Текст книги "Полигон"

Ехать по шоссе после грунтовок и просёлков – одно удовольствие. Плохо только, что фары светят совсем уж слабо, и в сон клонит. Иосиф Агафонович держал скорость около пятидесяти, чтобы не напрягать двигатель и успеть хоть что-то разглядеть впереди. Не обгонял его только ленивый. Даже грузовики – и те пролетали вперед со свистом. И каждый раз мощным толчком воздуха «Запорожец» едва не сдувало с дороги. Решив, что едет чересчур медленно, Иосиф Агафонович собрался, собрал волю в кулак, сосредоточился и разогнался до семидесяти. Ехать стало тяжелей – приходилось напрягать зрение и нервы. Примерно через полчаса этой бешеной гонки Иосиф Агафонович увидел впереди два красных фонарика – он догонял кого-то. «Ага!», – подумал он, – «Вот сейчас догоню и пристроюсь в хвосте, будет легче». Сказано – сделано. Вскоре «Запорожец» ехал позади старенького «четыреста третьего» «москвича». С самой комфортной для Иосифа Агафоновича скоростью – около пятидесяти.

Следовать за чьими-то фонарями намного легче. Едешь себе и едешь. Запрыгали впереди фонарики – значит дорога неровная, ушли вправо – и мы туда, поворот, значит. Загорелись «стопари» – впереди препятствие или просто участок разбитой дороги. А главное, не надо светить «дальним» и пытаться разглядеть дорогу. Красота! И всё бы было отлично, только начал Иосифа Агафоновича одолевать сон. Веки смыкались сами собой, и только исполинским усилием воли он заставлял себя смотреть вперед. Шутка ли – второй час ночи! Постепенно начало затуманиваться сознание. В какой-то момент Иосиф Агафонович вдруг осознал, что боковым зрением видит по обочинам мешки с мукой. Мешки были огромные, высотой метров десять-пятнадцать, завязанные наверху толстой бечёвкой. Иосиф Агафонович протёр глаза, встряхнул головой и посмотрел повнимательней. Конечно, это были никакие не мешки, а обыкновенные деревья. Привидится же такое! Однако уже через четверть часа по обочине снова потянулась вереница мешков с мукой.

А ещё минут через десять на дорогу вышел динозавр. Иосиф Агафонович этому совершенно не удивился, он аккуратно объехал препятствиё, не забыв включить «поворотник». Но поверку длинношеий динозавр оказался трактором «Беларусь», из тележки которого косо вверх торчала длинная труба. Трактор стоял на обочине без опознавательных сигналов. Иосиф Агафонович ещё раз вяло порадовался, что едет за лидером – сам бы он мог запросто не заметить тележку и даже врезаться в неё. После динозавра на дорогу никто не выходил, и монотонное движение убаюкивало с гипнотической силой. Красные фонари «Москвича» превратились кошачьи глаза, потом – в адские зрачки дьявола, а потом просто в неровные слезливые пятна. Обочин Иосиф Агафонович больше не видел. Ни мешков, ни деревьев.

В какой-то момент ему стало казаться, что это не он ведет «Запорожец», а кто-то другой. С равнодушной отрешённостью он наблюдал, будто со стороны, как этот другой переключает передачи, нажимает на педали, вертит руль. ему даже стало интересно наблюдать, с какой скрупулезностью этот незнакомец повторяет все эволюции «Москвича». Притормозил «Москвич», притормозил и «Запорожец». «Москвич» включил левый поворот, «Запорожец», встав притык к нему, тоже замигал. Загорелся «зелёный», поехал «Москвич», тронулся и «Запорожец». То, что они уже давно городе, Иосиф Агафонович не осознал. Он автоматически ехал за лидером, и ни на что большее просто не был способен. Частые остановки и многочисленные повороты не насторожили его, возможно, по той простой причине, что городской режим движения был ему привычен, и светофоры он отмечал каким-то периферийным сознанием, включая передачу на «зелёный» и останавливаясь на «красный» чисто машинально.

Вот «Москвич» остановился, сонный Иосиф Агафонович послушно занял позицию за ним. Что-то долго стоит… Глаза закрываются… Нет, не спать, не спать, он с усилием раскрыл газа пошире, наклонив голову вперед. Ага, поехал… Иосиф Агафонович включил первую и нажал на «газ». Но что это? У «Москвича» загорелись стоп-сигналы, и он снова остановился. А Иосиф Агафонович среагировал поздно, да и какая тут реакция в его-то состоянии… Ба-бах! «Запорожец» с ходу въехал в зад «Москвича». Посыпалось стекло, мотор заглох. Правая фара выскочила из гнезда и сиротливо повисла на проводе. Левая светила вперед, освещая левый борт «Москвича». Иосиф Агафонович увидел, как медленно открылась дверь, из машины вылез здоровенный детина, ростом под два метра и направился прямиком к нему. Иосиф Агафонович тоже выскочил из машины, сон его начал развеиваться.

– Что ж Вы так резко тормозите, товарищ! Разве так можно? Едва тронулись, и сразу тормозить!

Детина спокойно посмотрел на него и ответил ровным голосом:

– Не знаю, мужик, куда ты ехал. А я уже в своём гараже стою…

* * *

Больше Иосиф Агафонович на рыбалку никогда не ездил. Не смотря на то, что и Андрюха Березкин, и Юрка Степанов, и Вовка Топорков, и Пашка Гречихин звали его с собой не раз. А может, и не всерьез его звали, а так беззлобно издевались над ним – каждый раз интересно смотреть, как его передёргивает, и как лицо идёт пунцовыми пятнами. А ещё они все любят рассказывать это историю, особенно её концовку, как они приехали в воскресенье вечером. С полным багажником рыбы. Потому что в воскресенье был клёв с самого утра, не то что в субботу.

Ленина не трожь!

Они никогда не мешали добропорядочным гражданам, даже не матерились громко: сидели себе за столиком и забивали «козла». Стучали тихонько, чтобы не будить тех, кому работать в третью смену. А может, и не совсем тихонько, но только из-за пышной сирени, что обступила с трёх сторон доминошный столик, слышно их не было. Ну разве что иногда хлопнет Палыч костяшкой по столу и крикнет «Рыба!». Так это совсем уж редко случалось – игроки они были сильные, друг друга знали как облупленных, и «рыба» у них бывала редко. Потому, что не любили они «рыбу». Все мужики, как один, из инструментального цеха, то есть мастера экстра-класса, рабочая элита. Палыч – лекальщик от бога, Юрик – фрезеровщик его же милостью. Да и остальные тоже не с конвейера, люди солидные, уважаемые. А к кому будут приставать уважаемые, солидные люди? Даже если выпьют? Ну, само собой, не очень много. Да ни к кому! Поэтому, я полагаю, Агафоныч виноват сам. И в самом деле – я сам не раз видел, как он их отчитывал. За что, спрашивается? За то, что у них водка с собой. И стаканы. Так ведь во первых всего две бутылки на шестерых, во вторых, с закуской, с третьих, в пятницу! Само собой, мужики его недолюбливали. И по работе тоже сторонились – въедливый уж очень. И пунктуальный, до тошноты, всегда, как поезд по расписанию объявляется. Как придёт в цех, встаёт позади и смотрит через плечо – как по его чертежу деталь точат. Мало того – встревать начинает. Много, дескать, металла снял. И кому говорит? Вовке! Да у Вовки глаз-алмаз, он штангелем и не пользуется – сразу микрометром размер проверяет. А от самого одеколоном прёт – аж глаза слезятся. И галстук синий, в звездочках. Потому оно всё так и вышло с Агафонычем в тот раз – неприятен он людям. А ещё не нравилось мужикам, как он обихаживал свою машину. Машина-то так себе,»Запорожец», тот самый, что в народе называли «горбатым». Дело в том, что всегда он у Агафоныча чист, напомажен, аж блестит на солнце. Ползает, понимаешь, вокруг, пылинки сдувает у всех на виду. Даже моет особой щёточкой, чтоб царапин не оставляла. Правда сказать, царапин на отполированных боках «Запорожца» не бывало. Вмятин – тоже. И заводился он замечательно, и ездил. А чего ему не заводиться при таком-то уходе? И масло, и тормозуха, и антифриз всегда по норме залиты, всегда вовремя меняются, по инструкции.

Впрочем, соврал я. Антифриза в «Запорожце» нет, ему не положено, потому как мотор воздушного охлаждения. Ну как такой блестящий, как пасхальное яичко, автомобиль мог понравиться мужикам? тем более из шестерых только у Михалыча и была машина. Старенький «Москвич», весь мятый, битый, ржавый. И тот третий год пылился в гараже – все руки не доходили трамблёр перебрать.

В тот вечер случился праздник – день радио. Как не отметить, скажите? Зря, что ли, Александр Попов старался? А тем более завтра выходной, а послезавтра – день Победы, то есть девятое мая… Вот мужики и отметили. Вшестером. Тихо, мирно, и, главное, не спеша, под закуску. И едва только они отложили костяшки, чтобы обсудить мировые проблемы, а в частности, агрессивную политику НАТО, как приехал Агафоныч. Он аккуратно запер машину, проверил, обе ли двери закрыты, и пошёл домой.

Идти ему можно было напрямик – через лужайку, или вокруг, по асфальтовой дорожке, мимо одуряющей сирени, в которой были спрятаны столик с нашими мужиками-доминошниками, дальше через арку в четырехэтажной «хрущёвке», и направо, во второй подъезд. Любой нормальный человек пошёл бы напрямик. Педантичный Агафоныч двинул в обход. И наткнулся на доминошников.

Само собой, мимо он не прошёл. И началась-потекла лекция. И про вред алкоголя, и про то, кто кому какой пример подаёт. И зазвучали грозные слова – аутентичность, толерантность, дуализм, проскопия, оксюморон, прекогниция, престидижитация и прочие другие страсти. Головомойка продолжалась минут двадцать, не меньше. Агафоныч – в шлёпанцах на босу ногу, в кремовой рубашке навыпуск, с авоськой, где лежал нарезной батон за восемнадцать копеек и бутылка кефира, в отутюженных – ни морщинки – брюках, разошёлся не на шутку, даже лицом покраснел. А может, даже побагровел.

И вспомнил Ленина. И Сталина. Помянув экзистенциализм как неправильное понимание диалектической концепции развития, также принцип неопределённости, сформулированный Гейзенбергом на пару с Шредингером, Агафоныч пригрозил пальцем и с чувством выполненного долга пошёл домой – через арку и направо, во второй подъезд. Накричал и ушёл…

А мужики расстроились. И потому снарядили гонца. А потом ещё раз снарядили. И ещё. Зря Агафоныч Ленина задел, не надо было… После пятой бутылки выяснилось, что Агафоныч зря задел и Сталина. Пёс с ним, с Гейзенбергом на пару со Шредингером, не жалко, но за Ленина мужики обиделись. И за Сталина. И решили отомстить. Но так, чтоб не больно. Сперва хотели окно в квартире выбить, кинуть кирпич, завернутый в бумагу, а на бумаге написать «Ленина не трожь!». Но Михалыч заявил, что выбивать стекла – это детство, а, кроме того, бумаги всё равно нету, и карандаша тоже.

Тогда Вовка предложил выбить стекла в «Запорожце». И положить записку «Ленина не трожь, Сталина тоже». Но Михалыч объяснил, что автомобильное стекло – закалённое, его просто так не разобьёшь, только кулаки в кровь расхлещешь, а Кроме того, бумаги всё равно нету. И карандаша. Хотели колёса спустить – месть показалась мелкой. Пропороть их шилом? Слишком жестоко. Были и другие предложения, но тоже какие-то бледные, вялые, обыкновенные. А хотелось так, чтоб проняло. И чтоб не больно.

Наконец, кто-то из мужиков предложил машину обездвижить. Совсем. Я полагаю, это Юрик оСеменил народ мыслью, он на выдумки горазд. А сами мужики не помнят, кто забросил зерно в благодатную почву, потому что к тому времени пятая бутылка давно закончилась, и даже от шестой осталась едва треть. Да и какая разница, кто подал идею? Главное, что она родилась! И мужики принялись за исполнение – в двенадцать крепких рук подняли «Запорожец» и занесли его в арку. И там оставили стоять. На самой середине. Поперек. Командовал операцией наверняка Вовка, у него же глаз-алмаз, он первым определил, что «Запоржец» в длину чуть-чуть меньше проёма арки. Так и оказалось – автомобиль едва втиснули внутрь, а от бамперов до шершавых бетонных стен было сантиметра по три, не больше. Несли его мужики аккуратно, за стену не зацепили, не поцарапали, и поставили на асфальт бережно. А потом прикончили шестую и разошлись по домам, готовиться ко дню Победы, то есть набираться сил.

Агафоныч хватился машины часа через два. Выглянул в окошко – а его ласточки цвета беж след простыл! Приказав жене срочно звонить в милицию и заявлять об угоне, он в чем был выскочил на улицу и побежал к месту происшествия. Напрямик. На месте происшествия машины не оказалось. Постояв немного, Агафоныч решил вернуться домой, во первых, чтобы не затоптать следы злоумышленников (хотя какие следы могут быть на асфальте?), во вторых, в трусах и в майке он чувствовал себя не очень комфортно, в третьих, стоять без дела на месте было просто глупо. И он направился домой. Обычным маршрутом – в обход, мимо сирени, через арку. И,конечно, наткнулся на свой «Запорожец». Как раз в тот момент, когда через него перебирался неизвестный молодой человек. Причём в грязных ботинках. Прямо по ухоженному, любовно отполированному капоту!

Агафоныч так расстроился от этого зрелища, что даже прочитал юноше нотацию, зачем, мол, лезть прямо через машину, не видно, что она только что помыта? На что тот резонно заметил, что, дескать, между стеной и машиной всё равно не протиснешься, только спину измажешь, а вокруг идти очень уж далеко, и что капот всё равно весь грязный и мятый, словно по нему целое стадо прошло, вон следов сколько разных размеров, и что нефиг тут орать и ставить машины где попало, пешеходу пройти негде! Агафоныч только махнул рукой и убежал домой – надеть штаны и прихватить ключи от машины.

…Выехать из арки он, конечно, не смог, как ни маневрировал – «Запорожец» был короче проёма всего сантиметров на пять, развернуть его было невозможно, да он просто не влезал по диагонали – упирался обоими бамперами в стены. Что только ни перепробовал Агафоныч – тщётно. Наконец, догадался приподнять машину домкратом и, толкнув, уронить. Падая на асфальт, она перемещалась вбок сантиметров на двадцать. Так, поднимая и роняя «Запорожца», и продвигался Агафоныч к выходу до двух часов ночи. А когда возвращался домой из гаража, увидел в арке, на асфальте, жирную надпись мелом: «Не трожь Ленина!». А ниже, потоньше «И Сталина».

Так я думаю, он сам виноват. Зря он Ленина задел, не надо было…

Телефон в сугробе

Чего только не увидишь на просторах нашей Родины… Как-то раз позвонил мне друг детства (зовут его Костя, а для нас он Огурец, как в школьные годы). Пригласил на пиво и в баньку. Дача у него есть на берегу роскошного озера, досталась в наследство от дяди. Одноклассники наши собираются там время от времени. Традиция такая у нас, почти как в фильме «С лёгким паром». Так вот, пригласил Огурец в баньку, заодно и похвастал, что машину купил. Пообещал прокатить.

В назначенный день стою, жду. Погода – мерзкая: мокрый снег, ветер. Подкатывает белая «пятёрка». Огурец (рядом с ним – жена) открывает мне заднюю дверь. Я люблю сзади ездить, если, конечно, это не тесная «восьмёрка» или «девятка». Спереди либо сам рулишь, либо сочувствуешь – словом, ЕДЕШЬ. А сзади тебя ВЕЗУТ. Это разница.

Тронулись. В машине хорошо, тепло. Я подрёмывать даже стал. Вдруг слышу жена огурцовская, Наташа, быстро, скороговоркой, произносит: «Шестьдесят-восемьдесят-норма-два». Потом снова: «Семьдесят-восемьдесят-норма-два». И так через каждую пару минут. С меня всякий сон слетел: что бы это значило? Глянул вперед между высокими спинками – ё-моё!.. Огурец сидит, рулит, а жена его на приборы смотрит. Потому что приборы все перед ней. Это уж потом мне Огурец рассказал, что купил он «Жигуля» с правым рулём. По дешевке. Руль и педали ему переделали, а вот на панель денег не хватило. Так он и ездит. У него – руль и «бардачок» за ним, у переднего пассажира – панель приборов. Тогда я слегка обалдел, скажем прямо. Наташка, значит, как заправский штурман, на приборы смотрит и зачитывает их показания в условленной последовательности. Иногда, правда, вскрикивает что-то вроде: «Ой, лампочка загорелась! Зелёная! Ой! Погасла!» А так – всё нормально. Весело даже. Больше всего мне понравилось, что подсос оказался в «бардачке».

Однако едем дальше. Благополучно оставили позади семьдесят с лишним километров асфальта, съехали на грунтовку. Колея – КрАЗом оставленная, со льдом – русская дорога! Огурец, однако, рулит уверенно и грамотно. Левыми колёсами в колее, правыми – по укатанному снегу. Почти проскочили, осталось каких-то жалких километра четыре – пять. И тут вдруг остановка, дорога перекрыта. Впереди стоит что-то большое и чужеземное. Прямо на дороге. И буксует, причём не по-нашему: не враскачку, а втупую. Газ нажал и жмёт. Колёса верещат только.

Вышли мы посмотреть, что к чему. Гляжу – ёлы-палы, «Шевроле-Сабербён»! Если кто не знает – это джип такой, американский. Громадный. Больше «Лендкрузера», но, пожалуй, всё же меньше городского автобуса. Фары у него сдвоенные. Но не так, скажем, как у БМВ или «шестёрки», а одна под другой. Характерная деталь.

Подошли мы. «Сабербён» замер, вышли из него трое мужичков и стали что-то лопотать. Я, признаться, к тому времени уже начал готовиться к баньке. И хотя на ногах стоял ещё крепко, но понял не сразу, что иностранцы это. Вслушиваюсь – точно! И слова знакомые мелькают. Огурец рот открыл, да так и стоит, только глазами лупает. Наташка и вовсе в машине осталась сидеть. Наверно, за приборами наблюдать. Тут я догадался – итальянцы! И как их на Урал занесло? Ага! Я сразу выложил весь свой словарный запас по-ихнему: «Феличита, рагацци, мартини, пронто, кьянти!» А они как обрадуются и мне в ответ: «Водка, матрёшка, икра, Горбачёв!» Круто! В общем, перешли мы на варварский английский. Если б я не подогрелся предварительно – ничего бы не понял.

Зверюгу по имени «Сабербён», однако, надо как-то вытаскивать. А Кроме как «Кировцем», ничем его, заразу, не сдвинешь. Больно здоров! Дорога пустынная, да ещё воскресенье. Грузовика подходящего можно до понедельника прождать. Делать нечего, стали мы с Огурцом действовать своими силами. Подкопали где надо, я от ближайшего забора пару досок позаимствовал. Приподняли зверюгу домкратиком, досочки подсунули – и выехали. Итальянцы же следили за нами с нескрываемым восторгом, особливо когда я доски отрывал. И всё восклицали: «Кэмел Трофи, Кэмел Трофи!» Особенно весело было, когда они пытались «Сабербён» свой плечиком подтолкнуть. Троллейбус легче с места сдвинуть, а они туда же. Ну не понимают. А когда один из них в огурцовскую «пятёрку» заглянул, восторгу конца не было! ему так понравилась панель у Наташки перед носом! «Руссо дизайно! Белле!»

Когда «Сабербён» вылез из западни, итальянцы за руль – ни в какую! Показывают пальцами на Огурца: пусть, дескать, он драйвит! Огурец же дрейфит. И всё норовит в свою родимую «пятёрку» улизнуть.

В конце концов, Огурец оказался в «пятёрке», а я в «Сабербёне». За рулём. Доехали без приключений до самой дачи. Нас ждали, баньку уже затопили. Итальянцев так хорошо встретили, что уже через час они не могли самостоятельно перемещаться в пространстве. Баня всё-таки – великая вещь! Особенно с пивом, даже если пиво с водкой. И насморк у них пропал.

А ещё через два часа к нам заявился ОМОН и увёз итальянцев вместе с «Сабербёном». А может, это и не ОМОН был – народ уже плохо соображал. Про ОМОН Наташка сказала. А что женщины смыслят?

Но не в том дело. Я понять хочу: как это они (итальянцы) умудрились «Сабербён» свой посадить? Сил в нём – немерено. Колёса все ведущие, блокировка и всякое такое. Сугробов вообще не замечает, как будто нет их. Если, конечно, в этом сугробе не брошена ещё с осени косилка или плуг.

Одно слово – Европа. Изнеженный народ. Они, оказывается, как застряли, первым делом телефон начали искать. Чудаки!

Колодец

Как-то летом мы с Огурцом сговорились скататься на озеро. Искупаться. Ну, и девчонок с собой прихватить. Купил он новую машину, «пятёрку», почти без пробега, душа-то горит, похвастаться охота. Старую «пятёрку», праворульную, продал, а новую, нормальную, купил. Беленькую. Блестящую. С чехлами на сиденьях и на руле. Красота, глаз не оторвать. Утром он за мной забрал, и мы поехали. Сначала надо было заскочить в ГАИ – получить номера. Мы рассчитывали, что на это уйдёт всего пол-часа. И немного ошиблись.

Площадка для сверки номеров в ГАИ просто огромная. Гигантская. Но всё равно – забитая. Машин – как народу в трамвае в час пик. Очередь движется медленно. Мы с Огурцом, увидев такое столпотворение, заскучали. Но выхода нет, без номеров далеко не уедешь. Встали в очередь. И тут же попали в плен липкого зноя. Никакого движения, даже народ ругается как-то вяло, без задора. Неохотно. Вдоль очереди снуют сгорбленные бабули с корзинками. В корзинках – горячие пирожки с картошкой. И холодая вода «из колодезя». Воду покупают.

Из окошка Огурцовской «пятёрки» видно дорогу за редкой железной изгородью. По дороге изредка проезжают машины, отчаянно лавируя между рытвин и колодцев. А ещё дальше дорожники кладут асфальт. Не спеша так кладут, основательно.

Но вот дорожники побросали свои лопаты, и куда-то отправились всей толпой. На обед, наверное. Святое дело. Значит, и ГАИшники сейчас уйдут обедать. Я попытался почитать газету со скуки – ничего в голову не лезет. Вроде и буквы вижу, а смысл ну никак не доходит. Глаза сами собою закрываются. Зевота. Дремота. Ску-ука.

Огурец толкает меня в бок. Больно так толкает. Очередь, что ли подвинулась? Нет вроде. А он пальцем тычет – гляди, дескать! Гляжу. Дорога. За дорогой, где асфальт кладут для новой площадки, огромная такая куча асфальта, чёрная. И дымится. Нет никого. Одни лопаты. Смотрю – каток поехал! Под горочку стоял – и покатился! А за рулём – никого. А в катке – двигатель дизельный, только подтолкни. О! Затарахтел! Каток побежал бодрее и упёрся в стоящую «шестёрку», тоже пустую. Упёрся каток, поднатужился, и потащил её волоком. Однако недалеко протащил – ткнулась «шестёрка» мордою в бетонный блок, и встала, а каток сзади на неё так и напирает, так и напирает. Колёса у него прокручиваться стали. И тарахтеть он стал натужней. И потихоньку стал «шестёрку» одолевать – багажник у неё сникать стал, уменьшаться и вниз загибаться.

Сон развеялся. Стало интересно – чем всё это кончится. Обед – не обед, а ГАИшников кругом ходит – в глазах рябит. Некоторые заметили, что делается, пальцем показывают. Кто в затылке чешет, кто пот под шапкой смахивает, и всем весело. Смеются. А тут ещё один, на новенькой «девятке», с мигалкой и с сиреной. По дороге едет. Цацу какую-то сопровождает. Вслед за «девяткою» – чёрный «Линкольн». И стекла черныё, и фар не видать. И внутри, наверное, нёгры сидят.

ГАИшник в «девятке» увидал, что тут делается на площадке и сильно возбудился. Стал размахивать рукой из окна и что-то кричать. Поскольку махал он в сторону катка и смотрел в ту же сторону, то и не заметил колодца. А зря. Колодец был открыт. «Девятка» клюнула носом и провалилась. Отчётливо что-то цакнуло. Я подумал, что зубы у несчастного водителя. Язык, что ли прикусил? А может, и в подвеске что щёлкнуло, не знаю. «Девятка» засела прочно. Наехавший на неё «Линкольн» ударил не сильно, но весомо так, солидно. Опять что-то клацнуло. «Девятка» дёрнулась, но из колодезного плена не освободилась, а скатилась обратно. Почти одновременно, но только с другой стороны на многострадальную «девятку» наехала «Волга». И снова – клац! По звуку – вроде точно зубы… Водитель в «Волге» тоже веселился от души, на каток глядя. У него с физиономии даже улыбка не сразу сошла, а только потом, когда он увидел, что сразу четыре фары разбил вдребезги.

Тем временем из «Линкольна» народ вылез. Немного народу – всего только двое. Не негры, однако. Белые, свои. ГАИшник из девятки тоже вылез. Один из пассажиров «Линкольна», шеф по всей видимости, на чистейшем английском осведомился: что происходит? Ну, ГАИшник ему и ответил. Сгоряча. Переводчик, похоже, не местный был, а тоже из-за бугра. Потому что не сориентировался он, и начал дословно переводить. Про мать прораба, самого прораба, и рабочих, и начальника главка, про колодцы. Переводчик переводил. Босс с умным видом кивал головой, ясно, мол, ага. И видно было, что ничегошеньки он не понимает. Совсем. Только от ГАИшника опасливо отодвинулся, на всякий случай.

ГАИшник понял, что говорит не то и прикусил язык. Каток тем временем хоть медленно, но успешно сокращал линейные размеры «шестёрки». Тут, как назло, к бедному блюстителю дорожного порядка подобралась бабуля. Из тех, что пирожками торговала. И протянула ему алюминиевую запотевшую кружку:

– На-ко, милок, воды колодезной. Охолонись маненько.

При слове «колодезной» ГАИшник дико посмотрел на бабулю, а потом – на открытый зёв колодца. Из колодца, наверное, дурно пахло, потому что он сразу отвернулся, взял из бабулиных рук кружку и в два глотка опорожнил её.

Сердобольная бабушка забрала свою кружку и исчезла. На «шестёрке» лопнуло заднее стекло.

Тут как вернулись с обеда дорожники. Поднялся шум. Они замахали руками и лопатами, и заорали друг на друга. Водитель «Волги» заорал на них, а ГАИшник – на всех на них сразу. Из всего этого крика стало ясно, что закрывать люки – не их обязанность, а оставшаяся от «шестёрки» половинка принадлежит прорабу, а он ещё из столовой не пришёл. Но уже идёт.

И действительно, прораб появился из-за угла…

Что там дальше кричали – было уже не слышно, наша очередь сдвинулась. А я наблюдал за переменами в лице босса – он всё с большим изумлением вслушивался в торопливую речь переводчика.

Номера мы в тот день сверили. Часа три ещё в очереди простояли. Потом, вздохнув с облегчением, поехали домой. На том самом злополучном месте уже всё убрали, всё разьехались. Ни «Волги», ни «Линкольна», ни «девятки». Каток, правда, на месте. Работает. Асфальт укатывает. Ни царапинки на нём! И «шестёрка» тут же. Передняя её половина – тоже целёхонькая. А на озеро мы в тот день так и не попали.