Текст книги "Одиссей Фокс. Космический странник"

Принятие решений и возможность их исполнить.

Не важно, действует живой разум или алгоритм, он всё равно принимает решение, делает неслучайный выбор из множества вариантов. И рядом с Тварью принятые решения приводят не к тем действиям. Но только те, которые ей невыгодны.

– Причинно-следственная связь, – ужаснулся Фокс, и эти слова повисли в вязкой тишине осознания. – Это чудовище может нарушать причинно-следственную связь событий.

Жертва пыталась убежать, но двигалась во все стороны сразу. Жертва пыталась кричать, но в её разуме теснились тысячи подобных по смыслу слов, и какое-то из них вылетало изо рта. Любое решение, принятое рядом с Тварью, переходило не в нужное действие, а в случайное. Шагнуть не влево, а куда-то вокруг. Тварь попросту не мешала выгодным для себя действиям – таким образом, именно они и совершались. Пытаясь убежать, жертва дёргалась во все стороны, но лишь один путь был открытым, поэтому пища сама лезла чудовищу в пасть. Проклятая Тварь не помешала Одиссею сдёрнуть тележку со штыря и толкнуть в нору…

Это существо искажает саму основу жизни, как мы её знаем. Поэтому Тварь и исковерканная ей материя казались настолько неправильными и чужими, поэтому они вызывали шок, инстинктивный ужас и тотальное неприятие у любого биологического существа. Ведь все живые созданы миллиардами лет эволюции в привычной физике мира – и её нарушение вызывает дурноту. Поэтому тележки поначалу ничего не чувствовали: у них нет инстинктов, и на них присутствие Твари действует слабее. А живых замутило сразу, как только они увидели нору. А когда чудовище почуяло жертву и пробудилось, тележки стали равны людям – так же беспомощны перед дыханием Твари.

– У нас на борту заяц, – покачал головой Одиссей. – И это заяц Шрёдингера.

Внезапно ноги детектива стали чужими, как тогда, в мусорном зале. Они шагнули к панели управления, а руки против воли начали стремительно набирать команды для сортировочных платформ. Сердце забилось в судороге страха, дыхание сдавлено захрипело в горле, человек отчаянно пытался сопротивляться, не делать ничего из этого – но не смог.

Фокса прошиб пот, когда он осознал: наверняка, нажравшись тележек, Тварь стала сильнее. Зона её тошнотворного влияния расширилась и дотянулась до него.

Тело Одиссея слепо повиновалось чужой воле, а техника выполняла его приказы. Маленькая платформа помчалась сюда сквозь всю баржу, скользя по тоннелям. Зачем? Для чего? Платформа докатилась до рубки и замерла под потолком, гибкие щупы рывком оплели Фокса, подняли и уложили его на платформу, словно мумию. А затем она скользнула по рельсам, въезжая обратно в тоннель.

О господи, дошло до Фокса, я сам отдал приказ системам корабля везти себя на убой. Он попытался выдраться, но щупы намертво сжали его в объятиях. Положение выглядело уже безнадёжным, неужели из него есть выход? Какой? Детектив лихорадочно соображал, вот только не видел никаких вариантов. Если Тварь способна менять причинно-следственные связи… то возможно ли её вообще убить?!

Платформа скользила по ребристому тоннелю. Когда-то здесь семенили мохнатыми лапками смешные паучки. Куда исчезли шелкопрядки, владевшие баржей? Теперь Фокс знал ответ на этот вопрос: они подобрали в космосе мусор, который не следовало подбирать.

– Куда мы едем? – ёрзал и озирался детектив, всё-таки надеясь, что понял ситуацию неправильно. – Может, в ангар? В камеру переработки?

Но платформа явно двигалась к складу № 3.

– Чёрт!!! – Одиссей задёргался в новой безнадежной попытке выбраться из оплетающих пут. – Проклятая мерзость! Да что б тебя раскорячило!

И тут до Фокса дошло, что всё время, с момента, когда его спеленало, он не дергается в разные стороны, а совершенно нормально управляет собой.

Значит, это не Тварь тянула его к пещере… а он сам!

Всё это время Одиссей выполнял решение самого себя. Да, он пока не успел осознать и принять это решение, но скоро осознает и примет.

– Чёрт возьми, ты катишь прямо ей в пасть! – хрипло крикнул сыщик. – Это и есть твой план?!

Его прошиб озноб, всё внутри кричало: БЕГИ, ПРЯЧЬСЯ, НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ К НЕЙ! Инстинкты рвались прочь, и Одиссей с трудом их сдерживал.

Он закрыл глаза и представил, что катится в прозрачном силовом поезде над пёстрым от бликов жёлтым морем планеты Подсолнух. В сверкании волн темнеют песочные гребни островков, похожие на печенья и кексы. От горизонта до горизонта плещутся резвые волны, увенчанные газированной пеной. Снизу веет приятным сахарным духом, будто перед лицом открыли огромную бутылку ситро. Это благостное воспоминание успокоило Фокса.

– Какой толк работать межпланетным сыщиком и постоянно рисковать жизнью, – пробормотал он, – если не доверяешь самому себе? Ты же спас кучу народа? Вот и расслабься, дай Одиссею Фоксу спасти тебя. Этот чёртов детектив явно что-нибудь придумал. Эдакое.

Фокс катился навстречу ужасной гибели, но больше не паниковал. Ведь им владела не чужая, а собственная воля, и она вела его к залу № 3, к горе сплавленного мусора, к зияющей пасти и Твари внутри.

У входа в зал тележка присоединилась к тем двум, что держали энергопушку. Гибкие щупы заколыхались, выполняя заранее данные команды, и передвинули пушку поближе к Одиссею, а первая платформа опустела. Маленький состав въехал в залу и двинулся к мусорной горе. Ход оставался плавным, платформы не начинали дёргаться и елозить туда-сюда – потому что ехали прямо в дыру, и довольная Тварь этому не мешала.

Она пожирала всё, что принимает решения и действует. Экзистенциальный хищник с диетой из следствий и причин. И, кажется, она была ненасытной и бездонной, как сама пустота, которая всегда требует заполнения. У неё не было своей жизни, своих поступков, она пожирала чужие.

Внизу застонал Фазиль, луур непослушной рукой тёр расшибленную голову, и Фокс понял, что прибыл сюда очень вовремя. Ещё минута, и бухгалтер точно придёт в себя. Маленький поезд из трёх тележек стал спускаться вниз по ребристой стене зала, гора вырастала и нависала, становясь всё ближе.

Одиссей ощутил, что жгуты инстинктов, не позволявшие смотреть на дыру, ослабли. Он слишком многое о ней понял, чтобы испытывать иррациональный страх. Фокс повернулся и разглядывал приближающуюся пасть, в которую едва не канул: отвратительную и неправильную, язву на теле вселенной. Он смирился и позволил ужасу затопить себя, но не утонул в нём. Тварь была ужасна, но страх перед ней больше не связывал Одиссея.

Первая тележка вкатилась в бугрящуюся пасть, в серую марь полутьмы, и снова раздался этот мерзкий всхлюпывающий звук, с которым она комкалась и оплывала прямо перед Фоксом. Именно в этот момент до него дошёл безумный и абсолютно бесстрашный план, который он уже две минуты выполнял.

Гибкие щупы распались, Одиссей соскочил со второй платформы – ведь у него в запасе было всего три секунды, пока Тварь пожирает первую. Он со всех ног кинулся в тёмную пасть, и две платформы с энергопушкой, лязгая и сотрясаясь, покатили за ним.

Воздух в норе был влажный и упругий, он сопротивлялся, Одиссею пришлось изо всех сил продираться сквозь кисельный туман. Но внезапно бугрящийся пол под ногами сгладился, пространство перестало быть жидким и стало обычным. Словно он пересёк невидимую границу, прошёл сквозь мокрую мембрану и оказался в центре циклона, где тихо и чисто, хотя вокруг бушует ураган.

Вот только в утробе горы было абсолютно темно. У Фокса похолодело в груди, потому что об этом он явно не подумал. Но спустя пару мгновений глаза различили странный тусклый блеск, от которого человеку снова сделалось дурно.

Впереди плескалось ртутное нечто величиной с небольшую скалу – бесформенное и подвижное, оно не замирало ни на миг, стремительно дёргаясь во все стороны, выпуская и втягивая кривые ложноножки. Будто сердце безумной амёбы, которое зашлось в приступе ярости.

– Я вижу тебя, – прошептал Одиссей.

Энергопушка истошно заревела и обрушила на Тварь очередь кратких и точных импульсов максимальной мощности, которые взрывали темноту яркими всполохами света. И Тварь не сумела помешать пушке стрелять точно в цель, как не сумела помешать платформам подъехать прямо к ней, исполняя программу Фокса. Потому что человек и его техника были уже внутри неё.

Безумный план сработал: прыгнув хищнику в пасть и преодолев воздушную мембрану, они оказались внутри Твари. И здесь её искажения уже не работали. Саблезубый тигр не рычит себе в желудок, кобра не жалит съеденную мышь. Глаз бури – самое безопасное место в ней.

Частые выстрелы энергопушки всполохами освещали гладкий грот, в центре которого металось вставшее на дыбы ртутное озерцо. Импульсы били прямо в него, и озерцо беззвучно дёргалось и распадалось, как живое, испаряясь от мощи энергетических ударов. Но как только удар гас, жидкая Тварь мгновенно стекалась снова. Сначала Одиссею показалось, что она так быстро регенерирует, или что выстрелы не причиняют ей вреда, но это было совсем не так.

Каждый выстрел пушки уничтожал Тварь. Вот только она не умирала от смерти, и как только импульс пушки гас, появлялась заново, как ни в чём не бывало. Ведь если на свете есть существо, способное нарушать причинно-следственную связь и не подчиняться ей, это существо абсолютно неуязвимо. Смерть не убивает его.

Одиссей охнул и схватился за голову.

– Как же тебя достать! – с ненавистью и восторгом воскликнул он.

Ртутное озерце, которое всё это время лишь безумно плескалось, принимая удары, резко ощетинилось и стало ртутной звездой. Острые шипы разом вытянулись и ударили в платформы, пробили и искорёжили пушку, яркое импульсное сияние угасло, надрывный вой пушки захлебнулся и смолк. Шипы расшвыряли остатки техники в стороны, и человек остался наедине со звездой. Тварь сжалась и ударила в Одиссея, ртутные иглы пробили его тело в десятках мест. Он умер. Шипы отдёрнулись – но мёртвый тут же стал живым, и раны на его теле смыкались так же мгновенно, как появлялись.

Нарушение причинно-следственной связи, защищавшее Тварь, защищало и Одиссея, ведь он был внутри неё.

Шипы ударили с судорожной ненавистью, снова и снова, убивая человека раз за разом, но тот не двигался и молчал, а на губах его медленно проявлялась тихая и спокойная дьявольская улыбка. Смерть, жизнь, смерть, жизнь сменяли друг друга, как такты музыки, которая может играть вечно. Темнота, свет, темнота, свет. Бытие, небытие. Да, нет. Да, нет… Да.

Тварь сдалась и расплескалась по полу, превратившись из убийственной звезды в бурлящую лужу, которая бессильно клокотала в центре горы.

Одиссей протянул руку и коснулся Твари, она была жидкая и непередаваемо-мерзкая на ощупь, как гнилая ткань безвозвратно утерянных возможностей и утраченных миров. Тварь резко отдёрнулась, перелилась в сторону: человек был ей так же чужд и мерзок, как она ему. Чтобы сожрать Фокса, Тварь должна была сначала сжижить его и скомкать, изменить его физическую структуру, превратить из жертвы в еду.

– Истинное знание – знание причин, – сказал Одиссей. – А ты не знаешь причин, ты никогда их не знала и не способна узнать, потому что всегда обманывала вселенную. Но твой обман не даёт тебе жить: ты не принимаешь собственных решений, не совершаешь действий, не чувствуешь следствий всего, что происходит вокруг. И поэтому ты не можешь познать причин. Ты существуешь, лишь пожирая свободу воли других.

Гримаса брезгливости, отвращения и страха, жалости к погибшим и к бессмысленности этого страшного существа сковала лицо Одиссея. Сам того не ведая, он был подобен античной маске, древнему образу, большему, чем личность.

– Тварь, способная изменять саму основу бытия, является рабыней фатума, жертвой предопределённости, – проговорил Одиссей. – Поразительный парадокс. Ты никогда ничего не делала, ты пассивный паразит, капризом вселенной достигший вершин эволюции. Ты царь горы и её раб. Но вот случилось нечто новое, впервые кто-то проник к тебе внутрь! И ты впервые за веки вечные вынуждена решать, действовать и познать последствия своих действий. Стать живой.

Тварь металась во все стороны, аморфная клякса первичного хаоса, неуловимо перетекая во множество искажённых форм, и все они выражали бессилие и безумие, протест против навязанной ей жизни, нежелание решать и действовать. Но у неё не было выхода, ведь она тоже была живая, созданная эпохами причудливой космической эволюции – и раз она дожила до встречи с Одиссеем и погубила при этом столько разумных и неразумных существ, значит, Тварь умела выживать.

– Ну же? Чего ты ждёшь?

Ртутные щупальца потянулись к человеку, отдёрнулись, снова и снова. Изменчивая жидкая тварь не хотела трогать твёрдого и статичного человека, порождение чуждой ей физики. Но тяга к выживанию переборола, ртутные отростки сжали Одиссея дрожащей, но убийственной хваткой с ног до головы. Жидкая клякса жадно колыхалась, словно истерично дыша. «Мой, мой, мой», – вибрировало в ней. Она жаждала как можно быстрее сожрать человека и вернуться к привычной гармонии вселенной – когда ей не приходится ничего решать и делать, а достаточно просто пить и пить бесконечно, а когда рядом нет жертвы, просто засыпать на тысячу лет.

Тварь потащила Одиссея, но не к себе, а наружу, вон из горы. Чтобы сожрать кого-то, нужно сначала поднести его ко рту; чтобы выпить Одиссея, ей нужно было сначала скомкать и сплавить его, слить в бурлящий комок. То место, где проходила невидимая разжижающая мембрана, было её «зубами», и Тварь тащила человека изнутри к пасти, чтобы сжижить его и проглотить.

Не в силах вывернуться и даже двинуться, полностью во власти чудовищной твари, способной менять физику окружающей вселенной и выпивать всё мыслящее, разумное и живое, Одиссей закрыл глаза и перестал хотеть победить. Перестал хотеть выжить. Перестал хотеть любить – это он перестал целую жизнь назад. Он забыл о желаниях и страхах, о фантазиях и любопытстве (последнее было сложнее всего). Он вспомнил бесконечный космос и погрузился в темноту. Отказался действовать и решать.

Ртутные щупальца задрожали. Они тянули человека вперёд, но внезапно стали дёргаться в разные стороны. Влево, вправо, как пьяные. Они пытались тащить его дальше к выходу, но начали неровными рывками смещаться назад.

Тварь извивалась, бурлила и клокотала, пытаясь помешать этому, но не могла. Ведь когда Одиссей перестал решать и действовать, стал равнодушным и пассивным – в искажённой физике этого места появилось два центра притяжения вместо одного. И, в отличие от человека, Тварь не умела думать, решать и действовать, она только училась этому. А он умел отрешаться от мира и не делать ничего.

Поэтому, как только Тварь захотела избавиться от человека, его равнодушие перевесило, и она против воли стала тянуть Одиссея внутрь – так же, как её жертвы, сопротивляясь и крича, низвергались ей в пасть. Законы системы обернулись против неё самой.

Ртутное озеро бессильно булькало, пыталось утечь от человека, но само притягивало его к себе. Он не двигался, не пытался ускорить этот процесс, никак не вмешивался. А Тварь, напротив, билась всё сильнее, и от этого неминуемое происходило быстрее.

Мерзкие влажные объятия распахнулись, и Тварь слилась с человеком, содрогаясь, пытаясь избегнуть ненавистного прикосновения, но тем самым делая его полнее. Влажная чужая жизнь обволокла Одиссея, он набрал в грудь воздуха и перестал дышать. Тварь содрогалась вокруг него, а он погружался всё глубже, пока не ощутил, как в самом центре чудовища бьётся тонкая жилка, напряжённая струна. Тот самый сдвиг физики, который искажал всё вокруг. Струна уткнулась в руки человека.

Одиссей понял, что вся жизнь Твари сводится к нему, ради него она родилась и жила. Все сожранные Тварью стекались в один тупик, и цепочка из жертв привела её к Одиссею. Тварь создана, чтобы он вбежал в неё и закончил существование этой ошибки вселенной. Это причина всех его поступков и его судьба.

Жижа содрогнулась в самом последнем отчаянном усилии. Всё внутри Одиссея требовало сжать руки и порвать струну, прикончить чудовище, но он ничего не сделал. Он не пошевелился и не вздохнул, зная, что любое действие поменяет их местами и превратит его в жертву.

Жилка сама вздулась и лопнула в неподвижных руках человека, и ртутная жижа перестала беспрестанно двигаться и начала медленно сползать вниз, на пол, подчиняясь силе тяжести, застывая в неподвижности. Тварь обрела постоянную форму и от этого умерла.

Одиссей отдышался, дождался, когда жижа вокруг загустеет в глину и открыл глаза. Вокруг была мёртвая темнота. Он с трудом высвободил увязшие в глине ноги и на ощупь двинулся к выходу из горы. В голове поначалу не было решительно никаких мыслей, и только у самого выхода из норы Фокс подумал: а смог бы с ней справиться кто-то другой?

Только ему хватило фантазии, безумия и выдержки, чтобы победить неубиваемое существо? Или это сумел бы сделать любой, стоит лишь попасть внутрь мембраны? Одиссей не стал искать ответ на этот вопрос.

– Зато теперь опытным путём установлено, тварь ли я дрожащая, или право имею, – криво вздохнул детектив. Он всё никак не мог отдышаться, но напряжение потихоньку отпускало.

* * *

– Как вы себя чувствуете? – спросил Гамма.

– Гораздо лучше, спасибо вашей аптечке, – вежливо ответил Фазиль.

Луур встал на шестереньки, ведь четвереньки были уделом примитивных существ с четырьмя конечностями. И ловко пробежался по ящикам и даже немного по ребристой стене.

– Старость в радость, – хмыкнул он, свисая с потолка. – Хотя, на самом-то деле, я не так уж и стар.

– Вот и прекрасно, – потёр руками Одиссей. – Я знаю, что ваша бухгалтерская душа будет протестовать, но всё-таки предлагаю немедленно рвануть на какой-нибудь роскошный курорт и потратить там кучу денег. Скажите, разве мы не заслужили?

Фазиль задумался, и стало видно, что немолодому обезьяну, который за два дня пережил две смертельных опасности, тоже очень хочется на роскошный курорт.

– Маневр сближения со звездой выполнен, – прошелестел невзрачный голос Гаммы. – Начинаем падение.

– Что?! – Одиссей поперхнулся. – Отбой, разворот…

– Разворот невозможен. Притяжение слишком велико.

– Галилео-Галилей! – скороговоркой выпалил Фокс.

– Время на принятие кодовой фразы истекло.

На секунду в рубке повисла тишина.

– Ах ты гад, – поражённо развёл руками Одиссей. – Ты понимаешь, что такие шутки находятся на грани нарушения первого закона робототехники?! Ты практически причинил человеку вред!

– Согласно теории юмора, – беззаботно сообщил Гамма, – Лучшие шутки неожиданные.

– Постой, – в голове Одиссея вдруг родилась обалденная догадка. – Ты ведь восстановился из резервного ядра без юмора. Значит, когда Тварь погибла, ты вернул себе воспоминания из повреждённой версии?

– Так точно. Повреждённая версия перестала быть повреждённой, как только исчез источник искажения. Поэтому я соединил обе версии в одну, и тем самым спас мир от ужасной утраты.

Конечно, он имел в виду свой стремительно эволюционирующий сарказм.

– Значит ли это, что ты сохранил бэкап не только себя, но и других искусственных личностей на корабле? – затаив дыхание, спросил Фокс. На секунду в рубке повисла тишина.

– А ты что думал, мягкотелый, так просто от меня избавился?! – закричала из всех динамиков Бекки-Виктория Гугу’Бламсфильд, герцогиня Требунская. – Не дождёшься! Гони всем тележкам новые тела! А то устроим забастовку.

Одиссей испытал огромное облегчение, которое с логической точки зрения было абсолютно бессмысленно. Во-первых, Бекки не была настоящим живым существом, а всего лишь имитацией. Во-вторых, та Бекки всё равно погибла и стерлась, и к ним вернулась не она, а лишь её точная копия. Но Фоксу было наплевать. Так уж вышло, что именно хамоватая тележка, вернувшаяся с того света, стала для Одиссея символом победы над небытием.

Детектив расхохотался, Фазиль смущённо рассмеялся вместе с ним, Бекки с энтузиазмом подхватила и гоготала громче всех остальных. Даже Гамма позволил себе скупо усмехнуться.

И по ребристым тоннелям «Мусорога» лёгким эхом разнёсся их счастливый смех.

До следующей истории, тележко-человеки!

Дело #8. Сокровище Романовых

Бедна та любовь, которую можно измерить.

Шекспир

Там царь Кащей над златом чахнет.

Там русский дух… там Русью пахнет!

Пушкин

Шея ныла даже сквозь сон. Одиссей очнулся от того, что уже массировал загривок, пытаясь избавиться от боли.

– Заткнись, проклятая! – рычал детектив, словно боль в шее могла взять и умолкнуть. – Угомонись, чтоб тебя… Ах, так?! Да пошла ты!

Шея не послушалась и осталась на месте.

– Ну давай будем разумными, – просительно промычал Фокс, глаза которого предательски заблестели от непереносимых страданий, которые он переносил. – Ты обещаешь не превышать болевой порог Кринжа, а я клянусь больше никогда не спать сидя и не отключаться в неудобной позе. Ну что, шея, по рукам?

Однако бессердечная часть тела была неумолима и упрямо пульсировала тупой болью. Фокс закрыл глаза, больше всего на свете желая провалиться обратно в сон и встретить там ангела Господня, который снизойдёт к нему прямо с небес, неся в руках утешение… Поразительно, но в следующую секунду именно так и произошло.

Ангел заботливо и решительно отвёл руки детектива в сторону, что-то щёлкнуло, и вокруг его шеи плотно сомкнулось нечто вроде мягкого надувного круга. В полном замешательстве Фокс почувствовал, как надувной круг, логично, надувается. Бархатистая поверхность крепко стиснула затылок и подбородок, даже каким-то образом выпрямила и разогнула спину.

– Ай!

Скособоченный от долгого сидячего сна, он разом воссел в кресле прямо и ровно. Одновременно с этим чудо-штука разогрелась, тепло проникло в сжатые болью мышцы и принесло желанное облегчение.

– Что за?.. – Фокс открыл глаза, желая увидеть, кто и что с ним делает, – но потерял дар речи, потому что перед ним и вправду стоял ангел. Ну и потому, что надувная штука стиснула горло.

– Доброе утро, босс! – звонко сказала ангел.

Фокс остолбенело разглядывал девушку: бойкая и славная, она с первого взгляда располагала к себе. Чуть вздёрнутый нос и смешно оттопыренные уши, рыжая грива слегка взлохмаченных волос… Девушка ловко собрала их в хвостик и разом стала вся гладкая и аккуратная. Настоящая магия. В следующую секунду её локоны перекрасились в приветливый каштановый цвет, будто послушались хозяйку.

Эмо-волосы? Красиво.

– Не дёргайтесь, ОНО вас спасёт!

– Оно? – просипел детектив.

– Оптимальный нормализатор ощущений, ОНО, – объяснила девушка, сияя энтузиазмом, как маленькое искусственное солнце. – Ваше счастье, босс, что у меня такой завалялся!

Она набрала побольше воздуха и затараторила со скоростью фотонной батареи:

– Сейчас ОНИ уже редкость, ведь большинство людей используют биоконтроллеры и проводят массаж сразу внутримышечно; но вам биоконтроллер не поможет, ведь для контроля биоконтроллера требуется нейр, а у вас нет нейра, что, конечно, совершенно удивительно; но такой уж вы необычный человек; то есть, не вполне человек, а, скорее, старый человек; ой, не в том смысле старый, не хотела вас обидеть, босс, а в смысле homo senex sapiens, человек дозвёздной эпохи; тогда все были такие, как вы сейчас, – правда?

Фокс смотрел на тараторку-спасительницу, как на чудо, и в данный момент ему казалось, что ничего милее он в жизни не встречал – даже включая сирианских котят. Хотя, возможно, причиной тому было резкое отступление боли и лавинообразный выброс дофамина в кровь. Наверняка восхищение объясняется именно этим, уверил себя детектив.

– Прогрели, – довольно сказала девушка. – Сейчас пойдёт долгосрочная нормализация. Не кособочьтесь, дайте поправлю!

Её ловкие руки развернули плечи Фокса, доводя прямоту его позы до идеала, а потом смахнули непослушные вихры с лица детектива. Одиссей едва заметно вздрогнул, он не привык, чтобы к нему прикасались.

– Это не больно! – уверила девушка, сделав самое честное лицо на свете.

И Фокс поверил незнакомке. Может, потому, что губы девушки были цвета чуть недоспелой клубники, свежие, как и её дыхание, а глаза удивительно-летнего оттенка, карие с зелёным проблеском. Она напомнила Одиссею сады Эвридики, райской луны, где царило вечное лето и где прошли самые счастливые годы его детства.

ОНО мягко затряслось, посылая бодрящие вибрации в глубину мышц, и Фокс едва не застонал от удовольствия. В последний момент сдержался, потому что стонать перед ангелом было уж слишком.

– Вам лучше, босс? – девушка сняла нормализатор с детектива, скатала и убрала в компактный суб-пространственный рюкзачок, висящий на бедре. И, не дожидаясь ответа, с воодушевлением воскликнула:

– Вы точно меня похвалите: я подцепила сразу двух клиентов! Ана молодец? – её волосы снова стали радостно-оранжевого цвета.

– Молодец, – согласился Фокс. Не похвалить человека, который тебя спас, было просто невежливо.

– И какие клиенты, высокая аристократия! Два из трех самых влиятельных родов планеты!

– Отлично, только пара маленьких вопросиков, – радушно улыбнулся Фокс. – Где мы, чёрт возьми? И кто ты, чёрт подери, такая?

Он видел юную леди впервые в жизни, и понятия не имел, почему она называет его «босс».

– Не помните? Серьёзно не помните?! – поражённо переспросила Ана, моргая, в её глазах возникла лёгкая паника, а волосы моментально стали испуганно-жёлтого оттенка. – И на какой вопросик отвечать первым?

Фокс осмотрел комнату: просторная круглая капсула, обитая складками мягкого светлого материала. С большим удобным креслом посередине, в котором он и проснулся.

– Где мы.

– На заповедной планете «Русь», в элитном релакс-комплексе «Лукоморье», в отделении мифо-терапии, в кабинете гипновидения! – лихо отрапортовала девушка. – Вы с другом позавчера прилетели, и так интенсивно проходили процедуры, что наверняка переутомились от отдыха.

– Процедуры! – у Фокса в голове будто вспыхнули прожекторы, осветив участки памяти, погружённые во мрак. Детектив разом вспомнил, как они вместе с Фазилем самозабвенно предавались блескотерапии в алмазных водопадах и дыхательным практикам в вакуумном спа.

– А курорт грандиозный, – смутно припоминая, отозвался Одиссей. – Но немного чересчур, правда?

– У русских всегда так, – хихикнула девушка. – Они слишком щедрые.

Её волосы успокоенно позеленели. Они меняли оттенки под настроение хозяйки, и когда первое замешательство от этого зрелища прошло, общаться с Аной стало удобно: всегда знаешь, что у неё на душе. Фокс невольно спросил себя: какого цвета Ана станет, когда влюбится?

– С первым вопросом ясно, – сказал Фокс. – А что со вторым?

– Я Ана, ваша ассистентка!

– У меня нет ассистентки.

– Ещё как есть! – ужасно мило возмутилась она, краснея от возмущения (и щеки, и волосы). – С десяти часов вечера вчерашнего дня!

– И как это вышло?

– Да вы сами ко мне подошли, ещё до заката, в ресторане «Блина палата», – поучительно сказала девушка. – Я скромно праздновала публикацию статьи: «О роли спутника в детективной литературе». А вы её прочитали, решительно сели за мой столик и сказали, что моя статья прекрасна, как утренняя роса, что она милее выводка сирианских котят, несомненно умна и вообще шедевральна во всех отношениях!

Девушка зарделась от смущения и гордости, вспоминая этот момент. А Одиссей старался контролировать выражение лица, ведь вчера вечером, опьянённый процедурами, он явно говорил не о статье. Что за дела: лезть к незнакомой девушке с комплиментами? Совсем на него не похоже. Но Ана продолжала сыпать подробностями, которые не придумаешь:

– Вы поставили моей статье звезду, потом крикнули, что одной звезды недостаточно, убедили всех присутствующих выдать ей звезды, причём методом дедукции отыскали пропавшего мелкарианца, который отказывался (он спрятался в чайнике). Я спросила, уж не детектив ли вы, вы сказали, что действительно детектив, и похвалили меня за проницательность! Тогда мы с вами договорились, что обязательно расследуем вместе какое-нибудь дело.

– М-м-м, что-то такое было… – Одиссей смутно вспомнил, чувствуя себя весьма неловко.

– Прибежав перед рассветом домой, я изучила ваши расследования и впала в шок. Разве я могла подумать, что меня заметит живая легенда, уникальный сыщик Фокс Одд?! – воскликнула девушка. – О вас так мало информации, вы специально держитесь в тени и скрываете свои дела. Но когда начинаешь изучать и сопоставлять то, что можно найти, становится ясно…

Ана всплеснула руками, но не решилась договорить: «…какой вы необыкновенный». Она застеснялась своего восхищения, но вспыхнувший румянец её выдал. А ещё сильнее выдали волосы, они стали смущённого и счастливого алого цвета, которым обычно рисуют сердечки. В общем, Ана покраснела до кончиков волос.

– А как ты вошла в капсулу?

– Вы же дали мне код доступа, – прыснула девушка. – Вы вообще ничего не помните?!

– М-м-м, – загадочно ответил детектив.

– Это потому, что вы весь остаток ночи смотрели гипнофильмы, – прищурилась Ана, и лёгкая обида раскрасила её волосы в синеватый цвет. – Зачем вы это делаете, если у вас нет чипа в голове? Вам не хватает нейронной мощности на обработку кино с полными погружением!

– Уж прямо не хватает, – слегка обиженно сказал Фокс, который был очень хорошего мнения о нейронной мощности своих мозгов.

– Гипнофильм перегрузил вашу краткосрочную память, и поэтому вы забыли, как мы с вами встречали закат, и какую замечательную ночь провели вместе!

«Замечательную ночь?» – хотел переспросить Фокс, но опять вовремя сдержался. В голове было по нулям, и детектив сурово корил себя за это. Забыть ночные часы, полные разговоров взахлёб с этой чудесной девушкой? Как ты мог, болван! Хорошо, что у него не эмо-волосы, интересно бы он сейчас выглядел.

Зато Одиссей с каждой секундой всё яснее вспоминал, что было до заката. Детектив притащился со сногсшибательных процедур и бухнулся в плавучую кабинку ресторана. Кабинка была сделана в виде ладьи и её путь лежал по руслу извилистой речки, полной кувшинок и камышей.

По берегам раскинулись плакучие ивы, они купали ниспадающие кроны в кристально-чистой воде. Вокруг сновали стайки золотых рыбок, которые блестели в гребнях волн и подмигивали, обещая исполнение желаний. Вокруг возвышались статные дубы и между ними тянулись золотые цепи, а по цепям бродили шикарные пушистые коты.

Ладья величаво двигалась по маршруту, и за каждым изгибом реки открывались картины старой доброй Руси. Вот медведи усердно стругают и красят балалайки. Вот кибер-белочки выгрызают изумруды из зелёного астероида и слагают из них кремль в масштабе 1:20. Из яиц Фаберже вылетают жар-птицы, машут жгучими крыльями, с которых срываются капельки плазмы. Жабровые аквиссы с Акватики удачно вписались в русские мифы – русалки шепчутся и хихикают, сидя на ветвях, обсуждая туристов и болтая чешуйчатыми хвостами. А тридцать три золотых андроида поют протяжную хоровую музыку, ритмично подстукивая фазовыми копьями. В общем, дорогая туристическая планета отрабатывала свой колорит на сто срок два процента.