Текст книги "Из моего окна"

45
Тропа позора

– РАКЕЛЬ —

– Ракель. – Меня трясут за плечо. – Ракель!

Резкая тряска возвращает меня из мира бессознательного к жизни.

– Ракель! – Я слышу шепот, но не хочу открывать глаза. – Ради бога, проснись!

Я открываю один глаз и привыкаю к свету. Надо мной чья-то фигура.

– Что… – Рука затыкает мне рот, и я медленно моргаю, пытаясь понять, кто почти залез на меня.

Черные волосы у лица…

Дани.

– Тс-с-с! Вставай очень осторожно.

Я смотрю на нее взглядом «что, черт возьми, происходит?», хотя она выглядит безутешной.

– Позже объясню, вставай осторожно и не шуми.

– Погоди-ка. Где мы, черт возьми?

Прошлой ночью…

Передо мной всплывают постыдные картины: «маргарита», водка, танцы на столе, Грегори танцует стриптиз, Арес и я целуемся перед всеми, Дани и Аполлон переглядываются в стиле «если ты отвлечешься, я тебя трахну сегодня вечером».

О, святая покровительница пресса, я попаду в ад.

Я так нагрешила всего за одну ночь. Помимо этого, мы поехали на такси домой к Марко – единственному, у кого не было дома взрослых. Больше алкоголя, еще больше стриптизерских шоу, больше сексуальных взглядов между Аполлоном и Дани и еще больше поцелуев между Аресом и мной.

Дани убирает руку с моего рта, и я сажусь, потому что мой желудок вздрагивает, а голова пульсирует.

– В чем дело? – У меня горит горло, до боли пересохшее от такого количества алкоголя.

Дани подносит указательный палец к губам и показывает рядом со мной.

Там спит Арес, лежа на животе, он отвернулся от нас. Укрытый чуть выше талии, он без футболки, видно татуировку и взъерошенные волосы.

Боже, просыпаться рядом с таким мужчиной – это привилегия, может быть, я трачу все счастье своей жизни с этим парнем, но оно того стоит.

Дани возвращает меня к реальности, проведя рукой перед моим лицом.

Я осторожно встаю, матрас скрипит, и мы обе смотрим на греческого бога, но он в отключке. Чувствую легкую боль между ног, и немного кружится голова, Дани поддерживает меня, пока я не встаю сама.

Я больше не пью.

Знаю, я так говорила в прошлый раз.

Алкоголь – как бывший, которого ты не забыла: ты обещаешь больше не срываться, не пробовать снова, но он соблазняет тебя, и ты снова срываешься.

Я ищу туфли, в которых была ночью, и когда вижу их в углу комнаты, я вспоминаю:

– Заколдуй меня, ведьма! – кричит Арес, когда мы неуклюже входим в комнату.

Он берет меня за талию, чтобы поцеловать.

Я хихикаю.

– Ты так пьян.

Он выглядит так мило с красными щеками и прищуренными глазами. Арес указывает на меня пальцем.

– Ты тоже не олицетворение трезвости.

– Вау… «Олицетворение». И как твой пьяный мозг умудряется изобретать такие слова?

Арес широко улыбается, касаясь своего лба.

– IQ…

– Самый высокий в округе, – договариваю я за него. – Умный и красивый. Почему ты такой идеальный?

Он пожимает плечами и гладит мою щеку.

– Почему ты такая идеальная?

Я подробно помню все, чем мы занимались после этого, боже.

– Ракель, Ракель, я Земля!

С румянцем на щеках прихожу в себя. Дани жестом зовет меня за собой к двери, и я качаю головой.

– Я не могу просто так уйти.

Дани шепчет.

– Ты ему потом все объяснишь, мне надо отсюда выбираться.

– Ты не думаешь, что он будет чувствовать себя использованным?

Дани смотрит на меня с видом «серьезно?».

– Потом объяснишь, пойдем, – говорит она, но я не решаюсь. – Пожалуйста.

– Хорошо.

С туфлями в руках мы выходим из комнаты, осторожно закрывая за собой дверь.

– А теперь объясни, что происходит?

Дани качает головой.

– Объясню по дороге, тише, в этих комнатах спит много людей.

Это длинный коридор с дверьми по обеим сторонам. Я пытаюсь возразить, но Дани идет впереди меня, и я замечаю бирку на верхней части ее костюма. Это изнанка?

Оу, оу, ошибка новичка.

– Дани, у тебя был секс?

– Тс-с-с! – Она затыкает мне рот, прижимая к стене.

Я высвобождаюсь.

– О боже, ты трахнула Аполлона.

– Ракель!

– Скажи, что это не так!

Дани открывает рот, чтобы что-то сказать, и снова закрывает его. Я не могу в это поверить.

– О, святая покровительница пресса!

Дани хмурит брови.

– Во-первых, такой святой не существует, а во‐вторых, заткнись, Ракель, ни слова больше.

– О, этого я не ожидала, – говорю я весело.

Дани хватает меня за руку.

– Иди, не делай Тропу Позора еще хуже.

– Тропу…что?

Дани закатывает глаза.

– Тропа Позора – утро после того, как переспишь с кем-нибудь, есть даже такой фильм.

Я хихикаю.

– Так и знала! Я же говорила, что даю тебе месяц, чтобы сдаться!

Дани бросает на меня убийственный взгляд.

– Шевелись, сейчас девять, а твоя мама дежурит до одиннадцати.

– О черт, сказала бы сразу.

Мы идем по коридору, когда слышим, как поворачивается дверная ручка.

– О черт, черт, – бормочет Дани, и мы обе ходим взад и вперед, не зная, что делать, несколько раз врезаясь друг в друга.

Наконец, мы замираем и видим, как Сами осторожно выходит из одной из комнат, держа туфли в руках, и она ведет себя так же, как мы.

Только не говорите, что…

Сами видит нас, на секунду замирает, а затем приветствует свободной рукой.

Мы подходим ближе, и Дани берет ее за руку, чтобы мы сбежали вместе.

– Никто никого не осуждает.

Спустившись по лестнице, мы встречаем Андреа. Да, та самая непонятно кто Грегори, стоит в дверях, осторожно приоткрывая ее.

– Вы шутите?

Дани, Сами и я переглядываемся и улыбаемся, я вздыхаю:

– Похоже, это самая знаменитая Тропа Позора в истории.

Сами смеется.

Мы выходим из дома, останавливаясь в саду, Сами проверяет свой телефон, похоже, он разрядился.

– У кого-нибудь есть телефон, чтобы заказать такси?

Андреа улыбается нам:

– Я на машине, могу подвезти.

У нее очень красивая, женственная и маленькая машина. Сами садится спереди, а мы с Дани сзади. Андреа начинает разговор:

– Вам не кажется, что это странная ситуация?

Сами кивает:

– Я бы сказала, даже слишком.

Не в силах удержаться, я говорю:

– Простите, но мне кажется, всем любопытно узнать, с кем…

Дани соглашается:

– Никто никого не осуждает, назовем имена.

Андреа смеется:

– Грегори.

Сами краснеет:

– Марко.

– Что? – удивленно спрашиваю я. – Я этого не ожидала.

Сами вздохнула:

– Я тоже.

Андреа прищуривается:

– Мое признание никого не удивляет? Это было так очевидно?

Мы отвечаем одновременно:

– Да.

– Ой. – Андреа надувает губы. – С тобой тоже все ясно, Ракель. Арес, кто еще.

Я показываю язык, она видит меня в зеркале заднего вида и показывает средний палец в ответ. Мы оказались в такой позорной и уязвимой ситуации, и это создает очень приятную атмосферу доверия между нами.

Сами слегка поворачивается на своем сиденье:

– А ты, Даниэла?

Дани опускает голову и шепчет:

– Аполлон.

– Что? – Крики Сами и Андреа заставляют меня вздрогнуть.

Я касаюсь лба.

– Никаких криков, похмелье. Помните?

Андреа останавливается на красном сигнале светофора.

– Я этого не ожидала.

Дани проводит рукой по лицу.

– Знаю, я переспала с юнцом.

Андреа смотрит на нее как на сумасшедшую.

– Нет, не из-за этого, а потому, что я не знала, что вы так хорошо знаете друг друга.

Сами кивает.

– Только не говори мне, что ты расстраиваешься из-за его возраста, Даниэла. – На лице Дани выражение вины. – Аполлон не ребенок, он подросток, и позволь сказать, он более зрелый, чем многие знакомые мне взрослые парни.

Я очень рада, что Сами думает так же, как я.

– Я сказала ей то же самое, она сильно переживает из-за возраста Аполлона и из-за того, что скажут люди.

Сами одаривает ее утешительной улыбкой и протягивает руку, чтобы пожать руку Дани.

– Не порти свою жизнь, Даниэла. Хорошо?

Андреа пересекает главный проспект.

– Простите, что прерываю романтику, но вы не возражаете, если я зайду в аптеку? Моя голова убивает меня, мне нужно что-то от боли.

– А мне нужна бутылка Gatorade, я хочу пить, – шепчет Сами.

– Потеряла много жидкости прошлой ночью? – шутит Дани, и мы все кривимся от отвращения.

– Дани!

Андреа паркует свою машину у аптеки, и мы вздыхаем. Кажется, мы начнем дружить. В конце концов, нет лучшего способа довериться друг другу, чем борьба с жаждой и последствиями одного из худших похмелий в нашей жизни.

46
Использованные

– АРЕС ИДАЛЬГО —

Я не ожидал, что проснусь и не почувствую рядом Ракель, когда вытяну руку на кровати. Я встаю, у меня кружится голова, и, пошатываясь, иду в ванную, чтобы увидеть, что в ней никого. Я замечаю, что нигде нет ее одежды, и понимаю, что она ушла.

Ведьма попользовалась мной и ушла?

Не могу в это поверить, это новый пункт в длинном списке того, что я впервые пережил с Ракель. Ни одна девушка никогда не исчезала на следующее утро после секса – эту роль всегда играл я.

Она продолжает красть у меня главные роли.

Но почему она ушла? Я не сделал ничего плохого прошлой ночью. Провожу рукой по лицу, вспоминая все, что мы делали прошлой ночью. Боже, это лучший секс в моей жизни. Эта женщина сводит меня с ума. Улыбаюсь, как дурак, понимая, что из одежды у меня только костюм греческого бога. Я никуда не пойду в таком виде. Ищу одежду в шкафу, так как это одна из гостевых комнат Марко, и, поскольку он привык к тому, что мы время от времени остаемся у него, здесь всегда есть одежда для гостя.

Надев шорты и белую толстовку, я спускаюсь по лестнице в гостиную, где наблюдаю сцену из фильма «Мальчишник в Вегасе».

Грегори лежит на диване с пакетом льда на лбу. Бледный Аполлон сидит на полу спиной к дивану рядом с ведром. Марко сидит на диване с пакетом льда на его…

Марко первым замечает меня.

– Ни слова.

Я не могу не смеяться.

– Но какого хрена?

– Я умираю, – ворчит Грегори.

Я все еще смотрю на Марко.

– Что с тобой случилось?

Марко отводит взгляд.

– Что именно непонятного в «ни слова»? Забудь об этом.

– Трудно забыть, как ты держишь пакет со льдом на члене.

Аполлон фыркает:

– Почему ты такой грубый, Арес?

Я сажусь в углу дивана, в ногах у Грегори.

– Ты сломал его?

Марко бросает на меня убийственный взгляд.

– Нет, я просто… думаю, натер.

Я смеюсь.

– Черт, братан, а я думал, что у меня была бешеная ночь.

Грегори смеется надо мной:

– Я тоже, но нет, похоже, Марко били как старый телевизор.

Мы с Грегори говорим одновременно:

– Бесконтрольно.

Марко кривит губы:

– Ха-ха, как смешно.

Аполлон улыбается:

– Это была хорошая шутка.

Мы с Аполлоном идем домой и уже дома идем прямо на кухню, у нас все еще нет сил и кружится голова. Нам нужны вода, еда и хороший душ. Аполлон ложится щекой на кухонный стол.

Достаю из холодильника две бутылки энергетика и ставлю их на стол, садясь напротив.

Я знаю, что Аполлон что-то натворил вчера, и мне очень любопытно.

– Не хочу об этом говорить.

– Я ничего не сказал.

– Ты думаешь об этом.

Делаю глоток.

– Тебе кажется.

Клаудия входит в кухню и предлагает приготовить нам суп. Но Аполлон говорит, что устал, и уходит в свою комнату.

Теперь я лежу лицом на столе, пока Клаудия готовит суп. Не осознавая этого, я засыпаю. Удар по колену будит меня, я моргаю и облизываю губы, колющая боль пронизывает мою шею. Когда я отрываю лицо от стола, чувствую следы от края стола на своей щеке. Выпрямляюсь в кресле и встречаю холодный взгляд.

Артемис сидит по другую сторону стола, в черной спортивной толстовке, его волосы слегка влажные от пота, перед ним дымящийся кофе. До сих пор не понимаю, как он может вставать по воскресеньям, чтобы делать упражнения. Но я многое не понимаю в своем старшем брате.

Его руки скрещены на груди.

– Тяжелая ночь?

– Ты не представляешь.

Клаудия суетится у плиты.

– О, ты проснулся, суп уже готов.

– Спасибо, – говорю я с облегчением. – Ты спасаешь жизнь.

Клаудия улыбается мне.

– Не привыкай. – Она подает мне суп, и даже от его запаха мне становится лучше.

Артемис делает глоток кофе, а я собираюсь съесть ложку супа, когда он говорит:

– Не давай Аполлону пить, ему еще нельзя.

– Я знаю, это было один раз.

Я поднимаю ложку, но Артемис снова говорит:

– Директор твоей школы сказала, что ты еще не подал документы ни в юридический, ни в школу бизнеса.

Я кладу ложку рядом с тарелкой.

– Еще даже не середина учебного года.

– Чем раньше, тем лучше. Ты уже присмотрел что-то? – Я сжимаю челюсть. – Тебе будет очень легко поступить в Принстон, мы с папой его закончили, и ты поступишь как наследник.

О, Лига плюща, самые престижные, исключительные и известные университеты Америки. Отбор строже, чем в других университетах. У вас должны быть не только отличные оценки, но и много денег, а также небезызвестное «наследие»: если ваши родители или близкие родственники закончили один из этих университетов, считайте, вы поступили.

Не поймите меня неправильно, я бы хотел учиться в одном из этих университетов, но не в том направлении, о котором говорит брат. Клаудия смотрит на меня с состраданием и продолжает готовить. Неужели моя неловкость так заметна?

Артемис, кажется, не хочет молчать.

– Ты думал, что хочешь изучать? Бизнес или юриспруденцию? Было бы хорошо, если бы ты пошел в бизнес, мы думаем об открытии еще одного филиала на юге. Строительство только началось, и ты сможешь управлять им, когда закончишь учебу.

Я не хочу изучать юриспруденцию или бизнес.

Я хочу изучать медицину.

Я хочу спасать жизни.

Я хочу знать, как позаботиться о дедушке, о дорогих мне людях.

Я думаю обо всем этом, но не говорю, потому что знаю, что, как только я озвучу свои мысли, я потеряю всякое уважение и одобрение старшего брата, потому что отказ от наследия является предательством в такой семье.

Какая польза от доктора в успешной международной компании?

В жизни у меня было все, я никогда не работал. У наследства есть хорошие стороны, но люди ошибаются, если считают, что за такую жизнь не надо расплачиваться.

Люди не видят давления, не знают, что существует шаблон, кем надо быть, что такое ужинать в одиночестве, как трудно завести настоящего друга или найти настоящую любовь. Я думал, что моя жизнь будет такой, пока Ракель не увидела меня.

И я не говорю о том, что она посмотрела на меня, она увидела меня насквозь, и она подошла с такими чистыми чувствами, с таким красивым и открытым как книга лицом, что я потерял дар речи. Ракель всегда была такой правдивой, искренней, честной. Я не думал, что такие люди существуют.

Она, не знающая, насколько красива, так уверенно сказала мне, что я влюблюсь в нее. Она, работающая, чтобы купить себе то, что хотела, которая всегда была одинока из-за отсутствия отца и работы мамы. Она, пережившая столько дерьма со мной…

И она все еще улыбается от всей души.

Ее обезоруживающая улыбка заставляет меня поверить, что все возможно. И что когда-нибудь я стану великим доктором, потому что, может, в моей семье в меня никто не верит и не поддерживает, но есть она.

И этого более чем достаточно.

47
Прощение

– РАКЕЛЬ —

Канун Нового года

Мне жаль…

Прости меня…

Я никогда не хотел сделать тебе больно.

Не знаю, о чем я думал.

Просить прощения бывает так сложно, нужны зрелость и храбрость. Признать, что ты ошибся, значит столкнуться с самим собой и с тем фактом, что ты не идеален и никогда не будешь таким, что ты можешь ошибаться, как и все.

Люди ошибаются, но лишь храбрецы признают свои ошибки.

Худшие ошибки – те, которые невозможно стереть, и не важно, когда за них извинились, такие ошибки оставляют шрам на сердце. Те, о которых больно вспоминать.

В канун Нового года мы почему-то становимся чувствительными, задумываемся обо всем, что сделали, о том, что не сделали, о людях, на которых мы повлияли хорошо или плохо. В этом году я прошла через многое, особенно начиная с лета… Последние шесть месяцев были для меня эмоциональными американскими горками.

Часы показывают 23:55, и мои глаза наполняются слезами, я могла бы сказать, что удивлена, но нет. Я всегда плачу перед Новым годом, от грусти, радости, тоски или смешанных эмоций, которые не могу разобрать.

Моя мама кладет руку мне на плечо, чтобы обнять меня, мы обе сидим на диване. Мы дома у Елены, ее близкой подруги, у них большая семья. Мы всегда встречаем здесь Новый год. Думаю, моей маме никогда не хотелось отмечать только вдвоем, и мне тоже.

Мама гладит мою руку, опираясь подбородком на мою голову.

– Еще один год, детка.

– Еще год, мамочка.

Перед нами появляется Елена с трехлетним внуком на руках.

– Давайте, встаем, пора считать.

В этой маленькой комнате около пятнадцати человек, ведущая на экране телевизора начинает отсчет.

10 Улыбка Дани…

9 Безумные поступки Карлоса…

8 Занудные комментарии Йоши…

7 Невинность Аполлона…

6 Пощечина от матери…

5 Обидные слова Ареса…

4 Сладкие слова Ареса…

3 Его красивая улыбка утром…

2 Глубина его голубых глаз…

1 Я люблю тебя, ведьма.

– С Новым годом!

Все кричат, обнимаются, празднуют, и я не могу не улыбнуться, хотя по моим щекам катятся крупные слезы. Я стала вести себя, как неуравновешенный Арес.

Я очень по нему скучаю. После Хэллоуина мы виделись почти каждый день, но две недели назад он сказал мне, что его семья всегда проводит Рождество и Новый год на экзотическом пляже Греции, потому что, кажется, там живут их родственники, и я не могла не пошутить, что греческие боги едут в Грецию. Арес снова и снова спрашивал меня, хочу ли я, чтобы он остался. Как я могу позволить себе отнять у него время с семьей? Я не настолько эгоистична.

Моя мама обнимает меня, возвращая к реальности.

– С Новым годом, красавица! Я тебя очень люблю.

Я обнимаю ее. У нас все еще сложные отношения, но мы работаем над ними. Конечно, я еще не сказала ей, что мы с Аресом встречаемся, всему свое время. Из-за разницы в часовых поясах Арес звонил мне несколько часов назад, чтобы пожелать счастливого нового года.

После объятий я остаюсь сидеть на диване. Мне нечем заняться… Я теряюсь, когда осознаю это. После встречи Нового года Джошуа всегда заходил за мной, и мы гуляли по улицам и желали всем счастливого нового года, отмечая вместе со всеми.

Мне больно…

Не могу отрицать, Арес всегда был рядом, и этот месяц мне было трудно без него, потому что у нас так много общего. Мы играли в снежки, когда был первый снегопад, принимали в гости детей в страшных костюмах на Хэллоуин, делали марафоны наших любимых сериалов, покупали книги, чтобы обмениваться ими после прочтения, играли в настольные игры, рассказывали страшные истории и жгли костер у моего дома, один раз даже подожгли двор, и моя мама нас чуть не убила. Я улыбаюсь, когда вспоминаю это.

Что я делаю?

Может быть, я не смогу доверять ему, но могу простить его. В моем сердце нет места обиде.

Недолго думая, хватаю пальто и следую за своим сердцем. Выбегаю из дома Елены, меня ударяет холод недавно наступившей зимы, но я бегу по тротуару, желая счастливого нового года всем встречным. Рождественские огни украшают улицу, деревья в садах перед домами, дети играют с рождественскими звездами и лепят снежки. Это прекрасное зрелище, и я понимаю, что иногда мы так зацикливаемся на своих проблемах, что не видим красоту в простых вещах.

Обнимаю себя и ускоряю шаг. Я не могу бежать по снегу – не хочу поскользнуться и что-то сломать. Нога утопает в сугробе, и я отряхиваю ее, чтобы идти дальше, но когда поднимаю взгляд, замираю.

Джошуа.

В длинном черном пальто, черной шапке и очках, слегка запотевших от холода. Я ничего не говорю и просто бегу к нему, забывая о снеге, проблемах, эмоциональных ранах, я просто хочу обнять его.

И обнимаю, проводя руками по его шее и прижимая к себе. Я чувствую мягкий запах его одеколона, которым он всегда пользуется, он наполняет и успокаивает меня.

– С Новым годом, идиот, – ворчу я в его шею.

Он смеется.

– С Новым годом, Рочи.

– Я так скучала по тебе, – шепчу я.

Он прижимает меня к своей груди.

– Я тоже скучал по тебе, ты даже не представляешь как.

Нет.

Все было не так.

Как бы я ни хотела, чтобы все было так, реальность от этого не поменяется.

В реальности я бегу по снегу со слезами на щеках, без пальто, и так сжимаю свой мобильный телефон в руке, что он вот-вот треснет. Мои легкие горят от холодного воздуха, но мне все равно. Мама бежит за мной, кричит, чтобы я успокоилась, остановилась, надела пальто, но мне все равно.

Я не могу дышать.

Я до сих пор помню, как быстро исчезла моя улыбка, когда раздался звонок. Мать Джошуа звучала безутешно:

– Джошуа… пытался… покончить с собой.

Они не знают, выживет ли он, пульс у него очень слабый.

Нет, нет, нет.

Джошуа, нет.

Все проплывает перед моими глазами. Что я сделала не так? В чем облажалась? Почему, Джошуа? Чувство вины наполняет мое сердце. Мне никогда, никогда не приходило в голову, что он может сделать что-то подобное. Он не выглядел подавленным, он не… Я…

Когда я прибегаю к его дому, мимо на полной скорости проносится скорая помощь, и я падаю на колени в снег. Соседи Джошуа укрывают меня пальто. Я держусь за грудь, судорожно дыша.

Мама обнимает меня сзади.

– Девочка моя, с ним все будет в порядке.

– Мама, я… Это моя вина… Я не общалась с ним… Он… – Я не могу дышать, не могу перестать плакать.

Дорога в больницу на такси прошла в тишине, было слышно только мои рыдания. Положив голову на колени моей матери, я молю, умоляю, чтобы он выжил. Этого не должно было произойти, это страшный сон. Мой лучший друг не мог этого сделать, мой Йоши…

В больнице я бегу к родителям Йоши, они разбиты, глаза опухли, на лицах боль. Они начинают плакать, как только видят меня, и я плачу вместе с ними, обнимая их.

Вытирая слезы, я отхожу.

– Что случилось?

Его мама качает головой.

– После встречи Нового года он ушел в свою комнату, мы много раз звали его, я подумала, что он уснул, и пошла посмотреть… – Голос срывается, на лице боль. – Он принял столько таблеток, он был так бледен. Мой сыночек… – Ее муж приобнимает ее. – Мой сыночек будто умер.

Так трудно видеть их страдания и боль, ощущать их отчаяние и чувство вины. В чем мы облажались? Чего мы не увидели? Может быть, во всем, а может, ни в чем. Джошуа, может быть, пытался нам показать или не пытался, так или иначе чувство вины пожирает нас.

Самоубийство…

Почти запретное слово, которое никто не упоминает, о котором никто не любит говорить, это неприятная и неудобная тема, но действительно есть люди, которые решают покончить со своей жизнью. Я, например, никогда об этом не думала, мне казалось, это происходит с другими и никогда не случится с моими близкими.

Я не думала, что Джошуа сделает что-то подобное.

Пожалуйста, Джошуа, не умирай, умоляю я с закрытыми глазами в приемной. Я здесь, я никогда не уйду, я обещаю, пожалуйста, не уходи, Йоши.

Проходят минуты, часы, я теряю счет времени. Доктор выходит, и от выражения его лица сердце сжимается в груди.

Пожалуйста…

Доктор вздыхает.

– Парню очень повезло, мы сделали промывание желудка, он очень слаб, но стабилен.

«Стабилен»…

Меня накрывает облегчение, и я настолько обессилена, что, если бы не мама, держащая меня, я бы снова упала. Доктор говорит о том, что стоит направить его в психиатрию, и многое другое, но я просто хочу увидеть его, убедиться, что он в порядке, что он никуда не ушел, поговорить с ним, уговорить его никогда больше так не делать, попросить у него прощения за то, что перестала с ним общаться и не пыталась все наладить.

Может быть, если бы я… он бы этого не сделал…

Может быть.

Доктор говорит нам, что Джошуа будет всю ночь без сознания и что мы можем пойти отдохнуть и вернуться утром, но никто не уходит. Мама выделяет нам свободную палату для отдыха, она давно работает в этой больнице, ее все знают и уважают.

Я кладу голову на мамины колени, и она гладит мои волосы.

– Я же говорила, что с ним все будет в порядке, детка. Все будет хорошо.

– Я чувствую себя виноватой.

– Это не твоя вина, Ракель. Нечего себя винить, просто будь рядом, помоги ему справиться с этим.

– Может, если бы я не перестала с ним общаться…

Мама перебивает меня.

– Ракель, пациенты с клинической депрессией не всегда показывают, что чувствуют, они могут выглядеть счастливыми, даже если им плохо. Очень трудно помочь, если они не просят о помощи, и иногда они не видят смысла в том, чтобы попросить о помощи, потому что считают, что их жизнь потеряла смысл.

Я ничего не говорю, просто смотрю в окно, как падает снег. Мама гладит меня по щеке.

– Поспи немного, отдохни, это была тяжелая ночь.

Глаза горят от слез, я закрываю их, чтобы попытаться немного поспать, забыться, простить себя.

– Ты упадешь! – кричит мне снизу маленький Джошуа. Я забираюсь на дерево.

Я показываю язык.

– Тебе просто обидно, что ты не можешь поймать меня.

Джошуа скрещивает руки.

– Конечно нет, а еще мы договорились, что деревья не считаются, обманщица.

– Обманщица? – Я бросаю в него ветку.

Он уклоняется от нее.

– Эй! – Он смотрит на меня убийственным взглядом. – Хорошо, перемирие, спускайся, и мы сыграем.

Я осторожно слезаю с дерева, но когда оказываюсь перед Джошуа, он касается меня и убегает.

– У-у-у-у-у! Теперь ты лови меня.

– Эй! Это обман.

Но он будто не слышит, и мне не остается ничего, кроме как преследовать его.

Я просыпаюсь от того, что кто-то сжимает мои плечи и разрушает приятный сон, полный игр и наивности. Мама улыбается мне с чашкой кофе в руке.

– Карамель маккиато.

Мой любимый.

Я вспоминаю Ареса и наше первое свидание в больнице. Я не решилась позвонить ему, потому что знаю, он примчится ко мне, а я не хочу испортить ему Новый год. Я знаю, что это меньшее, о чем можно думать в такую минуту, но не хочу втягивать еще кого-то в эту горькую ситуацию.

– Он уже проснулся, его мама и папа только что навестили его. Хочешь войти?

Сердце сжимается, в груди печет.

– Да.

Ты справишься, Ракель.

Моя рука дрожит на дверной ручке, но я поворачиваю ее и вхожу. Я смотрю в пол, пока закрываю дверь за собой. Когда я поднимаю взгляд, сжимаю челюсть, чтобы заглушить рыдания.

Джошуа лежит на белых простынях, на правой руке капельница, он такой бледный и слабый, что кажется, может сломаться в любой момент. Ее медовые глаза находят мои и наливаются слезами.

Я быстро подхожу к нему и обнимаю.

– Идиот! Я очень тебя люблю. – Я зарываюсь лицом в его шею. – Прости, прости меня, пожалуйста.

Когда мы перестаем обниматься, Джошуа отводит взгляд, вытирая слезы.

– Мне нечего тебе прощать.

– Джошуа, я…

– Я не хочу твоей жалости. – Его слова удивляют меня. – Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной быть рядом со мной только потому, что это случилось.

– О чем ты…

– Это было мое решение, и оно не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к кому-либо еще.

Я делаю шаг назад, но Джошуа не смотрит на меня.

– Нет, ты этого не сделаешь.

– Что?

– Ты не заставишь меня уйти, – говорю я. – Я здесь не потому, что обязана, а потому, что очень люблю тебя, и мне жаль, что я не поговорила с тобой раньше, чтобы попытаться все исправить, но до того, как это произошло, я уже решила найти тебя, клянусь.

– Я ничего от тебя не требую.

– Но я хочу объяснить тебе, хочу, чтобы ты знал, как сильно я скучала по тебе, как ты мне дорог.

– Чтобы я больше не пытался покончить с собой?

Откуда такая горечь в его голосе? Эта дерзость и нежелание жить? Это всегда было в нем?

Я вспоминаю мамины слова: жизнь теряет смысл для людей с клинической депрессией, ничто не имеет значения. Ему уже все равно.

Я подхожу к нему.

– Йоши. – Я замечаю, как он напрягается, когда слышит это прозвище. – Посмотри на меня.

Он качает головой, и я беру его лицо в ладони.

– Посмотри на меня! – Его глаза находят мои, и мое сердце разбивается, когда я вижу в них отчаяние, боль, одиночество, печаль, страх, много страха…

Мои глаза снова наполняются слезами.

– Я знаю, что сейчас все кажется бессмысленным, но ты не одинок, тебя любит очень много людей, и мы рядом, готовые помочь, как только будет нужно. – Слезы катятся по моим щекам и капают с подбородка. – Пожалуйста, позволь нам помочь тебе, я обещаю, что все пройдет и ты снова будешь наслаждаться жизнью, как тот маленький обманщик, с которым я играла в детстве.

Нижняя губа Джошуа дрожит, из глаз текут слезы.

– Мне было так страшно, Ракель.

Он обнимает меня, зарываясь лицом в мою грудь и плачет, как ребенок, я плачу вместе с ним.

С ним все будет хорошо, я понятия не имею, как помочь ему снова влюбиться в жизнь, но я буду рядом столько, сколько нужно.