Текст книги "Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы"

Для обоснования непризнания за бывшими советскими военнопленными-евреями правомочия на компенсацию требуется не столько юридическая изощренность, сколько политическая воля, причем весьма специфического – бюджетосберегающего – толка.

Нет, это не обязательно антисемитизм, но это всенепременно равнодушие и трусливое нежелание ссориться с фондом в Берлине, упорно усматривающим в советских военнопленных заурядных военнопленных, наподобие американских, английских или французских, а не жертв национал-социалистических преследований, чем они на самом деле были.

До самого недавнего времени ту же «страусиную» политику проводила и «Claimes Conference», прятавшаяся за параграфами регламента компенсаций по так называемому Фонду «Статьи второй». Совершенно очевидно, что составители этого регламента, ориентированные на трагический опыт немецких и западноевропейских евреев, явно не учли вышеупомянутые приказы и произведенные, направленные против евреев из СССР.

В начале 2003 г. руководство «Claimes Conference» пересмотрело свою позицию, и правомочие бывших советских военнопленных-евреев на получение компенсаций по фонду «Статьи второй», наконец-то, было признано (по крайней мере де-факто, ибо де-юре расхождения с буквой инструкций по-прежнему сохраняются[27]27
  Поразительно и вместе с тем симптоматично то, что ознакомиться с этой «буквой» текстуально – практически невозможно, так как сами по себе тексты соглашений между Claims Conference и правительством ФРГ содержатся в тайне.


[Закрыть]). В середине лета 2003 г. немногие оставшиеся в живых евреи-военнопленные, и в их числе Абрам Вигдоров, эту компенсацию, наконец, получили.

Немецкий и австрийский Фонды в компенсации за принудительный труд советским военнопленным дружно и твердо отказали.

Павел Полян

(на основании архива A.C. Вигдорова и многочисленных интервью с ним)

«Здравствуйте, Павел Маркович! Этим письмом, как я и обещал, хочу дополнить кое-какие моменты из моей жизни в плену и в бегах.

Хочу описать один из эпизодов дружбы и помощи между пленниками разных стран и национальностей.

Лагерь в Штутгарте, Германия, был интернациональным лагерем. Хуже было пленникам из бывшего Союза. Можете представить себе мое положение, ведь я боялся и страдал вдвойне – от немцев, да и свои русские могли каждую минуту опознать во мне еврея.

Каждая страна в лагере имела свою зону. Была французская, американская, канадская, английская, итальянская зона. В итальянской зоне были пленники, которые восстали против Муссолини. К зоне итальянцев примыкала русская зона. Все получали помощь от Красного Креста, кроме нас и итальянцев.

Я сдружился с итальянцами, и они, несмотря на страшный риск, пропускали меня через свою зону на американскую территорию. Американцы делились со мной своим пайком. Я завязывал нижнее белье плотно к телу, проносил через зону итальянцев консервы, хлеб, сигареты. Это и поддерживало меня и некоторых моих соседей по нарам. Не знаю, что было, если бы не эта взаимопомощь.

В этом лагере я пробыл четыре месяца до высылки в Норвегию в г. Тронхейм с июня по сентябрь.

В лагере г. Тронхейм мы работали на постройке железнодорожных тоннелей в горах. Это был адский труд, даже для здоровых людей. Я же был крайне истощен и морально и физически.

Я был бурильщиком. Шахты освещались карбидными лампами, которые очень часто взрывались, унося жизни несчастных пленников.

Немцы к концу войны все больше зверели. Нас почти перестали кормить. Я превратился в настоящего дистрофика, кожа да кости. С трудом передвигался, уже не мог держать тяжелый бур, он выпадал из моих рук и тянул меня за собой. Все это даже не опишешь словами.

Меня согнали с этой работы и дали более легкую. Нас заставляли по двое переносить деревянные шпалы для крепления и ректовки тонеллей. Нести эти шпалы приходилось метров 200 по крутому спуску. Какому-то фрицу я чем-то не понравился, и он, издеваясь надо мной, приказал нести эту шпалу мне одному. Я понял – пришел мой конец. Я отказался выполнить его приказ. Немец истошно заорал, ударил меня по спине прикладом, сломал винтовку. Я в отчаянии потерял всякий контроль над собой и бросился на немца. Все это происходило недалеко от лагеря, нас заметили и выслали наряд с собаками. Это был ужас. До сих пор не пойму, почему они тогда меня не убили. Видно, нужны были еще рабы. Меня бросили в карцер, карцер находился под горой, сверху стекала вода. Я находился там пять дней по колено в воде и абсолютно без пищи.

После того случая и до конца войны мне оказывали «особое расположение» – урезали и без того мизерную пайку.

Союзников, которые освободили наш лагерь, я встретил уже лежащим на нарах и передвигаться мог только на костылях.

Хочу еще описать один эпизод из моей жизни. После побега из прежнего лагеря я пробирался по оккупированной территории горными лесами, это было возле г. Минска в г. Радошковиче в бывшей Белоруссии. Было начало июля 1942 г. Помню кладбище, толпа местных жителей, которую согнали, чтобы они присутствовали при расстреле евреев. Я тоже стал невольным свидетелем. Можно было представить мое состояние – я еврей, военнопленный, беглец. В этом городе я также наткнулся на местное гетто, огороженное железной проволокой. Там, содержали евреев – ремесленников, которых заставляли обслуживать немцев.

Обстановка была крайне опасная, мне пришлось пробираться дальше вглубь страны.

Теперь немножко хочу описать свое пребывание после освобождения, уже на территории бывшего Союза.

Марийская автономная область, станция Суслонгер, 47, учебно-стрелковая дивизия, где я проходил проверку органами Смерша.

На первом же допросе, который вел подполковник, мне задали «главный вопрос» – почему я, еврей, выжил в плену? Ведь это было невозможно, так ему казалось. Ни уважения, ни сочувствия к страданиям, которые мне пришлось вытерпеть, я не чувствовал.

Это меня страшно возмутило, и я категорически отказался говорить. Полночи он вел допрос с пристрастием, очень тяжело было у меня на душе – ведь это были свои. Лишь случай отвел от меня его гнев. И лишь то, что наш артиллерийский полк 781,279-й стрелковой дивизии был полностью разбит 11 октября 1941 г. и все до одного попали в окружение, и были либо убиты, либо в плену, помогло мне выйти из проверки Смерша.

Все это было подтверждено документами, которые хранились в архивах. Многие, очень многие бывшие заключенные немецких лагерей были осуждены и попали уже в советские лагеря.

Еще вспоминаю такой случай, там в Смерше. Когда нас вели строем в столовую, вдруг какой-то подонок – антисемит ударил меня по спине и закричал: «Бей жидов, спасешь Россию!» Ведь в лагере в Смерше уже все знали, что я еврей.

В этот же день меня, как обычно, вызвали на допрос. Я ни слова не сказал о том, что произошло днем. Я уже понял. Что здесь, на советской территории, я тоже не в полной безопасности.

В плену 1942–1945 гг.

Григорий Губерман родился в Одессе 18 сентября 1918 г. В 1941 г. был выпущен зауряд-врачом после четвертого курса медицинского института. Он оказался в госпитале в Севастополе. После взятия Севастополя немцы интернировали мужской медперсонал, но выпустили на свободу женский. Григорий назвался Николаем Колокольниковым (имя друга).

Его выдала медсестра «в благодарность» за освобождение из лагеря. В лагере было начато расследование. Григорий утверждал, что донос был сделан из ревности. Также он заявил, что был обрезан по болезни (фимоз)[29]29
  Патологическое сужение отверстия крайней плоти, не позволяющее обнажить головку полового члена.


[Закрыть].

На время расследования был заключен в тюрьму. В тюрьме немецкий врач выдал ему справку о фимозе, при котором действительно делали обрезание.

Приблизительно в то же время в Севастополь должно было приехать высокое начальство, перед приездом которого «разгрузили» тюрьму. Большинство заключенных вывезли в Германию. Григорий попал в лагерь для туберкулезных. Там он работал врачом-рентгенологом. В лагере была подпольная организация. Важных пленных, которым грозила смерть, сначала записывали туберкулезными больными, а потом списывали, как умерших. То есть они получали имена людей, действительно умерших от туберкулеза. Григорий принимал в этой деятельности активное участие.

Эта его деятельность в лагере помогла ему пройти через фильтрационный лагерь после войны. После войны он носил двойную фамилию Колокольников-Губерман, так как большая часть документов, связанная с войной, была выдана на имя Колокольникова.

Записано Ирой Рабин

со слов Жанны Исааковны Гольденфельд

Давид Исаакович Додин родился 9 мая 1922 г. в деревне Верещаки Горкинского района Могилевской области.

На войну пошел рядовым, в плен попал 27 июля 1941 г., прорываясь из окружения на Минск. Не меняя имени, он успешно выдавал себя за белоруса, изменив только отчество (на Иванович). Его внешность и его владение белорусским языком не вызывали ни малейшего подозрения. Ни в сборном лагере на р. Свислочь, ни в дулаге Острув-Мазовецкий селекции не проводились, а в туберкулезном лазарете шталага в Цайтхайне, где он работал регистратором и старшим фельдшером, селекция как таковая, в отличие от самого лагеря, не проводилась. Тем не менее в том, что он еврей, он все же признался нескольким вызывавшим его доверие людям, в том числе немецкому пастору-фельдфебелю!..

Додин был связан с подпольщиками. Он, в частности, оказывал помощь участникам побегов (обувью, задержкой доклада

о побеге и т. п.)[31]31
  Во главе подпольной организации в этом шталаге стоял Степан Павлович Злобин, впоследствии описавший эту деятельность в романе «Пропавшие без вести».


[Закрыть]. Эта связь с подпольщиками стала причиной посадки Д.И. Додина, арестованного в мае 1947 г. в родном селе Верещаки, где он устроился работать в школе. Его товарищ по цайтхайнскому подполью Соловьев, арестованный по делу о краже кровельного железа, назвал его в качестве очевидца их общей деятельности в плену, чем поставил Додина в положение обвиняемого. Соловьеву дали 25, а Додину – 10 лет исправительных работ, которые он провел в Особом лагере № 1 в Инте в Коми АССР.

Освободился он в 1954 г., но до 1977 г. проживал в Коми. Сравнивая немецкий и советский лагеря, он подчеркнуто отмечал унизительность и моральную боль от несправедливости отсидки у своих ни за что.

Павел Полян

В плену 1941–1944 гг.

Уважаемый Павел Маркович!

Получил от Вас письмо, за которое очень Вам благодарен и, надеюсь, на все Ваши вопросы, которые интересуют Вас, что помню за столько пройденных лет, постараюсь ответить.

Начну свой послужной список. Был призван на действительную службу в 1939 г., в 200-й саперный батальон, был направлен в город Ворошиловград 5 февраля 1940 г., из г. Ворошиловграда наш батальон был направлен в Западную Украину на укреп, район в Львовскую область, г. Рава-Русская, где меня и застала война. Отступали с боями, контуженный без сознания попал в плен 30 июня 1941 г. Где и начались мои скитания по лагерям.

Первый лагерь был Перемышль, там находился две недели, после этого лагеря был отправлен на Польскую территорию в г. Ярославль. Лагерь находился в открытом поле, окруженный колючей проволокой, без крыши над головой. Там пробыл целый месяц. После этого был отправлен на Голландскую границу, г. Меппен на торфяные разработки до августа 1941 г.

После этого был направлен в шталаг 326, г. Лимбург. Там потерял образ человека, был под № 30152. После этого был направлен в г. Саарбрюккен на рытье канала, затем в город Больхен на строительство железнодорожной ветки, а позднее в Эльзас-Лотарингию, на угольные шахты, где работал на земле и под землей, в г. Кляйнроссель, под землей на глубине 280–364 метра. Это большие города, а сколько было малых городов, где проходили мои мытарства и страдания, за период прошедшего времени, просто не помню. Освобожден был Союзными войсками 26 ноября 1944 г., вторично, будучи в лагере г. Больхен, такое счастливое событие забыть невозможно. Все годы в плену был под фамилией Новиков Андрей Иванович под номером 30152. Если архивы в Германии сохранены, вы сможете узнать все интересующие Вас материалы.

Если Вас интересуют еще какие-то детали, на которые я смогу ответить, я буду очень Вам признателен.

Буду ожидать от Вас ответа, с уважением к Вам

Кагаловский Яков Самойлович.

15.06.2003 г.

P.S. За все пройденные годы после моего освобождения получил компенсацию из Швейцарского банка в сумме 1400 долларов, в 1999 г.

В плену 1942–1945 гг.

Уважаемый Павел Маркович!

Я, Каутов Давид Львович, родился 14 августа 1920 г. в г. Новоржеве, Псковской области в еврейской семье рабочего-жестянщи-ка. В 1936 г. вместе с родителями переехал на жительство в г. Великие Луки, Псковской области.

В 1939 г. окончил 10 классов средней школы и в декабре этого же года был призван в ряды Красной Армии и отправлен служить на Украину в 16 ГАП[34]34
  Гаубичный артиллерийский полк.


[Закрыть]. В 1940 г. полк переехал в г. Котовск, Одесской области.

С первого дня начала ВОВ на фронте. С боями отступали от реки Прут. После переформирования отправлен служить в 47 ГАП. И опять на фронт. С боями отступали до Харькова. 26 сентября 1941 г. был ранен и находился в госпиталях г. Ростова-на-Дону и г. Ессентуки.

В ноябре 1941 г. был выписан из госпиталя и отправлен служить в 83-ю особую морскую бригаду, которая формировалась в станице Успенское Краснодарского края.

В ночь на 1 января 1942 г. бригада принимала участие в десанте по освобождению г. Керчи от немцев.

Так как я был минометчиком, то мы наступали после пехоты. После освобождения города занимали оборону на перешейке. Войск было напихано очень много: артиллерия, минометы, танки, пехоты и т. д. Вообще было кому давать отпор. Все шло к наступлению, но немцы нас опередили. После 15 мая 1942-го они перешли в наступление. Наши войска начали отступать, началась паника. Мы бросали технику и бежали. А бежать было некуда – кругом вода.

19 мая 1942 г. я снова был ранен и отправлен в госпиталь, который находился на берегу Черного моря. Помещений не было. Операции и перевязки делались в палатках. Переправы на другой берег уже не было. Немец стрелял уже по санитарным кораблям. 20 мая пришли к нам немцы. Построили всех, кто мог стоять, и немецкий офицер, через переводчика, объявил, чтобы комиссары и евреи вышли из строя. Но я остался в строю. Перед этим я уничтожил все свои документы, письма от родных, их фотографии. Нас повели под конвоем в сторону станции Джанкой. Там был очень большой лагерь. Он располагался рядом с ж[елезной] дорогой, и через территорию этого лагеря проходила ж[елезная] дорога. Там мы пробыли 1 сутки. Кормили 1 раз похлебкой из брюквы. Хлеба не давали. У многих военнопленных не было котелков, ложек, те наливали эту похлебку в пилотки и так ели. Так началась моя жизнь в немецком плену и продолжалась ровно 3 года. Потом нас погрузили в товарные вагоны и привезли в г. Кривой Рог. Под усиленной охраной немцев с собаками нас привели в какой-то военный городок и разместили в казарме. Здесь были двухэтажные нары. Спали на голых досках. В Кривом Роге нас начали регистрировать, и была медицинская комиссия. К этому времени мое ранение прошло. Вот, при этой регистрации, я изменил свою фамилию и национальность. Я стал Григорьев Владимир Петрович, русский. Правда, доктор, который меня смотрел и все видел (а нас заставляли раздеваться догола), ничего не сказал и велел одеться. Наверное, пожалел меня. Он был русским. Пробыл я в этом лагере несколько дней. Здесь отбирали и отправляли на работу. Я попал в команду на работу в шахту.

Нас привезли в г. Марганец Днепропетровской области, Украина. Привели в лагерь, который размещался в одной из школ города. Лагерь был огорожен колючей проволокой с вышками.

Охраняли лагерь немцы и полиции. Начальником лагеря был немец. Но в лагере командовали полицаи. Это те, кто добровольно сдался в плен. Вот они имели всю власть над нами. Каждый из них ходил по лагерю с плеткой, на конце которой было закреплено что-то тяжелое, чтобы ударить человека так ударить. За малейшую провинность они избивали пленных до полусмерти (не отдал им честь, не прошел мимо их строевым шагом, за плохое поведение в столовой или казарме и т. д.).

Меня определили на работу в шахту № 16. Водили на работу под усиленным конвоем: немцев с собаками и полицаев. Но были побеги, так как путь был дальний и проходил через кукурузник.

Они ввели новшество: сковали и сварили из толстой проволоки прямоугольной формы фигуру. Клали ее на землю, нас туда загоняли, ставили в ряды, и кто стоял крайний справа и слева, [те] поднимали ее, и мы все оказывались в загородке – и так двигались из лагеря до шахты и обратно.

Шахта добывала марганец. Над нами старшим был мастер гражданский. Немцы в шахту не спускались.

Я был назначен откатчиком вагонов с марганцем и обратно пустых по рельсам. Кто-то из пленных долбал кайлом марганец в забое, кто-то укреплял пласты, чтобы не упали на нас, кто-то грузил в вагоны, а их отвозил туда, где их поднимали наверх.

Работали в шахте по 12 часов, первая смена с 6 часов утра до 6 часов вечера, а вторая смена с 6 часов вечера до 6 часов утра.

В шахте не кормили. Вообще кормили в лагере два раза в день. Утром до работы и вечером после работы.

Давали утром 300 грамм хлеба, суп, чай. Вечером суп, чай, но уже без хлеба. Поэтому от недоедания многие пухли и умирали. Два раза в день в лагере производилось построение, линейка, строили по баракам, и полицай, ответственный за свой барак, отчитывался перед начальником полиции, кто есть, кого нет, кто на работе. На линейку должны выходить все, даже те, кто только пришел после ночной смены и лег отдыхать. Полицай поднимал плеткой. Они врывались в казарму и, как скотов, гнали на линейку. А линейка могла продолжаться и больше часа, и в любую погоду и тут же на линейки проводилась порка пленных за какую-то провинность. Кто-то не так вел себя в столовой, кто-то что-то обменял у другого пленного и так далее. Ему снимали брюки и били плеткой по голому телу 5,10,15, 20 раз, как будет угодно начальнику полиции. Он выносил приговор.

В этом лагере я проболел сыпным тифом. Нас держали в отдельной комнате. Было очень много клопов. И мы спали на полу. И здесь они нас доставали. Мы брали воду, обливали на полу границу, где будем спать, а клопы через воду не идут. И так немного спали. Возле нас был санитар, из пленных. Врача не было. Выжил, так выжил, а не выжил – вынесут и бросят в ров, который был глубокий вокруг лагеря. В лагерь приезжали агитаторы от власовцев. Но желающих идти к ним было мало. Выходило из строя 1–2 человека. Зато нас, оставшихся, в строю держали на солнцепеке более

2 часов. Несколько раз в лагерь приезжал немец искать евреев. Нас строили по рядам. Он проходил, подавалась команда спустить брюки, и он смотрел. Наверное, был специалист по этому делу. Я всегда маскировался и вставал рядом с узбеками или татарами. Вот мне и подвезло.

Я жил в плену только на пайке, ходил голодным, но ничем не торговал и ничего не менял. Поэтому и выжил. Пробыл я в этом лагере до марта 1943 г. Нас перевезли в Чехословакию, г. Брицк. Здесь я работал в карьере возле экскаватора с еще одним пленным. Мы чистили ковш экскаватора, которым черпали землю, и передвигали рельсы, по которым двигался экскаватор. Работа была очень тяжелая, так как рельсы были прикреплены к толстым бревнам, и все это мы должны были передвигать.

Сам лагерь находился в городе, и нас водили туда и обратно под конвоем. Кормили тоже два раза в день утром и вечером, и работали в две смены по 12 часов.

9 мая 1945 г. нас освободили из плена войска Красной Армии. После освобождения меня привезли в ряды Красной Армии, и я снова принял присягу, прослужил год минометчиком в 747-м стрелковом полку. Здесь я опять стал Каутов Давид Львович.

В мае 1946 г. был демобилизован. После демобилизации приехал к родителям, которые вернулись из эвакуации и жили в поселке Пенно Калининской области. До войны они жили в г. Великие Луки. Поступил учиться заочно в Педагогический институт. 40 лет отработал в школе учителем математики.

17 лет был директором школы рабочей молодежи и последние 11 лет завучем средней школы. В 1994 г. умерла жена, а в 1998 г. переехал на жительство в г. Санкт-Петербург, где живут мои дети, дочь и сын с семьями. Я инвалид 2-й группы, участник войны ВОВ. Нужно сказать, что власть меня не очень прижимала. Я, правда, три раза был на допросе в органах. Первый раз, после освобождения из плена, сразу в полку, и два раза, когда работал учителем.

Вот и все. Если что-то Вам понравится из моего послания, буду очень рад.

Может быть, я многое пропустил, ведь прошло столько времени. Прошу простить за мой почерк! Ведь мне уже в августе будет 83 года.

С уважением Д.Л. Каутов.

<…>

17.05.2003.