Баюна?

– Помню, помню! Как не помнить… – Дадон, казалось, почти не слыша ее, не отрывал лихорадочно блестящего взгляда от закрытого ларца.

– Во-о-от! Вот он! – запустив узловатые пальцы в длинный рукав кафтана, он вытянул на свет ключ на длинной тонкой цепочке. – Ключик от Баюновой свободы. Всегда при мне…

* * *

Вскоре они уже спускались от повозки по кривой к растущему у Лукоморья дубу, и Дадон, семенящий первым, не переставал нетерпеливо причитать:

– Скорее, быстрее. Негоже котика заставлять ждать…

– Столько лет ждал и еще подождет.

Водяной хмыкнул, с сомнением глядя, как царь, путаясь в подоле тяжелого мехового кафтана, тяжело стучит посохом по земле.

– Ты лучше не спеши так, государь, да гляди не споткнись. А то и сам убьешься, и нас подставишь…

Он вдруг замолчал и буркнул в бороду:

– Хотя…

Марья покосилась на него с усмешкой, догадавшись, что имел в виду царь вод. Теперь, когда они знали, где ключ, Дадон был им, в общем-то, без надобности. Конечно, случись что, две дюжины сопровождавших их ратников вряд ли бы стали сиднем сидеть в сторонке. Но здесь, у самой воды, они, конечно, морской царевне были не помеха.

Впрочем, опасения Водяного были напрасными. Дадон, воодушевленный скорой наградой, даже ни разу не споткнулся, и вскоре все они благополучно спустились к истерзанному цепью дубу.

– Зачем пришел? Пленитель, – из кроны тут же раздалось грозное шипение. – Опять про то, как молодость вернуть, выспрашивать? Так подходи… Шепну тебе на ушко…

– Не дождешься, погань… – Дадон, замерев на почтительном расстоянии от дуба, рассмеялся. – Не нужен ты мне боле. А пришел я нынче затем, чтоб тебе свободу даровать. Чтоб шел на все четыре стороны. Так что говаривал бы ты со мной поласковее, а то как бы не передумал…

– Свободу?

В голосе кота, казалось, удивление смешалось с надеждою, и Марье на миг стало жалко эту несчастную нечисть.

– Свободу, свободу, не ослышался ты…

– Хмр… Добыла, значит, – кот мягко спрыгнул с ветвей на землю, вперив взгляд желтого глаза на Марью. – Перо Жар-птицы чудесной.

– Добыла. А ты, Баюн, не передумал?

– Не передумал…

– Свободу за совет. Таков уговор был.

– Таков.

Марья кивнула, и Иван по ее взгляду протянул царю Лукоморья ларец. Дадон, с благоговением приняв ларь, весь аж затрясся, и тут же прижал его к груди, точно родное дитя:

– Ну, вот и славно. Вот и дивно. Спасибо тебе, царевна, уж услужила так услужила! Век твоей помощи не забуду. Слово даю. Один ведь я, судьба наследником не одарила, паскуда такая. Думал, уж так и помру, царство стервятники расхватают… А нынче ты, царевна, мне, почитай, жизнь вторую из Дивен-Града привезла.

– Освободи кота, Дадон, и мы в расчете, – Марья, которую передернуло от слов царя, кивнула на Баюна, но тот покачал головой.

– Э нет, царевна. Котик этот на меня давно зуб точит. Так что извиняй, сам я к нему и близко не подойду. Тебе ключик отдам. А дальше уж сама. Да только обожди, прошу, не спеши. Погоди, пока я куда подальше уберусь.

Сорвав цепочку с рукава, Дадон швырнул Марье ключи и поспешил прочь.

– Ну что ж, вот она, твоя свобода.

Царевна, не глядя боле на государя, повернулась к коту, и тот, как завороженный глядя на ключ, встрепенулся и принялся бродить туда-сюда.

– Ну же, ну же… Открывай, быстрее…. Освобождай… быстрее… быстрее…

– Сперва совет, – Водяной скрестил на груди руки.

– Сперва свобода, – Баюн, прекратив выхаживать, резко уселся. – Таков уговор был.

– А ну как мы твой ключик заветный в море утопим? – царь вод усмехнулся.

– Не утопите…

Горящий желтым огнем глаз кота был обращен на Марью.

– Потому как совет тебе, царевна, пуще, чем мне свобода, нужен, – Баюн дернул взволнованно сбившимся в колтуны длинным хвостом. – Открывай. А я не обману. Я – не человек.

– Хорошо.

Марья, сжав ключ в руке, медленно пошла к дубу, но ее вдруг схватил за руку Иван.

– Нет.

– Не тревожься, все ладно будет.

Марья, поглядев в глаза царевичу, плавно попыталась отнять руку, но он не пустил:

– Не спорь, прошу. Коль чего, вы с Водяным тут же его скрутите. Так куда разумнее будет. Доверься мне.

Иван улыбнулся и, вытянув цепочку с ключом из пальцев Марьи, опасливо подошел к Баюну. Тот тут же вскочил на ноги и беспокойно взрыл стальными когтями землю.

– Не бойся, царевич. Открывай скорее! Спасителя не трону, хоть о том уговора и не было.

Кот стрельнул желтым глазом на Марью, и у той по спине пробежал холодок нехороших предчувствий.

«Ох, чую, не так-то все просто с ним будет…»

А в следующий миг замок щелкнул, и Баюн, звякнув соскользнувшей со шкуры цепью, разом взлетел на дерево и скрылся в ветвях.

– Что ж он, думает, сбежал так? – Водяной недоуменно поглядел на спутников.

Марья подняла голову, всматриваясь в крону.

– На дереве не спрячешься. Тем паче – у воды.

Она хмыкнула, глянув на хозяина вод, и в тот же миг сверху раздался голос:

– И не думал я прятаться. Незачем мне бежать от вас. А теперь слушай совет обещанный, Марья Моревна, дочь Володыки подводного. Дабы Лихо Одноглазое одолеть, что мост Калинов сторожит над рекою Смородиною перекинутый, тебе подмога нужна. Без того никак.

– Это я и без тебя знаю. Что же это за подмога? Говори толком!

– Скажу, а как же, а иначе какой же это совет?

Баюн прошелестел где-то в ветвях, и Марья с недобрым предчувствием на сердце пуще вгляделась в крону старого дуба.

– Богатырь тебе нужен.

– Да ты, никак, издеваешься, пушистая морда? Будто мы про богатыря без тебя не знали? – не выдержав, Водяной едва не зарычал от досады и покосился на царевну. – Дай-ка я его шкуру плешивую с дерева сниму!

Не дожидаясь ответа, он грозно двинулся к дубу, а Баюн в кроне зашипел:

– А знаешь ли ты, царь вод, где богатыря искать?

– Искать? – Водяной расхохотался. – Снова брешешь? Ведь сгинул богатырь последний! Да уж давненько…

– Не сгинул. Один он остался. Последний, Правью отмеченный. Тот самый, что изловил меня когда-то. Столб железный повалил.

– Хорошо, пусть так. И как же нам его отыскать, коль слова твои правда? – Марья нахмурилась.

– Правда, правда. Уговор есть уговор. А вот искать не богатыря тебе надобно, царевна. А ту, кому служил он верой и правдой и чью волю век выполнять клялся…

– Пусть так, – царевна терпеливо вздохнула, мирясь с тем, как кот тянет с ответами, точно наслаждаясь ее ожиданием.

– И где же нам искать… ее?

– В деревеньке безымянной, что у истоков реки на самой границе Камнетопи, там, где сердце тебе подскажет, найдешь ты ее, Марья. Сестру свою. Чернаву.

– Чернаву?! О моей сестре родной говоришь ты, кот? Сказать хочешь, что Чернава, царевна морская, жива до сих пор?!

Марья, не поверив собственным ушам, шагнула к дубу, вглядываясь в высокие ветви. Но ответом ей была лишь тишина. Баюн, выполнив уговор, ушел.

Во времена Кощеевы

Где-то в северных землях

Звуки битвы Марья услышала задолго до того, как выехала к поваленному поперек дороги дереву.

Вот уже несколько седмиц она металась по всему северу, пытаясь найти очаги сопротивления растущей мощи Кощея Бессмертного. Но всюду находила лишь тлен, разорение да пустоту. И ни одного покойника. Ни брошенного, ни преданного земле. И это последнее обстоятельство беспокоило Марью куда больше прочих. Заставляло спешить, гнаться в тщетной попытке обогнать само время. День и ночь. Без сна и отдыха. Пока тени слухов да духи недомолвок не обрели, наконец, форму, и она узнала о том, что в одной из разрушенных войною крепостей собирается совет царей да воевод, осмелившихся дать Бессмертному бой.

Так морская царевна и оказалась здесь – поздним вечером, на размытой дождем, истоптанной в грязное месиво сотнями ног дороге в дремучем, мрачном осеннем лесу.

– Бей их, братцы! Руби, что есть мочи!

Один из воинов, зычным голосом подбадривая товарищей, изо всех сил наотмашь ударил врага.

Тот рухнул как подкошенный в противно чавкающую жижу, а витязь повернулся к следующему противнику. А затем произошло то, чего Марья боялась больше всего. То, что заставило ее пустить лошадь галопом, спеша на выручку попавшим в засаду людям.

– Давай, родимая, скорее!

Поверженный враг встал. Легко и споро, точно и не был мгновение назад рублен тяжелым клинком.

И тут же, безо всякой подготовки, проткнул проржавленным, грязным мечом свалившего его человека. А Марья, теперь уж подъехав ближе, смогла разглядеть убийцу во всех его омерзительных подробностях.

Тот был, как и прочие нападавшие, мертв уже не первую седмицу. Царевна чувствовала смрад, что испускали их искалеченные, гниющие тела, закованные в изрубленные напрочь доспехи. Слышала свист, вылетающий из раззявленных в бесконечном крике глоток.

– Берегись!

Не сбавляя хода, она обнажила меч и рубанула нежить. Но, даже лишившись большей части тела, разрубленный от плеча до бедра, тот продолжал искать живых…

– Отводи людей, чтоб нежить за ними следом погналась! А я с ними разберусь!

Мигом оценив расклад боя, Марья повернулась к рубившему мертвяков воеводе. Русобородый, со сведенным в брезгливом оскале лицом, он выделялся среди прочих алым плащом да золотой пикою шлема.

– А ты еще кто такая?

Ногой опрокинув врага на поваленное дерево, витязь подхватил с земли оброненный кем-то меч и пригвоздил им нежить, точно зловонную муху. Мертвец, не обращая внимания на торчащую из грудины сталь, продолжил тянуть к нему руки.

– Живо, кому говорю…

Нахмурившись, царевна заставила скопившуюся под ногами дождевую воду затечь в немертвое тело, а затем одним движением длани разорвала того в клочья. Строптивому воину для того, чтобы прийти в себя, хватило лишь мгновения.

– Все ко мне! Назад! Живо!

Призывно размахивая руками, он принялся собирать вокруг себя немногих уцелевших ратников. А Марья, дождавшись, покуда все люди окажутся в безопасности, покончила со всеми умертвиями разом: собрала воду в большое облако да хлестнула ею, точно молотом, по их хрипящему скопищу…

– Ну… Прими, прошу, мою благодарность, незнакомка.

Когда все было кончено, воевода, с отвращением глядя на все еще трепыхающихся в грязи, точно дождевые черви, но боле совсем не опасных живых трупов, поклонился. – Кабы не ты, все бы мы тут и полегли. Я Ратибор.

– Неужто тот самый Ратибор? Царь лесов да полей окрестных?

Марья, не веря в собственную удачу, убрала меч в ножны и вгляделась в лицо воеводы. Тот, как теперь она видела, был весьма недурен собой, а серые глаза под упрямыми бровями смотрели спокойно и твердо.

– Тот самый.

Утирая грязь и пот с лица, невесело усмехнулся Ратибор и оглядел прочих воинов, стоявших за ним полукругом.

– Только, выходит, не царь больше. Потому как какой царь без царства быть может? Мое же теперь – земли Кощеевы.

Он сплюнул в лужу.

– А ты, выходит, Марья Моревна. Прости великодушно, не признал я тебя, царевна, в горячке боя. Но наслышан о тебе с лихвою. Говаривают, ты та, кто по следам Бессмертного идет. Супротив него встала и конец ему положить чаешь.

– Верно. Все так и есть, – Марья благосклонно кивнула. – За тем я здесь, чтобы помочь тебе да остальным Кощея из земель исконных выбить. А орды его немертвые – обратно в прах обратить.

– Стало быть, и впрямь судьба, – Ратибор стянул с головы шлем и с силой провел ладонью по затылку, ероша русые волосы. – Да вот только разве возможно это, силы темные победить?

– Со мною – можно.

Царевна усмехнулась, забавляясь плещущимся в глазах воина сомнением, а затем со значением перевела взгляд на перемешанных с грязью и мокрым песком неупокоенных.

– Аль ты сомневаешься?

Дни нынешние

Безымянная деревенька севернее Царства-Государства

– Это она? Твоя сестра?

Иван вместе с прочими замер поодаль от совсем запущенной, как и вся остальная деревенька, крохотной избенки. Покосившаяся, ветхая, она, казалось, чаяла уйти по полную прорех крышу в грязь да и схорониться там наконец навек, уставшая страдать под ветром и дождями. А на ее кривенькой завалинке тихонько сидела в одиночестве сгорбленная, укутанная в грязные тряпки старушка. К дому ее от Лукоморского дуба путники добрались довольно споро. Даже несмотря на то, что по дороге заезжали в дом царевны Ольги, дабы сообщить ей о том, что Соколу пришлось остаться в Дивен-Граде. Заезжали и в стольный град Царства-Государства сменить коней да остановиться на короткую передышку.

– Она… – Марья ответила едва слышно.

– Ты уверена? Вы не слишком-то с ней…

Водяной, не договорив, умолк под тяжелым взглядом царевны.

– Я уверена.

«Сердцем чую…»

Марья со страхом вгляделась в почти незнакомое лицо, в котором от ее гордой, прекрасной сестры Чернавы осталась лишь бледная тень, и внезапно поняла Варвару. Страшиться такого удела было вполне естественно. Ведь то, что она теперь видела пред собой, было вовсе не даром, как говорил Володыка, а истинным наказанием. Марья содрогнулась и украдкой глянула на Ивана.

А готова ли сама она была на такой удел? Ждать свою смерть как избавление. В одиночестве. В безвестности. В грязи и унынии. Когда царство твое так давно сгинуло, что его уж и не помнит никто из живущих, а кости детей твоих, да и их детей давно истлели. Вынужденная влачить жалкое существование здесь. Царевна с отвращением огляделась. Не видь она своими глазами нескольких исхудавших, чумазых деревенских, то никогда бы не подумала, что тут живет хоть кто-то.

Однако люди жили. Точнее, выживали и доживали свой тяжкий век. В этой забытой всеми, умирающей вместе с последними жителями деревеньке, что осталась на земле едва ли не единственной памятью от некогда сильного царства Чернавы. Одного из многих, что не сумели пережить войну с Кощеем Бессмертным.

– Чернава?

Наконец решившись, Марья шагнула к дому. Старуха, сморщившись еще пуще, завертела головой, вглядываясь в вечную темноту слепыми, затянутыми бельмами глазами. А затем, вдруг замерев, хрипло, точно разучившись давно говорить да не веря самой себе, просипела:

– Марья?

– Да, это я.

– Я ждала тебя.

Чернава степенно кивнула, чуть распрямилась, приосанившись, и в голосе послышались не ушедшие до конца еще рокот мерных волн да шум прибоя. Даже спустя столько лет бывшая морская царевна Чернава все еще сохранила связь с Окияном.

«А значит, она знает, что Володыка исчез. Ай да Чернава…» – царевна с уважением взглянула на сестру.

Та оказалась во сто крат сильнее, чем она представляла. И оттого еще горше казалась Марье та тяжкая доля, что выпала ей. Окиян-Море чуять да знать, что никогда больше с силою его не соприкоснешься.

– Володыка пропал… – Чернава, задумчиво пожевав беззубыми деснами губы, подтвердила догадки сестры. – Чую я это… В воде чую… всюду…

Бывшая морская царевна вздохнула и тяжело оперлась узловатыми руками о корявую палку, что служила ей клюкой, разом растеряв проявившуюся было стать. Став еще меньше, еще более хрупкой и старой.

– Пропал, – Марья кивнула.

– Ну а ко мне ты зачем пришла?

– За помощью…

– За помощью?

Чернава повернулась всем телом к Марье, порядком удивленная, и тонкие, потрескавшиеся губы ее скривила улыбка. Безрадостная и жуткая, обнажающая воспаленные, с остатками-пеньками зубов, десны.

– И чем же немощная старуха помочь тебе может, могучая Марья Моревна, морская царевна, наследница самого Володыки?

– Советом да словом добрым. Всегда сестра старшая младшую научить чему-то да может. Подсказать, что та не знает…

Марья хмыкнула, и Чернава раздраженно дернула иссеченной, сухой, точно давно не орошенная дождем земля, щекой.

– Хватит лить на меня елей. Не ломоть я хлеба, чтоб меня умасливать, – голос Чернавы захрипел и стих, она громко кашлянула и вопросила властно: – Говори прямо, чего надо? Сызнова к Моряне уж не отправлю. Получила и она свое, как я слыхала.

Старуха недобро усмехнулась.

– Знаю я, что тебе когда-то служил богатырь.

– Служил…

Чернава ответила не сразу, и голос ее полон был печали и задумчивости.

– Микула Селянович.

– Микула? – Марья прищурилась. – Знакомо мне имя это. Вот только считала я, что сложил сей богатырь голову еще во времена, когда Кощей на земли те пришел, что некогда твоим царством были. Пал, сторону свою защищая.

– Не пал, – Чернава поджала губы, точно от боли. – Моей волей так вышло. И с тех пор обещала я, что не потревожу его боле без крайней надобности. Зачем он тебе?

– Убить Лихо, что мост Калинов сторожит. Мне надобно на Буян.

– Зачем? Сказать хочешь, что враг стародавний вновь козни строит?

В сухом шелесте голоса Чернавы послышался страх вперемешку с осуждением.

– Не знаю. Пока уверенности полной у меня в том нет. Но… – Марья, помолчав, коротко выдохнула. – Вполне статься может, что и так. Оттого и прошу, должна я поскорее в темницу его попасть. А пути водные с тех пор, как Володыка исчез, для всех закрыты.

– Что ж… – Чернава поерзала, стараясь усесться поудобнее. – Коли уж так вышло… скажу я тебе, где найти его. Но ты обещать мне должна, царевна наследная да сестра моя младшая, как сестре старшей… Что, коль уж так станется, что сызнова Кощеевы это козни, то на сей раз все ты сделаешь, дабы конец им положить навсегда.

– Сделаю. Будь уверена.

Голос Марьи не дрогнул.

– Ну хорошо… Живет Микула нынче в деревеньке, что Малым Перепольем зовется. А чтоб богатырь последний тебя слушать стал, отдай ему вот это.

Покопавшись в грязных тряпках, заменяющих ей одежду, старуха извлекла на свет потускневшее от времени кольцо. Серебряное, с черной жемчужиной, что застыла на резной волне с белой глазуревой шапкой.

– Скажи, я велела исполнить свою последнюю просьбу. А теперь ступай. Устала я.