Текст книги "Аргентина. Полная история страны. От древности до наших дней"

Глава девятая
Война тройственного альянса, она же – парагвайская война

Предпосылки

Главным вдохновителем войны Аргентины, Бразилии и Уругвая с Парагваем была Великобритания, которая после утраты своих североамериканских колоний развернула широкую экспансию в Южной Америке. К слову, именно Британия, развитая шерстяная промышленность которой требовала огромных количеств сырья, заставила многих аргентинских ранчерос[111]111
  Владельцев ранчо.


[Закрыть] переключиться с коров на овец, да так интенсивно, что к концу XIX века овцеводство стало ведущей отраслью аргентинского животноводства.

С Великобританией, несмотря на все былые трения, у Аргентины сложились крепкие торговые отношения, выгодные обеим сторонам. Да, Аргентина впала в определенную зависимость от нее, но торговля с империей, над которой никогда не заходило солнце,[112]112
  Выражение «Империя, над которой никогда не заходит солнце» изначально употреблялось для характеристики Испанской империи, а затем перешло к Британской империи. Автором его был итальянский поэт Джованни Батиста Гуарини, написавший в одном из своих произведений о дочери испанского короля Филиппа II следующее: «Гордая дочь монарха у которого [во владениях] никогда не заходит солнце».


[Закрыть] приносила хорошую прибыль и способствовала развитию молодого аргентинского государства. В частности, в 1857 году британцы начали строить в Аргентине и Бразилии железные дороги, идущие из ключевых сельскохозяйственных регионов к морским портам. Но пока что главной транспортной артерией продолжали оставаться реки Парана и Уругвай, которые частично протекали по территории Парагвая…

Доктор Хосе Гаспар Родригес де Франсия и Веласко, правивший Парагваем с 1814 по 1840 год, проводил политику строгого изоляционизма. Такая политика во многом была вынужденной, она защищала страну от посягательств со стороны аргентинцев и бразильцев. С 1776 по 1811 год Парагвай был частью вице-королевства Рио-де-ла-Плата, что давало аргентинским политическим деятелям основания для претензии на суверенитет страны. С португальцами и бразильцами отношения складывались сложно – они хотели господствовать, а не сотрудничать, и это доказал пример с аннексией Восточного берега, на восемь лет ставшего бразильской провинцией Цисплатина. А шестой президент Перу, первый президент Великой Колумбии и первый же президент Боливии Симон Боливар намеревался включить Парагвай в создаваемую им федерацию. Более-менее хорошие отношения складывались только с Уругваем.

Хосе Гаспар Родригес де Франсия и Веласко

После смерти Доктора Франсии страной некоторое время правила хунта, ведущую роль в которой играл племянник доктора Карлос Антонио Лопес Инсфран. В 1844 году Лопес стал президентом. Желая пополнить казну за счет иностранных инвестиций, он немного уменьшил изоляцию страны, установив дипломатические отношения с некоторыми европейскими и американскими государствами, но в целом при нем Парагвай оставался «сам по себе». Старший сын и преемник Карлоса Лопеса Франсиско Солано Лопес Каррильо покончил с изоляцией страны, но сделал это весьма неуклюже, неумно (многие из современников сомневались в его психической адекватности, и надо признать, что у них были для этого веские основания).

Британцам не нравились препятствия, которые чинил Франсиско Лопес речному судоходству, а кроме того, Великобритании была выгодна война между молодыми южноамериканскими государствами, как по принципу «divide et impera»[113]113
  Разделяй и властвуй (лат.).


[Закрыть], так и с целью увеличения сбыта оружия и прочих военных товаров.

Что же касается Аргентины и Бразилии, то блокирование речного судоходства по территории Парагвая наносило ущерб экономикам обеих стран, да и вообще Парагвай выглядел «занозой», от которой давно бы следовало избавиться, заодно увеличив свою территорию. А тут парагвайский бык сам подставил свою шею под лассо – в феврале 1868 года в Уругвае вспыхнуло восстание, во главе которого встал бывший президент Бернардо Пруденсио Берро. Восстание перешло в гражданскую войну, повлекшую за собой вторжение бразильских войск. Франсиско Лопес решил поддержать мятежных уругвайцев, но не получил от аргентинского правительства разрешения на проход через провинцию Корриентес, отделявшую Парагвай от Уругвая. Будучи из тех, кто сначала делает, а затем думает о последствиях, Лопес оккупировал Корриентес, что было крайне неблагоразумно с его стороны. Заодно парагвайские войска вторглись в западную бразильскую провинцию Мату-Гросу и южную провинцию Рио-Гранде-ду-Сул.

Тройственный союз против Парагвая

1 мая 1865 года Бразилия, Аргентина и Уругвай заключили договор о союзе против Парагвая, в котором было сказано о том, что союзники «не сложат оружия до тех пор, пока не будет свергнуто нынешнее парагвайское правительство». Президент Аргентины генерал Бартоломе Митре стал главнокомандующим союзных сухопутных сил, а объединенным флотом командовал бразильский вице-адмирал Жуакин Маркес Лисбон маркиз Тамандаре – легендарный флотоводец, ныне считающийся небесным покровителем бразильского военно-морского флота. Расклад сил (одиннадцать миллионов населения стран Тройственного союза против четырехсот пятидесяти тысяч парагвайцев) внушал надежду на то, что война окажется недолгой. 4 мая 1865 года президент Митре произнес свою знаменитую речь, в которой сказал: «Мои соотечественники, я обещаю вам, что через три дня мы будем в казармах, через три недели – на границе. А через три месяца – в Асунсьоне!» Того же мнения придерживался бразильский император Педру II, но они не учли упорства Франсиско Лопеса и его умения «закручивать гайки», перестраивая страну на военный лад. Точнее говоря, они не учли степени безумного упрямства Лопеса, который сопротивлялся до последнего, потому что не мог поступить иначе – капитуляция означала для него утрату власти, которая была, пожалуй, единственным смыслом жизни этого одиозного тирана.

Забегая немного вперед, скажем, что в 1868 году, когда уже окончательно стало ясно, что Парагвай не сможет выстоять под напором Тройственного союза, Лопес провел масштабную чистку внутри своей страны, безжалостно уничтожая всех, кого он подозревал в заговоре против него, а подозревал он многих, очень многих. Среди жертв репрессий, масштабам, суровости и темпам которых мог бы позавидовать Хуан де Росас, оказались глава местной церкви и ряд других епископов, многие министры, судьи, генералы, губернаторы провинций и даже близкие родственники самого Лопеса. Государственный аппарат был фактически обескровлен, но чиновники во время войны Лопесу были не очень-то нужны, поскольку порядок держался на солдатах. Безумный диктатор казнил даже свою семидесятилетнюю мать, правда, не за участие в заговоре, а за то, что она имела неосторожность сообщить сыну, что его настоящим отцом является не Карлос Лопес, а совершенно другой мужчина. Перед казнью несчастную женщину безжалостно выпороли… Лопес словно хотел сказать парагвайцам: «Если я не пощадил родную мать, то вас и подавно не пощажу». Не избежал смерти и родной брат диктатора Бениньо Лопес. Досталось и иностранцам, в том числе и обладавшим дипломатическим статусом – условности не имели значения для Франсиско Лопеса, все определялось его мнением. В результате в Парагвае не осталось влиятельных людей, с которыми представители Тройственного союза могли бы договориться о свержении Лопеса и заключении мира.

Бартоломе Митре

А теперь давайте посмотрим, как развивались события с самого начала войны. Изначально в распоряжении Лопеса было около сорока тысяч солдат, число которых быстро увеличилось до шестидесяти тысяч, а также примерно четыре сотни артиллерийских орудий и двадцать восемь судов, пять из которых были речными. Флот имел большое значение, поскольку в бассейне Рио-де-ла-Плата доминировал тот, кто контролировал речные пути. Но парагвайские солдаты были плохо обучены и имели старое гладкоствольное оружие, а офицеры привыкли к тому, что все решения принимаются Лопесом как главнокомандующим и потому не умели мыслить тактически и вообще боялись проявлять инициативу, поскольку за неверное или кажущееся неверным решение можно было поплатиться головой. Но у Лопеса был и «козырь в рукаве» – при необходимости он мог мобилизовать всех парагвайцев, способных держать в руках оружие. Разумеется, качество необученного ополчения не выдерживало никакой критики, но на войне дело нередко решается не умением, а числом (как говорится, стая собак всегда одолеет ягуара).

Аргентина, Бразилия и Уругвай, совокупное население которых более чем в двадцать раз превышало население Парагвая, начали войну с весьма скромными силами. Впечатлял только бразильский флот из сорока пяти военных кораблей, оснащенных двумя с половиной сотнями пушек. Сухопутные силы Бразилии, насчитывавшие около шестнадцати тысяч человек, были оснащены и обучены примерно так же, как и парагвайские. Восемь с половиной тысяч аргентинских и две тысячи уругвайских солдат на фоне бразильцев смотрелись гораздо лучше, но для быстрого разгрома парагвайцев этого было маловато. Напрашивается вопрос: на что рассчитывал генерал Митре, собираясь добиться победы в течение трех месяцев? Ответ прост: на бразильский флот и благоразумие Франсиско Лопеса, который должен был сознавать скудость своих ресурсов (ах, если бы у Лопеса было бы такое качество, как благоразумие!).

Ход войны

Событие, определившее исход войны, состоялось вскоре после ее начала – 11 июня 1865 года в морском сражении на реке Риачуэло[114]114
  Река в Аргентине, на большей части своего течения она называется Матанса, а у впадения в ла-Плату носит название Риачуэло.


[Закрыть] бразильский флот под командованием адмирала Франсишку Мануэля Баррозу да Силвы уничтожил четыре парагвайских парохода, после чего Тройственный союз стал господствовать на воде. Сразу же после этого сухопутные войска Тройственного союза начали вытеснять парагвайцев с оккупированных ими территорий. Боевые действия шли с переменным успехом – в одном месте парагвайцы отступали, а в другом продвигались вперед, но вскоре Тройственный союз, сухопутные силы которого существенно увеличились, начал одерживать одну победу за другой, и к началу 1866 года парагвайцы отступили к своим границам.

16 апреля 1866 года войска Тройственного союза форсировали Парану и ступили на парагвайскую землю. 2 мая у болота Эстеро-Беллако состоялось первое крупное сражение этой войны, в котором обе стороны потеряли примерно по две тысячи человек убитыми и ранеными. Сражение закончилось вничью, но парагвайцам удалось захватить четыре пушки и большое количество оружия, что было для них весьма существенным подспорьем, поскольку их ресурсы уже начали истощаться.

Еще более кровопролитное сражение, в котором парагвайцы потеряли более двенадцати тысяч человек, а союзники – вполовину меньше, состоялось 24 мая у болота Туюти (кстати говоря, это сражение по сей день считается самым кровопролитным в истории Южной Америки). Лопес был в шаге от победы, но ему помешали победить упорство союзных войск и их превосходство в артиллерии…

12 сентября 1866 года Лопес, потерпевший еще несколько болезненных поражений, пригласил Бартоломе Митре и уругвайского президента генерала Венансио Флореса Барриоса на переговоры, в ходе которых попытался убедить их отказаться от намерения «не складывать оружия до тех пор, пока не будет свергнуто нынешнее парагвайское правительство». Успеха он не добился – лидеры Тройственного союза прекрасно понимали, что, пока Лопес остается у власти, угроза новой войны будет весьма высока, а кроме того, им хотелось территориальных приобретений, с которыми Лопес никогда бы не согласился. В тот момент казалось, что победа союзников не за горами, но…

Но 22 сентября парагвайцы нанесли союзникам сокрушительное поражение в сражении у форта Курупайти, расположенного близ южного парагвайского городка Умайта. Предыдущее сражение за форт Курузу союзники выиграли благодаря тому, что обстреляли артиллерийскую прислугу противника шрапнелью. Когда парагвайские пушки умолкли, форт без особого труда был взят штурмом. Примерно так же союзники планировали поступить и с Курупайти, но наткнулись на ожесточенную и хорошо продуманную оборону. Начнем с того, что значительная часть парагвайских пушек была хорошо замаскирована и в нужный момент ударила по флангам союзников, нанеся им огромные потери. Дно реки утыкали кольями, которые не позволили бразильским кораблям подойти к берегу, и им пришлось вести артиллерийскую дуэль с фортом издалека. Судьбу первой атаки решили замаскированные пушки, а вторую атаку союзники, потерявшие убитыми и ранеными более пяти тысяч человек, предпринять не рискнули и отступили. Командовавший парагвайцами генерал Хосе Эдувихис Диас не стал преследовать отступавшего противника без приказа Лопеса, а тот по каким-то причинам такого приказа не отдал, хотя имел хорошую возможность закрепить победу полным разгромом противника.

Примерно до февраля 1867 года союзники грызлись между собой, выясняя, кто больше других виноват в поражении при Курупайти, а в феврале Бартоломео Митре на посту главнокомандующего союзными войсками сменил бразильский генерал Луис Алвес де Лима-и-Силва, герцог Кашиас, за крутость нрава прозванный Железным герцогом. При Кашиасе союзная армия реально обрела единое командование, поскольку генерал Митре был главнокомандующим только на бумаге, а на деле его подчиненные большей частью действовали по своему усмотрению, что не всегда шло на пользу общему делу. Железный герцог не стал торопиться воевать – проанализировав предшествующий опыт парагвайской кампании, он понял, что его армия нуждается в дополнительном обучении, перевооружении и кое-какой реорганизации. Активные боевые действия возобновились только в июле 1867 года.

Битва при Авай

Лопес до этого момента тоже не сидел без дела – он всемерно укреплял парагвайскую крепость Умайта, находившуюся близ устья реки Парагвай и за свое важнейшее стратегическое значение прозванную «ключом к Парагваю». Сила крепости в первую очередь определялась ее удобным местоположением на подковообразном изгибе реки, перегороженном цепью и простреливаемом крепостными орудиями. Узость судоходного канала, имевшего ширину в двести ярдов,[115]115
  Около 183 метров.


[Закрыть] исключала возможность штурма крепости с воды, а со стороны суши ее защищало непроходимое болото, дополненное мощными земляными укреплениями в виде насыпей и траншей. Считается, что именно неприступность Умайты подталкивала Франсиско Лопеса и к нападению на соседние страны, и к упорному сопротивлению – он рассчитывал, что ни один противник не сможет завладеть «ключом» от его страны. Однако Умайта была взята 25 июля 1868 года, после продолжительной осады.

1 января 1869 года бразильские военные части вошли в парагвайскую столицу Асунсьон, ставшую одним из опорных пунктов союзников. Лопес бежал в горную местность Серро-Леон на северо-западе Парагвая и с оставшимися у него силами пытался вести партизанскую войну. 20 февраля 1869 года в Асунсьон прибыл бразильский министр иностранных дел Хосе Мария да Силва Параньос, которому император Педру II поручил создание временного парагвайского правительства, – надо же было подписать с кем-то мирное соглашение, ведь Бразилия, как и Аргентина, претендовала только на часть парагвайской территории, не намереваясь уничтожать парагвайское государство целиком (этого бы никогда не позволила Великобритания, которой была выгодна раздробленность Южной Америки, к тому же Бразилии Парагвай был нужен в качестве буфера между нею и Аргентиной, ведь совместное участие в Тройственном союзе не означало исчезновения давней враждебности между двумя крупнейшими государствами континента). 22 июля того же года Национальная ассамблея Парагвая избрала Национальную хунту, состоявшую из двадцати одного человека, а хунта, в свою очередь, избрала комитет из пяти человек, трое из которых образовали Временное правительство, ставшее ширмой для оккупационного командования.

1 марта 1870 года во время захвата бразильцами последнего лагеря парагвайских партизан был убит не пожелавший сдаться Франсиско Солано Лопес Каррильо. Так была поставлена точка в войне, которая вместо трех месяцев растянулась на пять лет.

Итоги войны

Для Парагвая итоги войны были не просто безрадостными, а поистине ужасными – от пуль и инфекционных болезней погибла большая часть населения страны, а о точном количестве жертв историки спорят по сей день. Наиболее достоверной представляется цифра в триста тысяч человек, что составляло две трети от довоенного населения страны.

В Аргентине эта затянувшаяся война не пользовалась популярностью как по причине чрезмерной жестокости, проявляемой обеими сторонами, так и из-за резкого снижения уровня жизни, вызванного ростом цен и налогового бремени. Да и вообще, война против бывшей провинции вице-королевства Рио-де-ла-Плата в союзе с бразильцами воспринималась в народе как помощь чужакам против своих. «Денежным мешкам» тоже не хотелось воевать до полной победы над Парагваем – им было достаточно свободного судоходства по рекам, связывавшим Аргентину с Южной Бразилией, и ослабления своих парагвайских конкурентов. Можно сказать, что все аргентинское общество подталкивало правительство к скорейшему завершению войны, но непримиримая позиция Лопеса, желавшего во что бы то ни стало сохранить свою власть, вынуждала продолжать боевые действия. Даже сам Бартоломе Митре признавал, что Аргентина вступила в войну с Парагваем вынужденно и что она «была печальной для всех нас». Хуан Альберди оценивал аргентинские военные потери в двадцать тысяч человек, включая тех, кто умер от холеры и других инфекционных болезней, вспышками которых в те времена сопровождались все войны.

До войны у Аргентины с Парагваем были взаимные территориальные претензии. Парагвай претендовал на территорию, лежавшую между реками Парана и Уругвай, где в свое время вели активную миссионерскую деятельность иезуиты. После изгнания иезуитов из владений испанской короны Междуречье находилось под религиозной юрисдикцией буэнос-айресской и асунсьонской епархий, причем границы изменялись довольно часто, отчего и Буэнос-Айрес, и Асунсьон считали эти земли своими исконными владениями. По договору от 19 июля 1852 года Парагвай отказался от своих претензий на Междуречье в пользу Аргентинской конфедерации, но этот вынужденный отказ в любой момент можно было пересмотреть. После победы в войне Междуречье окончательно стало аргентинским, а кроме того, к Аргентине отошла значительная часть равнинной области Гран-Чако, лежащей к западу от реки Парагвай. Сюда так и не дотянулись хваткие руки испанских колонизаторов, отчего территориальная принадлежность Гран-Чако вызывала споры – на эти земли заявляли права Аргентина, Боливия и Парагвай. По Договору о Тройственном союзе Гран-Чако должен был полностью отойти к Аргентине, но впоследствии бразильское правительство сделало все возможное для того, чтобы Аргентина получила только около трети от причитавшейся ей по договору территории. Это приобретение (или, скорее, потеря двух третей Гран-Чако) было закреплено в договоре о границе между Парагваем и Аргентиной, подписанном 3 февраля 1876 года. С аргентинской стороны договор подписал министр иностранных дел Бернардо де Иригойен, а с парагвайской – его коллега Факундо Мачаин, поэтому этот договор носит название Мачаин-Иригойенского. Также победители намеревались взыскать с Парагвая контрибуцию, но разоренная страна так и не смогла выплатить ее полностью, ограничившись несколькими небольшими платежами.

Но, пожалуй, самым главным приобретением, полученным в ходе войны с Парагваем, стала окончательная консолидация аргентинской нации. Люди стали ощущать себя не уроженцами отдельных провинций, а аргентинцами, гражданами единого аргентинского государства. Как говорится – лучше поздно, чем никогда. Правда, у этого замечательного во всех смыслах достижения была и не очень-то приглядная изнанка – консолидации способствовало разорение многих провинций во время войны. Нищета и разруха, ввергавшие провинции в зависимость от щедрот Буэнос-Айреса, поспособствовали ослаблению сепаратистских настроений. Кстати, такие провинции, как Буэнос-Айрес или Санта-Фе, во время войны неплохо заработали на поставках провианта и фуража бразильским войскам. Как говорят англичане, «для одних война – это война, а для других – любимая теща».

Что же касается Бразилии, действия которой стали толчком к началу войны с Парагваем, то она получила примерно столько же парагвайской территории, сколько и Аргентина (около семидесяти тысяч квадратных километров), добилась установления свободного судоходства по реке Парагвай, а также оккупировала Парагвай на шесть лет, иначе говоря – безвозмездно пользовалась всеми парагвайскими ресурсами в течение этого времени. Пользуясь случаем, богатые бразильцы и аргентинцы скупали по дешевке земли в побежденной стране. Значительная часть этих земель пустовала, так как оставшиеся в живых жители (в основном женщины и дети) переселялись в окрестности Асунсьона, где можно было прокормиться какой-нибудь поденной работой. Демографическая катастрофа заставила новое парагвайское правительство временно разрешить многоженство, противоречащее догмам католической религии. А что прикажете делать, если в ходе войны убыль мужского населения составила девяносто процентов? Подобно Адольфу Гитлеру, Лопес отправлял сражаться всех, кто мог держать в руках оружие, – и стариков, и подростков, и даже женщин.

Разумеется, наибольшую пользу из самой кровопролитной (и, скажем честно, – самой бессмысленной) войны на Южноамериканском континенте извлекла Великобритания, должниками которой стали все участники конфликта. И если Бразилия к середине прошлого столетия полностью выплатила долги Парагвайской войны, то Аргентина продолжает выплаты по сей день. Дело не столько в деньгах, сколько в политической зависимости должника от кредитора. Великобритании удалось компенсировать утрату власти над Северной Америкой за счет экономического порабощения Южной.