Текст книги "Когда молчит море. Наследная Царевна"

Мечи, прежде сложенные в пусть и неаккуратную, но ладную кучу, теперь были в беспорядке разбросаны по полу. Так, словно кто-то в спешке откидывал, рылся в них, ища лишь что-то одному ему известное в горе старого железа. Никто из обитателей дворца на подобное бы не решился, а значит, произошло доселе немыслимое. Здесь побывал кто-то еще.

– Отец? – царевна в тревоге замерла подле Володыки. – Кто это мог сделать?

– Чужак… – отец ответил ей непривычно тихим, задумчивым голосом.

– Что он взял?

Имени Володыка не назвал. Но отчего-то сердце Марьи кольнуло недоброе предчувствие. И причин тому было несколько. Во-первых, сама не зная откуда, она истово верила, что знала виновника произошедшего. А во-вторых, одного взгляда на отца наследной царевне хватило, чтобы понять: пропало нечто действительно ценное.

– Меч… – Володыка наклонился и поднял один из проржавленных клинков.

– Меч? – царевне дико хотелось добавить такое будничное «и всего-то?», но она, конечно, от подобных глупостей удержалась.

– Особенный. Единственный в своем роде… – царь взглянул на дочь. – И имя ему – Кладенец…

– Кладенец?! – царевна не поверила своим ушам. – Неодолимый меч, что саму смерть пронзить может? Да разве ж он существует?

– Существует, – протянув ответ, Володыка степенно кивнул. – Я и сам, знаешь ли, поначалу не верил. До той поры самой, покуда не раздобыл его. Давным-давно, в недрах Медной горы, где тот был выкован двенадцатью кузнецами-месяцами, детьми самого времени безмерного. Добыл, умертвив, как со старины промеж Старшими водится, его Хозяйку. А затем принес сюда….

Он ткнул клинком в кучу оружия.

– Да и спрятал навек среди трех сотен других. Похожих и непохожих. Дабы сохранить мир не только в морском царстве, но и во всем мире триедином. Ибо страшен тот клинок и в злых руках много бед натворить сможет.

– Н-но как? – царевна тряхнула головой. – Кто мог сотворить подобное?

– А вот это уже тебе предстоит выяснить, Марья, – Володыка вздохнул и поглядел на изъеденное временем лезвие меча в своей руке. – Да только знай, что вор мерзкий никак о мече том и не разведал, коль бы не помогли ему.

– Не помогли? – Марья помолчала миг, а затем задала-таки крутящийся на языке страшный вопрос: – Неужто считаешь, отец, что тебя посмел предать кто-то? Здесь, во дворце.

– Не во дворце, пожалуй.

Тяжело уронив слова, Володыка пронзил Марью взглядом.

– Никто здесь супротив меня козни не стал бы строить. В том я твердо уверен. Да вот только, Марья, не одна ведь дочь моя на сушу была отправлена, век смертный доживать. И не все той участи были рады. И такие находились, что дар как наказание принимали да обиду на сердце грели. Знать, кто-то из таких и сумел разведать про Кладенец. А затем… – Володыка нахмурился и грозно молвил: – И разболтать.

– Нет… не может быть…

В голове молодой наследной царевны не могло уложиться, что кто-то из сестер, пусть и отпущенных на землю, осмелился предать Володыку. Пойти против своего отца и самого Моря-Окияна.

Она невольно сжала зубы, и царь молвил:

– Да, в беспечной любви своей к дочерям и я тоже так думал, Марья. Да вон оно как все обернулось. Вышло нынче, что ошибался я. А Кладенец – украден. Видишь теперь, к чему ошибки володыческие приводят? Учись, покуда на троне я. И запоминай, дабы оплошностей таких не совершать.

– Да, Володыка. Я запомню, – Марья покорно склонила голову.

– Вот и славно. А теперь слушай мой приказ, царевна.

Володыка бросил клинок в груду мечей, и по пещере заметался грохот стали о сталь.

– Вороти Кладенец. Накажи предательницу! А вора – убей.

Дни нынешние

Дворец Водяного

Проснулась Марья от того, что щеки ее нежным ручейком коснулось мягкое чужое дыхание, и рука ее с зажатым в ней кривым кинжалом взлетела к горлу чужака прежде, чем царевна сама распахнула очи. Раздался тихий писк, нависший над ней незнакомец замер, и Марья с удивлением увидала в ладони от своего чела лицо русалки. Товарки той, что на болоте травила витязей и ее саму навками. Только, в отличие от пойманной в ольховой роще речной девы, эта была не русой, а ржаво-рыжей, с яркими голубыми глазами, курносым носом, веснушками и узким, клиновидным личиком.

– Ты чего здесь забыла?

Голос царевны сквозил недовольством и неприкрытой угрозой. Вырванная из сна-воспоминания, она первые несколько мгновений всерьез раздумывала над тем, чтобы прикончить незваную гостью, лишь с некоторым трудом сдержавшись от такого, несомненно, недружественного по отношению к хозяину вод шага.

– Водяной прислал?

– Я… нет…

Русалка сглотнула. И в горящем средь ночи взгляде девушки Марья с удивлением обнаружила дикую помесь страха, благоговения и животной, безумной похоти.

– Я… сама пришла… Я Белава… Ты, царевна, не ведаешь, да только я весь пир с тебя взору не сводила.

– Ну и зачем?

Не спеша отнимать клинок от горла русалки, Марья прищурилась.

– Слыхала я, как ты Славку к ногтю в роще ольховой прижала… Все мы слыхали…

– И что, никак отомстить за подружицу собралась?

– Нет! Нет, что ты! Наоборот! Славка – гадина еще та. Зазнайка поганая. Шельма! Все внимание хозяйское на себя тянет. Так что мы не передать, как рады все, что ты, царевна, ей по носу щелкнула.

Белава на миг замолчала, а затем, пожирая Марью лихорадочно блестящими глазами, горячо зашептала:

– Позволь мне возлечь с тобою, царевна. Клянусь топью, ты не пожалеешь! Исполню я все, что только не удумаешь, что не прикажешь, – она безумно хихикнула. – Поверь, я мно-о-ого чего умею! Настоящая кудесница!

– Даже не сомневаюсь, – Марья медленно убрала кинжал и увидела на бледной коже русалки алый след тонкого пореза. – Да только не ко времени ты со своими уменьями. Нет у меня желания сегодня с тобою забавляться. Ищи любви в другом месте.

Марья поднялась с постели, подаваясь на Белану и заставляя ее невольно отстраниться. Пятясь и сползая с ложа, та двигалась ловко и плавно, точно ручеек, обтекающий горные камни. Стройная, тонкая.

– А мои покои покинь немедля.

На последних словах голос царевны зазвенел сталью, и испуганная русалка, пискнув «Слушаюсь», шмыгнула вон из опочивальни. А Марья, устало опустившись на ложе, покачала головой и вскоре вновь погрузилась в беспокойный, на сей раз никем не потревоженный сон.

* * *

А поутру, едва первые рассветные лучи коснулись стоялой воды топей, Водяной, как и обещал, справил по воинам царевича тризну. Для того царь вод привел своих новоиспеченных гостей к небольшой тихой заводи. Окруженная стражницами-ивами, обласканная мягким светом утреннего солнца, она дышала покоем и умиротворением.

– Хорошее место. Доброе.

Иван, с уважением поглядев на царя вод, тут же перевел взор на укрытых погребальными саванами ратников и уже не увидел, как Водяной, явно польщенный похвалой, хмыкнул. Тела павших в битве с навками воинов ночью принесли родичи тех, кого они убивали в ольховой роще.

– Да… – десятник Егор, наклонившись, поправил сбившееся покрывало на одном из мертвых. – Главное – чин по чину все будет. И не в болоте братья наши гнить станут, а в матушке-земле покой найдут.

– Проститесь с усопшими, царевич, – Водяной, уперев руки в бока, поглядел в спины людям. – А после справим по ним последнюю тризну.

Иван, чуть обернувшись, молча кивнул и сделал несколько медленных шагов к укрытым саванами ратникам.

– Покойтесь с миром.

Старый десятник, поднявшись от тела воина, тяжко вздохнул, а затем подошел к царевичу и по-отечески огладил его спину.

– В бою они ушли, с честью воинской, как воинам и подобает. Ратного дела не посрамив.

– Да.

Иван, приложив ладонь к груди, в пояс поклонился погибшим. Вслед за ним жест его повторили Ясный Сокол и десятник Егор.

– Что ж, справляй свою тризну, царь, – царевич повернулся к Водяному. – Простились мы с ними.

Водяной коротко кивнул, и на телах, точно одеяла, вдруг распустилась густая поросль пуховицы. Произошло это так быстро, что Марье на мгновение показалось, точно то сами облака опустились на землю, чтобы воздать последние почести павшим ратникам. И легкий ветерок принялся лениво играть с ее белою ватой. А затем вдруг он подул злее, налетая откуда-то со спины, и белые облака взмыли в небо. Закружили там, над головою, заплясали да понеслись прочь, по вольным просторам, унося с собой души славных воинов.

Под сенью их белоснежного кружева царевна подошла к Ивану.

– Егор прав. Они бились славно. Жаль, что такие воины ушли так рано.

– На то и воины, что их долг – сражения. Правда, оттого тех терять, с кем столь всего прошел бок о бок да не один год знал, тяжко…

Голос царевича был тих и надломлен, и Марья, сама того от себя самой не ожидая, коснулась осторожно его плеча. И вздрогнула, когда Иван вдруг накрыл ее ладонь своей. Вздрогнула не от неприязни, а от тепла, что прошлось вдруг волною по телу, согревая сердце да смущая наследную морскую царевну до мурашек. И пусть они с Иваном уже и целовались даже, кроткий жест этот показался ей вдруг куда большим и куда более важным. Марья словно провалилась куда-то в далекое прошлое, оставаясь меж тем мыслями в самом что ни на есть настоящем. Сколько к ней никто уже так не прикасался? Просто, по-человечески, меж делом, когда мостом вдруг единятся две души, пусть во многом разные, но вдруг, хотя бы на краткий миг, понявшие друг друга. Марья не помнила. И нынче ей уж казалось, что такого никогда, быть может, и не было. Мысли же ее тем временем вернулись к их с царевичем поцелую. Она почти не думала о нем с тех самых пор, как покинула дом царевны Ольги. Но теперь вдруг принялась гадать, зачем Иван тогда это сделал? Только чтобы правдоподобнее выглядел его рассказ? Хотел подразнить? А может, было в том что-то еще?

«Ох, нет. Чего это я…»

Марья, испугавшись собственных мыслей, вдруг осознала, что они с Иваном смотрят друг другу в глаза. Царевич улыбался. Бледною, едва различимою, но все же лучащейся истовой благодарностью улыбкой. И тогда Марья, вконец сбитая с толку, кротко кивнула ему и отошла прочь. Позже, конечно, объяснив самой себе свое смущение тем, что не желала мешать Ивану прощаться со своими воинами.

– Не ждала я от тебя подобной милости.

Остановившись подле замершего неподалеку Водяного, она скрестила руки на груди.

– Прими мою благодарность, царь вод.

Она задумчиво посмотрела на по-прежнему кружащиеся в небе пуховки. Водяной кивнул и остро покосился на царевну.

– Негоже было б им почесть не воздать. Всякий, кто того достоин, уважения заслуживает, особенно последнего.

– И даже враг?

– А они мне не враги.

Водяной равнодушно пожал плечами.

– Врагов на чужой земле бьют, а витязи эти из-за тебя полегли.

– Из-за меня? – Марья вскинула брови. – А не твои ли навки их топили?

– То разве важно? Что с тварей безмозглых возьмешь? Вот только ведь на болота привела ты их, царевна. И вот, гляди теперь на последствия.

В последний раз взглянув на Марью, Водяной пошел прочь, и она не стала его окликать, спорить и что-то доказывать. Хотя о последствиях она знала, наверное, как никто во всем триедином мире. А пушицы долго еще летали над тихой, утопающей в солнце заводи, кружились над нею, царевичем и витязями, точно прощаясь. Вскоре последние из них унес беспечный ветер, а там, где лежали когда-то укрытые погребальными саванами воины, остались лишь едва заметные холмики земли, поросшие сырой от утренней росы травой.

* * *

К тому времени, когда ранним вечером с высоты очередного холма открылся, наконец, вид на Белокаменный Град Лукоморья, царевна и ее спутники были в пути уже не первую седмицу. За это время они успели не только покинуть болота Камнетопи, воссоединившись сызнова с отправленными назад витязями, но проехать не одну сотню верст по дорогам и весям Царства-Государства. Были на том пути и короткие визиты во дворец Ольги, где Иван вновь изображал из себя жениха, а Марья, уже не так противясь, ему подыгрывала, и остановка в стольном граде. Там, несмотря на все протесты старого десятника Егора, царевич велел витязям и остаться, после чего в дальнейшую дорогу путники отправились уже вчетвером. Водяной, как и хотел, отправился с Марьей. И за время долгой дороги Водяной и царевна постепенно научились вполне мирно уживаться друг с другом. Хоть тень недоверия меж ними так до конца никуда и не делась, а к ней добавились еще и ставшие как-то незаметно привычным делом словесные перепалки Ивана и царя вод.

– Вот дела! – Водяной, угрюмо оглядев цепочку обозов и телег, тянущихся к городу, присвистнул. – Это ж сколько мы внутрь попадать будем?

Перед ними, у громадной излучины Окияна, раскинулся казавшийся необъятным Лукоморский град. Самый крупный порт на тысячи верст окрест, знаменитый далеко за пределами окрестных земель своими белокаменными стенами, домами и башнями, что укрывали зеленые, словно вечерняя трава, крыши. Сюда стекались торговые пути не только из соседствующего с ним на севере Царства-Государства, но и из куда более отдаленных стран. Поговаривали, что даже степняки Тугарина нет-нет да захаживали в белокаменный город, сбывая добытые в далеких набегах шелка, пряности да специи. А из шумного, вечно неспящего порта ходили челны во все стороны света. И даже в Дивен-Град, жемчужину Востока, и само Заморское царство можно было попасть из Лукоморья. Оттого нисколько не удивительно выглядели длинные, в версту и боле, вереницы обозов, конных и пеших, что запрудили широкие, подступающие к граду дороги.

– А ты думал, что они все куда-то в иное место едут, когда все последние дни меж телег толкался? – Марья насмешливо фыркнула.

– Да, тут тебе не твои топи, братец, – Иван поглядел на царя вод со снисходительной гордостью за весь человеческий род. – Здесь люди живут и царствуют.

– Ну, это пока, – Водяной широко ухмыльнулся и заговорщически добавил: – Ежели царевне нашей верить, этих-то первыми смоет.

Марья в ответ на такое предположение смерила царя вод под грозным взглядом, и тот поспешно добавил:

– Это ежели только мы не справимся, само собою.

Он хохотнул, скрестив на груди могучие руки, и беззубая, укутанная, несмотря на жару, в толстую шерстяную шаль старуха из толкающейся в веренице желающих попасть в град телеги, глянув на него, зло сплюнула на землю:

– Тьфу! Срамота! Хучь[16]16
  Хучь – хоть.


[Закрыть] бы прикрылся чем, детина окаянный!

– Пф, поговори мне еще, старая, – царь вод хмуро покосился на нее, и не думая ничего делать.

А следом ему прямо в лицо прилетела объемистая хламида.

– Эй, ты чего творишь?

Свирепо сдернув ту с головы, Водяной вопросительно поглядел на Ивана.

– Вот. Прикройся уже, – тот ничуть не смутился. – Чай в град стольный едем, а не в луже плескаться. Да и железку свою со лба стяни, а то уж больно много к тебе внимания лишнего.

– А ты, никак, завидуешь?

– Ну да, конечно, – царевич покачал головой. – Сплю и вижу, чтоб в одних портах[17]17
  Порты – штаны.


[Закрыть] по весям мотаться.

Он закатил глаза и, поглядев на Марью, пояснил:

– Я собираюсь до врат прогуляться да о проходе договориться. А не то мы здесь, на дороге, еще три ночи кряду ночевать будем, не меньше.

– Да, то дело славное, а сумеешь?

– Сумею, – Иван подмигнул Ясному Соколу. – Чай я не торговец простой, а царевич. Вот только с царевичем и люди достойные должны быть. А не вот это вот.

Он кивнул в сторону Водяного.

– Точно к нам нищий какой прибился.

– Нищий, говоришь? Да я, быть может, побогаче тебя буду, человечишка!

– И все ж укройся. Да и корону, пожалуй, сними. Хватит с компании нашей одного царевича.

Исполнил Водяной его просьбу с явной неохотой, еще пуще рассвирепев после одобрительного бурчания все той же старухи. Ивана, впрочем, слова ее только развеселили. Залихватски подмигнув бабке, тут же расплывшейся от того в беззубой улыбке, он тронул коня пятками:

– Ну что, вперед? Сейчас вы узнаете, каково это – с царевичами путешествовать!

* * *

– И как ты только сумел это, шельма?

Чуть позже, когда они, как и сказал Иван, уже без препонов и очереди въезжали в высокие, в пять человеческих ростов, украшенные резными ладьями врата, Водяной воззрился на того с толикой нескрываемого расстройства.

– Что, впечатляет? – Иван лишь довольно ухмыльнулся. – Меня держитесь. А то тут толчея такая, что коль толпа нас разнесет, так седмицы две аукаться будем.

Как бы невзначай ухватив Марью за руку, Иван потянул ее вперед. Столпотворение на отнюдь не узких, мощенных серым камнем улицах было и впрямь грандиозным. Люди шли одновременно во всех направлениях, и потоки их переплетались не хуже, чем полоски сомовьей шкуры в штанах возвышающегося над головами, точно дуб, и рассекающего людские волны, словно челн, Водяного. Тут и там возникали стихийные рынки, завлекали народ зазывалы и скоморохи, шныряли мелкими рыбешками меж ног воришки. Лукоморье даже в самый что ни на есть обыденный будний свой день был куда шумнее, ярче и суматошнее иного града в разгар летней ярмарки.

И, следуя за руку с ловко пробирающимся в толпе Иваном, Марья в который уж почувствовала то, что не чувствовала так давно и только теперь в полной мере осознала, что именно. Здесь, сейчас, чувствуя под перстами тепло кожи царевича, она впервые за долгие годы ощущала себя не царевной, а простой девушкою…

Давным-давно

Во дни, когда юная царевна и ее возлюбленный Чародей

еще ни разу вместе Буян-островне покидали

– Идем! Идем же скорее! Ну же, поспешим!

Чародей, крепко ухватив Марью за руку, тянул ее за собой по ступеням винтовой лестницы, которой, казалось, не будет конца и края. Сюда, в не виданную доселе высокую башню, он повел ее перед самым рассветом, когда звезды уже начали тускнеть, но солнце еще не покинуло уютной гавани в глубинах Моря-Окияна, и юная царевна в который раз подивилась тому, сколь огромен старинный замок, в котором обитал в полном одиночестве ее возлюбленный.

Однажды она уже спрашивала у Чародея, как так вышло, что здесь, на небольшом, в общем-то, острове, оказалось столь величественное строение, и тогда он ответил, что когда-то Буян был больше. А замок, по слухам, возвел один из Старших. Возможно даже – сам Богатырь Вольный Ветер. А может быть, и еще кто – поселившимся в опустевшем, но все еще добротном замке доподлинно то было неведомо. Самих же их привлекла уединенность острова. В ту пору чародеев, ведающих в тайном и непознанном, было куда больше, и, дабы знания новые постичь, требовались им покой и тишина. Однако ж и те времена остались в далеком прошлом. Сам Чародей, прибыв на Буян, жил здесь с одним лишь старцем-учителем. А после его смерти остался и вовсе один, занимая одну, самую, наверное, маленькую из бесчисленного сонма светлиц, гридниц, залов и опочивален древнего замка.

– Ну же, царевна! Чего ты как… фух… сонная муха? Говорю же, поспешить нам… над… надобно…

Чародей тем временем потянул ее с новой силою.

– Да куда?! Куда ты тянешь-то меня, скажи хоть? Да и остановись, пожалуй, передохни, а то воздух хватаешь, как рыба на песке!

Девушка, звонко рассмеявшись, чуть потянула Чародея на себя, предлагая сбавить шаг, но тот упрямо мотнул головой:

– Н-нет… фух… Нам… нам спешить надо! А т… не то… не… не… успеем…

Бросив на Марью мимолетный взгляд, он вымученно улыбнулся и вновь потянул ее наверх.

– Ну, как скажешь!

Юная царевна, в отличие от запыхавшегося, тяжело топающего по ступеням человека, ступала по лестнице легко и невесомо.

– Главное, без чувств не вались…

– Не свалюсь… – ворчливый тон из-за сбитого дыхания парню удался не слишком.

– Ну-ну…

– Ой, да ты, погляжу… не веришь?

– Верю-верю, – Марья и не пыталась скрыть насмешливый тон.

– Ну все… так, – он резко встал. – А хочешь, я тебя понесу?

– А не уронишь? – Марья ехидно вытянула личико. – Вниз-то кубарем седмицы три катиться! Давай-ка я тебя лучше понесу.

Она оценивающе оглядела парня, его ошарашенное лицо и добавила:

– Ну а что? С виду ты легкий. Сколь в тебе? Пудов пять, а то и четыре! Да не переживай!

Царевна шутливо пихнула Чародея в плечо:

– Мне не сложно вов…

Договорить юная царевна не успела. Он, рыкнув зло-хохочущее «Ну все! Допрыгалась!», оказался вдруг рядом, подхватил ее и закинул на плечо. Марья взвизгнула, расхохоталась, а Чародей принялся широкими шагами подниматься по лестнице, приговаривая на громких вдохах:

– Д-дальше н-на мне… фух… поедешь! Чтоб меньше хоро…хори… лась!

Хватило его, впрочем, ненадолго. И уже через несколько витков царевна участливо склонилась над своим «лестничным скакуном», который, отчаянно кашляя, согнулся в три погибели и, опершись на колени, тяжело дышал.

– Ну, ты как, родной? Ох, не стоило тебе меня носить. Говорила ведь…

Марья с жалостливым видом погладила его по спине.

Чародей с видимым трудом разогнулся, и лицо его исказилось от боли.

– Да ты чего… Сейчас мы это… ох… дальше поедем…

– Уверен?

– А то! Я себя вели… великолепно чувствую!

– Хм, знаешь, давай в другой раз? – Марья по-доброму рассмеялась. – Не то чтоб я в тебе сомневалась, жеребец ты мой ретивый, не подумай, но, кажется, все же отдохнуть кое-кому не помешало бы.

– Да уж, твоя правда, что есть, то есть. Не помешало бы, – Чародей, к тому времени уже присевший прямо на ступени, согласно покивал, а затем, бросив взгляд в стремительно светлеющее окно, сказал: – Ох, идем! Вот-вот опоздаем…

Плотно сцепив зубы, он одолел еще несколько десятков ступеней, но затем вновь сел и, кажется, подняться был уже не в силах.

– Сейчас… сейчас…

– Так, хватит! Устал так устал, чего страшного?

Не сомневаясь ни минки, Марья подхватила любимого на руки и легко преодолела остаток подъема.

– И чего мы вообще сюда так спешили?

Отпустив Чародея, она огляделась. Вокруг была совершенно пустая крохотная круглая зала с единственным огромным окном до пола и в половину стены.

– Сейчас увидишь! – Чародей улыбнулся. – Ага! Вот зачем мы здесь! Идем!

Вновь ухватив ее за руку, он подвел девушку к окну:

– Смотри!

Царевна вскинула взор, куда он указывал, и обомлела. Пред ней – всюду, куда ни глянь – простиралось бескрайнее, сверкающее смесью рассвета и звезд Моря-Окияна.

– Что за диво! Будто птицею вольной летишь!

Девушка восторженно улыбнулась, глядя, как от восходящего далеко на горизонте солнца прямо к подножию башни медленно разлилась река расплавленного золота.

– Только что ж я, моря не видела? Стоило ли так убиваться?

– Хах, думаешь, я тебя воду привел смотреть? – Чародей хохотнул и покачал головой. – Нет. Рассвет – то лишь для глаз услада. Да и то в сравнении с тобою вид тот меркнет.

Он поглядел на Марью влюбленным, сияющим взором, и та почувствовала, как у нее розовеют щеки.

– Ты дальше смотри, моя царевна! Там ведь не только Море-Окиян! Там – целый мир! Бескрайний! Удивительный! Представь, сколько ты всего не видела? Там, за морем, ведь столько земель, Марья! Городов! Людей!

Чародей широко повел рукой:

– И белокаменное Лукоморье, и сказочный Дивен-Град! Озера, леса! Весь мир триединый! И все это я обещаю когда-нибудь показать тебе! Только решайся!

Чародей, наклонившись, заглянул Марье в глаза:

– Решайся, царевна! Ведь мир – это не этот замок, не Буян! Мир – он вон там! Скажи только, согласна ль ты со мною вместе его познать, и он наш будет, вот увидишь!

– Согласна.

Марья ответила не раздумывая, и вот они уже слились с Чародеем в чувственном, полном пылкой юношеской любви поцелуе. Чистом, страстном и невинном.

На вершине башни они провели еще почти час. Болтая, милуясь и любуясь, как просыпается, точно готовясь к их визиту, мир. И лишь под самый конец, когда уже собрались спускаться, Чародей вдруг спросил:

– Марья, прости, но… зачем ты меня на руки подхватила? – он глянул на нее необычайно хмуро. – Считаешь, сам бы не дошел?

– Пф, что за глупости, – она беспечно отмахнулась. – Сам же сказал – опаздываем. Вот я и подсобила, а что?

– Да… ничего…

Он помог ей подняться и вдруг вновь молвил:

– Просто выходит по всему, что без толку я здесь годами пылью книжной дышу.

– Что за глупости?

Марья, еще не понимая до конца, к чему он клонит, чуть нахмурилась. Речами своими Чародей портил чудесный момент, и девушке это было не по нраву.

– Забыл никак, сколько всего знаешь, сколько умеешь? Как-никак, чародейское ремесло в руках твоих – не икра чухонья.

Она чмокнула Чародея в щеку и, думая, что разговор исчерпан, шагнула к выходу. Но тот лишь нахмурился пуще прежнего:

– Ремесло, – короткий вздох. – В том-то все и дело, что, коль честно, самому себе по правде сказать, сколь ни бейся, а по праву рождения я все одно – никто. Ничтожество.

– Да какое ж ты ничтожество? – Марья, начиная злиться за испорченный момент, наконец повернулась к нему. – Да что ж это нашло на тебя? Послушай, как по мне, так ты вполне хорош! Для смертного мужа…

– В том-то все и дело, что для смертного, – Чародей, заиграв желваками на скулах, покачал головой.

– Да что на тебя нашло, никак я в толк не возьму? – юная царевна начала сердиться на него по-настоящему. – Неужто из-за моей шутки невинной все? Ну хорошо, коль уж ты так оскорбиться удумал, то вот, на…

Она поклонилась:

– Прости великодушно! Доволен теперь?

– Да нет. Не в том дело ведь. Знаешь, давно у меня мысли такие были. Еще до нашей встречи, а уж теперь… – Чародей мрачно усмехнулся. – Да даже супротив тебя, Марья, вспомни! В нашу первую встречу. Я ведь поделать ничего не мог! Только языком чесать да надеяться, что ты меня не утопишь с перепугу. Так скажи, какой прок в моем искусстве? Коль я так обычным человеком навек и останусь?

– Да ну конечно! Тоже мне, нашелся обычный! – Марья, уже порядком осерчав на него и растеряв весь благодушный настрой, все же сумела взять себя в руки: – Никак шутишь ты? Давно ль ты люд простой видел? Судя по речам твоим, думается мне, что очень давно! Да и вообще, забыл ты, видно, с кем здесь сейчас миловался? Так глаза раскрой и взгляни на меня! Разве я, царевна морская, на обычного человека внимание бы обратила? Разве…

Она запнулась вдруг, робко отведя взгляд. Подобные признания, несмотря на месяцы, проведенные вместе, и все, что меж ними было, все еще давались ей с трудом:

– Разве… мил бы мне был так простой смертный?

– Да… – Чародей, взглянув на ее сдвинутые брови и пунцовые щеки, виновато улыбнулся. – Прости… прости меня, моя царевна. Что-то я раскис, что хлебный мякиш в молоке, да не к месту и не по делу. Эх, слабиной своей такой миг душевный испоганил!

Он удрученно покачал головой, и Марья улыбнулась:

– Это ничего.

Она нежно провела ладонью по щеке любимого:

– Знаешь, отец мой, Володыка истинный, говаривать любит, что каждый с тем живет, что по рожденью получил, и нечего над этим кручиниться. И не все у тебя так плохо, как думаешь. Взять вот меня хотя бы. Покажи мне второго такого, у кого своя царевна есть?

Подавшись вперед, она слилась с Чародеем в поцелуе, что разом смыл все печальные думы, обиды и грусть.

Дни нынешние

Царский дворец в Белокаменном Граде Лукоморья

– Эй, царевна, ты с нами?

Водяной, стоя подле Марьи в роскошных белокаменных палатах властителя Лукоморья, чуть пихнул ее плечом в плечо.

– А? – она рассеянно взглянула на него.

– Зовут нас, а ты замерла, точно столб соляной, – царь вод кивнул на замерших напротив глашатая, молодого, с лихими усами и в расписном буром кафтане, мужчину, да на почетный караул-охрану: стражников в светлых одеждах, вооруженных короткими клинками и бердышами[18]18
  Бердыш – боевой топор с широким лезвием и иногда с копьем.


[Закрыть]. Тех же самых, что двумя неполными дюжинами сопровождали гостей царя с той самой поры, стоило путникам переступить порог верхнего града.

– Задумалась, – смущенная собственной невнимательностью, царевна Марья недовольно скривилась и шагнула следом за глашатаем в тронную залу.

– Приветствуйте, гости дорогие! Царь Дадон – государь законный, властитель и охранитель Града Белокаменного и Лукоморья всего!

Глашатай с поклоном отпрыгнул в сторону, и Марье открылся вид на трон. Сперва царевне почудилось даже, что на нем и вовсе никого нет. Лишь ворох бесчисленных шуб и мехов, что грудой покоился на резном деревянном кресле. И лишь когда откуда-то из недр этой груды раздался сухой, скрежещущий, точно несмазанные дверные петли, голос, она поняла, что ошиблась.

– М-да… Нечасто таких гостей мне встречать доводилось на своем веку… А век у меня… хе-хе… ух и долгий выдался…

Царь Дадон, крохотный, изъеденный временем, сгорбленный старик, тяжело спихнул на пол шкуры и поднялся с трона, принявшись медленно спускаться по ступеням. Облаченный в длинную, в самый пол шубу, он всякий шаг опирался обеими руками на резной, украшенный каменьями и златом посох.

– Да… Пожил я немало…

Бесцеремонно тыкая в каждого пальцем, точно пересчитывая, он принялся перечислять гостей:

– Чародей. Хозяин топей с болотами и…

Старик поклонился:

– Сама наследная царевна морская, прекрасная Марья Моревна… И чего же ради вы такой пестрой братией в мой град пожаловали? Навряд ли дивом дивиться да питьем пьяниться… Хе-хе-хе…

Он захихикал все тем же старческим голосом, и от смеха его, неприятного, резкого, у Марьи по спине побежали мурашки отвращения. Заговорила она, однако, со всем привечанием да почтением:

– Я пришла к тебе, царь Дадон, просить встречи с котом, которого Баюном кличут. Что скажешь, сумеешь мне с ним такую встречу устроить?

– С Баюном?

Царь удивленно повел головой и, пройдя к окну мимо застывшего живым изваянием стражника, с неожиданной силой захлопнул его.

– Проклятая сырость. Что ни день, кости ломит да в ушах грохочет, – он стянул покрепче меховой воротник на шее. – А все от моря…

Царь вздохнул.

– А на что, тебе, царевна, мой кот, скажи на милость? – Дадон хитро зыркнул на Марью и тут же махнул рукой. – Впрочем, не отвечай. Коль такие гости явились, уважу. Тем паче, что к Баюну попасть немудрено, желающих только не видно. Хэ-хэ-хэ-хэ…

Он вновь рассмеялся:

– Потому как кто ж к чудовищу на обед сам ходит, верно? Но вы-то, ясно дело, не все и каждый. С вами погань эта шерстяная, не сомневаюсь, поговорит. Хоть бы и для начала.

– Вот и славно, царь, – Марья, порядком раздраженная разглагольствованиями старика, все ж терпеливо попросила: – Коль так все, то прошу уважь и в том меня, чтоб не томить ожиданием долгим. Уж больно мало у меня времени. Оттого желаю я поскорее с котом твоим увидеться. Скажи, где его держишь?

– Подскажу, чего не подсказать-то… – очередной смешок. – Да только, уж прости, не сразу. Потому как не могу я гостей таких важных да никак не привечать. Не по-людски это будет. А я в жизни привык человеком быть. Потому, коль уж я тебя уважаю, так и ты меня уважь, царевна, да прими заботу мою старческую. Во-первых, баньку посетите, пыль дорожную смахнуть – она уже истоплена, то времени много не займет. Да со мной хлеб хозяйский преломите, с икрою да чаркой соленки, что горло обжигает да сердце радует и мысли отпускает тяжкие. А кот, царевна, он не убежит. Уж поверь.