Текст книги "Виткевич. Бунтарь. Солдат империи"
Автор книги: Артем Рудницкий
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
В Петербург
5 мая 1836 года Перовский обратился с письмом к Нессельроде, в котором, в частности, говорилось: «Сообщаем о прибытии в Оренбург с возвратившимся из киргизских степей прапорщиком Виткевичем одного афганца с грамотой к государю-императору и письмом к Оренбургскому военному губернатору от кабульского или афганского владельца Дост-Мохаммета». Указывалось, что миссия Гуссейна Али носит тайный характер, и цель ее состоит в том, чтобы «просить о помощи против властителя сикхов и англичан, принимающих сторону сверженной династии прежних афганских ханов». Оренбургский губернатор высказывал убежденность, что «настоящим случаем надлежит воспользоваться для приобретения влияния на области Средней Азии» и направить Гуссейна Али в Петербург для проведения переговоров с ним в Азиатском департаменте.[211]211
АВПРИ. СПб, Главный архив 1–6,1836, оп. 5, д. 2, л. 2, 6.
[Закрыть]
Перовский настаивал на том, что Афганистан нельзя бросать на произвол судьбы, поскольку Дост Мухаммед-хан ведет неравную борьбу с британцами и их «приспешниками». «Ибо если Афганистан подпадет под власть сикхов, то дела наши в Средней Азии могут принять весьма невыгодный оборот», потому как «владычество Англии на Востоке угрожает распространением». Кроме того, будут сведены на нет все возможности развития торговых связей с Афганистаном. Если «водворятся в Афганистане сикхи, то земля опустошится и надежды наши на торговые отношения с этой страной исчезнут»[212]212
Там же, л. 7.
[Закрыть].
Перовский намеренно сгущал краски и рисовал почти апокалиптическую картину, чтобы «достучаться» до министра и самого самодержца. Стоит промедлить, предрекал он, и вся Центральная Азия будет в руках у англичан, они доберутся «до самой Сахары», обрушат российскую торговлю и «подвинут против России» всех ее азиатских соседей, снабдив их «порохом, оружием и казною»[213]213
Там же.
[Закрыть].
Еще довод в пользу сближения с Афганистаном – открывавшиеся возможности для стратегической информационной разведки. «Они (то есть англичане – авт.) действуют против нас, пользуясь каждым случаем, чтобы вредить нам и торговле нашей, и поэтому было бы необходимо противодействовать им, платя той же монетою. Если бы правительство наше вошло в ближние связи с Азиатскими владельцами, содержало бы таких верных людей в сопредельных владениями англичан городах, то оно получало бы надежнейшие сведения о ходе дел и действиях англичан и могло бы своевременно брать свои меры»[214]214
Там же, л. 706.
[Закрыть].
Если Россия откликнется на призыв Дост Мухаммед-хана, то этот восточный владыка, уверял губернатор, обязательно «станет добрым приятелем нашим и врагом англичан». При этом последним будет нанесен чувствительный урон, поскольку они не смогут «подчинить себе огромный и богатый Афганистан, который в торговых отношениях для них очень немаловажен»[215]215
Там же, л. боб.
[Закрыть].
Перовский заявлял, что Кабул «усмирит хивинцев»[216]216
Там же, л. 706.
[Закрыть], по его разумению, это должно было стать дополнительным и весомым аргументом, который должен был повлиять на решение правительства. Расчет был ясен: если геополитические рассуждения о необходимости противостоять Лондону не подействуют на Петербург, где расплодилось немало англофилов, то к «хивинскому аргументу» власть имущие должны обязательно прислушаться.
Кабульский правитель, указывал Перовский, рассчитывал на материальную поддержку – «войска у него довольно, но казна истощилась, и это есть настоящий предмет его посольства»[217]217
Там же, л. 7.
[Закрыть]. Эмир занял два миллиона рупий у «кабульских персиян», заложил почти все свои драгоценности, отдал индийцам на откуп все таможенные сборы. Словом, держался из последних сил и мог стать легкой добычей англичан и сикхов. Такое положение дел, резюмировалось, «без сомнения для России невыгодно»[218]218
Там же.
[Закрыть].
Тем не менее, в отношении конкретных форм помощи Дост Мухаммед-хану, находившемуся «в опасных обстоятельствах», Василий Алексеевич высказывался осторожно, зная о нежелании Петербурга слишком уж портить отношения с Англией, а также расставаться с крупными денежными суммами. Поэтому губернатор писал, что лучше бы «отправить хану сукна и нанки[219]219
Прочная хлопчатобумажная ткань.
[Закрыть] для его войска, что в глазах его будет иметь большую цену, нежели денежное пособие». Сверх того предлагалось послать в Кабул русских купцов и оружейников «под видом путешественников и промышленников»[220]220
АВПРИ. СПб, Главный архив 1–6,1836, оп. 5, д. 2, л. 6.
[Закрыть].
Понятно, что информация о поездке афганского посланника не должна была дойти до англичан, которые могли оперативно задействовать мощные политические рычаги для предотвращения российско-афганского сближения (что и произошло позднее). Не меньшую опасность, по мнению губернатора, представляли агенты Бухарского ханства: «бухарцы завистливыми глазами смотрят на все то, что может нас ознакомить со Средней Азией»[221]221
Там же, л. 29 об.
[Закрыть].
Поэтому в Оренбурге тщательно продумали все детали передвижения Гуссейна Али. Он должен был ехать под видом «частного человека», приказчика, путешествующего «по торговым своим делам» под поручительство «известного торгового дома»[222]222
Там же.
[Закрыть]. Перовский договорился о предоставлении афганцу товаров для придания большей убедительности его купеческому облику.
Предупреждая неизбежные опасения столичных чиновников относительно обременительности визита афганского посланника, губернатор спешил сообщить, что Гуссейн Али человек «тихий, скромный» и явится в столицу «без всяких требований и притязаний». К тому же его визит будет полезным в любом случае, вне зависимости от того, чем завершатся переговоры и каков будет официальный вердикт. «Одаренный от природы умом и понятливостью», Гуссейн Али станет для Азиатского департамента Министерства иностранных дел ценным источником информации[223]223
Там же, л. 706
[Закрыть].
Губернатор не предвосхищал результаты переговоров в Петербурге, но по всему своему содержанию его письмо предполагало осуществление секретной операции, которая должна была продвинуть интересы России в Центральной Азии и способствовать вытеснению оттуда англичан. Эта операция должна была придать дополнительный импульс и карьере его протеже. Недаром письмо Нессельроде Перовский начал с упоминания о Виткевиче. И закончил рекомендацией отправить Гуссейна Али в столицу в сопровождении этого офицера[224]224
Там же, л. 6.
[Закрыть].
Чтобы заранее снять возможные возражения относительно кандидатуры Яна (Перовский не забыл афронт, который получил несколькими годами ранее – отказ командировать Виткевича в Бухару), он всячески подчеркивал, что бывший бунтовщик совершенно преобразился. «В случае отправления Гуссейна Али в столицу я полагал бы придать ему… прапорщика Виткевича… Виткевич приехал сюда, будучи почти ребенком, за проступок, из Виленской гимназии; ныне по тринадцатилетнем пребывании своем в здешнем крае вполне загладил вину свою отличным поведением и примерным усердием, с коим исполняет все налагаемые на него поручения. Он прикомандирован уже несколько лет к Пограничной комиссии, знает хорошо татарский и персидский языки, может в столице надежно служить переводчиком при расспросах кабульского посланца и сверх этого может дать Азиатскому департаменту подробный отчет касательно всех отношений здешних со степью и с соседними областями Средней Азии»[225]225
Там же, л. 8об.
[Закрыть].
Как видим, отмечалась не только благонадежность Виткевича, но и его значимость как эксперта-востоковеда.
О письме Перовского было доложено Николаю I, самодержец ознакомился с ним и вернул в Министерство иностранных дел 23 мая[226]226
Там же, л. 2.
[Закрыть]. В отношении приезда в столицу Гуссейна Али реакция государя была положительная, «высочайшее соизволение» было даровано. Соответствующая депеша из Министерства иностранных дел Оренбургскому губернатору за подписью директора Азиатского департамента Константина Константиновича Родофиникина ушла 25 мая.
Сотрудники департамента в сжатые сроки подготовили информационно-аналитическую записку по афганским делам. Во многом она повторяла и развивала выкладки Перовского. Они с Родофиникиным хорошо знали друг друга и были единомышленниками.
В записке развивалась мысль о необходимости поддержать Дост Мухаммед-хана «против англичан». Иначе они «подвинут против нас при удобном случае соседние к нам Азиатские земли, снабдят их порохом, оружием и деньгами, и этого только и не доставало, чтобы ничтожных противников наших превратить в опасных врагов»[227]227
Там же, л. 14–15.
[Закрыть]. Нашла свое отражение и идея Перовского относительно сукна и нанки, которые «будут иметь в Афганистане тройную и четверную против здешнего цену»[228]228
Там же, л. 15.
[Закрыть].
Подчеркивалось, что «непременная воля Его Величества» заключалась в том, чтобы приезд посла «оставался для всех тайною». Все имеющие к этому отношение распоряжения должны были производиться с крайней осторожностью, дабы «не дать ни малейшего повода к каким-либо толкам и постороннему любопытству»[229]229
Там же, л. 20.
[Закрыть]. Перовский и Родофиникин исходили из того, что англичане везде имеют своих шпионов («не только в Кабуле, но и в Бухаре»[230]230
Там же, л. 706, 8.
[Закрыть]) и могли прослышать о миссии Гуссейна Али.
Британская разведывательная деятельность традиционно внушала опасения российским силовикам. В 1828 году, в представленном Николаю I «Кратком обзоре общественного мнения в 1828 году», подготовленном III Отделением, отмечалось: «…Англия ведет здесь систематический шпионаж, и ее происки направлены не только на то, чтобы своевременно добывать нужные сведения о политических планах нашего кабинета»[231]231
Россия под надзором. Отчеты III Отделения 1827–1869. М.,
2006. С. 37.
[Закрыть]. Ну, а если эти планы, как в случае с приездом афганского посла, имели антибританскую направленность, то тем более следовало остерегаться вражеских агентов.
Вскоре после решения о приезде Гуссейна Али государь одобрил кандидатуру Виткевича в роли сопровождающего. По свидетельству Родофиникина, для этого понадобился «особый доклад». 1 июня директор департамента известил Перовского о том, что по вопросу Виткевича «также изъявлено Высочайшее соизволение»[232]232
АВПРИ. СПб, Главный архив 1–6,1836, оп. 5, д. 2, л. 2206.
[Закрыть].
Губернатор получил это уведомление 14 июня и в тот же день написал ответ, в котором еще раз наилучшим образом отрекомендовал Виткевича и попросил оказать ему поддержку в столице. «Письмо это представит Вашему Превосходительству известный Вам прапорщик Виткевич. Чиновник этот смышлен и усерден, а сверх того смел, и готов поехать хоть в Индию, надеясь на счастие свое, сметливость и довольно порядочное знание татарского и персидского языков. Усовершенствование себя в последнем составляет одно из главных его желаний, и он надеется иметь этому случай в С. Петербурге. Осмеливаюсь всепокорнейше просить Ваше Превосходительство способствовать ему в этом»[233]233
Там же, л. 25.
[Закрыть].
Обращает на себя внимание оперативность, с которой реагировали Перовский и Виткевич. Видно, они с нетерпением ждали «отмашки» из столицы и заранее подготовились, чтобы потом не терять ни часа, ни минуты. 14 июня пришло письмо Родофиникина, в тот же день Перовский отправил ответ, и 14-го же числа Ян покинул Оренбург.
Он предчувствовал, что уже не вернется в этот город, и поручил Виктору Ивашкевичу позаботиться об остававшемся у него там имуществе, о чем уведомил родных в Пошавше. Эльвира пометила в дневнике: получено письмо от Яна, в котором сообщалось, что всю свою библиотеку в несколько тысяч томов, дары бухарского эмира, драгоценности, седло, индийские шали и прочие предметы он оставляет у «товарища своей юности», и если ему не суждено будет вернуться домой, то пусть всем этим имуществом распорядится брат[234]234
W. Jewsiewicki. „Batyr”. S. 272.
[Закрыть].
Позднее мы увидим, что это распоряжение не было выполнено.
Виткевича сопровождал слуга-киргиз Турганбай, которому для поездки выдали специальный Билет Оренбургской пограничной комиссии. В нем содержалось лаконичное описание внешности Турганбая: «Лет – 30, рост – средний, лицо – смирное, глаза – серые, нос – прямой, волосы – темные, борода – густая»[235]235
АВПРИ. СПб, Главный архив 1–6,1836, оп. 5, д. 2, л. 28.
[Закрыть]. Мы уделяем этому такое внимание, поскольку, возможно, именно этот киргиз отправился в Персию и Афганистан вместе со своим хозяином, потом вернулся с ним в столицу и был последним, кто видел Виткевича в ночь на 9 мая.
Яну велели дожидаться Гуссейна Али в Самаре. Тот пустился в путь днем позже, в сопровождении другого слуги, «одного башкирца, служащего письмоводителем у казацкого старшины». В путешествии этот «башкирец» выступал в роли «киргизского заводчика». Были предусмотрены мельчайшие детали. Передвигались Гуссейн и «башкирец», чтобы не привлекать внимания, на обыкновенной «перекладной телеге». Все было так устроено, чтобы «не дать ни малейшего повода к каким-либо толкам и постороннему любопытству» и чтобы «никто не подозревал о настоящей цели этой поездки»[236]236
Там же, л. 20, 29-2906.
[Закрыть].
В Самаре, как и планировалось, Виткевич встретил афганца и оттуда они проделали путь до Петербурга. Въезжать в столицу было предписано с соблюдением крайней осторожности. 24 июня Родофиникин направил Виткевичу инструкцию: «По прибытии на станцию Ижору с афганцем Гуссейн Али имеете Вы распорядиться так, чтобы самим отправиться тремя или четырьмя часами ранее, дабы вам можно было несколькими часами ранее перед его прибытием явиться в Азиатский департамент Министерства иностранных дел, откуда уже понесется нарочный к заставе, имеющий принять там Гуссейна Али и везти куда следует. Само собой вам надобно будет при этом принять в расчет, чтобы выехать в город не ночью, а днем и всего лучше утром, до обеденного времени[237]237
Там же, л. 31.
[Закрыть].
Указания были в точности исполнены. Путешественники скрытно въехали в столицу, где поселились отдельно. Виткевич – в гостинице «Париж», на углу Малой Морской улицы и Кирпичного переулка, в 9-м номере. Гостиницу содержал известный столичный ресторатор француз Луи, так что порой ее называли попросту «трактиром Луи». Гуссейн Али устроился на другом постоялом дворе под видом азиатского купца. Понятно, всё за казенный счет. О благополучном прибытии в столицу афганца и сопровождающего было доложено государю императору[238]238
Там же, л. 1506,16.
[Закрыть].
Однако после столь бодрого начала афганская миссия забуксовала. За месяц у Гуссейна Али состоялась лишь одна рабочая встреча в Министерстве иностранных дел (по выражению Родофиникина, «конференция»), в ходе которой он изложил задачи и цели своего визита, но не получил каких-либо определенных заверений и обещаний.
Логично было предположить, что афганского посланника отправят обратно в Кабул с ответом государя императора. Но каково содержание ответа? И кто выступит в роли сопровождающего? Ясно, что кандидатура Виткевича должна была рассматриваться одной из первых, однако твердой гарантии на этот счет никто дать не мог. Так что приходилось ждать, и ожидание затягивалось.
13 июля Родофиникин информировал Перовского: «Посланец афганский благополучно прибыл… представил свою грамоту, и теперь в ожидании дальнейших распоряжений продолжает сохранять свое инкогнито и живет один в трактире под видом азиатца, приехавшего по делам торговым и уже имеет от нас одну конференцию, но решительного ничего ему не объявлено»[239]239
Там же, л. 36.
[Закрыть].
Минул июль, начался август… Неясность перспектив угнетала, и кроме как с Далем, поделиться своими переживаниями Виткевичу было не с кем. «Уже целый месяц, как я в Петербурге, – писал он 2 августа, – а ещё о возвращении ничего не слышно; через несколько дней я постоянно посещаю Азиатский Департамент, но доселе ни одного слова о деле не слышал. Так что каждый день приходится спросить себя, для чего я здесь?»[240]240
«Я удовлетворю совершенно мою страсть к приключениям…» //
http://www.vostlit.info/Texts/rus4/Vitkevich/briefe_dal.htm.
[Закрыть].
Весточки, которыми обменивались друзья, являлись для Яна ощутимой моральной поддержкой. Он сравнивал себя с «путником в пустыне Аравийской, утомлённым жаждою и зноем», на которого письма из Оренбурга оказывают спасительное воздействие. «… Письмо Ваше сделало мне истиннейшее удовольствие, я жаждал известий из Оренбурга об наших делах в степи, хивинцах и житье-бытье тех, которые меня интересуют»[241]241
Там же.
[Закрыть].
Ян признавался, что его изводит неопределенность, но упоминал об этом иносказательно. «Одно меня заставляет несколько кручиниться. Это женитьба моя без ведома и согласия моего, но как подумаю поплотнее, то и видно, что как женили, так и разведут – по крайней мере я совершенно покоен и уверен, что не подал малейшего повода к мельчайшему из предлогов»[242]242
Там же.
[Закрыть].
Под женитьбой подразумевались не матримониальные узы (Виткевич никогда не вступал в брак), а поручение сопровождать и опекать Гуссейна Али. Но почему «без ведома и согласия»? Ведь все остальные факты и свидетельства говорят о том, что молодой офицер не чурался перемен, стремился к приключениям, и пребывание в столице, пусть, не лишенное недостатков, в целом воспринималось им как занимательное, полезное, могущее стать отправной точкой для нового витка карьеры. И потом, он же сам доставил посланца кабульского хана в Оренбург, никто не неволил. Еще в Бухаре легко можно было догадаться, что приезд Гуссейна Али будет иметь последствия, но Виткевич, тем не менее, помог афганцу. Наверняка не только по доброте душевной, а придя к выводу о полезности его миссии.
В Петербурге он нервничал из-за длительного ожидания и отсутствия четких перспектив, что вполне объяснимо, но какие могли быть поводы для настоящего волнения? Даже если бы афганский сюжет завершился ничем, то и в этом случае сопровождение Гуссейна Али было бы занесено в послужной список Виткевича как выполнение важного и секретного поручения и благотворно сказалось бы на его будущности.
Допустим, что общаясь с другом, Виткевич позволял себе слегка пококетничать. Мол, жил себе спокойно, не тужил, выезжал в Степь, гонялся за разбойниками, наведывался в Бухару, все привычно, как бы по-домашнему, а тут на тебе – отряжают в столицу, да еще с секретной миссией! Ну, как тут не побрюзжать, скрывая свои настоящие чувства и честолюбивые помыслы. Особенно в условиях, когда затормозилось принятие судьбоносного решения.
На настроении сказывалась и петербургская погода. «В продолжение месяца едва три или четыре ясных дня имели мы здесь, дожди и холода не хуже наших». Ян занемог, что подействовало на него удручающе. «Здоровье моё совершенно отказывается служить долее – какой-то Typhus жёлчный, так взвеличал его доктор, который меня лечит, и совершенное расстройство желудка продержали меня в постели около недели, а уже 10 дней как из комнаты ни на шаг не выпущают. Я не видел даже великолепного фейерверка, который давала вчера Гвардия в Красном Селе, и от которого Гуссейн помешался»[243]243
Там же.
[Закрыть].
Да, Гуссейн Али ожиданием не тяготился и на судьбу не жаловался. Это Виткевич сетовал на то, что «кроме первой аудиенции Гуссейна в Департаменте, о коей я донёс рапортом Его Превосходительству Василию Алексеевичу, его более никуда не требовали»[244]244
Там же.
[Закрыть]. А афганец не без удовольствия проводил время в столичном, европейском городе, полном соблазнов и развлечений. Это не Кабул, не Тегеран, когда он еще окажется в таком месте!
Однако его тоже донимали болезни, причем в большей степени, чем Виткевича. Петербургская погода действовала на южного человека губительно, его все чаще укладывали в постель и усиленно лечили. Но не одна погода была тому виной… Сохранился счет из английской аптеки Н. Бартельса на 113 рублей 93 копейки. Судя по перечню лекарств, доставленных «купцу Хуссейну Али», бедняга страдал не только от петербургского климата, но и от обжорства. Видать, кормили гостя на славу. Пришлось фармацевту выписывать более десятка разных микстур, слабительное, магнезию, примочки, касторовое масло, декокт (отвар из лекарственных растений) и прочие снадобья, которые применяют при желудочно-кишечных расстройствах[245]245
АВПРИ. Ф. 94 «Миссия в Персии», оп. 528/1, д. 131, л. 202.
[Закрыть].
А может, сказывалась общая слабость афганца, не отличавшегося богатырским здоровьем.
Его лечение, заметим a propos, оплачивал Азиатский департамент. Сохранился адресованный в Департамент рапорт «генерал-адъютанта Перовского поручика Виткевича» от и февраля 1837 года: «Сообразно с приказом Его Высокопревосходительства господина Директора сего Департамента имею честь препроводить при сем счет, поданный мной из Английской аптеки медикаментам, отпущенным по 26 декабря истекшего 1836 г., всепокорнейше прося о выдаче означенных в сим счете денег для уплаты по принадлежности»[246]246
Там же, л. 201.
[Закрыть]. Это был пятый по счету рапорт Виткевича, и не исключено, что все пять были посвящены одному и тому же вопросу.
Забота о Гуссейне Али отчасти отвлекала от мыслей о причинах задержки с принятием решения в верхах и настраивала на философское отношение к сложившейся ситуации. В конце концов, государь дал согласие только на прибытие в столицу посла и сопровождающего. По логике вещей из этого следовало, что за первым шагом последует второй, но никто не обещал, что это произойдет сразу по приезде Гуссейна Али и Виткевича и произойдет вообще. Во-первых, государь отбыл на летний отдых до конца сентября; во-вторых, российская бюрократия не привыкла спешить; в-третьих, дело было деликатное и спешки не терпело.
Потому Ян, или как его теперь уже все почти всегда все называли – Иван Викторович, старался не мучить себя пустыми сомнениями, запасся терпением и использовал появившееся время для пополнения своих знаний об Афганистане и Центральной Азии. В Азиатском департаменте он стал своим человеком и подолгу беседовал с сотрудниками, вникая в нюансы обстановки в регионе и российской политики. Читал книги, имевшиеся в библиотеке департамента, рабочие материалы. Из письма к Далю: «Я познакомился поближе с Управляющим
Отделением Департамента, по которому проходят все наши дела, он имеет очень хорошие сведения об наших странах и большое влияние на дела, и его жаль, хорошо бы было, ежели бы можно, чаще встречать таких людей, я толковал с ним долго и много обо всём, желание есть делать всё лучше для нашего края, да способов немного, и они здесь так заняты делами, которые издалека кажутся важнее наших, что едва при важнейших случаях обращают на нас внимание»[247]247
«Я удовлетворю совершенно мою страсть к приключениям…» // http://www.vostlit.info/Texts/ms4/Vitkevich/briefe_dal.htm.
[Закрыть].
Как видим, настрой становился достаточно оптимистичным и позитивным, но все же задевало Яна то, что важная политическая работа вершится без его участия, возникало чувство одиночества. Иначе не жаловался бы милому другу: «здесь так заняты делами, которые издалека кажутся важнее наших, едва при важнейших случаях обращают на нас внимание»[248]248
Там же.
[Закрыть]. А дела, с какой бы иронией не оценивал их автор письма (если «издалека кажутся важнее наших», то, значит, вблизи таковыми уже не кажутся), и впрямь были важными.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.