Текст книги "Одиссей Фокс. Космический странник"

Ана молчала. Если к тебе с минуты на минуту обратится сама госпожа, какой смысл разговаривать с прислугой? Фарейца это молчание выводило из себя, он подошёл совсем близко и навис над девушкой. Жадно приоткрытый кулак гобура был крупнее её головы.

– Уже не такая гордая и всесильная, без своего защитного поля? – хриплый от предвкушения, спросил он.

На фоне гиганта Ана казалась хрупкой десятилетней девочкой. Он замер, не торопясь хватать, смакуя её беззащитность и свою мощь. И хрюкнул, когда принцесса молниеносно врезала ему ногой в челюсть.

Женщина-гепардис подкралась сзади и хотела наброситься со спины, но Ана не стала послушно ждать и ударила первой. Она крутанулась, уходя от хищницы и выдала ей королевский встречный хук, от которого гепардис опрокинулась набок прямо в прыжке.

– Может, я сегодня и умру, – прорычала принцесса, сжав кулаки. – Но легко не дамся.

Гобур издал яростный рёв и набросился на дочь богов.

Последовавшая короткая драка подтвердила эволюционное преимущество более развитых форм жизни над менее развитыми: олимпиарская девушка оказалась быстрее, сильнее и умнее врагов. Даже без техноусилений, чисто биологически Ана превосходила фарейцев: она уходила от их предсказуемых и банальных ударов, а сама наносила неожиданные и опасные. Её движения были точны, эффективны, но не жестоки – принцесса не позволила эмоциям вмешаться в бой.

Одиссей любовался телом Аны, но ещё сильнее тем, как сдержанно она действует, оказавшись в ловушке, лицом к лицу с врагом. Наконец-то она выглядела не просто эмоциональной и любопытной девушкой, а истинной принцессой звёздной империи.

Всклоченная гепардис скулила на полу с двумя перебитыми лапами и расплывшимся глазом, а огромный гобур стонал, избитый и раскровавленный, пытаясь подняться на трясущихся ногах (безуспешно). От увечий его спасли только крепкие кости и шкура, и тот факт, что отключенная нодотроника не сделала каждый удар принцессы смертоносным. В обычном состоянии Ана могла кулаком пробивать стены, а кожей рикошетить пули. Отключение полей и нодов сильно ослабило её.

Оригами не совался в бой, а возмущённо жестикулировал, на его пергаментной коже возникали и гасли проклятия в адрес принцессы. Но Шакрюк оборвал его политический памфлет, ловко подставив подножку, оригами упал и распростёрся на полу, а гусень набежал и уселся сверху всей своей тушей.

– Смотрите, ваше высочество, – торжествующе воззвал председатель, елозя по хрустящему врагу. – Я стремительно реабилитируюсь в ваших глазах!

Ана сдула со лба растрепавшуюся прядь и улыбнулась.

– Я хотел убить тебя своими руками. Увидеть, как перед смертью ты понимаешь и признаёшь свою вину, – прохрипел гобур сквозь боль. – Но ты слишком сильно пропитана нечистотой… ты противоестественный гибрид поганых технологий…

Принцесса вздохнула.

– Но это не важно. Мы отключили поля и ноды, а без них тебе отсюда не выбраться. Это здание настоящий гроб для тебя и твоих прислужников, – он оскалился, – потому что с первым рассветным лучом Машина отключит гравитонные генераторы. И диск, доверху набитый служителями греха, рухнет вниз. Госпожа Смерть восторжествует над теми, кто посмел нарушить вселенский цикл.

Целители застыли в шоке. Всю жизнь вырывать пациентов из цепких когтей смерти, спасать и помогать, – чтобы в итоге кучка сумасшедших провозгласила твою работу грехом, а тебя нечистым, и казнила через, м-м-м, обрушение? Это было поистине нелепо.

Но фанатик ещё не закончил выступление. Сплюнув кровь, он кивнул в сторону адской Машины, которая в угрожающем молчании смотрела с высоты.

– Это действо войдёт в историю как самая дерзкая победа над властью ложных богов. Мы знали, что настоящему подвигу нужен Символ, знак бесконечного труда бедняков, ежедневной изнуряющей борьбы и нашей победы над нищетой. Символ великой механики, которую презрели и предали нечистые. Воплощение принесённых жертв, благодаря которым мы сумели обмануть все ваши системы безопасности и проникнуть сюда, подобраться к тебе, принцесса. Нам был нужен символ неотвратимости.

Гобур смотрел на Машину с искренним преклонением.

– Столько простых рабочих лап, тентаклей и ложноножек трудились над ней денно и нощно. Сколько нищих телом, но богатых духом истратили последние крупицы, чтобы создать этот шедевр, – глаза фарейца блестели. – Мы единодушно решили, что ваша казнь должна быть показательной. Путь к спасению должен лежать прямо перед вами… но вы не сможете пройти этот путь – из-за своей нечистоты.

– Так что там со спасением? – выпучив четыре глаза, поторопил его Шакрюк, который внимательно слушал проповедь, выискивая в ней слабые места.

– Взгляните внутрь, – фанатик указал в самый центр Машины, где за слоями грозных механизмов проглядывало что-то яркое.

– Там… красная кнопка! – присмотревшись, прошипел ящерн.

– Нажмите её, и диссонирующее излучение прекратится. Нажмите её, если сможете, – засмеялся гобур.

– Я больше не выдержу! – бешено завопил маленький хистероид, который уже давно был на грани. – Я должен найти выход!!!

Прежде, чем кто-то успел его остановить, малютка перемахнул пропасть с клубящимися тучами, приземлился на торчащий таран и шмыгнул по нему внутрь. Маленький, юркий и лиловый, он хотел промчаться мимо громоздких механизмов и добраться до заветной кнопки. Но Машина пробудилась в мгновение ока, железо непререкаемо рявкнуло, и маленького грешника пронзил наконечник шестиметрового копья.

– Стой! – изо всех сил закричал Одиссей.

Он кричал не хистероиду, который уже совершил свой самоубийственный рывок – а тому, кто прыгнет мгновение спустя. Однако было уже поздно. Нечеловечески-быстрая и идеально владеющая своим телом, Ана была единственной, кто мог спасти малыша. И вопроса, пытаться или нет, для неё не стояло.

Принцесса взвилась в воздухе, в невероятном прыжке больше чем на десяток метров, перемахнула пропасть и приземлилась прямо на конгломерат криво намешанных пил. Пилы взвыли, кромсая ей ноги, но девушка схватилась за выстрелившее в неё копьё и, качнувшись на нём, перемахнула на ближайший таран.

Машина загрохотала, как оживший гром, и обрушила на принцессу шквал убийственных кар. Ана лихорадочно увернулась от шипастых шаров и клацающих капканов, мелькнула сквозь две наковальни, которые расплющили бы её, как букашку. Балансируя в совершенно невозможных для человека условиях, она совершала несколько рывков в секунду – и прорвалась к маленькому тельцу, которое содрогалось на длинном железном копье.

Одним движением Ана сорвала малыша с копья – за миллисекунду до того, как оно уехало внутрь и туда обрушились удары нескольких молотов, бум, бум, бум. Принцесса увернулась от бритвенно-острой спирали, которая срезала прядь ярко-алых волос и самый кончик уха, с криком отпрыгнула от извивающейся плётки, которая располосовала ей спину; ещё одно копьё настигло Ану и пробило ей плечо. Жадно урчащий бур воткнулся в бок принцессы, а репей из перекатывающихся колючек впился в ногу. Сверху падал зазубренный молот величиной с колесницу…

Одиссей увидел белое лицо Аны и багрово-чёрные волосы, пылающие болью. Девчонка невыносимо хотела жить. Она издала пронзительный всхлип-стон, когда всем телом оттолкнулась от тарана, сорвала себя с копья и полетела прочь от Машины, не глядя, спиной вниз, в последнем отчаянном прыжке… Молот громыхнул пустотой, не найдя жертвы, окровавленный бур истошно визжал, вращаясь вхолостую, а колючки вереницей попадали в бездну.

Одиссей проклинал себя и рвался вперёд сквозь толпу. Он недооценил великодушие этой девушки, она оказалась готова броситься в пекло, рискнуть собой ради призрачного шанса спасти незнакомое существо. Но у Фокса было три, может, четыре секунды – ведь и Ана, и Машина в несколько раз превосходили в скорости любого из присутствующих. Пока он пробежал половину расстояния, всё было кончено.

Глухой удар, поражённый вскрик толпы, и окровавленное тело принцессы прокатилось по полу, безвольно мелькая, пока не остановилось. Маленький лиловый хистероид вывалился из её руки, и все увидели, что он стал серым. Малыш был мёртв, а подвиг Аны напрасен. Она очнулась от удара и посмотрела на трупик; по её щекам потекли слёзы. Израненная принцесса не издала ни звука, когда с десяток целителей окружили её и принялись помогать. В их распоряжении не было технологий, но никуда не делось мастерство.

Одиссею потребовалась вся его выдержка, вся его воля, чтобы не выбежать вперёд и не взять правосудие в свои руки. Ведь он ещё не получил то, чего ждал. Вдохновлённый фанатик ещё не открыл детективу все улики.

– Нечистый, – торжественно произнёс гобур в наступившей тошнотворной тишине. – Машина чувствует малейшие признаки греховных технологий, и карает их носителей смертью. Ты не спасла его, принцесса. И не спасёшь себя.

Зал взорвался криками. Толпа целителей, разгневанная гибелью малыша и пристыжённая героизмом девчонки, схватила гобура и гепардис, явно желая вытрясти из них чистосердечное признание, как отключить Машину и спастись.

– Вы думаете, на эту миссию пошли трусы и слабаки?! – заорал гобур, которого прижало с десяток озлобленных этноидов разных мастей. – Пытайте нас, убивайте, нечистые, никто не поможет вам спастись!

– Ты всё расскажешь, – пообещало ему странное создание, похожее на медузу, плавающую в воздухе в снопе паутинчатых нитей. Их кончики были полны тончайших, почти микроскопических игл. – Я из тебя все нервы вытяну, такой боли ты в жизни не испытывал.

Кажется, это был известный невролог.

– Пора дробить кости, – рокотнул каменный шар с выбоинами, конечно же, ортопед.

– Позвольте, коллега, – пробасила мясистая октопода. – Я доктор прикладной сексологии. Один индуцированный непереносимый оргазм, и они ничего от нас не скроют.

– Отойдите, дилетанты. Пытки предоставьте профессионалам.

Целители отодвинулись в почтительном испуге – ведь семенящий на коротких лапках пожилой дробоклюк был профессором стоматологии.

– У нас нет ключа к спасению, – бессильно оскалилась гепардис. – Мы лишь захлопнули ловушку, и сами останемся в ней. До рассвета.

– Что? Вы не можете отключить машину? – спросила леди-бабочка.

– Даже если бы захотели, – прошептал гобур. – Но никто из нас не захочет. Мы гордимся гибелью, если она принесёт славу Госпоже Смерть.

– Умереть за идею? – фыркнул Шакрюк. – Я так и знал, что вы идиоты.

– Но тогда зачем вообще красная кнопка? – пыталась понять леди-бабочка.

– Чтобы вы осознали всю горечь своей нечистоты, – слабо рассмеялся фареец. – Спасение должно быть доступно, должно быть рядом. Но никто из вас не сумеет до него дойти.

Гобур повис на руках державших, кажется, силы фанатика были на исходе.

– Секундочку, – поднял пухлые ручки Шакрюк. – Но вы же сами м-м-м, не нечистые. Вы избегали современных технологий, а значит, проклятая штуковина вас не тронет? А ну лезьте внутрь и жмите на кнопку! И мы все будем наслаждаться шикарной жизнью, кушать самые вкусные кушанья, не работать, баловаться, утопая в роскоши! И станем лучшими друзьями!

Он говорил это с такой верой, так довольно и заразительно, что все вокруг удивлённо разинули рты, пытаясь понять, неужели это возможно?

– Мы запятнали себя скверной, когда исполняли План, – печально ответил гобур, явно страдая от этого не меньше, чем от ран. – Было невозможно обойтись без ваших технологий. Так что и мы нечисты, в этом и гениальность Плана. Даже если в наших рядах появится предатель или слабак, он не сможет пройти внутрь.

Фареец усмехнулся:

– Но наши жертвы стоят результата. Принцесса могучей империи сгинет вместе с прислужниками – и вся галактика увидит и узнает, как это произошло…

– Вот оно, – раздался тихий, максимально выдержанный голос из толпы.

Оттуда вышел человек в мятом бесформенном свитере крупной вязки.

– Террористом нужна картинка, которую они покажут миру. Но из-за блокады нодов все внешние коммуникации отключены. Значит, нужен инсайдер, тот, кто будет внутри, будет снимать всю казнь от начала и до конца, запечатлеет Машину смерти. А после крушения диска выживет и донесёт снятое до всей галактики. Только тогда План увенчается истинным успехом.

– Кто? – жадно спросил Шакрюк. – Кто предательский оператор? Кого задушит наш гнев?

– Единственный из присутствующих, кто может спастись, когда диск рухнет, – ответил человек. – Кто-то с крыльями.

Все взгляды обратились к леди-бабочке и к четырехкрылой птице.

– Близится шторм, – сказал человек. – Крылья бабочки смоет. А на перья Эфраны предусмотрительно нанесён антиликвидный гель.

Изящная птица рванулась прочь, пытаясь взлететь, но сразу несколько целителей скрутили её и повалили на пол.

– О величественные пульсары, – промямлил Шакрюк, распухший от счастья. – Моя злейшая соперница, вся такая правильная и идеальная, оказалась лицемерной гнусью… Я же вам говорил! Теперь у меня нет соперников, меня переизберут!!!

– Я не одна из них, – забилась птица. – Я не сумасшедшая!

– Просто деловой расчёт, – с пониманием кивнул человек. – Их ненависть. Ваша выгода.

Он посмотрел на израненную принцессу, затем на гобура.

– Но продолжайте снимать, Эфрана. Делайте свою работу. Запечатлейте исполнение Плана и казнь.

Человек в мятом свитере двинулся к Машине.

– Ещё один отчаявшийся, – гепардис фыркнула кровью. – Иди навстречу своей смерти. Порадуй Госпожу!

Человек перепрыгнул клубящийся разлом, приземлился на платформу, кряхтя пролез внутрь безумных механических сплетений. Машина не шевельнулась, не шелохнулась, не издала ни звука.

– Что?! – прохрипела гепардис. – Что?!

Все смотрели на происходящее, затаив дыхание. Поэтому гобур, который хорошо притворился ослабевшим, резко вырвался и обезьяньими скачками помчался к адскому механизму.

Он запрыгнул туда вслед за человеком, пытаясь широкой лапой схватить за свитер и скинуть в дыру. Но наконечник шестиметрового железного копья пробил гобуру ладонь. Молот врезался в ногу и сокрушил кости, цепи обмотали туловище и потянули внутрь. Тут же застряли, потому что винтовые серпы пытались разрезать фарейца напополам, а пружинные капканы рвались откусить ему ноги. На несколько секунд скрежещущий шар механизмов застыл в равновесии, и тогда человек обернулся. На его мрачном лице читались брезгливость и сожаление.

– Тебе надо было начать с себя и своей планеты.

– Что? – просипел гобур.

– Попытаться сделать счастливее свой неблагополучный дом. А не врываться в чужие, жители которых достигли большего, и не пытаться разрушить то, что они создали.

– Я не понимаю, – прошептал фареец, содрогаясь и плача от боли, держась из последних сил. – Ты же чистый… Ты один из нас…

– Ты вообще ничего в этой жизни не понял. Лучше бы ты остался мусорщиком на планете Пыль.

– Что?.. – глаза гобура вылезли из орбит.

– Передавай привет своей госпоже.

Человек пинком выбил серп, застрявший в цепи, Машина сладко завизжала сталью и жадно зарокотала валами и шестернями. Цепи с фарейцем поехали внутрь.

– Нет, госпожа Смерть, нет! – наконец прохрипевшись, прекрасным чувственным баритоном воскликнул гобур, не в силах поверить в происходящее и отчаянно пытаясь вырваться из цепей и блоков. Но адская машина уже затянула фарейца внутрь. И шестерёнки судьбы за секунду разжевали его в фарш.

Человек без единого апгрейда добрался до центра Машины и нажал на красную кнопку. Пару долгих томительных секунд спустя повсюду вспыхнуло освещение. Ещё удар сердца, и принцессу окружило красное мигающее поле. Оно тут же стало желтым и расширилось, включая в себя двоих целителей – защитная система сообразила, что происходит.

– Открыто! Открыто!

Двери в зал распахнулись, и многие из целителей бросились прочь из этого пугающего места.

Одиссей вылез из адской машины и отряхнул руки. Принцесса лежала в воздухе, укутанная полем, и смотрела на него со слабой надеждой.

– Это всё? – прошептала она. – Мы победили?

Фокс обратился к толпе и крикнул:

– Объявите общую эвакуацию! Уходите с планеты. Уводите всех, это вопрос жизни и смерти!

– И чего стоим? – изумился Шакрюк, гуськом поспешив к распахнутым дверям. – Жизнь-то одна-единственная. Проваливаем отсюда!

Гомонящие целители поспешили к выходу, утащив с собой помятых гепардис и оригами. В опустевшей зале осталось лишь двое человек и белая капсула высшей биозащиты. Тогда Одиссей повернулся к Ане и ответил:

– Нет.

Девчонка закрыла глаза.

– Фарейцы не могли устроить этот теракт без помощи. Ваши защитные системы никогда бы их не пропустили. Представить, что адская машина из цепей и шестеренок размером с коттедж пролезла через разведку технобогов? Ну уж нет. А диссонирующее излучение? Владея таким устройством, каждый идиот может явиться на любую процветающую планету, отключить там ноды, одним махом обрушить экономику, а в некоторых случаях даже остановить цивилизацию. Представь, что это излучение сделает с густо летящим космическим флотом во время войны?

Детектив развёл руками.

– Технология такой силы не может быть доступна кучке озлобленных маньяков. Те, кто ей владеет, вершат судьбы империй. Они просто хотели, чтобы твоя смерть выглядела, как религиозный теракт. Значит фарейцам помог кто-то, по силе равный богам.

– Это могут быть враги нашей империи, – с надеждой прошептала Ана.

– Нет, не могут. Помнишь фанатика-оригами? Пока вы зашли в зал совета, он вернулся к твоей колеснице и взломал её. Скорее всего, это был запасной план – если тебе удастся вырваться из зала, и ты попытаешься сбежать на колеснице, она наведётся на нейтронную звезду или выкинет тебя в объятия чёрной дыры. Но не важно, какой у них был план, важно, что дикарский хакер сумел взломать ваши системы защиты. Из этого кристально ясно, что ему помог кто-то из олимпиаров.

Лицо принцессы болезненно сморщилось. Фоксу хотелось облегчить эту боль, но сейчас он мог её только усилить.

– Кто-то из твоей семьи.

В этом было столько жизненной иронии: глупцы, ненавидящие олимпиаров больше всего на свете, стали игрушкой в руках одного из них. Тупым орудием убийства, и даже эту роль выполнить не смогли.

Но Ане было совсем не до иронии. Услышав последнюю фразу, она стала похожа на маленькую девочку, на которую обрушилось большое горе.

– Убийца хотел, чтобы ты исчезла, но пытался устранить тебя чужими руками. Зачем ему прятаться? Есть только одна причина: он боится гнева твоего отца. Значит, твой убийца не Зевс, и круг подозреваемых становится невероятно узок. Но больше того, это значит, что убийца на грани обнаружения. Его план рухнул, его личность вот-вот станет ясна. И чтобы мы не открыли твоему отцу и всему миру, кто он, – убийца будет вынужден явиться сюда и завершить дело сам.

– Когда? – только и спросила принцесса.

– Как только восстановится внешняя связь и сигнал о ситуации дойдёт до убийцы, он придёт сюда. С минуты на минуту.

– Но кто, – прошептала Ана. – Арес меня любит, всегда любил. Всегда заботился. Афродита добрая. Отец просто возьмёт и уничтожит, он никогда не унизится до интриг. Мама… мама больше не может… и это же мама!

Девушка заплакала. Она устала мучиться и ждать смерти.

– Артемида… Аполлон…

Она закрыла ладонями лицо.

– Ты уже знаешь ответ. Твой разум знает больше, чем тебе сообщил.

– Я не понимаю! Объясни!

– Почему Шакрюк из всех кандидатов на спасение выбрал Мастера Мираби?

– Потому что он… он… – Ана захлебнулась пониманием, её расширенные глаза вспыхнули. – Может реконструировать память.

– Или, наоборот, разрушать её.

– Ох.

– Кому подчиняется Шакрюк? Кому он официально и реально подчиняется?

– Солистару планеты… М-мне, – пробормотала принцесса без уверенности.

– Но ты не отдавала ему такой приказ?

– Нет. Не знаю. Не помню.

Одиссей понимающе улыбнулся.

– Сколько тебе лет, Ана?

Взгляд принцессы метался, кажется, она была на грани срыва. Нутряное чутьё подсказывало ей правильный ответ, только он был слишком удивительный и слишком тяжёлый.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать… один? – она подняла на него потрясённые глаза.

– Ты уже вознеслась.

– Но как… я не понимаю…

– Твоё вознесение уже произошло, и сразу после него тебе стёрли память. Это была филигранная, мастерски проведённая операция. Стереть человеку память так, чтобы он не заметил изменения дат и мира вокруг себя – сложнее, чем можно подумать. Но Мираби справился, он и вправду мастер.

– Когда? – прошептала принцесса.

– Полгода назад. Именно после этого ты повсюду стала видеть смерть.

– Но как же я вознеслась, если я… не богиня? – всхлипнула девушка. – Я обычная. Я человек.

– Ты нет, – покачал головой Одиссей. – Она да.

– Она? – Ану потрясли его слова.

Одиссей встал рядом с девушкой и уставился в пустоту.

– Хватит прятаться, – потребовал он. – Ты достаточно её мучила. Ты обязана встретиться с ней лицом к лицу.

Освещение в здании разом погасло, будто кто-то изо всех сил не желал выходить на свет. В сгустившихся грозовых сумерках был слышен ворчащий гром, на горизонте сверкали молнии, гроза придвигалась всё ближе. Вокруг моросил холодный дождь. В панорамные окна было видно, как маленькие огоньки вспыхивают и уносятся вверх – целители покидали Рассвет.

Бледный луч скользнул сверху вниз, в полутьме обрисовался высокий строгий силуэт. Он сгустился, стал почти непрозрачной, немного светящейся фигурой женщины – совершенной в каждой детали, с сильным взглядом печальных глаз. Казалось, она жила так долго и знает так много. Хотя на самом деле этой женщине было всего полгода.

– Афина, – кивнул детектив.

– Одиссей.

Ана смотрела на своего бессмертного двойника одновременно отчаянно и кротко.

– Объясни, – прошептала она.

Богиня печально кивнула своей юной версии, и объяснила:

– Вознесение олимпиаров – это квантовый перенос сознания из телесной оболочки, в которой ты родился, в новое энергетическое тело, которое на порядки сильнее, быстрее, умнее. Это высшее достижение всех известных технологий, отец стал первым, кто испытал и пережил его. После перехода остаётся пустая оболочка, которую новорождённому олимпиару следует уничтожить. Во избежание появления ложной связи, когда бессмертному кажется, что он существует одновременно в двух телах. Это приводит к безумию. Так произошло с нашей матерью, которая отказалась уничтожить свой исток.

– Я не знала этого.

– Нас считают детьми, и многое не говорят… до вознесения.

– Я не пустая оболочка, – выпрямившись, сказала Ана, и произнести это ей далось с трудом.

– Нет, не пустая, – ответила Афина, во всезнающих глазах которой была печаль. – Я должна была перейти, но я шагнула и осталась. Зависла в пропасти между. И раздвоилась.

– Это был сбой? Какая-то случайность?

– Какая-то закономерность, – начала отвечать богиня.

– Хочешь быть любим, научись любить, – закончили обе хором.

Улыбки осветили два таких похожих и настолько разных лица. Серые эмо-волосы Аны стали солнечно-рыжими, и на мгновение Одиссей увидел ту девушку-солнышко, которой она предстала перед ним в первые минуты знакомства, на Руси.

Улыбка на лице богини медленно угасла.

– Стать олимпиаром – значит отказаться от старого, несовершенного, человеческого, – сказала она. – И я должна была отказаться от бывшей себя, чтобы сделать шаг вперёд. Должна была. Но не сумела.

– Но если это возможно, – поразилась Ана, – то у олимпиаров были бы десятки двойников. Ведь в галактике уже несколько сотен вознесшихся.

– Только раньше такого не случалось, – богиня покачала головой. – Всем, кто возносился, были дороги бессмертие, мощь, совершенство и власть. Они с радостью отказывались от прошлого. Нам же с тобой… было дорого иное.

Ана и Афина смотрели друг на друга, разделяя одно выражение лица, и эта невозможная двойственность, это уникальное противоречие законам природы, неизбежная трагедия, встроенная в саму сущность их двойного бытия, так зацепили Одиссея, что он на мгновение закрыл глаза.

– Наша мать стала олимпиаром сто лет назад, второй после Зевса. Она сохранила бывшую оболочку и сошла с ума. С тех пор сохранять истоки запрещено.

– Но ты не уничтожила своё старое тело.

– Нет, ведь в нём была ты. Но не только поэтому. Я почувствовала, что это будет… глубокой утратой.

– Но теперь ты не можешь быть богиней, не можешь управлять империей, пока я живу. Потому что моя жизнь отражается на твоей, ты чувствуешь всё, что я чувствую, отвлекаешься на то, чем я занимаюсь, тебя сбивают мои мысли, желания, страхи и радости. У тебя раздваивается восприятие и разум. Я белый шум у тебя в голове, второе сердце, которое бьётся всегда невпопад. Ты не можешь сосредоточиться и править мирами. Не можешь исполнить то, чего ждёт от тебя Империя… и отец.

Афина медленно кивнула.

– И ты не можешь решиться убить меня, потому что сложно. Убить себя…

– …И убить невинного ребёнка.

Технобогиня смотрела на своё смертное отражение.

– Что сказал папа? Когда узнал? – со страхом спросила Ана, и в её голосе пряталась крохотная надежда.

– Ничего. Он посмотрел на меня и кивнул. Он хочет, чтобы я решила это сама.

Руки девушки опустились, локоны съехали вниз и закрыли глаза.

– Я тянула время, – тяжело сказала Афина. – Я тянула, сколько могла.

– Ты стёрла мне память и пыталась дать мне дожить.

– Но это не может, – богине было трудно выговаривать слова, – длиться вечно.

Наступило молчание. Ана закрыла глаза и медленно развела руки, ожидая удара.

– Мы упускаем гигантского алеуда в маленькой комнате, – бестактно встрял Одиссей Фокс. – Фарейцы и их гротескное выступление – не твоих рук дело.

Афина повернула к человеку свою точёную голову, она смотрела на него внимательно, как на странного зверя, который оказался умнее, чем ты полагал.

– Нет, – ответила она. – Эта безумная попытка избавиться от Аны – не моя.

– Наши братья и сёстры, – прошептала девушка, она наконец поняла. – Они устали ждать.

Сквозь крышу административного диска ударили две иномирных молнии. Одна за другой они пробили купол и как в замедленной съемке раскатились на ветвящиеся разряды, оформились в две фигуры: солнцеликий и луноглазая. Артемида и Аполлон.

В другое время их вид восхитил бы Одиссея. Любитель историй и культур, он был бы безмерно счастлив, что наследие древней Земли пережило тысячелетия и возродилось в космосе, столь масштабно и ярко. Что миф воплотился в реальность, и чаяния слабых, привязанных к земле мечтателей и пастухов взмыли выше звёзд.

Но сейчас он смотрел на них другими глазами, ведь эти двое хотели убить Ану.

– Ты так и не закончила играть в куклы, сестра, – тон Артемиды был совершенно спокойным и даже беззаботным, но всё равно обвинял. Переливаясь лунным светом, она указала на Ану и с улыбкой покачала головой.

– Мы видели твои сомнения. Ты страдала, и мы пришли помочь, – склонив голову, лучезарно улыбнулся Аполлон. – Кто ещё поможет, если не семья?

– Благодарю, – поклонилась Афина. Ничто в её голосе и движении не выдало отношения. – Я уже взяла вопрос в свои руки.

– Но опоздала. – Свет Аполлона стал ярче, губы отвердели. Сгустки энергии перекатывались по его полупрозрачному телу, закручивались идеальными кудрями вокруг волевой, гордо посаженой головы. – Кукла, в которую ты заигралась, применила свои воли, и теперь сокровище, наше по праву, будет сверкать для других.

– Вот что бывает, если не упразднить статус наследной принцессы, – кивнула Артемида. – Разум младенца принимает детские решения, которые вредны для империи и семьи.

Они говорили только с Афиной, не обращая на Ану с Одиссеем ни малейшего внимания. Ведь смертные в их глазах всего лишь листья, упавшие с дерева, хрупкие листья, которые летят по воле ветра и скоро завянут, скорчатся, рассыплются в прах.

– Я одобряю её воли, – ответила Афина ровно. – Они соответствуют моим.

– Вот как? – подняла брови Артемида. – Ты так же хочешь, чтобы теллари тратил свой драгоценный дар на прошлогоднюю листву?

– Разве это мудро, сестра? Разве это правильно? – наклонив голову, спросил Аполлон. – Теллагерса может спасать даже бессмертных. Наши жизни куда важнее жизней обычных людей. Мы твоя семья, и ты должна защищать нас, как мы защищаем тебя. До последнего дыхания.

– Моя воля о равенстве. Жизнь – первая и последняя ценность для каждого, будь он принц или нищий, бог или раб. У нас с вами достаточно власти и свободы, чтобы делиться с теми, кто их лишён.

– О, здесь ты заблуждаешься, сестра, – Аполлон с ласковой жалостью протянул к ней руку. – Твоя доброта не знает границ и бьётся дикими волнами, как беспутное море, выйдя из берегов. Такая доброта опасна, она смывает империи. А мы должны сохранить и преумножить наследие наших матерей и отцов.

– Слёзы богов должны служить богам, – добавила Артемида так непререкаемо, будто озвучила закон физики.

Высшие существа синхронно подняли руки.

– Мы изъявляем собственную волю: теллари должен перейти в собственность Олимпа. Для этого фонд целителей Рассвета будет расформирован и закрыт.

Они раскрыли ладони, и в них воссияли многослойные печати, солнечная и лунная.

– А чтобы ускорить дело и избавить нас от бюрократических процедур, – тепло улыбаясь, произнёс Аполлон, – мы уничтожим эту планету. Так будет проще.

– Я призываю вас отступиться, брат и сестра, – сказала Афина опасным голосом.

Всё пространство зала разом скрутили изгибы пересекающихся полей. Три технобога без предупреждения столкнули силы, двое пытались сковать и обессилить одну. Ану и Одиссея бросило на колени, воздух загудел, переполняясь силой, волнами и сгустками ходившей вокруг. Импульсные удары олимпиаров носились в воздухе, словно в невидимом лабиринте, пытаясь прорваться друг к другу, но каждый из участников боя воздвигал и убирал силовые стены, одновременно посылая новые и новые импульсы в бой. Это был мягкий бой, не смертельный, лишь душное семейное противостояние.

Двигаться стало почти невозможно, поля прижимали к полу, давили и тянули в разные стороны при попытке встать. Никто специально не пытался связать смертных, всем было не до них, ведь они никак не могли повлиять на дуэль богов. Просто бушующая сила давила на Ану и Одиссея тяжким грузом, как будто гравитация внезапно увеличилась в пять-шесть раз. Как-то само собой вышло, что оба человека прижались друг к другу, бессильные, как потерявшиеся песчинки на дне вихря, который не сулил им ничего хорошего. Но вместе, чувствуя живое тепло.

– Простите меня, босс, – со слезами на глазах упрашивала Ана. – Я привела вас на верную смерть. Если бы я знала…

– Ты всё сделала правильно.

– Как вы можете не бояться умирать? Мне страшно.

Фоксу не хотелось отвечать на этот вопрос, тем более, отвечать правду.

– Мне тоже страшно. Но давай попробуем один финт.

Ана посмотрела на него с внезапной жалость и нежностью.

– Вы никогда не сдаётесь, верно? Всегда продолжаете драться.