Текст книги "Когда молчит море. Наследная Царевна"

Глава пятая
О царе болот да Лукоморском дубе

Обитель царя вод, куда, повинуясь приказу, привела морскую царевну и ее спутников, средь которых было много изорванных и израненных витязей, одурманенная отваром русалка, отличалась от Хрустального дворца морского Володыки столь же разительно, сколь чистые воды лазоревые Окиянских заводей не походили на стоялые топи болот. Дикие, полузатопленные гроты с подводными пещерами, причудливо переплетенные меж собою, казалось, одной только волею случая, составляли большую часть здешних залов. Освещением там служили блекло мерцающие голубыми огнями грибы и серебрящиеся синевой водоросли, и лишь изредка перемежались они с явно рукотворными переходами да горницами, слюдяные окна которых выходили на унылые, затянутые зловонной желтовато-серой дымкой болота. Но, по какому бы залу ни проходили его незваные гости, всюду дворец царя вод сполна являл им истинную суть натуры своего хозяина. Дикую, непокорную и жесткую.

– Марья, не подумай, что мне надоело, но долго ль нам еще тут бродить-то?

Иван, уже давно сбившись со счета и потерявшись средь таких разных и таких похожих друг на друга залов, тихо кашлянул, привлекая внимание царевны. Говорил он тихо, так, словно силился не спугнуть тяжелую, смердящую затаенной угрозой тишину окутанных полумраком пещер.

– Ну, вопроса никак не расслышала? Отвечай, живо!

Марья пихнула в плечо русалку, и та, пошатнувшись и едва не упав на заплетающихся ногах, равнодушно, будто во сне ответила:

– Недалече уж. Вот-вот придем, царевна.

– Вот-вот, – Марья, пожав плечами, поглядела на царевича, мол, сам все слышал, и вновь отвернулась. Все мысли ее, с тех самых пор, как они ступили в хозяйский дворец, занимала предстоящая встреча с царем вод. И то, что разговор сей будет не из легких, она не сомневалась ни минки[14]14
  Минка – отрезок времени в мире «Когда молчит море», равный одной минуте.


[Закрыть]. Ведь с каждым шагом все боле ощущала его тяжелую, подавляющую силу волю, коей пронизаны были и замершие в гротах воды, и даже сами камни. Впрочем, конечно, заставить переменить свои намерения подобные мелочи наследную царевну не могли. Марья твердо вознамерилась пройти через треклятые топи к Калиновому мосту. Пустит ее царь вод своею волей, аль придется его к тому принудить силой. Оттого, ступив, наконец, вслед за русалкой под расцвеченные зеленоватыми бликами воды вперемешку с охровыми отсветами факелов своды тронной залы хозяина Камнетопи, она не дрогнула ни на миг. Даже когда по громадной пещере, грозя обрушить свисающие крупными гроздьями с потолка каменные пики, пролетело грозно:

– Кто посмел явиться в мою обитель?

– Марья Моревна!

Царевна, ухватив русалку под локоть, с силою толкнула ту к хозяину, и она, сделав несколько неловких шагов, со всего размаху рухнула на колени прямо у подножия трона.

– Наследная царевна государства придонного, дочь Володыки истинного всех вод мирских. Решила вот тебе служку привести, что ты, Водяной, меня любезно так встречать отправил…

Марья, гордо воздев подбородок, спокойно поглядела на царя вод. Тот, вольно развалившийся на грубой резки каменном троне, ответил ей не менее ровным, чуть насмешливым взором. Рослый, с широкой грудью и крепкими, точно корни черной ольхи, руками, облачен царь вод был лишь в плетенные из сомовьей шкуры штаны да высокие, до колен, сапоги с лихо закрученными носами. Могучее тулово же его оставалось обнаженным, и длинные, вороненые волосы, вьющиеся от влаги и перехваченные на лбу стальной короной-обручем, рассыпались по нему каскадами темного водопада.

– Да уж вижу…

Малахитовые с янтарем глаза Водяного сверкнули под кустистыми бровями, и уст, скрытых под длинными усами и бородой, коснулась кривая усмешка.

Русалка тем временем неуклюже поднялась и, ткнувшись лбом в каменный подлокотник трона, жарко, с придыханием зашептала:

– Прости, государь… она… они… опоили…

– Ну а чего еще от людей ждать…

Царь вод, не сводя пристального взгляда с царевны, прошелся по щеке русалки широкой дланью, точно стирал что аль ухватить пытался. Затем вдруг сжал кулак да потянул на себя, будто бы зажат был в руке его незримый оку невод. Русалка захрипела на вдохе, дико закашлялась, и изо рта ее в длань Водяного потянулись тонкие струйки отвара. А как только последняя капля покинула ее уста, тут же взмолилась:

– Прости меня, мой царь, не справила твою волю, не совладала с царевной! Не смогла чужаков с земли нашей изгнать!

Она прильнула щекой к расслабленно опущенной на подлокотник руке хозяина и принялась ее безостановочно целовать:

– Прости! Прости, прошу, и наказывай, согласно разумению своему, как нужным посчитаешь! Все мне справедливо будет, за то, что подвела!

– Тщ-щ…

Водяной, разом остановив ее причитания, молвил тяжело, по-прежнему глядя лишь на царевну:

– Нет в том вины твоей. Коль ноша не по плечу…

Он провел перстом по шее и подбородку русалки, заставив ту враз разомлеть от столь нехитрых ласк, и Марья невольно представила ее преданным ручным зверьком в руках всемогущего хозяина.

– Морская царевна не сорожка болотная, с наскоку не совладать.

– Не с наскоку тоже.

Марья, устав от его самолюбования, громко вопросила:

– А потому говори, Водяной, почему меня через свои топи не пустил?

– Да, дерзости тебе не занимать, царевна.

Хозяин Камнетопи пригладил перстами усы и негромко рассмеялся. Впрочем, веселья в том смехе не было ни капли, а люди за спиной Марьи взволнованно переглянулись.

– Да вот только одно не пойму… – царь вод угрожающе подался вперед и, вперив в Марью тяжелый взор, вкрадчиво спросил:

– С чего я должен был пускать тебя, дочь врага своего извечного? Ту, что явилась в топи без спроса да приглашения. Людей смертных привела, навок сталью рубила, огнем жгла, да тем чуть всех со свету не свела? Неужто считаешь взаправду, что после такого я тебя хлебом-солью встречать должен? Да в своем ты ль уме, царевна?!

Голос царя вод с каждым словом становился все более грозным.

– Позабыла, никак, гляжу, царевна морская, что Камнетопь – не Окиян. Я на своей земле да в своем праве, а ты – чужая.

Водяной многообещающе покачал головой, не сводя с Марьи пристального, горящего яростью взора, – но та отступать и не думала и молвила надменно:

– Это ты, царь болотный, запамятовал, видимо, – все то, что своим считаешь, лишь Володыке морскому по праву принадлежит и одному ему лишь вовек принадлежать будет. А правишь ты здесь лишь оттого, что он позволяет покамест.

– Ах, позволяет, значит? – Водяной задумчиво опустил голову и глянул на царевну исподлобья. – А ты, стало быть, разрешение его явилась забрать?

– Нет, мне нынче до твоих луж дела никакого. Да и пришла б я разве с горсткой людей смертных, кабы царство твое болотное развалить решила? Просто сталось так, что путь наш через топи лег. Что до навок твоих – их бы и пальцем не тронула, коль вот она б их не науськивала.

Царевна кивнула на русалку, и та, потупив взгляд, пуще прильнула к длани своего царя.

– Науськивала, говоришь… – Водяной недобро усмехнулся в бороду. – Что ж, пусть так. С русалкою да навками ее ты сдюжила. Так чего же теперь желаешь?

– Вели Камнетопи пропустить нас, не чини препонов, и разойдемся с миром. До поры до времени.

– Предложение твое занятное, царевна, до только замест него я свое к тебе имею. Да куда более разумное и щедрое. Поворачивай назад и покинь мои топи, так, чтоб и духу твоего здесь не осталось. На все тебе – три дня кряду. После – всех погублю.

Водяной повел рукой, отсылая царевну морскую, точно мелкую сошку, и в жилах ее вскипела ярость.

– Да как ты смеешь, ротан болотный?! – она опасливо прищурила глаза.

– Смею. Ибо все, что округ видишь, – не владения твоего отца боле. Камнетопь не волей свободною, а по праву сильного у него отобрали, и не тебе, девка морская, здесь свои права выказывать. Так что поумерь пыл с дерзостью да благодарной будь, что я тебя за просто так отпускаю, после всего, что учудила.

Первым и единственным желанием царевны после подобного оскорбления было лишить Водяного его никчемной болтливой головы. Длань ее уже легла на рукоять меча, когда царевна вспомнила о людях за спиной. Их схватки с Водяным, как бы она ни закончилась, они вполне могли и не пережить, а такого допускать было нельзя. Уж кем-кем, но Ясным Соколом Марья рисковать не могла. Потому перста ее обреченно соскользнули с перетянутой гладкой кожей рукояти, и царевна уже собиралась согласиться на позорное предложение хозяина болот, когда вперед вдруг шагнул сам чародей.

– Разреши слово молвить, государь?

Голос Сокола, звонкий и ясный, колоколом зазвенел под сводами залы, и Водяной удивленно вскинул брови:

– Ну, говори, коль не шутишь, человече.

– Прощения я твоего просить смею. За то, что в земли в твои без спросу вторглись, что навок загубили…

Речью своей Сокол явно желал предупредить возможную схватку меж Водяным и морской царевной, но результат оказался прямо противоположным.

– Скажи… – царь вод молвил вкрадчивым голосом, – уж не тот ли ты самый чародей, что русалку мою полынью травил?

– Он! Он это, живодер проклятый! – обиженная речная дева, сверкая глазами, полными смеси ярости со страхом, зло зашипела.

– Я, – Сокол отпираться от очевидного не стал. – И за то я тоже прощения прошу. У тебя, царь водный, и у тебя…

Чародей перевел взгляд на русалку.

– Никогда бы я на то не пошел. Никто бы из нас не пошел, – он обвел взором своих спутников и царевну, – кабы нужда нас великая не заставила. Прости еще раз покорно и пропусти, прошу, через добрые земли свои, ибо вопрос это для нас жизни и смерти.

– Хм, складны твои речи, человече, – Водяной вновь погладил усы. – Да только прощение не алтын медный, его заслужить надобно. А кровь, как известно, только кровью смывается.

Недобро ухмыльнувшись, он поглядел на Марью.

– Вот что, царевна, передумал я. Коль уйти желаешь – чародей твой здесь останется. В уплату за проход да беды, что натворила.

Ответ царевны Водяной прочитал уже лишь по ее взгляду. А в следующий миг она, крикнув Соколу: «В сторону!», потянула из ножен меч, глядя, как царь вод вдруг взвился в воздух, а из пудового кулака, ударив струями шипящей и пенящейся воды, засверкал бронзой вострый трезубец.

– Умри, девка!

В один могучий прыжок оказавшись рядом, Водяной нанес удар, и сила его оказалась столь чудовищной, что Марья, отбивая нацеленные в сердце острия, не выдержала и пала на одно колено, чуть не выронив клинок. Где-то за спиною ее имя выкрикнул Иван, а в следующий миг царевна уже едва успела увернуться от новой атаки. Трезубец с громким скрежетом прочертил на каменном полу глубокие борозды, а Марья, ловко перекатившись в сторону, уже ударила сама, метя врагу в живот. Водяной отбил ее клинок окованным сталью наручем и тут же широким взмахом оружия заставил Марью отскочить назад. Тем временем повылезавшие невесть откуда навки взяли людей в плотное кольцо. Витязи одновременно с этим споро закрыли своими спинами чародея, но шансов, случись нападение, у них не было. Темных тварей вокруг собралось куда больше, чем в ольховой роще. Марья понимала: единственный способ им всем уберечься – это или прикончить поскорее царя вод, или убедить того отступить.

– Водяной!

Решив идти обоими путями разом, царевна, с именем врага на устах, ушла от его удара в сторону и с силой рубанула трезубец сверху вниз. Острия грозного оружия вонзились в каменный пол, и Марья, оттолкнувшись от его древка, едва не достала горло Водяного кончиком собственного меча.

– Да приди ж ты в себя, сом лежалый!

Отшатываясь, царь вод выпустил оружие и отскочил назад. Но не успела Марья порадоваться своему успеху, как трезубец, так и не ударившись о камни, истаял в пузырящемся потоке и вновь очутился в хозяйской руке, а Водяной метнул его ей прямо в лицо. На сей раз, чтобы перехватить острия, ей пришлось выпустить из рук собственный меч. Лишь миг под перстами она чувствовала бронзовую сталь оружия Водяного, а затем трезубец вновь исчез, и в грудь царевны тараном влетел сам царь вод. От удара Марья потерялась, оказалась на полу, кувырнулась в сторону, уходя от очередного удара трезубцем, услышала испуганный вскрик Ивана:

– Марья!

И, подхватив собственный клинок, тут же вскочила на ноги.

– Ели бы… Володыка… приказал идти… на тебя войной… – тяжело дыша, она не прекращала попыток достучаться до Водяного, – то войну… ты и получил бы…

Царь вод не слушал. Взревев разъяренным медведем, он напал вновь, и Марья, отступая под градом его ударов, неспособная сама перейти в атаку из-за большой разницы в длине их оружия, поняла: «Нет, так его не одолеть. Ну хорошо, сейчас ты у меня попляшешь, карась иловый!»

С трудом отбив очередной удар, она потянулась к дикой, беснующейся вокруг стихии.

«Воды стоялые, к вам обращаюсь и велю ответ держать! Вспомните, повелеваю, где ваши истоки да кто ваш хозяин истинный! Обратите свою силу вспять супротив хозяина болот да во благо дочери морей! Помогите сразить самозванца!»

На одно короткое мгновение Марье показалось, что топь откликнулась. Колыхнулись, как под ударом, замершие у стен воды, потянулись живыми змеями к Водяному, точно желая опутать его своими мерцающими оковами, но тут в груди царевны будто что-то оборвалось. Сердце ее рвануло болью, Марья оступилась, теряя равновесие, а затем Водяной, выбив меч из ее рук, ловкой подсечкою уронил противницу на пол.

– Водяной…

Его очередной удар Марья вновь поймала в длани от собственного лица. Но на сей раз трезубец, находясь в руках царя вод, не истаял, а продолжил под его диким давлением ползти к фарфоровой коже царевны.

– Ну вот и все, Марья. Сейчас ты умрешь.

Водяной победно усмехнулся, и она, понимая правоту его слов, отчаянно выкрикнула:

– Володыка исчез!

– Исчез?

Царь вод замер на миг и пуще прежнего рассмеялся:

– Вот так вести благие! И что ж, быть может, скажешь, что сама ты к тому руку приложила? Коль так, смотри, быть может, и пощажу.

Враг явно насмехался, но Марье было не до шуток:

– Очнись, глупец. Что б ты там ни думал…

Говорить и одновременно с тем удерживать острия трезубца было непросто:

– Да только и твои болота силу от Володыки истинного брали. И коль он на трон хрустальный не воротится, не только морское царство, весь триединый мир под угрозой окажется. Ибо вода все связывает. И топи твои первыми высохнут.

– Почем мне знать, что ты насчет отца не врешь?

– А ты прислушайся, водный царь… и сам все узнаешь.

Водяной подождал лишь еще один краткий миг, а затем с разочарованным ревом отбросил трезубец прочь и с силою провел рукой по волосам, закидывая их назад. Чувства его явно вторили тому, что сказала Марья.

– Что ж, твоя взяла, царевна, – по мановению[15]15
  Мановение – величественный повелительный жест.


[Закрыть] его руки навки, оставив людей в покое, точно пауки, расползлись по щелям, из коих и явились. – Сказывай все как есть, да не таи ничего. Ибо знаешь, чем может закончиться мое недовольство.

– Да уж знаю…

Марья, смерив Водяного испепеляющим взором, поднялась и в скупых словах поведала тому всю историю с самого начала, вплоть до того часа, когда Сокол своей волшбой явил им видения ворона, а морские тропы оказались закрыты.

– Вот оттого я через топи твои и пошла, что теперь в Навь мне нужно. На Буян. А то путь самый короткий.

– Хм… так вот оно в чем дело… – Водяной тихо рассмеялся. – Выходит, считаешь ты, что враг давний вновь свои бесчинства затеял. И во крепости его старой ответы найти чаешь аль ниточку какую, что к нему приведет?

– Так и есть. Ну что, пустишь меня?

– Хм, – Водяной погладил усы. – Пустить можно, да только все одно в толк я не возьму, какой мне с того прок? Володыка, чую теперь, и впрямь сгинул, но я-то покамест в полной силе…

– Ты в самом деле так глуп аль прикидываешься? Неужто и впрямь не понимаешь – отсидеться не выйдет. Да, пусть пока болота трон пустой и не почуяли, однако ж вскоре и твоя сила на убыль пойдет. Иного не дано. Сколь еще сумеешь продержаться, пока твоя лужа до конца не пересохнет? Год, дюжину? Седмицу? Что глядишь муреной? Знаешь ведь, что права я.

Марья вскинула голову, и Водяной покривился:

– Да… Невеселую картину ты мне пишешь, царевна. По всему выходит, что у нас всех дела скверные?

– Вот именно, – Марья кивнула. – Так что не чини препоны. Пропусти и сиди себе средь осоки с ряскою дальше. Я сама все сделаю и Володыку разыщу.

– Сама, значит? – Водяной опустился на трон. – А знаешь ли ты, Марья, что даже коль пущу я тебя, все одно на Буян ты таким путем не попадешь, сколь ни силься.

– Это еще почему?

– Дорога на остров Кощеев идет через Навь Темнолесья, куда провести может только Баба-яга, что в лесу за Калиновым мостом живет. Ну да это ты и без меня знаешь.

Водяной хмыкнул, а Марья кивнула:

– Знаю.

– Зато не знаешь, потому как путем тем не ходила никогда да про него не любопытствовала, что мост Калинов сторожит Одноглазое Лихо. Чудище страшное, что Кощей из самых темных трясин Нави выдернул да подступы к крепости своей сторожить поставил. Чтоб ни одна душа Смородинную реку не перешла.

– Ошибаешься, Водяной. И про Лихо-то мне ведомо. Да только забота это не твоя. Твое дело меня через топь пустить, а уж с чудищем Кощеевым как-нибудь совладаю. Тем паче, что далеко не каждому оно дорогу заступает. Иначе б неведомо никому было ни о Темнолесье, ни о Яге.

– Да, что верно, то верно – не каждому. Вот только готова ль ты, царевна, на авось такой полагаться, – царь вод, смеясь, покачал головой. – Нет. Не совладаешь ты с ним. И даже коль мы вместе к нему на бой явимся – не одолеем. Потому как Лихо побороть невозможно. Не договориться с ним, не обойти да не объехать.

– К чему ты клонишь, Водяной? Что не пропустишь?

– Да нет. К тому лишь, что, коль хочешь ты реку огненную перейти, чьи воды еще сам Кощей поджег когда-то, то тебе поддержкою заручиться надобно. Да не абы какой. Потому как один лишь богатырь великий, силой благодатной Прави отмеченный, такое зло одолеть может. Вот и скажи мне, Марья, есть средь вас такие? Я вот что-то не наблюдаю.

– Богатыри не один век уж как перевелись. Последние, говорят, еще в войну Кощееву пали. Так что спасибо за научение, Водяной, да только слова твои – пустая трата времени. А справляться мне так и так самой придется.

– А не спеши, погоди с выводами, царевна. Коль уже мы с тобой в одном болоте очутились да дела наши промеж собою теперь связаны, то выходит так, что и мой интерес в успехе твоем немаленький. И вот что я предлагаю, Марья. Не в Темнолесье, к мосту, тебе идти надо. А назад, напротив, к дубу Лукоморскому. И там с котом ученым, Баюном, разговор держать.

– С Баюном? – голос впервые подал Иван. – Слыхал я о нем. Зверь то лютый и опасный.

– Для вас, людишек смертных, и гнусь болотная опасна, – Водяной смерил царевича презрительным взглядом. – Но насчет Баюна ты прав, впрочем. Тварь то серьезная. И коварства ему не занимать. Да только с тем вместе не счесть, сколь он на свете живет. Повидал много, а знает еще больше. Так что ежели кто и сможет подсказать, как Лихо пройти, так только он.

– И откуда мне знать, что ты правду говоришь? – Марья подозрительно прищурилась. – Что попросту избавиться от меня не желаешь?

– Коль желал бы избавиться, так мог бы не языком болтать, а дело довершить, что мы недалече, как минок десять назад затеяли, – Водяной хмыкнул. – Да к тому же я с тобою пойду. Сделаю одолжение. Пригляжу, где надобно, а коль драка выйдет, так и подсоблю. Ведь выходит так, что коль ты в своих поисках сгинешь, то и болото мое следом потянет.

– Ну уж нет! – царевна решительно мотнула головой. – И не думай даже.

– Это почему же, позволь узнать?

– Да потому, что я тебе не доверяю. А коль не доверяю, то и проку от тебя чуть.

– Ясно! – Водяной коротко хохотнул. – А от них, значит, проку много? – он кивнул в сторону витязей. – Ну… раз ты их с собой чуть ли не в подоле таскаешь, точно икринки малые. А вообще, конечно, славные у тебя дела выходят, царевна морская. Людям – почет, а тому, кто в случае чего с Баюном сладить поможет, – от ворот поворот? Знаешь, вот ведь диво, и не пойму я даже, с той ли дочерью Володыки говорю?

Царь вод подозрительно, с великим сомнением оглядел Марью с ног до головы, и та недовольно скривилась.

– С той. Вот только речами своими ты меня не смутишь. Никто из людей этих убить меня не пытался. Это в отличие от тебя.

– Да? А ты и по их земле смерчем водяным без спросу прошлась? – Водяной вздернул бровь.

– Ладно, скат с тобою, коль хочешь, иди. Может, и впрямь с тебя какой прок будет. Только знай, я с тебя глаз не спущу. Удумаешь воду баламутить, пеняй на себя.

– Сильное заявление для той, кто недавно совсем под трезубцем моим лежал.

Водяной скрестил руки на груди.

– Лежала, да вот только слухи ходят, что вне болота своего ты далеко не так силен, а, царь? Вот ежели чего, мы это и проверим.

– Ты вон их, – хохотнув, Водяной кивнул в сторону витязей, – людей стращай. А меня пугать не надо. Глядеть же можешь, сколь влезет.

Он довольно ухмыльнулся и нарочито огляделся.

– Я здесь, знаешь ли, к вниманию девичьему привычный.

Марья закатила глаза, подумав: «Вот же губан болотный!»

А Водяной, меж тем подумав, уже куда серьезнее добавил:

– Что до слухов, оно ведь, царевна, всякое говорят. Например, что тебя не одно желание Володыку сыскать на Буян ведет, а вина. Оттого так отчаянно ты туда и рвешься…

– Вина? О чем это он толкует, Марья? Какая еще вина?

Иван с удивлением воззрился на Марью, и та, ругнувшись про себя, подивилась только, откуда местному царю известно столько про ее прошлое.

– Ага, – Водяной расплылся в широкой улыбке. – Я гляжу, ты со своими спутниками правдой не поделилась?

– Какой правдой?

– Не волнуйся, царевич, ко дням нынешним она отношения не имеет. Царь болотный на то намек держит, что я с тем, кого ты как Кощея знаешь, когда-то зналась. Давным-давно.

Марья хмуро глянула на Водяного. Тот, хоть и явно не согласен был с ее трактовкой давних событий, молчал.

– Что ж, знала и знала, – пожал плечами Иван. – Быть может, оно и вообще к лучшему. Того, кого знаешь, и искать проще. Вы мне другое скажите лучше, коль, как я погляжу, договорились уже. Как нам с ранеными быть? Твои навки ведь, царь вод, крепко витязей моих потрепали.

– М-да, а запросы ваши не по часам, по минкам растут, – Водяной хмыкнул. – Ну и чего ж ты для них хочешь выхлопотать, человечий царевич?

– Не знаю.

Иван, поджав губы, оглядел измотанных ратников. Из двух дюжин, что покинули с ними стольный град, в живых осталось чуть больше половины. Две трети из которых были изранены, а двое и вовсе готовились отправиться за грань до наступления следующего рассвета.

– Но людей своих я здесь умирать не брошу.

– Ждать, пока оправятся, нам тоже совсем не ко времени, – Марья нахмурилась.

– Хм, не надо ждать, – царь в который уж раз погладил усы. – О раненых ваших мои русалки позаботятся.

– Позаботятся? Как навки?

– Лучше! – Водяной рассмеялся, глядя на полного странных подозрений царевича. – Да не бойся, человече! Все чин по чину будет. Даю слово тебе царское. Они у меня в этом деле ух какие мастерицы. Да и не только в этом, кстати. Так что те, кто с нами уйдут, пущай оставшимся завидуют!

Помолчав, он добавил:

– Ну а чтобы волю мою добрую явить, на рассвете тризну по погибшим справим. Честь по чести.

Иван, принимая добрую волю хозяина вод, поклонился.

– Благодарю, царь. Признаться, такого от тебя не ждал.

– И правильно, – Водяной ухмыльнулся. – Ладно. Коль уж так все завертелось, что мы с самой царевной морской нежданно-негаданно товарищами стались, дело это я предлагаю отпраздновать. Да не спорьте. Считайте это моим царским гостеприимством!

Пир, кой по случаю примирения болот и моря объявил Водяной, состоялся в необъятном гроте, потолок которого терялся где-то в сгустке темноты далеко над головой, а пол наискось пересекала узкая бездонная расщелина. Через которую из недр земных с оглушительным гулом рвалось ярко-синее с голубыми да белыми всполохами пламя. И пляска его рождала на неровных каменных стенах причудливые, пугающие тени. Вокруг в нестройном хороводе бесновались русалки. Нагие, извивающиеся, точно мурены, безумно хохочущие. Глухо топоча и звонко шлепая себя по телу в такт громоподобного боя ростовых барабанов, гортанно подвывая да улюлюкая, они пели песнь топей. Яростную и дикую, как сами речные девы.

Время от времени из нестройной толпы их бешеной пляски вырывались одна или сразу несколько русалок. Одни, разбегаясь, прыгали прямо сквозь пламя, ничуть не боясь опалить волосы и кожу. Другие же бежали к напряженно сгрудившимся в кучку ратникам Ивана.

Облепив людей точно пиявки, они принимались гладить их, тереться обнаженными телами о сталь кольчуг, оставляя на белой коже сочащиеся кровью царапины, смеялись в лицо и тянули за собой, силясь вовлечь в свой безумный танец.

И вскоре люди стали сдаваться. Сначала один, затем другой, третий. Не прошло и часа, как уже все воины, не обращая внимания на собственные раны, влились в русалочий хоровод и затерялись среди обнаженных девичьих тел. Лишь один Егор, старый десятник, поглядывал на все происходящее со все возрастающим неодобрением.

– И что мы здесь делаем, Иван?

– Тешим самолюбие хозяина.

За царевича ответила Марья, мрачно кивнув на Водяного. Тот, сидя, как и совсем еще недавно незваные, а теперь почетные гости, за столом, установленным на выпирающем из скалы широком уступе, с довольною улыбкой наблюдал за развлечениями своих дев и как раз отказался от поднесенной ему чаши навьей икры.

– М-да. Надобно было мне с людьми остаться, – Егор покачал головой.

– Не тревожься шибко за своих витязей, десятник, – царевна хмыкнула. – Уж в чем Водяной не соврал, так это в том, что русалки свое дело знают. Ночь с речной девой почище иного колдунства силы им восстановит. Вот увидишь.

– Да, а я вот совсем обратное слыхал.

Царевич, мягко, но решительно убрав с шеи руки подбежавшей к столу очередной нагой девушки, хмуро посмотрел на одурманенных пляской воинов.

– Что они и силы, и даже жизнь через чресла выпить могут.

– Могут, да не будут, – Марья, приняв кубок из рук русалки, отсалютовала им в ответ на приветственный тост царя вод. – Покуда мы его гости. Так что, коль развлечься желаешь…

– Не желаю, – он мотнул головой резко, явно завидуя Соколу. К чародею русалки не лезли, явно его побаиваясь. А затем, наклонившись, тихо спросил: – Скажи лучше, отчего ты вдруг так ему доверилась? Вот только вы друг друга едва не поубивали, а теперь Водяной нас гостями кличет да на пир этот дурацкий зазвал. Вот только какие ж мы гости? Гости уйти вольны. А я как-то очень сомневаюсь, что он нас так просто выпустит. Недаром вон из каждой щели погань его болотная глазищами зыркает. Да и братьев-ратников раненых на русалочьем попечении оставлять я, ежели честно, не шибко хочу. А ну как только мы за порог, так они им, как курям, шеи посворачивают?

– Не думай, царевич. Не доверилась я ему. Как и он мне, – Марья качнула головой. – Просто Водяной враг страшный. С таким худой мир куда лучше войны доброй, а нынче мы с ним на одной стороне, пусть и вынужденно. Он то понимает не хуже нас с тобою.

Она пригубила кислое, вяжущее брусничное вино.

– Впрочем, как я уже сказала, чем он дальше от болота своего, тем и убить его проще. А собираемся мы, царевич, ой как далеко.

Столкнувшись взглядом с царем вод, Марья даже не моргнула и добавила Ивану:

– А насчет людей своих не беспокойся. Коль Водяной слово дал, так сдержит. Будь уверен.

* * *

Едва пир, продлившийся далеко за полночь, наконец закончился, Марья тотчас отправилась в скупо обставленную пещеру, что Водяной, крепко уж, впрочем, захмелевший, гордо именовал покоями. Только теперь она поняла, как все-таки дико утомилась. Бесконечная гонка по дорогам и болоту, борьба с неподатливой стихией в поисках безопасной тропы через топь, битва с навками и, наконец, самим царем вод вконец выбили ее из сил. И, опускаясь тяжело на укрытое мягкой подушкой из трав и водорослей ложе, Марья была на себя откровенно зла.

«Да уж, хороша царевна. Гнала людей без продыху и толку, за проволочки да усталость шпыняла, а сама вон, гляди ж, без сил упасть готова да в сон провалиться, точно окунь по зиме…»

Взъерошив рукой волосы, она повела головой. Здесь, в чуждых гротах болотистых топей Водяного, под сенью пещеры, у стен которой скопилась кристально-чистая студеная вода, морская царевна чувствовала себя куда лучше, чем на суше. Пусть дворец хозяина вод и не находился под водой, как ее родной дом, все одно – близость стихии здесь ощущалась куда сильнее, и даже сам воздух, казалось, был пропитан ею. Влажный и свежий.

Царевна прикрыла глаза, гадая, как обстоят дела в покинутом ею, казалось, уж вечность назад подводном царстве. Пред глазами ее встала острое к подбородку, упрямое и красивое лицо сестры. Как она поживала? Справлялась ли с обязанностями, что возложила на нее, уезжая, Марья? Царевна печально вздохнула. Ответов на эти вопросы у нее не было. В путь далекий отправляясь, она обещала сестре, что воротится с Володыкой. Да только покамест поиски ее не только ни к чему не привели, но и грозили увести наследную царевну еще дальше от родного дома. Так, в тревожных, полных сомнений и воспоминаний мыслях Марья и сама не заметила, как уснула. А грот, нерукотворный, выточенный за века упрямыми течениями и теперь служащий ее опочивальней, принес из прошлого очередной, полный горечи сон.

Во дни возвышения Советника

Когда минул уж не один год со встречи памятной

Марьи и Чародея в разоренном им селении

– Отец, что стряслось?

Встревоженная щукой, принесшей срочное послание Володыки, Марья спешно вошла в полутемный, естественный грот, так не похожий на остальные залы Хрустального дворца, и замерла на мгновение, привыкая к темноте. Единственным источником света здесь служил круглый, забранный толстой стальной решеткой пролом в потолке. Через него, едва пробиваясь сквозь водную толщу, едва видимая со дна, робко заглядывала далекая монетка-луна, и серебристые лучи ее падали тусклым пятном точно на груду старых, разномастных мечей. Они покоились тут столько, сколь Марья себя помнила.

Старую оружейную – естественную, нетронутую резцами мастеровых залу дворца, за исключением, быть может, володыческих темниц, что таились глубоко под морским дном, она всегда считала за старый ларь, куда Володыка стащил всю эту ржавую кучу железа, отчего-то упорно не желая с ним расставаться. Порой, играя в детстве в прятки с сестрами, она забредала сюда и всякий раз находила одну и ту же картину: гора потупленных, просоленных временем клинков в бледно-желтом или серебристо-сером круге света. И лишь сегодня, впервые за долгие лета, что-то переменилось.