Текст книги "Полигон"

К концу рассказа, когда Дерсу хохотал, сползая сидения, и хватал меня за плечо, пытаясь не оказаться на полу, автобус остановился. Водитель выключил мотор, и в уши ударила оглушительно звенящая тишина. Народ воспрянул духом и высыпал из душного, жаркого салона на волю. Выскочил на улицу и я. Бог ты мой, сколько малины! Кустарник тянулся вдоль дороги на сколько хватало глаз и уходил далеко в тайгу в обе стороны от дороги. Люди вытянулись жидкой цепочкой и углубились в заросли. Мы с Дерсу тоже нашли для себя уголок. Ягоды собирались быстро, знай – рви те, что более спелые. Но вскорости в процесс вмешались комары. Да так активно, что пришлось отбиваться от них всерьёз. Правой рукой я срывал малину, набирая полную горсть, и кидал её в стоящие на земле вёдра, левой отбивался от комаров. Часть ягод летела мимо ведра, в траву. Когда я набрал с полведра ягод, меня окликнул Дерсу. Пришлось лезть к нему, ломая колючие ветки. Он стоял с задумчивым видом, грыз зелёный листок, внимательно что-то рассматривая. Услышав шум, обернулся в мою сторону:

– Смотри!

И показал мне ветку. Ветка была голой, почти без листьев и без ягод, а кое-где и без коры.

– И ради этого ты меня позвал? Подумаешь, голая ветка!

– Она тут не одна… Много. Вон, гляди.

– Ну и что? Пойдём в другом месте собирать, делов-то.

– Ты не понимаешь или прикидываешься?

– А что такое?

– Ты не знаешь, кто так ягоды собирает? С листьями, с шипами?

– Нет. А кто?

– Медведь… Смотри, только что ветка обломана. Он был тут минут десять-двадцать назад, ещё сок на сломе не высох…

– А ты ничего не путаешь?

Дерсу ничего не ответил, но посмотрел на меня так выразительно, что я понял, что сморозил глупость. Он пожевал губами, вздохнул и сказал:

– Впрочем, скорее всего мы его спугнули, ушёл он.

Мы замолчали. Дерсу посмотрел на меня внимательно – как я переминаюсь с ноги на ногу, оглядываюсь по сторонам, не забывая с остервенением шлёпать комаров – и заявил:

– А пойдём-ка мы отсюда. Во-он на тот пригорок, под сосну. Там и ветерок, и солнце, значит, комаров поменьше. И медведь туда не пойдёт…

– Почему не пойдёт?

– Не пойдёт – и всё тут. Ни один.

– Как это – ни один? Их что, много?

– Да штук несколько… Да не бойся – бабы вон как вёдрами лязгают, давно уж их спугнули.

И он пошёл вперед. Я – за ним.

На пригорке, и правда, комаров оказалось не в пример меньше, а ягод, наоборот, больше, да и сами они – крупнее и сочнее. Дело пошло веселей, одно ведро быстренько наполнилось до краёв. А когда во втором ягодой закрыло дно, Дерсу дёрнул меня за рукав, и, прижав палец к губам – тихо, мол – позвал жестом за собой. Опять медвежьи следы что ли? Я тихонечко, стараясь не хрустнуть веткой, двинулся за ним. Дерсу остановился возле огромной сосны, приглашая кивком встать рядом. Едва я подошёл, он выглянул из-за шершавого ствола, и прошептал:

– Смотри…

Я выглянул из-за ствола с другого бока. Передо мной открылась великолепная картина: море кустарника, из которого торчали тут и там сосны с берёзами, а где-то впереди маячили белым три автобусные крыши. Прямо внизу, под холмом, раскинулось небольшое болотце (так вот откуда комары!), чуть подальше – живописная поляна.

– Ага. Красиво.

– Да не туда смотри, лапоть, а вон куда! – зло прошептал Дерзу и ткнул пальцем вперед и немного влево. И тут я увидел… Там, впереди, пробирался через кустарник Семён. Тот самый знаток филологии, что рассуждал вчера про тужурку. Пробирался он странно – будто старался не нашуметь. Не шёл – крался.

– Чего это он, Дерсу, идёт так осторожно?

– Пошутить решил, видать… Что медведь тут был, уже все, почитай, приметили. Думаю, он сейчас за деревом спрячется, а потом шумнет, ветками затрясёт. Вот визгу-то будет… Ты гляди сам…

А я и глядел. Семён и действительно прошёл, пригнувшись, про краешку болота к дереву, скрылся из виду, и через миг вынырнул из-за ствола. Со стороны дороги к нему двигались цепочкой женщины – их было отлично слышно, а местоположение легко угадывалось по дёрганью верхушек малины. Виден он был как на ладони, я даже заметил, что карман у него на куртке надорван. Семён постоял за стволом минуты две и сделал шаг к кустарнику, обходя дерево со стороны болотца.

И тут, в этот самый момент, навстречу ему из малинника вылез взъерошенный медведь! Они столкнулись неожиданно друг для друга, нос к носу. Если б Семён протянул руку – мог бы потрогать косолапого за нос. Столкнулись – и опешили. Оба. Медведь встал на задние лапы и замер. Теперь они стояли рядом, лицом к лицу, и молчали. И – не шевелились. Похоже, и не дышали. Замерли – и стоят.

Сколько они так играли в гляделки – не знаю. Может, секунду, может, десять. мне так показалось, прошло полчаса. А потом что-то незримо изменилось, и медведь заревел. Одновременно с ним закричал Семён. Причем Семён оказался явно громче. Покричав так немного (тоже секунд десять или полчаса), они бросились бежать. Оба. Одновременно. Семен – в тайгу, через болото, в нашу сторону, медведь – к дороге.

Мы выскочили из своего укрытия, закричали, замахали руками. Семен увидел, повернул к нам. А в кустах, в малиннике начался грандиозный переполох! Полсотни женских голосов завизжали с такой сокрушающей силой, что бедный медведь, не снижая скорости, развернулся и ошалело помчался в противоположную сторону. То есть тоже к нам. Он мчался через кустарник напролом и очень походил в этот момент на паровоз, идущий на всех парах. Он выскочил из кустарника. Он одним мощным прыжком преодолел чуть не половину болотца и догнал отчаянно прыгающего Семёна. Наткнувшись на всё ещё орущего Семёна, он резко повернул вправо и во весь опор побежал, разбрызгивая болотную слизь, параллельно дороге. И вскоре исчез в тайге. А Семён взлетел на наш пригорок и чуть не унёсся дальше, едва вдвоём его остановили. Потом, правда, ничего, отдышался, в себя пришёл. И сразу как успокоился – побрёл искать свои лукошки. Мы тоже перепугались, я, по крайней мере, не знаю, как Дерсу… Руки у меня тряслись ещё долго.

Незаметно пролетело полдня, и, слава богу, без происшествий. Загудели клаксоны, собирая народ: вылазка закончилась. Дорогу назад я не помню: наверное, всю её проспал. Помню только, что уже в деревне долго стоял возле автобуса, а Дерсу держал меня за рукав и что-то с жаром объяснял. Поэтому домой, в общежитие, я добирался в одиночестве: все наши давно ушли.

Руки оттягивали вёдра, полные до краёв спелой малиной. Я шёл мимо колодца, мимо правления, клуба, миновал сельпо, возле которого на полянке валялись россыпью пробки от шампанского. Шёл и думал, ну зачем мне эта малина? Домой не довезу – не в чем, подавлю по дороге. Варенье не сварю, здесь тоже не съем. Не продавать же. И не выбрасывать… А отдам-ка я ягоды первому же встречному. Вон той бабке, что калитку во двор закрывает, к примеру.

– Мамаша, а не возьмёте ли у меня малины два ведра?

– Что ты, у меня и денег нету, – испугалась бабка.

– Да не надо денег, так возьмите. Варенье внукам сварите. Только вёдра верните – чужие они.

– За так? А давай! Вот сюда высыпай, в таз, аккурат два ведра войдёт. Утром ноне нашла таз-то, возле сельпа. Кто-то выбросил, а ведь совсем новый таз. Малированный…, – и любовно погладила таз по зелёному боку.

Я сыпал не спеша мягкую малину, а бабка всё говорила и говорила:

– Семён, поговаривают, мотоцикал собрался брать. И откуда у него столько денег? Вроде простой скотник, не то, что Дерсу – тот ведь пчёл дёржит (она так и говорила – «дёржит», а не «держит», с буквой «ё»). А Федька, слышь-ко, что с Узловой-то, смоляр, он, говорят, пошёл властям сдаваться, в Талицу подался, к участковому. И начто от ту систерну украл? А может, мил человек, молочка попьёшь? Студёное…

От молока я отказываться не стал – люблю. Особенно когда холодное.

Домой я шёл, посвистывая, и скрипуче размахивал пустыми вёдрами. И думал о том, что в деревне хорошо – и тебе малина, и огурцы свои, и люди хоть и разные характерами, а всё ж в большинстве бесхитростные и отходчивые, и зимой тут снег – настоящий, хрустящий и белый, и русская печка, и валенки… А, чёрт, чуть не упал! Прямо у меня перед носом с воем промчалась, бешено виляя из стороны в сторону, пегая собачонка. На спине у неё, дико вытаращив глаза, восседала, вцепившись когтями в бока, серая кошка. Шерсть на загривке у неё вздыблена, распушенный хвост торчит трубой.

Я проводил парочку взглядом, и, едва потеряв её из виду, тут же забыл о ней, вздохнул полной грудью и легкой походкой пошёл к общежитию. Деревенская беззаботность удивительным образом захватила меня – было на душе чисто, светло и бездумно. И из соседнего двора пахло прелым сеном, воском и щами. И где-то недалеко звенела колодезная цепь, и кудахтали бестолковые куры, и шумно возился боров в стайке. Хорошо! Жаль только, что уезжать в суету города надо уже завтра. До следующей – очередной – командировки в колхоз. Но обстоятельства сложились так, что больше в Михайлово я не попал. Жизнь сильно изменилась, одних только профессий с тех пор перебрал с десяток.

P.S. А недавно я совершенно случайно узнал, что Федьку промурыжили всего-то пару недель, да и отпустили – за давностью лет, и он живёт себе в своей Узловой, женился давно, дети у него в школу ходят, и всё у него хорошо. И мне захотелось в деревню…

Часть третья
Гаражные байки

К частному автомобилю в брежневскую эпоху относились трепетно. Стоили они тогда неимоверно дорого, а очередь тянулась несколько лет. Ходила даже поговорка «жену поменять ещё можно, машину – нет». Поэтому машины берегли, обихаживали и лелеяли. Держали их, как правило, в гаражах. Там же автомобилисты проводили немало летних вечеров – в регламентных работах, мелких ремонтах, ну и просто общались между собой, играли в шахматы, забивали «козла» и, конечно, выпивали и закусывали. В гаражном обществе выросло целое поколение. И, само собой, с автомобилями и автомобилистами тоже случались смешные истории…

Глинтвейн по-автобазовски

Хоть и недолго, но довелось мне поработать шофёром. «Права» у меня были, каникулы в институте длинные, ну и устроился на лето, подработать на одной автобазе. Полтора десятка грузовичков, в большинстве ГАЗ-53, все, как один, с будками. Потому как автобаза обслуживала продуктовые магазины. Стало быть, и завгар Афанасий Петрович был не просто завгар, а большой человек. тем не менее шофёрская братия называла его попросту Петровичем.

Грузовичок мне достался ни молодой, ни старый. Заводился, само собой, отвёрткой. Помню, спереди всё побрякивало что-то. Я к Петровичу несколько раз подходил, чтобы слесари посмотрели, да он всё отмахивался, некогда, мол. Работа у меня была не пыльная: забираешь грузчика – и по базам.

Потихоньку меня всё чаще стали отправлять на местный ликёро-водочный завод. Может, потому что не пил я? Или не воровал? не знаю. Грузчик– экспедитор Саня каждый раз одаривал меня бутылкой водки. Крал он их ежедневно, и делалось это до наивности просто. Как оказалось, какой-то процент стеклопосуды списывается на бой при транспортировке, сдавать отбитое горлышко полагалось вместе с пробкой. Пробка должна быть целой, «без повреждений». Саня отбирал нужное количество бутылок и не спеша сшибал у них горлышки. Бутылки звонко ойкали, после чего содержимое их сливалось в потертую капроновую канистру неопределенного цвета, а горлышки с пробками без видимых следов покушения аккуратно складывались в сетку.

А теперь представьте июньский день. Жара. Тополиный пух. Наш грузовичок, подвывая и побрякивая (так и не сподобился Петрович распорядиться, чтобы слесари посмотрели), черепашьим ходом вкатывается на территорию ликероводочного. Подъезжаем к помосту. Санёк, схватив пачку накладных, мгновенно исчезает где-то в полутемных недрах склада. Я распахиваю дверцу, чтоб продувало кабину, и открываю потертую книжонку любимых Стругацких. Время течет незаметно. И вдруг я вижу перед собой глаза Сани. Глаза совершенно дикие. Оказывается, он кричит, и давно. Но почему-то ничего не слышно. А-а, он не кричит, а только открывает рот. Видимо, получив избыток впечатлений, нет слов выразить чувства, которые его переполняют. Я закрыл томик и молча уставился на него. Наконец, Саня смог совладать с собой. Видно невооруженным глазом, что это стоило ему нечеловеческих усилий. Глубоко вздохнув и взявшись рукою за сердце, произнёс: «Ведро у тебя есть?». Но ведра не было.

– А что есть?

– Да ничего нет. Что случилось-то? Может, огнетушитель подойдёт?

Саня не ответил, а только как-то странно посмотрел на меня, махнул рукой и нырнул снова на склад. Через пару минут он возник передо мной с пожарным ведром в руке. Вид у него был уже не растерянный, а деловой.

– Куда сливать будем? – спросил он.

– Что сливать?

– Как это что? Как что? Вино!

– Какое вино?

– Не знаю. «Агдам» вроде. Вот, сам глянь. Полное ведро!

– Да откуда?

– Ты, давай, кончай базар и говори, куда сливать будем. Время-то идёт! Ёмкость лопнула. С вином. Ох, и хлещет же! Тонн сорок уж вылилось.

– А-а-а. Вот в чем дело. Поня-я-ятно. Но тут, Саня, такое дело… Некуда сливать-то.

– Да как это некуда? Я ведро на пять минут одолжил! За рупь! Сливай, куда хочешь!

– Да некуда же, тебе говорю! Не в радиатор же! – огрызнулся я и тут же прикусил язык. Саня уже был под машиной. А из краника бодрой струйкой стекала ржавая вода. Теперь дара речи лишился я. Саня, опорожнив радиатор, влил в него ведро вина. Радиатору, однако, не хватило. Саня удовлетворенно хмыкнул, похлопал меня по плечу («всё нормально, парень!») и рванул на второй заход.

В общем, вошло больше двух ведер. Загружаться мы не стали – на заводе ЧП, всех прогнали. Поехали в гараж. Только вино – это ведь не вода. Температура кипения не та, и вскипели мы дважды, пока добрались. Пришлось останавливаться.

На автобазе царило оживление. Сам Петрович нас встречал у ворот. И скомандовал: «На яму, быстренько!» Я решил, что Наконец-то передок перетряхивать будут. Но ошибся. Заглушив двигатель, я услышал под машиной возбуждённый гомон. Вылез из кабины, заглянул в яму. Народ стоял с кружками! Культурно, в порядке очереди! Подходили по одному. Обжигаясь, открывали краник. Оттуда, шипя и брызгаясь, вырывалась вместе с удушливым паром тугая грязная струя.

Всё бы кончилось тихо-мирно, если б не Саня… Он с самого начала чувствовал себя героем, а тут ещё лишку хватанул, да в горячем виде… Короче, залез он в ЗИЛ. Единственный в гараже, совсем новенький ЗИЛ. Сидел он за рулём первый и, я надеюсь, последний раз в жизни. Бодро повернул ключ, стартер закрутился, тяжело проворачивая коленвал, а поскольку машина стояла на скорости, то она, естественно, поехала. Медленно, рывками, но поехала. Потом двигатель грозно рыкнул и завёлся. Рывки сразу прекратились, ЗИЛ прибавил ходу. Саня вцепился в руль и начал, по-видимому, нажимать на всё, что нажимается. Резко скрежетнуло железо – ЗИЛ прошёлся бортом по завгаровскому «уазику». «Уазик» развернуло боком и ударило передком о бетонную подушку. Звонко посыпалось стекло. ЗИЛ урча двигался дальше. А перед ним стояла новенькая «шестёрка» Петровича. Народ затаил дыхание. Но ЗИЛ каким-то чудом миновал беззащитного «Жигуля» и упёрся широким лбом в ворота. Колёса провернулись разок, и двигатель заглох – ворота оказались крепче.

Самое удивительное, что, несмотря на это, содержимое радиатора использовали до последней капли. Только Мишке больше не наливали.

После этих событий всем сильно попало. Петровича списали на пенсию, Саню уволили, и он устроился грузчиком в магазин, а меня попросили «по собственному».

И что вы думаете? Петрович устроился на автобазу напротив, Саня как пил так и пьёт, он ушёл на базу «Гастронома» грузчиком, и живёт припеваючи. А я продолжил учиться.

Памятник суете

Иосиф Агафонович, начальник конструкторской группы из тридцать восьмого отдела – Педант с большой буквы. Всегда и везде у него порядок, а любую работу он всегда делает вдумчиво и не спеша. На каждую работу, даже самую пустяшную, воде протирки от пыли оборудования, он любит составлять отдельные бумажки – акты. Актов этих у него превеликое множество, полтора десятка пухлых папок, или больше. И самое удивительное, что он в них великолепно ориентируется. есть у него собственный автомобиль – горбатый «Запорожец». Выезжает редко, только летом. Машина, как и всё остальное у него в хозяйстве, всегда в идеальнейшем состоянии. Он даже обе клеммы с аккумулятора снимал перед тем, как поставить её в гараж. Поскольку человек он крупный и далеко не худой, то машину попросту заталкивал внутрь. На клеммы были заботливо надеты войлочные кружочки, пропитанные солидолом, все гайки аккуратно обмазаны пластилином – чтобы не ржавели – этому он научился у Юрия Фёдоровича из девятнадцатого отдела, того самого, у которого знаменитая противоугонка на машине.

Его коллегу по работе, гаражного приятеля и соседа звали Евгений. Или Жэка. Ко всем он обращался только по имени, был быстр и горяч. Очень быстр. Лексикон его тоже был под стать темпераменту. Иногда он глотал слова, иногда просто говорил что-то вроде «А-ну, дай ту хреновину!». Названия хреновины вспоминать было некогда! Да и не «хреновина» он говорил, а непечатное совершенно слово, на ту же букву.

Если Жэка оказывался вместе с Иосифом Агафоновичем в курилке, да ещё вместе с благодарными слушателями-автомобилистами, да с известным балагуром Валеркой, начинался настоящий цирк. Пройти мимо веселящейся до икоты компании было невозможно, даже Генеральный останавливался порой невдалеке – послушать. Лекцию начинал всегда Иосиф Агафонович, а Жэка с Валеркой подхватывали тему и развивали её. Происходило это примерно так:

Иосиф Агафонович: По достижении автомобилем пробега 180–200 тыс. км в двигателе появляются неисправности, которые можно устранить только при его полной разборке. К таким неисправностям относится появление чрезмерных зазоров между поршнями, цилиндрами и кольцами, шейками коленчатого вала и вкладышами коренных и шатунных подшипников вследствие их естественного износа.

Жэка: Но, мужики, заметьте! Прежде, чем приступить к ремонту, откройте крышку капота и выньте оттуда двигатель. Если у вас «Запорожец» (красноречивый взгляд в сторону Иосифа Агафоновича) – откройте багажник и выньте двигатель из него.

Валерка: Если двигатель не вынимается, отвинтите его. Если двигатель вынулся вместе с коробкой передач, отвинтите её и поставьте на место – она нам не понадобится.

Жэка: Переоденьтесь в сухое и в следующий раз, прежде чем вынимать двигатель, сливайте воду.

Валерка: Если у вас «Запорожец» – не переодевайтесь. Ведь в его моторе нет воды.

Жэка: Отсоедините от двигателя: радиатор, генератор, стартер, трамблёр, помпу, бензобак, термостат, масляный фильтр, топливный насос.

Валерка: Если не отсоединяется – отвинтите трубочки, провода, тросы и шланги, которые к этому всему подходят. Неплохо запомнить, что к чему было подсоединено, во избежание путаницы при сборке.

Иосиф Агафонович: не сбивайте! Теперь настало время крышки ГРМ. Снимите её, предварительно отвинтив болты по её периметру, и положите её на пол дном вверх. В неё очень удобно складывать мелкие детали двигателя – болты, гайки, шайбы. Отвинтив гайки, снимите распредвал. Положите его подальше, чтобы не потерять. Если соберёте двигатель без распредвала, он работать не будет. Отвинтите болты головки. Болты положите в крышку ГРМ, чтобы не потерялись. Демонтируйте поддон, масляный насос, коленвал.

Жэка: Если на коленвале остались висеть четыре поршня, значит, вы забыли их отвинтить. Отвинтите их. Отложите коленвал в сторону – он ещё пригодится. Соберите гайки, болты, шпильки и шайбы, которые рассыпали по всему полу, наступив на крышку ГРМ. Сбегайте с блоком цилиндров до ближайшей мастерской, где согласятся его расточить.

Иосиф Агафонович: Вы меня сбиваете! Не мешайте! (И, повернувшись лицом к внимающим и сдерживающим кое-как смех слушателям) Продолжим. Cборку проводите в обратном порядке. После того, как сборка будет завершена…

Валерка:…вставьте аккуратно ключ в замок зажигания и поверните его. Если двигатель не завёлся, проверьте, установили ли вы в него поршни, распредвал и прочие детали. Посмотрите, не осталось ли лишних запчастей на полу. Установите в двигатель найденные детали и вновь поверните ключ.

Жэка: Если двигатель не завёлся, купите новый и снова поверните ключ. Если двигатель всё равно не заводится – значит, вы забыли подсоединить аккумулятор. Подсоедините его и попытайтесь завести снова.

Валерка: Если всё равно не заводится – не отчаивайтесь, не всё ещё потеряно. Открутите пробку бензобака и приделайте к ней новую машину. Теперь снова поверните ключ. Если и сейчас не заработает, значит, в баке нет бензина.

Тут слушатели не выдерживают и начинают хохотать. Иосиф Агафонович, в сердцах махнув рукой, уходит. Словом, парочка славная. Жаль, Валерка редко к ней присоединяется – было бы убойное трио.

Как-то раз Жэка пожаловался Юрию Фёдоровичу, что тормоза на его «шестёрке» заскрежетали. Юрий Фёдорович посоветовал ему сменить передние колодки. Иосиф Агафонович встрял в разговор – заинтересовался, как это делается. Он тоже на «Жигуля» прицеливался. Юрий Фёдорович самым подробным образом всё и рассказал. Иосиф Агафонович законспектировал, сделал несколько эскизов. И уже на другой день друзья пошли менять колодки.

Иосиф Агафонович наверняка то и дело сверялся с конспектом, водил пальцем по строчкам, изучал эскизы, а Жэка суетился, перебивал, бил по его рукам, отмахивался от советов и пояснений и нетерпеливо просил подать «хреновину на тринадцать». Однако справились вдвоём. Когда новые колодки стояли на месте, Иосиф Агафоновч сказал, что надо бы проверить, как оно всё «функционирует». Жэка среагировал, по обыкновению, молниеносно. Двигатель взревел, машина сорвалась с места и с ускорением понеслась вдоль коридора по четвертому этажу кооперативного гаража (это не опечатка, гараж действительно четырехэтажный). Коридор длиной около 150 метров. До какой скорости он успел разогнать свою «шестёрку», история умалчивает. Известен другой факт: когда наружная стена оказалась рядом, тормоза не сработали. Здоровенная бетонная плита от удара сорвалась с крепежа и, медленно переворачиваясь в воздухе, рухнула оземь. «Шестёрка» же, столкнув плиту, была остановлена могучим швеллером, который находился как раз на высоте ветрового стекла. Стекло, естественно, разбилось. Передние колёса повисли в воздухе. Жэка вылез из машины и выглянул через свежий пролом наружу. Внизу, в облаке поднявшейся пыли, стояли четыре ошалевших мужика. А возле их ног лежала расколовшаяся плита. Жэка набрал в лёгкие побольше воздуха и, картинно вытянув левую руку вперед, хорошо поставленным голосом продекламировал:

 
Разумно ль смерти мне страшиться? Только раз
Я ей взгляну в лицо, когда придёт мой час.
И стоит ли жалеть, что я – кровавой слизи,
Костей и жил мешок – исчезну вдруг из глаз?
 

Мужики задрали головы верх. Растерянность и испуг на из лицах сменились яростью. Все четверо, как по команде, бегом рванули ко входу. Жэка прыгнул в машину, включил заднюю передачу, и выскочил из ловушки, оборвав передние брызговики. Потом, с визгом развернувшись на «пятачке», долетел до своего бокса, где заперся вместе с машиной и выключил свет. Ищи теперь его…

Ругались Иосиф Агафонович с Жэкой, наверное, долго. Иосиф Агафонович наверняка тыкал пальцем в конспект, нажимая на слова «проверить тормоза, нажав на педаль два-три раза», а Жэка горячился и кричал: «А я чего делал?! не нажимал, что ли?!»

…А в гараже по сей день стоит памятник суете и глупости: на четвертом этаже вместо одной бетонной плиты – кирпичная кладка. На улице Фронтовых Бригад, в городе Екатеринбурге.