Текст книги "Песочный мальчик"

Обратив свой взор на электронное табло, висевшее под потолком вагона, Глеб просиял.

– Отлично! На следующей станции и выйдем, знаю там один отличный бар. Семь лет – это тебе не шуточки.

– С огромным удовольствием, – улыбнулся Марк.

И это было действительно так. Ему на самом деле хотелось узнать, какими событиями были насыщены эти семь лет жизни Глеба. Какие детали его окружали, а какие окружают сейчас, ведь в школьные годы они общались достаточно тесно. Проще говоря – выяснить, чем он живет вообще. Последний раз он видел его еще подростком в Пскове, а теперь это взрослый и, вероятно, состоявшийся молодой мужчина. Да и к тому же: первый день отпуска тоже хотелось как-никак отметить. Марк, конечно, не планировал задерживаться в Москве, но раз обнаружился такой весомый повод – пожертвовать им было никак нельзя.

* * *

Место, куда Глеб привел Марка, оказалось красивым и уютным баром, где можно было с удовольствием пропустить стаканчик. Широкий ассортимент предлагаемых напитков приятно удивил Марка. Ценовой диапазон оказался весьма демократичен, что удвоило его приятное удивление, если не утроило. Народу в баре в такой ранний час оказалось совсем немного, так что можно сказать, что их разговор получился, чуть ли не конфиденциальным. Марк любил проводить время в таких разговорах – это всегда оказывало на него раскрепощающее действие и учило формулировать мысли легко и непринужденно.

Они заказали по бокалу пива и кальян, а затем углубились в рассказы о человеческих судьбах и характерах. Обсудили брачные связи, трудности на работе, жизни родственников, друзей и знакомых. Из разговора с Глебом, который неожиданно растянулся на несколько часов, Марк узнал, что он вместе с семьей переехал в Москву сразу же после того, как закончил девятый класс. Отучился три года в колледже, сходил в армию. После армии, по наставлению родителей отучился на факультете социально-культурного сервиса и туризма, о чем впоследствии пожалел.

– Вот и что мне дало это образование? Устроиться на работу официантом я могу и без высшего образования, – хмыкнул Глеб, делая очередной глоток пива. – Как уверяла нас декан кафедры: – «Это та наука, которая в дальнейшем позволит вам столкнуться с огромным количеством ситуаций, к которым следовало бы внимательно присмотреться и изучить их, усвоить важные жизненные уроки». Мне уже двадцать четыре года, а таких ситуаций произошло ровно ноль.

Марк невольно улыбнулся, услышав эти слова. Ему было знакомо это не понаслышке.

Неспешно потягивая кальян, он также выяснил, что Глеб уже почти год работал администратором торгового зала в магазине бытовой техники и электроники. Звезд с неба не хватал, но получал, при этом, весьма неплохо. Достаточно для того, чтобы содержать себя и свою жену. К слову, да, он был женат уже больше двух лет. Наклонности его жены, не противоречили его собственным, чему он был несказанно рад. Его избраннице Наташе было двадцать пять лет, и работала она медсестрой в хирургическом отделении. Они обручились всего через три месяца после знакомства с радостного одобрения обеих семей. По словам Глеба – это лучшее, что происходило с ним в жизни. Эта девушка – спасение, жизнь и панацея от всех бед. Обитель на этой земле, с которой они вместе готовились справить кожаную годовщину. Сейчас они оба находились в месячном отпуске, который уже подходил к концу, и от которого осталось всего десять дней.

Дабы уравновесить внесенный Глебом вклад в эту беседу, Марк рассказал про свою семилетнюю веху, которая оказалась чуть менее щедрой на события. Рассказал про то, как он окончил школу с аттестатом отличника, а, впоследствии, и университет на факультете управления персоналом с красным дипломом. Армия прошла мимо него стороной, хоть Марк и считал, что это неплохой способ упорядочить свои мысли и получить хороший жизненный опыт. Просто с этим делом не сложилось. Про свои личные отношения он скромно умолчал, но зато рассказал, как они с Ильей переехали из Пскова в Петербург три года назад. Само собой, поведал увлекательную историю его трудоустройства в пекарню, последующего повышения и, вот этой вот странной командировки.

– То есть, получается, ты с сегодняшнего дня в отпуске? – спросил подвыпивший Глеб.

– С сегодняшнего утра, если уж быть совсем точным. Но вообще, – да, – ответил Марк, сладко затянувшись кальяном.

– И у тебя впереди целая неделя?

– Ага.

– Поехали к нам на дачу? – лихо заявил Глеб. – У Наташкиных родителей такой шикарный загородный дом. Замутим шашлычки, откроем бутылочку красного вина, сходим в баньку. Мы с Наташей почти весь месяц на даче и провели. Специально планировали отпуска не на середину лета, а на конец. Отдохнешь, как следует перед новым рабочим циклом.

От неожиданности сказанного, у Марка чуть кальянная трубка из руки не выпала. Предложение было заманчивым. Даже очень заманчивым. Одна единственная вещь мешала тому, чтобы он, прямо сейчас не раздумывая, сказал да. Вернее, даже не вещь, а человек. Перед глазами у него сразу же появилась репродукция Ильи. Глаза у него были грустные-грустные. Он был там один, в этом сером и мрачном Петербурге. Ждал, когда же он, наконец, приедет к нему. Марк прерывисто испустил глубокий выдох, словно что-то мешало ему дышать полной грудью.

Под приятельским натиском со стороны Глеба, Марк подчинился, и дал положительный ответ. Он согласился, убедив себя перед этим, что как только Илья напишет, или позвонит, и скажет, что больше не в состоянии переносить это убивающее одиночество – он сразу же вернется к нему в Петербург.

Вечером того же дня, когда Марк уже оказался на даче у Глеба и Наташи, он вновь попытался позвонить Илье. Нужно же было сообщить, что три дня, внезапно растянувшиеся до четырех, теперь трансформировались в десять, но Илья трубку опять не взял. Марк заглянул в их переписку и немало удивился: «был в сети вчера в 10:48». Хм, может у него началась очередная стадия бомбардировки под эгидой «отказ от всех социальных сетей и интернета»? Несколько раз у него случались подобные сдвиги по фазе, которые он выдерживал не более одного дня. Марк каждый раз в изумлении спрашивал, для чего ему это было нужно.

– «Я просто хочу себе устроить детокс. Мне кажется, что телефон скоро прирастет к моей руке», – важно отвечал Илья.

Странно. Ну, ладно, ты в интернет не заходишь, но на звонок-то, что тебе мешает ответить? На следующий день Марк вновь открыл их личную беседу. «Был в сети позавчера в 10:48». Из друзей он его не удалял, в черный список не кидал.

– Может, я его чем-то обидел? Не мог же он обидеться на то, что я тогда ему не ответил на звонок, – лихорадочно думал Марк.

глава тринадцатая

Телефон Ильи одиноко лежал на тумбочке и грустил. Будучи задействованным почти в любое время, он ещё никогда не чувствовал себя таким ненужным и всеми забытым. Слишком непредвиденно он потерял свою значимость. Брошенный смартфон всего-то лишь просил уделить ему капельку любви и внимания. Не так уж это и много, иначе скоро он просто начнёт покрываться пыльными нитями, как углы в заброшенном доме.

– Я обязательно всем отвечу и перезвоню, только немного позже, не сейчас, – лениво махнул рукой Илья, когда телефон в очередной раз оповестил его о входящем сообщении.

Дни бесполезно тянулись один за другим. Зачем они существовали? Все равно смысла никакого в них не находилось, а скорее наоборот. Каждый новый день оказывался хуже предыдущего, готовый разрушить все то немногое, что еще теплилось в бренных сумерках души. Внутреннее состояние Ильи становилось лишь хуже, он начал замыкаться в себе. Хотя, нет. Он уже давно окончательно закрылся внутри себя, на самом деле. Как дверь, за только что ушедшим человеком. Желание спрятаться в картонную коробку от холодильника и прожить там остаток жизни уже не приходило к нему время от времени. Теперь это было его устоявшимся настроением. По правде говоря, можно смело сказать, что его нынешняя жизнь была именно такой, с единственным отличием: вместо коробки была квартира. За последнюю неделю он покинул ее только один раз: когда два литра пива, купленные им по дороге домой в день, когда его уволили, закончились.

Один гештальт в его жизни завершился сам по себе. Илья не принял в этом никакого участия. Теперь же, мозг каждый день посылал сигнал об еще одной, не доведенной до логического окончания потребности. И Илья доводил ее, уделяя этой «проблеме» все свое время и внимание. А если все подручные средства заканчивались, эту ситуацию можно было подкорректировать всего лишь одним походом в магазин.

Илья поставил на кухонный стол пакет, содержимое которого состояло полностью из стеклянной и пластиковой тары, и сел перед ним на стул. Телефон лежал чуть в сторонке от него. О, как же он хотел, чтобы Илья, наконец, подержал его в своих руках. Хоть бы просто время посмотрел, что ли. Он, как мог, испускал флюиды желания, манящие Илью прикоснуться к нему, но тот лишь отгородился от них невидимым барьером. Как-нибудь потом. Может быть, завтра.

Содержимое пакета ему было гораздо интереснее телефона. В то время, когда мир разваливался на части, когда надо бы создать новые для себя пространства, Илья пошел по пути наименьшего сопротивления – растворить свою жизнь в алкоголе. Словно таблетка аспирина, медленно исчезающая в стакане прохладной воды, Илья отторгал существование всего земного. Он предпочел перегорать в одиночестве.

Ему было страшно. Очень страшно. Но руки сами тянулись к новой бутылке. Сначала он попытался найти оправдание жестокости и беспощадности жизни в пиве, но этого оказалось недостаточно. Илья так и не смог найти хотя бы жалкой капли ободрения. Вот тогда-то в ход пошли уже вещи покрепче. Никто не мог его остановить, и он этим пользовался. Целая жизнь двоих, что любили друг друга, канула в лету. Прекрасная работа, вместе с бесчисленными прошедшими днями, которые были наполнены светом и радостью – тоже. Учитывая это, он бы и не стал спрашивать чьего-либо разрешения.

Илья даже не заметил, как опустошил половину стеклянной бутылки с какой-то прозрачной жидкостью. Что это была за жидкость? Илья избегал ответа на собственный вопрос. Наверное, водка. Бродя по магазину, он просто скидывал все, что попадалось в корзину, даже не смотря на название. Он обращал свое рассеянное внимание только на цену, чтобы бьющие в глаза и голову термоядерные коктейли не оказались слишком дорогими. Деньги у него еще оставались, но их количество стремительно таяло. Когда-нибудь, он обязательно займется этим вопросом, и начнет искать другую работу, но не сейчас. Как-нибудь потом. Может быть, завтра.

Илья уже съездил в офис и забрал свои документы. Ехал он туда как на каторгу. С каким сожалением и болью в груди он выходил из стеклянных дверей бизнес-центра, где находился офис его магазина – описать просто невозможно. Чтобы сдержать слезы, ему пришлось приложить уйму усилий.

– Да, сегодня будет действительно больно. Больно и страшно.

Он понимал это, ведь он потерял все самое лучшее, что было в его жизни. Вчера ему пришел итоговый расчет и, по большей части, это были все деньги, на которые он теперь мог рассчитывать. Для Ильи всегда было сравнительно легко откладывать весомую часть зарплаты, так как на себя тратил он немного. Но два месяца назад, он купил новый дорогой телефон, потратив на это почти все свои накопления. Решил шикануть, называется.

Он пил, чтобы хоть немного затуманить свой разум, и избавить голову от мрачных мыслей. Это помогало. Вместо безрадостной и неприветливой тьмы его мысли заполнялись одним большим сгустком аморфности, слабо поддающимся контролю. Но его это устраивало. Могла ли жизнь причинить ему еще больше боли? Пожалуй, нет. Илья и так уже чувствовал, что за несколько дней опустился на самое дно. В его слабо трепещущем теле не осталось ничего, что могло бы сопротивляться, а душевное равновесие, которое он так силился найти, было безвозвратно утеряно.

На минуту Илья смог оторвать свои губы от бутылки и задуматься о том, какое сегодня наступило число. Вчера ему пришел расчет, он помнил, как увидел на телефоне входящее уведомление о поступлении денег на карту. Илья даже не стал брать его в руки, чтобы посмотреть, как офис его рассчитал: ему было без разницы.

– Получается, если вчера было двадцатое, значит сегодня… двадцать первое… – нечетко отобразилось в его сознании.

Илья перевел дыхание, стараясь избавиться от внезапной тяжести, появившейся в груди, но стало только хуже. Ладони инстинктивно легли на лицо, пряча его безутешные слезы. Неожиданно для себя, он вернулся в тот самый день.

* * *

Прошло чуть меньше месяца с начала второго курса обучения на факультете информатики и вычислительной техники. Учеба Илье давалась легко, гораздо легче, чем в школе. Хотя, нельзя сказать, что обучение в институте ему было в кайф. В институт он пошел с единственной целью: избежать армии. Конечно, учеба его бы спасла только на четыре года, но Илья был непреклонен. Он был согласен даже пойти учиться в магистратуру и выше, если понадобится – только бы не армия. Институт находился недалеко от дома, проблем с поступлением у Ильи не возникло. Он считал, что судьба прямым текстом указала ему дальнейшее направление жизни.

Это было приятное утро понедельника. Почему приятное? Потому что по понедельникам в расписании значилась всего одна пара. Илья не успел уйти, как уже вернулся домой. На часах было ровно десять часов, в его распоряжении оставался целый день.

Илья зашел в комнату, и кинул рюкзак на постель, которую он никогда самостоятельно не заправлял. Ну, почти никогда. Только если Луна в тот день находилась в Водолее, шестой дом в Овне, а Венера – в отчаянии.

Илья скорбно посмотрел на компьютерный стул. Все-таки, пришла пора обратить свое внимание и на него. Стул уже захлебывался от переизбытка одежды, висевшей на нем. Илья будто ходил по минному полю с этим стулом. Он всеми способами старался игнорировать его, водружая на него исключительно свой зад, но всегда наступал такой день, когда Илья наступал на мину, и вешал на стул первую вещь. А, как известно, где первая, там и вторая, и двадцать вторая. В итоге, это уже не предмет мебели для сидения, а разноцветная тряпичная пирамида.

Предоставив стулу, в конечном итоге, снова полный доступ к кислороду, Илья сел на кровать и включил на планшете музыку. Негромко, просто для того, чтобы что-то лепетало на фоне. Он никогда не вслушивался в текст, ровно как не слушал новостные передачи, которые включал, точно так же, на задний план. Легким способом избегал одиночества, так сказать.

– Илья, – закричала из кухни Аглая Викторовна. – Блинчики будешь?

– Конечно, буду! – моментально отозвался Илья.

– Так поторопись, пока они еще горячие.

Он прибежал на кухню, и бабушка сразу же сунула ему под нос тарелку со свежеиспеченными блинчиками. Они были без какой-либо начинки – его любимые. Илья обожал обсыпать блины сахаром в таком количестве, что все диетологи мира повалились бы без чувств, если бы увидели эту картину маслом. То есть, картину сахаром. Интересно, а такие бывают?..

Так или иначе, ему было до лампочки на это. Какая разница, если вкусно? Иногда, для разнообразия, он, все же, поливал их сгущенкой или вареньем, чтобы уж наверняка добить свою щитовидную железу. Сегодня он решил обойтись малыми жертвами для своего организма.

– Ты сейчас на дачу поедешь? – поинтересовался Илья, складывая блин вчетверо.

– Да, скоро собираться начну, только посуду помою, – кивнула бабушка.

– И ты тоже? Ладно, эти двое там, похоже, поселиться решили, но ты-то куда?

– Они там только на выходных и были, – рассмеялась Аглая Викторовна. – Им же обоим на работу сегодня. Вечером увидишь их.

– Тогда ладно, – довольно качнулся Илья на стуле.

– Я тоже еду всего на один день. Завтра мы с подружками идем на спектакль, – важно заявила Аглая Викторовна.

– Ничего себе, – деловито сказал Илья, смакуя очередной блин. – Наверное, интересный спектакль будет.

Каждый конец акта в спектакле – всего лишь антракт перед следующим действием.

Железный занавес в жизни семьи Левковых опустился, когда прозвучал звонок телефона Аглаи Викторовны.

Женщина как села рефлекторно на кухонный диван, так и сидела на нем, ничего не соображая. Телефон вывалился из ее обессиленных рук, и упал на пол, между столом и диваном.

– Что случилось? – испугался Илья, наклонившись, чтобы поднять телефон.

– Н-ничего не п-поняла, – заикаясь, ответила Аглая Викторовна.

– Что сказали-то? Кто это был?

Аглая Викторовна схватила стоявший на столе стакан с водой, и дрожащей рукой поднесла его к губам. В тот момент рассудок ее окончательно покинул, оставляя все дальнейшие слова и действия на волю случая.

– Звонили из б-больницы… Сказали, что Алла и Олег погибли в автока-ка-катастрофе.

У Ильи появились в голове какие-то мысли, но он их не осознавал. Он вообще ничего не осознавал и не чувствовал кроме холода. По спине пробежали мурашки, а все тело обдала волна жуткого холода. Как это? Мамы и папы больше нет? Да не может этого быть. Он только позавчера утром видел их целыми и невредимыми. Мама была веселой, даже смеялась над какой-то оказией, которая приключилась с папой. Тот, сначала, гневался на маму, но потом, увидев ее улыбающееся лицо, тоже поневоле улыбнулся. Разве мог он долго злиться на маму? Они собиралась так долго и так кропотливо, будто это не два человека готовились к беззаботной поездке на дачу, а два корабля намеревались уходить штурмовать бастионы. И вот теперь, тупо и резко – их больше нет.

Осмысление пришло чуть позже. Позже, когда Илья узнал, что его родители, которые выезжали превосходным понедельничным утром с дачи в город, оказались погребены под колесами грузовика. Они выезжали с проселочной дороги на шоссе, а летевший на встречу, водитель грузовика, по всей видимости, решил, что успеет проскочить до того, как легковушка окажется на большой дороге. Не успел.

Осмысление пришло тогда, когда Аглая Викторовна, вместо того, чтобы поехать на дачу, отправилась в морг на опознание. Илья хотел поехать с ней, но она не позволила. Ровно как не позволила двум гробам на похоронах остаться открытыми. Ни на какой спектакль она, естественно, тоже не попала.

Оно пришло еще и тогда, когда Илья сидел за столом на поминках, облаченный в черный официальный костюм. Поминки прошли скромно и тихо. Он сидел во главе стола, ведь теперь он остался единственным мужчиной в семье. Аглая Викторовна крепко сжимала его руку, но становилось ли от этого легче? Ни капли.

Оно появилось и тогда, когда Илья впервые услышал их голоса и явственно увидел перед собой их лица. Каждая новая мысль, каждая картинка в голове стали возвращать его обратно к ним. Вот тогда он осознал это сильнее всего.

Тогда.

Но не сейчас.

Сейчас Илья просто вышел на балкон и стал размышлять.

Два человека внезапно исчезли. Ушли, навсегда растворившись в толпе, предоставив Илье тишину и неясный горизонт перед глазами.

Два человека просто взяли и растворились, как белоснежный туман. Как старый кот, который скрылся в кустах сирени, даже не махнув на прощание хвостом. Как две ласточки, упорхнувшие далеко-далеко на юг. Туда, где тепло и хорошо. Туда, где нет никаких забот и проблем.

Илья робко подошел к окну и, упершись руками о балконные перила, посмотрел в пустое и ровное небо. Он родился единой любовью двух сердец. Эта любовь всегда была для него крепким настилом, убежищем от шторма. Они об этом, даже не знали, не иначе. Только в последние годы Илья действительно научился открываться. Теперь уже никогда и не узнают. Ведь они оставили его одного на этом пути.

Он задавался одним-единственным вопросом: почему они не взяли его с собой?

* * *

Тот самый день.

Произошло это ровно пять лет тому назад, двадцать первого сентября. Илье тогда было всего девятнадцать.

– Как они могли! Вот так вот просто взяли, и умерли, – истошно закричал Илья, не сдерживая себя.

Почему? Почему именно сейчас, именно сегодня, когда у него и так вся жизнь пошла через одно место?

Почему-то, Илья вспомнил о бабушке. Стоит отметить, что Аглая Викторовна стойко перенесла горе – смерть родной дочери и зятя. Ее ребенок умер, а она продолжала с этим как-то жить. Глупее не придумаешь нелепости, когда родители переживают собственных детей.

Она словно каталась на карусели с эффектом спирали. Некоторые ее эмоции ослабевали, некоторые наоборот – становились сильнее. Но, в конечном итоге, все спиралью шло наверх. У нее были срывы, были истерики. Она бессчетное количество раз беззвучно рыдала по ночам, уткнувшись в подушку. Бывало и так, что посреди разговора с Ильей, она могла внезапно сорваться, убежать в ванную комнату, и запереться там. Что она там делала – одному богу известно. Илья, подойдя к двери, мог услышать лишь слабый напор воды и непонятное потрескивание.

Они с Ильей практически никогда не разговаривали на тему смерти. Оба прятали свои израненные чувства внутри себя. Вроде бы, они были вместе, а вроде – каждый сам по себе. Они не умели справляться с этой болью, поэтому предпочитали просто о ней не вспоминать. На протяжении двух месяцев они еженедельно ездили на кладбище, но там почти не разговаривали друг с другом. Илья бродил между других могил, всматривался в надгробные надписи. Делал все, лишь бы реже замечать два мраморных ножа, которыми было исколото его сердце.

Аглая Викторовна же напротив, ухаживала за могилами. Она поливала цветы, избавлялась от проросших сорняков, подкладывала к могиле зятя конфеты, а к могиле дочери печенье. Затем она садилась на деревянную скамейку и, подолгу, всматриваясь поочередно в глаза то одному, то другому, разговаривала с ними. Рассказывала все последние новости, делилась с ними успехами Ильи в учебе. Улыбалась им. Она смотрела на их портреты и видела волшебные, необыкновенные миры, несмотря на то, что внутри была совершенно разбита.

Илья открыл следующую бутылку. Медленно поднес ее к губам, сделал глоток. Невольно поморщился, вновь не сумев удержать накатившие эмоции.

– Почему она смогла с этим смириться, а я нет?

Он уже был в достаточной мере пьян. Волосы торчали в разные стороны, губы опухли, а глаза покраснели. Было ли ему какое-то до этого дело? Разумеется, нет. Если бы сейчас перед ним оказалось зеркало, то единственное, что Илья бы в нем увидел, это едва пылающий кусок несчастного человека, с трехдневной щетиной и потухшими глазами. Само зеркало он, вероятно, тут же отшвырнул бы прочь.

– Что-то я устал. Надо немного отдохнуть.

Кое-как поднявшись, Илья убрал, еще не початые бутылки, в холодильник. Придет время, он доберется и до них. Точно как придет время, и он снова начнет жить. Снова станет мечтателем и фантазером, каким он всегда был, и каким его знали все близкие и друзья. Придет время, и он больше не будет тонуть в своем одиноком горе.

Илья подошел к окну, и замер подле него. Сколько он так простоял, час? Два? Три? Взгляд у него был тяжелый, замутненный и очень злой.

Мама всегда напоминала Илье надевать шапку, и не добавлять в чай больше двух ложек сахара. За редким исключением – больше трех. Ведь во всех продуктах и так много сахара, нельзя допустить переизбыток в организме. Это очень вредно.

Папа всегда был героем его детства. Он любил говорить, что никогда не стоит нервничать из-за оценок в школе. Получил четверку, вместо пятерки? Ну и плюнь ты на это! Даже если двойку получишь – ничего страшного. Оценки – это ерунда. Это всего лишь часть жизни, в которой нужно перепробовать все, что доступно.

– «Потом, когда ты окончишь школу, ты с такой любовью будешь ее вспоминать! Вот увидишь, в какой-то момент, когда уже будешь взрослым, поймаешь себя на мысли: как же хочется хоть на миг вернуться туда, опять в школу, чтобы получить эту злосчастную двойку! Но будет уже слишком поздно!», – всегда смеялся отец, успокаивая маленького Илью, получившего очередной неуд.

Да.

Теперь он это понимал.

Будет уже слишком поздно…