Текст книги "Останкино. Зона проклятых"
Автор книги: Артемий Ульянов
Жанр: Детективная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)
– Fuck me! – негромко сказал Берроуз после небольшой паузы. – Кирилл… могу я просить опять? – произнес Берроуз, после того как подстроил камеру.
Васютин повторил процедуру.
– Это… это что… фЭнтом? – подсипшим от волнения голосом спросил Коля и откашлялся.
Словно ища ответ, они обернулись на кликушу. Но ее и след простыл… «Жаль. Хоть бы рассказала что-нибудь о том, что внутри ожидать», – подумал Васютин.
Надев рюкзак, он похлопал себя по карманам и проверил оружие.
– Кирилл, дружище, я имею сказать, что один путь из многих – призвать других. Ученовые, спецназ.
Фасад вновь колыхнулся от ветра.
– Ученые, – поправил его Васютин.
– Не есть разница, – отозвался Берроуз, не переставая снимать. – Ты мог держать с ними один путь, будет больше шансов получить спасение семьи.
– Нет, Коля. Меня туда не пустят. Да и Женька с Олей нужны только мне. Так что…
Он, как зачарованный, смотрел на кирпичный домишко.
– Почему здесь? Он что, тут постоянно, что ли? – бормотал себе под нос Васютин. – Или это его старуха открыла?
Ответов не было. Но вместо них была решимость. Пугающая в своей неотвратимости.
– Ну, Коля, давай прощаться, – сказал Кирилл, не сводя глаз с двери.
Берроуз, говоривший что-то на камеру по-английски, чуть вздрогнул, будто не ожидал от своего русского друга, что он и вправду пойдет внутрь. Канадец взял Васютина крупным планом. Подполковник оторвал взгляд от двери, чтобы запустить секундомер на массивных японских электронных часах, крепко сидящих на его руке. Они с канадцем обнялись.
– Скоро увидимся, – отстраненно сказал Кирилл, похлопав Колю по плечу.
– Кирилл, ты обещал, – напомнил взволнованный Коля и попытался улыбнуться.
– Да, я помню. Я обещал, – согласился сыщик. И добавил: – К двери близко не подходи. Я ее открою широко, сможешь снять. Дальше – строго по плану, понял?
– Ты про то не набивай себе голову, – вновь попытался улыбнуться Берроуз.
– Не забивай голову, – поправил его Васютин и подошел к двери. Открыл ее так широко, как только смог, и сместился в сторону, дав возможность Берроузу заглянуть внутрь темного проема своим инфракрасным глазом.
– Ничего нет, что мог бы тебе сказать. Просто черное, – обескураженно сказал Берроуз.
– Да? Ну что ж, интересно. Сейчас я все узнаю, а ты завидуй, – произнес Васютин. Голос его отчетливо дрогнул.
– Увидимся, – почти без акцента сказал канадец Коля.
– Обязательно, – ответил Кирилл, прежде чем переступить порог.
Но слова своего он не сдержал. Больше Васютин никогда не видел канадского стрингера Николая Берроуза.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ШЕСТИДЕСЯТОЕ
Небольшая аскетичная трапезная, располагавшаяся на подворье Троице-Сергиевой лавры, надежно скрывала пятерых монахов от посторонних глаз и ушей. Четверо из них появились здесь более двух часов назад. Они что-то напряженно обсуждали, листая подшитые ксерокопии и рукописные записи, сделанные одним из них.
Пятый же прибыл недавно. Его автомобиль, с обеих сторон зажатый машинами охраны, юркнул на территорию обители с заднего двора. Как только монах вышел из машины, его немедленно взяли в кольцо молодые люди богатырского телосложения, которые сейчас стояли перед закрытыми дверями трапезной.
Задумчиво оглаживая недлинную седую бороду, вновь приехавший гость поочередно смотрел в разномастные бумажки. Видно было, что вновь прибывший монах изрядно нервничает. Куда больше, чем все остальные. Он то и дело хмурился, возвращаясь к прочитанному. Собравшиеся в трапезной ловили каждый его вздох. Спустя какое-то время он отложил записи, тяжело поднялся, подошел к окну:
– Братья! И что мы имеем в итоге?
Отец Алексий несмело начал:
– Ну, если убрать все домыслы и невежественные толкования, тогда только факты. В шестнадцатом веке в Останкине произошел острый конфликт между православной юродивой и дъяволопоклонником. В результате юродивая была жестоко убита, а колдун исчез при невыясненных обстоятельствах.
Монах, приехавший позже остальных, кивнул. Отойдя от окна, он сказал:
– Я прочитал о свидетельствах последних лет, отец Алексий. Они весьма убедительны.
– Я тоже так думаю, Ваше Святейшество, – согласился с ним оптинский монах.
– Неужели это… – прервался Верховный иерарх на полуслове, окинув собравшихся удивленным взглядом.
Спустя полтора часа патриарх всея Руси покинул Троице-Сергиеву лавру. А вслед за ним в Москву отбыли трое монахов, среди которых был и отец Алексий. Добравшись до Свято-Данилова монастыря, в гостинице которого Алексий остановился на постой, он сделал важный звонок.
– Здравия желаю, Петр Сергеевич, – чеканно произнес он, когда услышал в трубке голос генерала Масленникова.
– Здравствуйте, отче, – устало ответил тот. Скомкав вежливые вопросы о семейных делах, монах перешел к делу:
– Петр Сергеевич, я к тебе с просьбой.
– Слушаю, – без энтузиазма откликнулся генерал.
– Я был бы очень тронут, если бы ты, Петя, мне небольшую экскурсию по району Останкино организовал. В составе патруля внутренних войск конечно же. Ничего запретного я не прошу.
– Леш, так там же никого из гражданских лиц не осталось. И церкви закрыты. Там делать-то совсем нечего.
– Учту твое мнение. Так что? Когда?
– Леш, это не так уж и просто. Документов надо кучу оформить, патруль выделить. Тебе в Останкине куда-то конкретно надо?
– Да, надо заскочить в пару мест.
– Ладно, Леш, я буду пытаться. Быстро не обещаю, но все, что смогу, я сделаю.
– Значит, я жду со дня на день, да, Петр Сергеевич?
Масленников тяжело вздохнул.
– Постараюсь, – уклончиво ответил он.
Распрощавшись со своим бывшим сослуживцем, отец Алексий невесело ухмыльнулся. «Что-то тут не то… Видать, после эвакуации в Останкине все осталось по-прежнему. Да только теперь в новостях об этом не говорят. Гражданских там нет… Стало быть, все происходящее – внутреннее дело спецслужб. То есть секрет, – размышлял он, откинувшись в кресле и заложив руки за голову. – Ну что ж, придется действовать по-другому», – решил он. И потянулся к телефону.
Утром следующего дня отец Алексий уже садился в патрульный «уазик» 2-й отдельной бригады внутренних войск. За час до этого он побывал в кабинете Масленникова, передав его адъютанту свои личные документы для оформления пропуска. Петр Сергеевич встретил друга радушно. На его суровом генеральском лице были отчетливо видны следы небывалого облегчения, ведь накануне вечером он получил неформальную устную директиву, которая гласила «разрешить», не уточняя подробностей, зато снимала с Масленникова всю ответственность.
– От патруля ни шагу, я тебя умоляю! Даже если всех святых угодников разом увидишь, – напутствовал генерал монаха, когда они прощались.
Разглядывая изолированный район из окна патрульной машины, отец Алексий увидел то, чего он вовсе не ожидал. Останкинские кварталы не были похожи на декорации к фильму о вымершей планете. Обилие спецслужб и тяжелой техники инженерных войск – район жил нелегкой солдатской жизнью, позабыв о том, что совсем недавно на месте людей в погонах были преимущественно представители московской интеллигенции.
– Все объекты под круглосуточным наблюдением, мародерство исключено, – с такой гордостью сказал рыжий командир патруля, как будто это он в одну смену обеспечил все эти экстренные меры. – И вообще, – добавил он, – сейчас в Останкине безопаснее, чем где-либо.
– Что-то не верится, – буркнул себе под нос Алексий.
Наскоро прокатившись по району, они отправились к церкви, что стояла у Шереметьевского дворца.
– Представители РПЦ лично храм закрывали, – пояснил капитан с заднего сиденья. – За церквями особый контроль, так что вы не беспокойтесь, – добавил он.
Зайдя во двор храма, отец Алексий обошел его и стал пристально вглядываться в брошенные стройматериалы. Его интересовала сатанинская символика, любые следы обрядов или намеренного осквернения храма. Не найдя ничего подобного, он уже собирался двинуться с патрулем дальше.
Сначала ему что-то показалось. Потом послышалось. Потом показалось, что только послышалось. И, наконец, он явно услышал звук службы, доносившийся из пустой запертой церкви. Простояв пару секунд в оцепенении, он стал напряженно вслушиваться. Звук явно шел от храма. Он медленно подошел вплотную к кирпичной стене. Громче не стало, но при этом он отчетливо расслышал, как кто-то читает Псалтырь. Отец Алексий двинулся вокруг храма, почти касаясь плечом его стен. Служба продолжала звучать, хоть и очень тихо. «У меня слуховые галлюцинации – раз. Что-то вроде сигнализации где-то в храме тихонько пищит, а звук так преломляется, что похоже на чтение Псалтыря – два, – мысленно считал он возможные объяснения. – Кто-то оставил запись службы, и она там звучит. Возможно, но только теоретически».
– Не подскажете… – обратился он к майору, который вежливо сделал вид, что не заметил странного хождения отца Алексия вокруг храма. – К церкови подведено электричество?
– Ну… линия-то есть, но рубильники выключены. А что?
Не ответив на вопрос майора, монах чуть поколебался и направился к крепкому лопоухому солдату. Тот стоял у входа в церковный двор с автоматом наперевес и таким выражением лица, будто он «морской котик» за минуту до начала диверсионной операции.
– Слушай, боец, есть важное дело, – доверительно сказал ему Алексий. – Помощь твоя нужна, майор не против.
Парень явно не ожидал такого доверия от загадочного богатыря в рясе, пропуск в район которому оформлял лично Масленников. Воинственное выражение слетело с лица рядового, уступив место ребячьему румянцу.
– А шо… эт… можна, – добродушно ответил он.
«Как все-таки короток путь от деревенского парня до бойца Красной армии», – мельком подумал монах.
– Пойдем-ка, – по-отечески позвал он рядового, подведя его вплотную к храму. – Прислушайся, только очень внимательно, ладно?
Солдат с готовностью кивнул и застыл, вслушиваясь. Отец Алексий тоже замер и вновь отчетливо услышал Псалтырь.
– Слышишь? – с надеждой спросил он парня.
– Ага, – кивнул тот.
– Что слышишь? – спросил монах, затаив дыхание в ожидании ответа.
– Птицы щебетают, – растерянно улыбнувшись, ответил рядовой. Стайка воробьев, решительно презревшая эвакуацию, действительно щебетала, расположившись в хилом городском кусте.
– Понял. Спасибо, свободен, – вздохнул Алексий. – Слуховые галлюцинации – раз, – пробормотал он себе под нос, направляясь ко второму бойцу.
Тот был высоким тощим парнем с поэтическим выражением лица. К внутренним войскам он относился как к печальной неизбежности и был чем-то похож на туберкулезника из «Семнадцати мгновений весны». Через несколько секунд он тоже стоял вплотную к стене храма, внимательно вслушиваясь. Не прошло и полминуты, как он удивленно спросил у самого себя:
– Радио, что ли?
– Услышал?! – недоверчиво произнес монах, уже готовый поверить в галлюцинации.
– Вроде поет кто-то, что ли… – неуверенно ответил солдат.
С минуту они слушали каноническое чтение несуществующего дьяка, доносящееся из пустой запертой церкви. Их прервал майор, подошедший выяснить, что происходит. Он тоже прошел проверку слуха, но ничего, кроме воробьиного гомона, не услышал.
Наскоро шепнув тощему солдату, чтобы держал язык за зубами, отец Алексий сказал майору, что можно ехать дальше. Их путь лежал в квартал, втиснутый между Аргуновской и Цандера. Проехав по Новомосковской, они развернулись у Звездного бульвара и поехали по Аргуновской в сторону Королева.
И все-таки отец Алексий был прав, когда подумал, что после эвакуации в районе творятся необъяснимые вещи прямо на глазах у спецслужб. Пение Псалтыри, доносящееся из церкви, было тому доказательством. Правда, пока спорным и неубедительным.
Убедительное доказательство правильности его догадок он получил у 8-го дома по улице Аргуновская.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВОЕ
Узнав о смерти Нади, Малаев так и не смог уснуть. Женщина на другом конце провода была не в себе от горя. Расспрашивать ее о чем-либо было бесполезно.
Позвонив майору Синягину, который курировал работу его отдела, Федя сообщил о смерти одного из членов своей группы. Синягин принялся равнодушным голосом спрашивать его, знает ли Малаев что-нибудь о Надиных хронических заболеваниях, не была ли она склонна к суициду и не баловалась ли наркотой. Федя был уверен только в наркоте, а вернее, в ее отсутствии в Надиной жизни, о чем он прямо и сказал майору. Сказать о том, что Надя слышала какие-то предсказания в церкви, он не решился.
С трудом задремав только под утро, он проснулся, не проспав и часа. Выпив излишне крепкий кофе, набрал служебный телефон Экстренного штаба, чтобы узнать сводку. Но исчезновений вчера не было, а значит, предсказание, послышавшееся покойнице Наде в церкви, не сбылось. А отсюда само собой следует, что вся эта история со звоном, сквозь который были слышны страшные пророчества, вполне могут быть Надиным психозом.
На ходу допив остывший кофе, он выскочил из дома и рванул в ОВД «Северное Тушино». С ходу пустив в дело удостоверение сотрудника ФСБ, он быстро выяснил, что тело было направлено на экспертизу во 2-й судебный морг на улице Россолимо.
«Так, версия скептическая. Какая-то стремительная болезнь, галлюцинации и смерть. Подтвердить такой исход событий может только мясник, – думал он по дороге в морг, то и дело утыкаясь в пробки. – Ладно, тут все ясно. А если так… С утра она была здорова, румяна, весела. Пошла в церковь, там этот греческий звон с предсказаниями. А потом – скоропостижная смерть. А вот это уже куда интереснее».
Стыдливое осознание того, что прошлой ночью он не мог заснуть лишь потому, что чувствовал связь между Надькиным видением в церкви и ее смертью, легонько щипнуло Малаева. Решительно прогнав прочь неожиданно взбрыкнувшую совесть, он подрезал пожилую даму на старенькой «Тойоте», миновав забитый машинами перекресток.
«Продолжим вторую версию. То, что произошло с Надей в церкви, случилось именно с ней… потому… Ну да. Потому что она учуяла нечто, о чем она говорила «живое и мертвое в одном». Она учуяла кликушу. И та с ней вступила в контакт. А потом Надька умерла. Или явная связь между этими событиями, или случайность… Да что ж они все не едут-то сегодня!»
Добравшись до улицы Россолимо, он бросил машину у обочины и побежал к зданию второй «судебки», держа наготове удостоверение ФСБ, словно универсальную отмычку.
Илья Григорьевич Панкратов, кругленький, лысеющий и рябой мужичок чуть за сорок, растерянно мыл руки, стоя перед глубокой раковиной из нержавейки. Из-под нее торчал рычаг, который надо было нажимать ногой, чтобы из крана потекла вода. Смыв хлопья пены, он зачем-то снова взял мыло. Подержав, положил обратно, продолжая нажимать ногой на рычаг.
– Ну, вот оно, то самое. Никогда такого не видел, да и не слышал ни от кого. Бред какой-то… Может, я что-нибудь напутал… Да нет, что тут путать-то, – бубнил он себе под нос.
Его бормотание тонуло в гулком кафельном зале, вмещающем в себя около десятка добротных мраморных секционных столов, четырех санитаров, ловко потрошащих бывших людей, пять шкафов с банками для биопсии, старенький рентгеновский аппарат, железный стол с инструментами. И запах смерти. Он играл тонкими оттенками свежей и несвежей человечины, мокрых тряпок, формалина, талька для резиновых перчаток, хлорки, кварца и… Непременным аккордом этой производственной вони был резкий банальный аромат мужского одеколона, отчаянно модного в начале девяностых. Старший санитар Миша, работавший во второй «судебке» без малого двадцать лет, каждый год получал его в дар от своей любимой супруги на 23 февраля.
– Ладно, подождем, что скажет лаборатория, – обескураженно промямлил Панкратов, покидая секционный зал.
Войдя в свой кабинет, он уселся за старенький компьютер, пытаясь сообразить, что ему теперь делать с этакой сенсацией. «Надо бы главному судмедэксперту города позвонить, что ли», – успел подумать он, прежде чем дверь бесцеремонно распахнулась. На пороге стояла лаборантка Света, аккуратно закрывая собой дверной проем.
– Григорич! – протрубила она низким прокуренным голосом, из которого рвались ядреные мужские гормоны. – Ты Блохину делал?
– Да, я.
– К тебе из ФСБ пришли, говорят, что до жопы срочное дело.
– ФСБ? – удивленно протянул Панкратов.
– Григорич, есть у нас в стране такая организация, – добродушно пояснила Светка. – Фуфлыжники, суки и бандиты, – расшифровала она, довольно гоготнув.
– А МВД тогда кто? – устало поинтересовался судмедэксперт.
– Мерзкие вонючие дятлы, – не задумываясь ответила лаборант, неуклюже развернулась и пропала в коридоре.
Несколько секунд спустя на ее месте появился московский хиппи средних лет. В руках он держал удостоверение сотрудника ФСБ.
– Добрый день! Федор Малаев, Федеральная служба безопасности, – четко и скупо сказал он, протягивая доктору руку.
– Здравствуйте… Панкратов Илья Григорьевич, судмедэксперт, – представился Панкратов. И добавил: – Министерство здравоохранения.
– Я, Илья Григорьевич, по поводу Блохиной.
– Я знал, что кто-нибудь да придет. КГБ, ЦРУ, ОБХСС.
– А что, из ЦРУ уже приходили? – предельно серьезно спросил Федя.
– Нет, этих пока не было. Так ведь еще не вечер, – так же серьезно ответил врач.
– Илья Григорьевич, я с вас расписку брать не стану, а просто по-человечески попрошу… Все, что касается Блохиной, обсуждать пока ни с кем не надо. Договорились?
– Как будто у меня есть выбор. Не буду обсуждать.
– Вот и отлично. А мы с вами как раз и обсудим.
– Да уж… Там есть что обсудить.
– Я вас очень внимательно слушаю.
– Сейчас говорить ответственно я не могу. Нет результатов анализов. Редкие яды, наркотики, токсины какие-нибудь, бактерии.
– А когда будут?
– Первые – часика через три. Остальные завтра.
– Как я понимаю, вам и сейчас есть что сказать, раз вы ЦРУ в гости ждете.
– Ну, если до анализов… Ей было 34 года. Я глянул в карту из районной поликлиники. На вредных производствах не работала, никаких серьезных хронических заболеваний. А то, что я увидел на столе…
Панкратов замолчал, будто подбирая слова.
– По результатам вскрытия у вас есть предположения, что стало причиной смерти? Вы же опытный врач.
– Лесть я люблю, спасибо. А умерла Блохина в свои 34 года от старческого одряхления органов.
– То есть? – недоуменно сморгнул Малаев.
– То есть от старости.
– Это разве возможно?
– Чисто теоретически… Знаете, героинисты с пятнадцатилетним стажем – это бледные подобия. Я целиком изъял почку. Это высохший лоскуток, понимаете, а не почка. Глядя на ее органокомплекс, можно смело сказать, что его владелица – старше революции.
– Революции? – удивленно переспросил Федя.
– Ну да… Великой Октябрьской… социалистической.
– В смысле, около ста лет?
– Да, где-то так.
– И как вы себе это объясняете?
– Вскрытие только закончилось, так что… пока никак. Будем ждать, что лаборанты скажут.
– Получается, что она превратилась в старуху?
– Получается. Вот только как у нее это получилось? Я не знаю. Знаете, лучше один раз увидеть, чем два часа языками чесать. Пойдемте, она еще на столе.
Перед Малаевым замаячил серьезный конфуз. Эффектно представившись сотрудником ФСБ, он уже не мог отказаться сходить в мясной цех второй «судебки». А отказаться очень хотелось, ведь ничего подобного он никогда в жизни не видел. Не успел он подыскать причину отказа, а Панкратов уже вставал из-за стола. Поднялся и Федя. «Зашел, посмотрел, вышел. Все!» – приказал себе Малаев.
Когда они зашли, Надю зашивал толстый усатый санитар. После каждого стежка он подтягивал ее наверх за двойную суровую нитку упаковочного шпагата, чтобы шов был плотнее. При этом ее голова отрывалась от стола и с глухим звуком билась о гранитную поверхность. Если бы Феде не сказали, что это Блохина, он бы никогда ее не узнал. Обвисшее, безжизненное лицо старухи не могло быть Надькиным. Доктор был прав – она умерла от старости. Малаев ждал отвращения, рвотного рефлекса, животного ужаса. Но неожиданно ему вдруг стало так жалко бывшую сотрудницу, что предательские слезы мгновенно наполнили глаза, словно в знак солидарности с теми слезами, которые она щедро лила по любому поводу и которых больше никто никогда не увидит. Федя чудом сдержался, так и не побаловав санитаров и Панкратова видом рыдающего эфэсбэшника.
Сказав доктору, что он позвонит ему через три часа насчет результатов анализов, Малаев спокойным шагом покинул морг. Физически Федя был еще там, но его разум уже давно покинул «судебку», стремясь как можно дальше оторваться от того места, где Надьку зашивали упаковочной бечевкой.
Прямо за рулем в несколько приемов Малаев жадно опустошил объемистую фляжку дешевого виски. Вскоре спокойствие и природный цинизм стали возвращаться к нему, беспардонно выпихнув из сознания образ старухи Блохиной.
«Следующий шаг – ехать к родителям, узнавать о том, как все было», – отчетливо понял он.
Честно признавшись себе, что сделать это ему слабо, он доехал до Бульварного кольца, вышел из машины, плюхнулся на ближайшую лавочку, не обратив внимания на целующихся малолеток, и тяжело протяжно вздохнул, словно пытаясь исторгнуть из себя прошедший час своей жизни.
Чуть успокоившись, он стал вновь скрупулезно обдумывать произошедшее. «Так, еще разок. Вторая версия приводит нас к тому, что Надька установила контакт с кликушей, хотя сама того и не хотела. И поплатилась за это жизнью. Вопрос – кто сделал это? И хрен с ним, с вопросом ‘‘как?’’. Кто?»
Время шло, а предположения все никак не появлялись. Яростно тычась во все возможные варианты, даже в самые фантастические, он нашел то, чего не искал. «Ну ни хрена себе! Как же так?! Васютин ведь мне говорил, что бабка была у Южного входа ВВЦ. И узнал он об этом от ментов, потому что ее видел постовой на въезде. Раз к Надькиным родителям не едем – ищем постового. Это еще один человек, которого ведьма предупреждала о беде. Интересно, он тоже постарел?»
Он с трудом вспомнил фамилию Троекурова, но его телефоны раздобыл за пару минут.
– Валерий? – утвердительно спросил он, когда тот ответил на звонок мобильного. – Это Федор Малаев из Экстренного штаба. Добрый день! Я вас вот чего хотел спросить. Я тут поднимал материалы по Останкину, там есть такая деталь. Постовой на Южном входе ВВЦ видел какую-то старушку… Да-да, я об этом и говорю. Как бы мне с ним связаться? Нет, фамилии и имени будет вполне достаточно. Как? Семенов Владимир? Понял, спасибо. Вы, кстати, с ним после этого не связывались? А, ну ладно. Еще раз спасибо. Счастливо.
Выяснив в справочной телефон роты охраны ВВЦ, он набрал номер. Разговор с дежурным занял не больше минуты. За это время Федя выяснил, что связаться с Владимиром Семеновым можно разве что с помощью спиритического сеанса. Тот умер от сердечного приступа 11 апреля. То есть через три дня, после того как кликуша предупредила его об угрозе. Мало того, на риторический вопрос Малаева «Как умер?» дежурный ответил, что все они были в шоке, ведь парню едва исполнилось двадцать шесть и на сердце он никогда не жаловался.
– Какие интересные совпадения, – вслух сказал Малаев, сунув телефон в карман. Теперь все стало почти очевидно.
«Противостояние. Она связывается с людьми, так или иначе предупреждает. А кто-то педантично убирает тех, кого она выбирает в качестве связных. И убирает фантастическими способами. Семенов ладно, но Надька… значит, этот «кто-то» – из ее координат. Искать его бесполезно. И скорее всего аттракцион с фантомами принадлежит ему. Мать вашу так и этак!»
Поднявшись с лавки, он двинулся к машине, оставив влюбленных малолеток наедине. «Нет, в контору я с этим не пойду. У них там академики, приборчики, мировое научное сообщество. Куда мне со своими ведьмами!»
Он вдруг улыбнулся, игриво икнул и внятно произнес, испугав моложавую старушку с игрушечным вертлявым пудельком:
– Да пошли они в жопу, эти эфэсбэшники. Я, в конце концов, хиппи или кто?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
