Текст книги "Стать дельфином"

Глава 51

Наша ненасытная страсть к новым впечатлениям не должна никого обманывать, ни нас самих, ни предметы нашей сиюминутной страсти. Мы бросаемся на другой конец света в погоне за новой красотой, новым душевным потрясением, новым удивительным интеллектуальным прозрением, – как ловец жемчуга ныряет каждый раз все глубже и глубже в поисках еще более прекрасной жемчужины, которая затмит все его прежние обретения. И вот, когда очередная бесценная жемчужина добыта, бережно очищена от слизи, отмыта от морской соли, отполирована куском мягкой материи и предстает всей своей красой, сияя нежным светом, на глубокой черноте бархата, – что нам теперь с ней делать? Мы можем спрятать ее вместе с другими бесценными чуть меньшими или чуть большими жемчужинами в особую шкатулку. Или мы захотим нанизать все эти прекрасные шарики на нить и время от времени носить это уникальное ожерелье, перебирая жемчужину за жемчужиной в наших теплых пальцах, словно четки, и улыбаться кому-то внутри нас, вспоминая вот этот страстный взгляд или вот этот возглас наслаждения…

Без горечи. Мы будем наслаждаться нашими жемчужинами втайне от всех без горечи лишь тогда, когда у нашего богатства будет надежный страж. Драгоценная шкатулка или прочная нить, пронизывающая тела бесценных жемчугов насквозь и собирающая их всех воедино принадлежностью к одному хранителю. И от хранителя зависит, сколь долго эти драгоценности будут источником нашей тайной радости и гордости. Сломайся шкатулка или порвись нить – и жемчуг будет утрачен и затерт в пыли.

Но кто будет хранителем?

Глава 52

Арман глубоко и нежно любила Джерри. Такое бывает лишь раз в жизни. Она чувствовала его каждой клеточкой своего существа, ей передавалось малейшее движение его души и тончайшие нюансы его умонастроения. Ей думалось, что беспокойство натуры, снимавшее ее с места и гнавшее через океан, на другой конец света в поисках Неведомого, имело главной целью встречу с этим мужчиной. И как раз в тот период ее жизни, когда она практически поставила большой крест на обретении спутника жизни. Встречу с Джерри она восприняла как удивительный подарок Судьбы, щедрый и исключительный. Ни секунды не усомнилась она в его предназначенности для нее и только для нее одной. Отчего-то эта уверенность поселилась в ее сердце и наполнила ее жизнь спокойствием уверенности и стабильности. Она обрела хранителя собственных снов и переживаний, обещавшего ей то, что называется «они жили долго и счастливо».

Лежа в шезлонге на берегу Карибского моря, Арман рассеянно слушала крики чаек и шум набегающей волны. Сезон ураганов почти закончился и море было так же спокойно, как и ее разум. Что до сердца, оно пребывало в растерянности, причина которой находилась совсем близко от нее, на расстоянии вытянутой руки.

Мы как-то пытались рассуждать о силе личностной энергетики, все еще не поддающейся объяснению. Мы строили предположения о существенном значении волнового воздействия и представляли, как легко впадают в резонанс наночастицы всякого живого организма, заставляя сердца биться в унисон, легкие дышать в одном ритме, а чувства пульсировать в такт спазмам в горле, и бабочки внизу живота начинают синхронно махать своими нежными крылышками… Возможно ли, что мы приблизились к разгадке?

Арман украдкой поглядывала на Адама, полусонно лежавшего в тростниковом шезлонге слева от нее. Ничего нельзя было поделать: его точеный профиль, высокие скулы, четкая линия подбородка и великолепной формы губы – все было прекрасно по-отдельности и невероятно гармонично вместе. Адам лежал, сомкнув глаза, временами посапывая в полудреме, и от всей его фигуры веяло полной расслабленностью и негой. Арман подумала, что он похож на сморенного сном молодого леопарда, удобно устроившегося на прочной ветке мощного дерева где-нибудь в сердце джунглей.

И прямо посередине ее мыслей о том, почему Бог временами бывает так щедр и создает такую Красоту, Адам вдруг открыл глаза и, покосившись на Арман, поймал ее задумчивый взгляд. И улыбнулся. Арман вздрогнула от неожиданности и покраснела. И рассмеялась приглушенно и сладко. Полуприкрыв глаза, не меняя положения своего тела, он вытянул свою правую руку и положил ей на живот свою мягкую ладонь, в щелках его глаз сверкнула смешинка и он растопырил пальцы в виде цветка нильского тростника. Арман, притворно недовольно промычала «Уууу!» и со словами «Ты испортишь мне загар!» убрала его ладонь со своего живота. Игра началась и Адам, свесив руку с шезлонга, повозил ею в песке, и порисовав загогулины пальцами, вновь поднял ее и аккуратно положил ладонью на смуглый подтянутый животик Арман – прямо как большая дикая кошка, не выпуская своих убийственных когтей, лишь одной мягкой подушечкой мощной лапы. Та рассмеялась заразительно – так решительна была физиономия Адама с притворно нахмуренными бровями, раздутыми ноздрями его славного носа и плотно сжатыми губами. «Ты похож на китайского дракончика!», – смеясь, воскликнула Арман, и вновь спихнула его руку со своего тела. Началась шутливая возня-борьба, во время которой оба не заметили, как Адам сполз со своего шезлонга и силой тяжести увлек за собой Арман на белый мягкий песок. Никто из них не заметил, как борьба из дальних захватов рук переросла в тесное переплетение ног и в конце концов тел. После очередного рывка Арман с целью освободиться от крепкого захвата, сопровождавшегося поворотом в цепких объятиях Адама, ее затылок оказался прямо перед его лицом, и он невольно уткнулся носом в то удивительное место за ухом, которое всегда пахнет ошеломляюще по-детски у чистых душ.

И у Адама вдруг внизу живота запорхали бабочки. И Арман замерла, почуяв этот древний призыв, и внезапно ощутила мириады бабочек в своем паху, неистово бившихся и стремившихся наружу… Она затихла, обмякла и подчинилась мужчине, с силой повернувшего ее лицом к себе, спиной на песок. Она более не сопротивлялась тому, что должно было стать одной из самых изумительных жемчужин на нити ее Воспоминаний – как в то мгновение промелькнула у женщины в голове. Она раскрыла свои губы навстречу его поцелую и нырнула за жемчугом… глубоко…

Глава 53

Возвращение с Антигуа было грустным: всем было жаль краткости этого незабываемого отдыха, и Джерри решительно заявил в самолете, что после выполнения просьбы Принца он возьмет еще две недели отпуска и отвезет всех либо на Гавайи, либо на Бора-Бора. Все воодушевленно поддакивали, но тут Майя спросила, присоединится ли к ним Адам снова, и в воздухе повисло молчание. Адам сначала взглянул прямо в глаза Арман, затем перевел взгляд на Майю и ответил что-то вроде «поживем-увидим», скорчив при этом дурацкую рожу. Майя прыснула и захлопала его по спине.

А у Арман почему-то защемило сердце. После того, что произошло с ними на пляже, ни она, ни Адам, не вспоминали о той вспышке безумной безоглядности и всепожирающей страсти. Это произошло, оба были взрослыми людьми, каждый понимал, что их ценности не изменились, а лишь подверглись незатейливому украшению, словно шаловливый орнамент багета, пущенный легкой патиной вокруг незамутненного овала зеркала. Никто из них не думал о продолжении. Адам – потому что не смел, с чем он и смирился. Арман – потому что ей совсем не хотелось вылезать из-под теплого и пушистого одеяла спокойной уверенности в настоящем и будущем. Обоим хотелось думать, что происшедшее столь незначительно и случайно, что испытывать угрызения совести по этому поводу как-то глупо. Поэтому их души были спокойны и легки. Ну, почти. Их взгляды не избегали друг друга, а, встретившись, обменивались теплым «Спасибо, дорогой(ая), это было чудесно!» – словно благодарность за изящную услугу, оказанную одним давним другом другому. Так отчего же у нее беспрестанно щемило сердце с того самого момента, когда вся дружная компания взошла на борт самолета, уносившего их обратно в Майями?..

Арман смотрела в рассеянной задумчивости на свою Самую Большую (и, наверное, Единственную Настоящую) Любовь всей своей жизни, Джерри, и, непроизвольно прищуривая глаза вместе с ним, поправляла ему невидимым движением своей нежной руки упавший на высокий лоб непослушный серебристо-пепельный локон. Когда он, после возни с багажом, наконец устроился в кресле и с облегчением вздохнул, протягивая вперед свои длинные ноги, Арман тоже непроизвольно глубоко вздохнула в соседнем кресле и, после того, как он застегнул ремень безопасности, положила свою голову на его плечо. «Ой! Какое острое! Джей, ты страшно похудел!». На что тот отшутился: «И слава Богу! Я был несколько пухловат, и ты бы меня разлюбила очень скоро. А теперь я поджарый скакун, который готов носить тебя на своей костлявой спине всегда и везде!» Арман тихо рассмеялась и поцеловала этого удивительного мужчину в губы. И в этот момент покалывание оставило ее сердце. Хранитель ее жемчужин был с ней.

Глава 54

План принца был безумен. Это понимали и Джерри, и Адам, и даже Майя. Он был безумен по нескольким причинам. Во-первых, Принцу стоило немалых трудов, уговоров и денег, чтобы склонить правительство Франции и руководство Национального заповедника Камарга продать ему 3 манада камаргу. Если учесть, что общая численность манадов этих уникальных существ в стране не превышало сорока, согласно официальным данным, то можно понять, почему Принцу потребовалось применить все свои связи и изрядно потрясти мошной ради решения вопроса в свою пользу.

Но самой безумной частью этого плана был маршрут доставки камаргу и пункт назначения. Поначалу Принц уведомил Джерри о том, что лошадей следует доставить к нему на Аравийский полуостров – и это было еще разумно и понятно. Но буквально за несколько дней до отлета Джерри и Адама в Европу планы Принца резко поменялись: теперь он хотел, чтобы ценный груз был доставлен… на ранчо Джерри. Когда Принц озвучил это в телефонном разговоре, Джерри не мог поверить своим ушам. Он, с несвойственным ему нетерпением, перебил Принца и потребовал подтвердить услышанное. Первым движением его было сейчас же отказаться от этого контракта, который он все больше и больше считал дурацкой авантюрой. Однако состояние здоровья Принца взывало к великодушию и милосердию – и Джерри промолчал и согласился. Он лишь поинтересовался, зачем Принцу вдруг стало необходимым поместить камаргу на его ранчо. Принц, замявшись на секунду, ответил коротко «Я так желаю, мой друг. И прошу тебя исполнить мою просьбу», затем он раскашлялся и сеанс связи был закончен.

Майя присутствовала при этом разговоре и, наблюдая за тем, как лицо Джерри становится все мрачнее и мрачнее, почувствовала, как беспокойство овладевает и ею. Она была еще совсем юной, но Природа одарила ее светлым и быстрым умом и красивой доброй душой. Она представляла, какое смятение ощутят камаргу, когда их после ловли загонят в фургоны и повезут куда-то прочь от их Родины и всех тех, кого они успели полюбить. Молодые кобылицы будут разлучены с молодыми жеребцами, которых они выбрали в свои спутники жизни, с кем провели несколько дней на свободе, знакомясь друг с другом и только-только начав свои любовные игры. Они еще не успели привести своего избранника в семью – и вот их разлучают навеки вечные. У Майи перехватывало дыхание и поднимался комок в горле при мысли о такой жестокости и бесчеловечности. Все время, проведенное ею на ранчо, она посвящала лошадям, и настойчиво и терпеливо внедряла в жизнь все знания и навыки, полученные ею в Школе Светлого Разума давным-давно (как ей казалось) в Европе. Она вспоминала уроки и заповеди владельца Школы, и мало-помалу за несколько месяцев ей удалось достичь внушительных успехов в дрессуре без железа. Она придумала для этого свое название: «adolorosa», бесскорбная. В смысле, методика.

Наступил последний день перед отъездом Джерри и Адама в Старый Свет. Чемоданы были уложены, документы и телефоны не забыты, и после полудня образовалось свободное время. Компания решила перекусить бутербродами в гостиной, и за трапезой Джерри не выдержал. Он стукнул кулаком по журнальному столу и с силой воскликнул «Хоть кто-нибудь скажет мне все-таки, на кой черт ему понадобились эти проклятые камаргу?!» Адам, все последние дни переживавший и за Принца, и за Джерри, и где-то за себя, лишь устало поднял плечи в знак непонимания и вяло махнул рукой. Айэн с высоты своего возраста предположил, что эти лошади просто нравятся Принцу и все тут. Арман, тяжело вздохнув, стала собирать посуду и удалилась на кухню. И лишь Майя, помолчав несколько мгновений, глядя куда-то внутрь себя, подняла глаза и заговорила. Она рассказывала мужчинам о древней истории камаргу, о том, какую загадку они представляют до сих пор для человека, потому что ее предком считают лошадь, жившую пятнадцать тысяч лет тому назад, а свидетельств сознательного одомашнивания ее до сих пор не найдено. Она рисовала им внешний облик камаргу, его удивительную выносливость и потрясла Айэна тем фактом, что до сих пор камаргу никогда не подковывают – так прочны и сильны его копыта. Джерри постепенно начинал проявлять интерес к этому простому рассказу, звучавшему в ее устах словно легенда. Он всматривался в усеянное канапушками загорелое лицо Майи и видел сияние, исходившее от ее широко распахнутых глаз. Завороженные слушатели были впечатлены ее познаниями во всем, что было связано с камаргу. И мало-помалу для них становилась понятной причина столь странного выбора Принца. «Он мечтает вывести уникальную породу: сильную, выносливую, с такими же прочными копытами и преданным характером. Знаете ли вы, что из всех преданных лошадей камаргу – самые преданные? Если они признают человека хозяином, они сделают все для него, вплоть до собственной гибели. С ними могут сравниться в этом лишь ахалтекинцы, за плечами которых века выведения. Принц хочет вывести Земного Дельфина из Лошадей Моря, самого надежного, сильного и преданного Друга… наверное, ему не хватает такого». При последних словах Адам, до этого задумчиво слушавший Майю, потупив взор, встрепенулся и, подняв глаза на девочку, сдавленно произнес: «Как ты это поняла?». А Джерри, подавшись вперед к Майе, спросил: «Но почему я и почему мое ранчо?». И та, полуприкрыв веки, словно древняя пифия, вошедшая в транс, ответила: «Потому что он понял, что ты сам – Земной Дельфин и Морской Конь одновременно».

Эти слова девочки словно острое копье, пронзили сердце Арман. Как когда-то очень давно, в ее детстве, когда она сидела в степи у костра, укрытая теплым ватным одеялом, наброшенным на ее костлявые плечи ее Аже, любимой бабушкой. Перед ее глазами пронеслись все мгновения того страшного и одновременно великолепного заплыва по стремнине холодной и коварной степной реки, спасение ее брата и слова Аже. Арман расправила плечи, стоя за стеной, отделявшей гостиную от кухни, глубоко вздохнула всей грудью, ощутив силу в своей разнежившейся и размякшей было душе, и сказала себе: «Я уберегу тебя, мой Дельфин!». Нить Хранителя не должна была порваться.

Затем, легкими шагами войдя в гостиную, она вернула присутствовавших из другой реальности, в которую они были перенесены рассказом Майи, провозгласив «Пора в леваду!» и обняла дочь за плечи. Майя, очнувшись от пережитого и поведанного, встряхнула головой, словно жеребенок, и многочисленные кудряшки ее буйных волос подпрыгнули задорно и жизнерадостно на ее спине. Компания, словно выйдя из долгого гиперсна, стала потягиваться, зевать, крутить головой, разминая шею, и, наконец, поднялась из мягких кресел и вышла на воздух. В леваду, где их ожидало неповторимое и уникальное зрелище – подарок Джерри и Адаму от Майи перед их отъездом.

Глава 55

Однажды знаменитого дрессировщика львов спросили, как ему удается приручить этих свирепых созданий. Тот ответил: «Вы наивно полагаете, что это я их приручаю? Да бросьте…»

Можно ли вообще что-нибудь, обладающее более-менее оформившейся структурой, будь то кристаллическая решетка или ДНК, заставить делать то, что ему делать совсем не хочется? Знаменитый дрессировщик лукавил, конечно, но доля правды в его ответе ведь была: если вы хотите, чтобы кто-то сделал что-то, ему не свойственное, станьте немножко Богом, изменитесь сами и измените ситуацию таким образом, чтобы это несвойственное превратилось в естественное и даже желаемое. Но, ради бога, забудьте о кнутах – только пряники и игра с их размерами, периодичностью и количеством.

Дружная компания дошла до левады и устроилась за ее оградой, где уже собрались все работники ранчо, свободные от неотложных дел. Джерри вопросительно взглянул на Арман, а та в ответ лишь загадочно пожала плечами. Взрослые ждали Майю и ее верного телохранителя Айэна. Наконец, они появились из конюшни и направились к леваде, за ними послушно шли их любимые лошади, жеребцы Кили и Султан. Войдя в круг левады, Айэн отошел к изгороди, а Майя прошла в его центр в сопровождении лошадей, на которых не было даже кордео. Несколько секунд она стояла спокойно, расслабленно, держа в опущенной руке короткую тонкую трость-ветку. Она устанавливала дыхание, и обе лошади, казалось, настраивались вместе с ней: они переминались с ноги на ногу, опустив свои головы с роскошными гривами, фыркали поначалу, но затем успокоились и словно ждали некоего сигнала. Подняв голову, Майя повернулась сначала к Султану, положила свою ладошку под его подбородок, нежно подняла его голову и, встретившись с ним глазами, кивнула ему. Когда она повернулась к Кили, тот уже внимательно смотрел на нее и кивнул ей первым. Майя тихо рассмеялась и выдохнула коротко и тихо, так, что ее услышали только жеребцы: «Хо!» – и шоу началось.

Это было похоже на танец, изящный, церемонный, с поклонами, вращениями вокруг своей оси и вокруг друг друга. Лошади двигались, словно подчиняясь им одним слышным командам и музыке, не глядя на Майю и держа синхронный ритм. Кили сбился лишь раз, решив вращаться в неправильную сторону, но Майя его не прервала. Ритм движений постепенно ускорялся и теперь лошади скакали по кругу, перейдя в галоп, пересекая затем леваду по диагонали навстречу друг другу, резко останавливаясь, разворачиваясь и устремляясь в обратную сторону. В конце этого незабываемого представления лошади вздыбились на задних ногах и поприветствовали зрителей, помахав им передними, а затем легли на бок спина к спине, а Майя с театральной вальяжностью растянулась на их спинах. И сосредоточенную тишину над левадой взорвали сумасшедшие аплодисменты потрясенных зрителей. Майя поднялась, оба жеребца за ней, и, встав в ряд перед ликующими зрителями, великолепная тройка галантно им поклонилась.

Айэн был в таком восторге, что, нещадно хлопая в свои ладоши, чуть не свалился с изгороди, с которой он, затаив дыхание, впрочем, как и остальные зрители, наблюдал за представлением. Когда Майя попросила у него разрешения «поработать с Султаном», он был настроен весьма, если не сказать сильнее, скептически относительно результатов ее усилий. Он приводил Султана в леваду и, скривив рот, наблюдал за попытками своей подруги найти общий язык с жеребцом. Султан перешел к Айэну по наследству от его матери и никого, кроме мальчика и старого конюха, к себе не подпускал. Айэну вскоре наскучило наблюдать за тщетными усилиями Майи и, уверившись в неизбежной неудаче и неминуемом позоре укротительницы, он затем перестал присутствовать при том, «как Султан издевается над этой самоуверенной девчонкой, которой так и надо». И то, что он увидел сейчас, сразило его наповал, окончательно и безоговорочно. Посрамлен был он сам, вернее его мальчишеская самоуверенность и надменность. С одной стороны, ему было досадно, что не он так удивительно работал с Султаном. С другой, – он был горд тем, что это его жеребец показал, насколько он может быть умным и достойным. Достоинства лошади мальчик подсознательно превращал в свои – но как можно было упрекнуть его в этом?

Во время представления Арман с нескрываемым восхищением и гордостью наблюдала за своей дочерью, ее переполняло ликование победителя – словно это она сама танцевала с лошадьми в леваде, а они слушались ее беззвучных команд. Ее глаза заблестели от слез, когда Джерри взяв ее руку в свою, крепко обнял ее за плечи и прижал к себе. Она подняла глаза и увидела в его глазах восторг, любовь и бесконечную нежность. Она увидела в них еще что-то, сверкнувшее в них на мгновение, словно дельфин над волной, и пропавшее – но так и не поняла, что это было.

А Джерри не сказал ей, что ему открылось, когда он смотрел на лошадей и хрупкую изящную девочку-подростка: это представление предназначалось ему. Он понял, что хотела сказать ему Майя и от этого его сердце сжалось: он увидел простоту и бесконечность Бытия, словно сама Вселенная напомнила ему: «Ты уйдешь, потому что ты не вечен. А лошади и их Дух Свободы и страстность останутся. Смирись». Майя таким способом хотела отговорить его от того непоправимого, что неизбежно обрушится на него, если он не откажется от обрекания на неволю камаргу. И Джерри, как когда-то, после жестокого крушения на доске, понял и принял эту неизбежность. Он уже не мог разорвать контракт.