Текст книги "Асоциальные сети"

11100

Дошли до Холуя далеко за полночь, уставшие как собаки, взмыленные как лошади, обозленные как комары. В деревне стояло от силы двадцать домов, ни в одном из них не видно было огня и на светлеющем небе не угадывалось дымка. Разведать решили поутру, сейчас совсем не было сил. Найдя сухую ложбинку, завернулись в спальники, палатку не ставили, и уснули мертвым сном, сном без снов, сном, в который проваливаешься, как в озеро нефти, тьма смыкается над тобой, и нет больше ничего, ни света, ни звука, ни даже самого дыхания.

Очнулись от начинавшего печь даже в этих широтах солнышка. Зуля и Славик занялись костром да едой, а Марк, умывшись остатками не востребованной для завтрака и чая воды, отправился в деревню поразнюхивать да поподглядывать. Дома стояли рядком в две улицы, дороги в грязи, и колея давно разбита и подернута землицей, видно, что тут давненько никто не ездил не только на автомобилях, но и на телегах. Марк позаглядывал через заборы в пяток домов – заросшие паутиной пыльные окна, распахнутые настежь двери сараев и пристроек, покосившиеся бани, энтропия во всей красе, расцветшая тут буйным неумолимым цветом черной дыры, затянувшей в свое ненасытное брюхо все живое и оставившей от него только пасхальные открытки, с каждым годом рассыпающиеся на невосстановимые пазлы. Дальше Марк не пошёл, было ясно, что деревня вымерла, и вымерла давно, несколько лет, а может, и десятков лет назад.

Позавтракав и отпив горячего чаю, Марк теперь не понимал, как можно пить остывший, это же гнусная жижа, возможно, именно она отравляла ему тогда жизнь, и именно она стала причиной того, что Гали рядом не стало, человек умеет делать так, чтобы находилась причина его опустошения, его тягостного одиночества, и на этот раз этой причиной стал чай. Марк осознавал подобные заблуждения мышления, но так было гораздо легче и проще принимать себя.

Подвесив сумки на дерево, чтобы не уволокли лесные звери, ребята разделились. Марк пошел обратно к трассе, посмотреть, есть ли старые джипы и куда они все-таки тут ездят, Славик двинул вокруг деревни туда, где угадывалась просека, чтобы понять, куда она ведет, а Зуля перед сном слышала неясный шум еще чуть северней, ей показалось, что это вертолет, а может быть, трактор, что-то с очень мощным движком. И она решила забраться туда посмотреть. Договорились встретиться до заката, если кто-то не придет, они пойдут его искать.

Дойдя до трассы, Марк встал за деревом в посадке метров в сорока от дороги и стал наблюдать. Проезжали в основном старенькие легковушки да грузовики того типа, про которых пишут исторические изыскания в разных автожурналах, Марк таких не видывал ни разу живьем. Но пару раз прошмыгнули и «крузаки», заворачивая как раз на проселочную в сторону Холуя. Так как до деревни они явно не добирались, значит, поворачивали по пути еще где-то. Марк пошел по свежим следам, ярко отпечатавшимся на весенней земле, и в километре увидел съезд вбок, утрамбованный и огороженный бетонными блоками. Никаких указателей не было, но почему-то сразу стало понятно, что это оно. Убравшись от съезда подальше, пригибаясь за кустами и редкими деревьями, но так, чтобы не потерять из вида эту дорогу, Марк побежал и наткнулся на Зулю, схватившую его за рукав так резко, что он потерял равновесие и упал. Она навалилась свер-ху своим теплым телом и зажала ему губы поцелуем. Получилось это так по-детски, что Марк не выдержал и рассмеялся, Зуля сразу прикрыла ему рот ладошкой и повела выразительно глазами в сторону. Марк приподнял голову и увидел за деревьями большую прогалину, просвет. Как только кончились деревья, им открылся огромный прямоугольный котлован, внутри которого стояло одноэтажное серое бетонное здание без окон, метров по двести каждая сторона. Была оборудована большая стоянка для машин, заполненная на треть, большую часть которых занимали знакомые джипы. На каждой стороне были двери, откуда периодически выходили люди, садились в машины и уезжали или просто выходили покурить. На крыше здания была куча кондиционеров, трубы вентиляции, две больших спутниковых тарелки и еще какое-то малопонятное оборудование. Выглядело все внушительно и богато, сервер найден, никаких сомнений быть не могло.

Марк и Зуля вернулись обратно к Холую, запаковали лагерь, дождались Славика, по помятому лицу которого Марк заподозрил, что тот просто спал где-то неподалеку. Новость Славик выслушал с воодушевлением и решительностью, сжал кулаки, подбросил сумки вверх и двинул первым в указанном направлении.

Новый лагерь разбили подальше от дороги, с другой стороны здания, в глухом лесу, найдя подходящий овраг. Поставили там палатку и растянули тент между краями оврага, навалив сверху еловых лап. Костер оборудовали еще дальше, метрах в трестах от лагеря, чтобы не привлечь огнем или дымом возможную охрану или соглядатаев. Варить еду договорились по очереди и по одному на случай, если все-таки схватят и найдут, чтобы хоть кто тот остался с несвязанными руками.

Также расписали график слежения за объектом по двухчасовым сменам, в том числе и ночью. Остальные в это время спят или готовят еду, которой становилось катастрофически мало, Славик даже предложил сбегать обратно в Харовск за провизией, но Марк не разрешил, слишком рискованно.

Вне графика выделили себе ещё и четыре раза в день совместные завтраки, обеды, ужины и просто говорилки. Зуля настаивала, что, когда Славик дежурит или готовит есть, Марк должен быть рядом, ей боязно, а с ним ничего не страшно. Славик же вслух мечтал о том, чтобы, как в кино, собрать большую армию через радио и передатчик, через рацию дальнобойщиков. Армию, состоящую из мальцов и девчонок, из их родителей, вооруженных битами, цепями велосипедными, – с одной стороны. С другого фронта – полчища цыган, лихих всадников с золотыми серьгами в ушах, беспощадных и кровожадных. Третья сторона – мамочки, самая большая армия, разъяренные, обиженные, угнетенные и оттого беспощадные, и озверевшие. А дальнобойщики запрудят, перегородят своими большегрузами все окрестные дороги, чтобы к серверу и сероглазым не смогла бы пробиться помощь, и держали бы оборону с ружьями и автоматами, всяко у них есть нелегальное нарезное, по дорогам-то да по но-чам не больно радужно кататься, найдутся желающие заколотить копейку с бедных водил. Марк с Зулей смеялись над Славиком и пытались написать ему соответствующую полководческую речь, которую он произнесет перед финальным побоищем, Урук Макто или что-то подобное. Славик обижался и говорил, что помощь была бы не лишней, и они бы ни за что от нее не отказались. Но раз уж их осталось трое, то они и втроем разбомбят это осиное гнездо и выпустят скованный Интернет на свободу.

Наблюдения показали, что людей на джипах не так много, как думалось сначала, большая часть составляла прослойка мужиков возле тридцати, с пузиками, в очках и клетчатых рубашках навыпуск, как будто они одевались в одном магазине. Сисадмины, сплюнул сквозь зубы Славик, и немного программистов, вон тот, заросший щетиной и с красноватыми глазами вечного потребителя порнухи с японскими маленькими девочками, точно программист. Сероглазых различных насчитали всего с десяток человек, а этих было под сотню, если не больше. Еще были в костюмах – менеджмент, дяденьки и тётеньки, пару раз выбегали два мужика в белом и колпаках, повара, значит, есть своя кухня. И судя по тому, что многие машины не двигались со своих мест по два дня, там было и что-то вроде хостела или гостиницы, с кроватями и душем.

Славик, на свой страх и риск, выбрался в Харовск, вернулся через два дня, зато принес картошки, спертой в каком-то сарае, промороженной насквозь и сладкой как сахар, несколько банок сайры в масле, купленной втридорога у бабки, пойманной на выходе магазина, и большой веник зверобоя, сорванный с забора. Зуля даже чмокнула его в щеку и надавала по рукам Марку, сразу потянувшемуся к припасам. Распределив еду по минимальным порциям, выяснилось, что хватит ее ровно на неделю, если не ударяться в загул.

Марк постоянно думал о том, что они будут делать внутри, что говорить, если надо будет говорить, куда бежать и какой план вообще. Славик предлагал по-простому – ворваться, найти питание, выдернуть все кабеля, и все. Но питание со временем можно будет восстановить, говорил Марк. Смотря как выдернуть, отвечал Славик, нужно будет устроить короткое замыкание, и тогда полетят платы и микросхемы, восстанавливать будут год или больше. Марк же предлагал сжечь здание полностью и бесповоротно. Для этого раздобыть канистру бензина, облить там все оборудование и жилые помещения, предварительно выгнав персонал на улицу, и спалить. Да пока ты все это будешь делать, тебя сероглазые пристрелят, твердил Славик. Тогда нужно сначала разобраться с сероглазыми, отвечал Марк. Зуля ничего не говорила, только тыкалась носом в коленки и почему-то плакала. Марк орал на нее, просил не подрывать их боевой дух, но она ничего не могла с собой поделать, слезы лились каждый раз, когда они заговаривали о нападении.

В итоге, раз уж продукты есть, решено было выждать эту неделю и прийти к окончательной договоренности по поводу атаки под самый занавес, на голодный желудок, когда кровь вся скопится возле мозга, единственного рабочего органа к тому времени. Может быть, и придёт какая-нибудь мудрая мысль. А может быть, и нет.

Смены шли одна за другой, Марк перебирался каждый раз на новое место и лежал, стараясь подмечать даже самые маленькие детали и штрихи. Всего обнаружилось одиннадцать машин, которые ни разу не выехали с территории, но которые изредка выходили прогревать и помыть водители. Кроме этих одиннадцати, два джипа курсировали только вокруг котлована, и один раз Марк чуть-чуть не попался им под колеса, они стали выбираться за периметр и гонять по лесу. Пришлось свернуть лагерь, передвинуть его еще дальше, к самой опушке леса, прямо перед полем, если что, бежать придётся по открытой местности, а это плохо. Для усиления мер предосторожности Зуля больше не разводила большой костер, а пекла картошку в углях и на них же заваривала чай.

Зуля говорила, что постоянно слышит по ночам шум винтов вертолета, но площадки для его посадки ни на территории, ни на крыше здания, ни на окрестных полянах обнаружено не было. А еще она заметила, что мужики эти в клетчатых рубашках разные и делятся на группы, которые друг с другом не разговаривают. У двоих на локтях висели белые халаты, и эта группа мужиков была более подтянутая и резвая. Марк понаблюдал и действительно увидел между ними разницу. Вполне возможно, что клетчатые рубашки были некой униформой, приезжали они в куртках и свитерах, из-под которых виднелись совсем другие рубашки и футболки.

Славки мрачнел с каждым днем, не находил себе места, вертелся по ночам. Появились темные круги под глазами, заметно схуднул, потерял аппетит. Вечером, вяло черпая пластиковой ложкой разогретую на углях консерву, зацепил кусок рыбы, поднес ее ко рту, подержал на весу немного и положил обратно, протянув банку Марку.

– Будешь?

Марк сразу ухватил банку, потому что не наедался установленным пайком и даже нашел одну сосну с шишками, откуда выковыривал горькие семечки, заваривал их с чаем и ел получавшуюся кашицу.

– Мне было восемь лет, когда папа купил щенка. Я долго его выпрашивал, года два, ныл, канючил, отказывался от других подарков на Новый год и дни рождения, хотел только щенка. Любой породы, любого цвета, любого веса, любого, но щенка. У меня совсем не было друзей, слабое зрение делало из меня фигового партнера по дворовым играм, никто не хотел брать меня в команду и вообще знаться. Когда я выходил на улицу, там все разбегались по своим делам или делали вид, что эти дела внезапно настали. А собака – друг человека, я это увидел в одном старом кино, отец любил пересматривать всякое старье. И так мне это врезалось в душу, что я не спал ночами, представляя, как у меня появится друг, который разделит со мной горе и радости, который будет со мной в дождь и в пекло, которому от меня ничегошеньки не нужно будет, кроме меня самого. Мы будем весело играть и проводить время, он будет тихо сидеть, пока я буду делать уроки, а я буду стараться не шуметь, пока он будет спать или кушать. Да, кушать мы будем вместе. Не из одной миски, конечно, а вместе, в определённые часы, на кухне, он около холодильника, аккуратно хлебая суп или грызя косточку, а я за столом, напротив него, подбирая осторожно горячие мамины блины и макая их в сметану. И пока она не видит, давать и ему кусочек блинца. За это он будет потом в комнате лизать меня с благодарностью в лицо и радостно тихо скулить. Папа зашел ко мне в комнату, прямо как в мультике про Карлсона, и сказал, что меня кто-то ждет в прихожей, кто-то, кому я буду невероятно рад, кто-то, кто хочет моей любви, кто ждет только меня, и кто-то, про кого я вот уже два года говорю каждый день. Меня сковало странное оцепенение, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог даже сглотнуть слюну, так мне стало страшно. Ужасно страшно, жгуче, холод обуял мои тогда еще маленькие члены и не давал мне пошевелиться. Мне было страшно, что там за дверью опять не то, опять что-то другое, какой-то эрзац, что-то из другого, несобачьего мира, что-то чужое и неестественное, что-то, что я не смогу полюбить, как ни буду пытаться. Внутренний голос шептал мне: «Иди проверь, пока не проверишь, ничего не случится, ни страшного, ни хорошего, а если не встанешь, то хорошего точно не будет. Иди, иди же, ты слышишь, как там кто-то поскуливает, это он, он, твой щенок, о котором ты столько мечтал! Твоя жизнь теперь станет счастливой, у тебя появится настоящий друг, давай, вставай!». Я так и не встал. Нет, родители меня никогда не обманывали, у меня не было причин им не верить. Но я не встал. Я сидел и молчал, ничего не говорил отцу, ничего не говорил матери, которая пришла, села рядом, обняла меня и начала медленно покачивать из в сторону в сторону, у матерей это почему-то вроде как техника успокоения. Щенок там скулил и пару раз тявкнул. Он был так же напуган, как и я, его ждала такая же неизвестность, желаемая, каждый щенок хочет обладать хозяином, ведь так? Но ни он, ни я не сделали ни единого шагу навстречу. Через несколько часов отец отнес собаку обратно продавцу, а я так и сидел, только обернулся одеялом, потому что меня бил озноб. До сих пор не могу понять, что на меня тогда нашло, может быть, страх, что не смогу стать ему настоящим другом, может быть, страх, что он не станет мне хорошим другом, может быть, страх, что мечта, самая заветная мечта исполнится, и мне незачем будет дальше жить – не знаю, копаться в этом не хотел тогда, не хочу и сейчас. Я пролежал с открытыми глазами до самого утра, в восемь вскочил, выпил чаю с мамиными оладушками, оделся потеплее и выскочил во двор заводить друзей. Я понял, если я не буду делать шагов навстречу, никто меня и не заметит, ничто в этой жизни не станет моим, и я так и останусь навсегда сидеть и дрожать под одеялом. Первые детки высыпали только в одиннадцать, я уже замерз, но все равно подбежал к ним, со всеми перезнакомился и сразу нашел себе друга, тихого мальчугана на два года меня старше. Мы потом вместе что только ни делали, и самолётики поджигали и выпускали с моего балкона, и яйцами сырыми кидались, и соседке окно зелёнкой на первом этаже забрызгали, очень веселились… С того дня я беру и делаю, не думаю, не жду, ненавижу ждать, у меня от ожидания начинаются душевные судороги, переходящие на все мышцы тела, мне кажется, еще чуть-чуть, и призрачная надежда, тот самый шанс, та самая собачка, уготованная мирозданием мне, убежит, ее обратно отнесет неведомый Отец, если я так и будут сидеть на заднице. Завтра я пойду туда, разведали мы все, что нужно, или не разведали – неважно. Я устал ждать, Марк, мы так можем сидеть вечно, бегать за продуктами в Харовск, потом, когда кончатся деньги, начать грабить окружающие деревеньки, потом съедим Зулю. Ладно, не пугайся, я шучу. Мы пришли за этим, значит это нужно сделать, Марк. Я пойду, Марк.

До утра молчали, и никто не спал. Ветер трепал печальные макушки деревьев, Зуля хныкала, ухватившись за рукав Марка и подглядывая из-за него на Славика, Марк пил чай кружку за кружкой, Славик сосредоточенно смотрел в лес, сидя спиной к зданию, освещаемому слабыми оранжевыми фонарями и красными точками сигарет выходящих курить, как будто и там никто не спит по ночам. Утром, съев две консервы сразу, Славик спустился вниз и спрятался за ближайшим авто. Посматривая назад, на Марка, залегшего у ската, он по его знакам медленно перебирался между машинами к двери, которая, как они приметили, открывалась чаще всего. За последней машиной, микроавтобусом японских кровей, Славик просидел почти час, жалобно двигая немеющими ногами, ожидая благословенного скрипа петель. Наконец дверь открылась и изрыгнула наружу двоих, парня и девушку, начавших сразу и бесповоротно сосаться. Славик издал возмущенный стон, услышанный даже Марком, отчего тот погрозил ему кулаком и спрятался на всякий случай. Но за страстным чавканьем молодые влюбленные ничего не поняли. На счастье, в кармане юноши затеребонькал телефон, причем таким сигналом, какой можно поставить только на нелюбимого босса.

Поморщившись и отодвинув девушку, не прекращающую целовать его шею и щеку, он к другой приложил трубку и хмуро слушал секунд тридцать. Потом долго-долго целовал свою пассию, открыл дверь и пропустил ее вперед, видимо, ждали неотложные дела. Дверь закрывалась предательски стремительно, Славик, квадратный, неуклюжий, по знаку вылезшего опять на видимое место Марка, бросился к двери, но этот бросок был больше похож на качение мешка картошки, нехотя выпавшего из коляски бабушки, купившей его на осенней ярмарке. Оставалось всего пара сантиметров до того, как сработает магнитный замок, а Славику надо было еще метров шесть проскакать. Лицо его преобразилось, налилось багрянцем отчаяния, он подобрал телеса и так сильно сиганул, что Марку показалось, что воздух вокруг Славика моментально выгорел. Последним шагом был прыжок с протянутой в сторону уменьшающейся щели рукой, в которой в итоге застрял его указательный палец, придавленный массивным полотном. Славик скривился от боли, поднял свое тело, засунул в щель еще пару пальцев, отодвинул дверь, просунул туда голову и исчез. Дверь хлопнула, Зуля снова всхлипнула.

11101

Марк пролежал целый день, не чувствуя затекающих конечностей и холода от матери-Земли, неприветливой, скорее мачехи, постоянно ждущей, как бы упрятать в свое нутро очередного сыночка. Зуля два раза прибегала с едой и чаем, а под вечер принесла два спальника, один подстелила под низ, второй сверху и улеглась вместе с ним. Она совсем не следила за зданием, а потупившись глядела вниз и молчала. Тем более никакого движения у здания не было, обычные перекуры, разок опять выглядывали влюбленные, да сероглазых как будто стало больше, но кто их сможет посчитать, все на одно лицо, как агенты Смиты из одного давно запрещенного фильма. Это было все очень странно, беспрестанно сосало под ложечкой – никакой у них там тревоги, никаких бегающих самоотверженных людей и бегающих испуганных людей, никаких выстрелов, ничего. И здание как стояло, так и стоит, то есть Славик тоже ничего не сделал. Эх, жалко, что нет под рукой телефона, подумал Марк, сейчас бы проверить, вдруг Facebook упал и лежит себе на бочку, тихо дрыгая затухающими цифровыми лапками. А так неизвестно, что теперь делать и что теперь будет. Стемнело, Зуля сразу подняла голову и ткнула Марка в плечо. «Слышишь», – прошептала, Марк замер и повел ушами как лошадка, настраивая локационный режим. Точно, где-то совсем тихо шумели винты вертолета. Значит, есть еще одна база, может быть, большая, и серверы как раз там. И Славик пропал зазря. Оставив Зулю наблюдать и сказав ей, чтобы береглась джипов, заезжающих на брувестр, Марк достал фонарик и на карте очертил круг радиусом в два кило-метра вокруг здания, примерно предполагая, на какое расстояние может долететь шум от катающегося по небесной тверди двигателя внутреннего сгорания, взял компас и пошел в обход. Путь получился значительный, в темноте замедленный раз в пять, чуть не остался без глаза от недоброго сучка, и пришлось затаиться на полчаса, почуяв впереди рык какого-то животного. Но нет, ничего в округе больше не было, ни малейшего намека на человеческую или машинную деятельность, глушь, тоска, Саратов. Вернувшись к Зуле, увидел, что она спит. Поднял ее на руки и отнес в лагерь, распластавшись рядом с ней.

Славик не пришел. Марк снова вылез к зданию, осмотрел его со всех сторон и задумался. Гадать, что там произошло внутри или происходит, можно бесконечно. А варианты дальнейших действий можно выбрать только при условии детального понимания внутренних процессов. И получается, что, пока сам не глянешь глазом, не пощупаешь за край материю, – не сможешь сделать следующий шаг, все-таки эмпирики были абсолютно правы, утирая нос теоретикам, не вылезающим из пыльных велюровых кресел с подголовниками, поддерживающих их величие и хорошую позу для фотографии. Вернулся в лагерь, Зули не было, наверное, пошла готовить еду. Марк лег, посмотрел на небо, осколками проникающее сквозь ветки. Странно, но никогда не хотел стать космонавтом или просто летчиком, не понимал, зачем нырять в эти синие глубины, когда на Земле еще столько неизведанного, неразведанного, взять хотя бы его самого, он ведь ничегошеньки не знает про себя, и никто не знает, если бы люди могли докопаться до собственных внутренностей, может быть, все сложилось по-другому, может быть, и самолеты были бы не нужны совсем, потому что куда лететь-то, от себя не улетишь. Зачесалось между лопатками, Марк встал, подобрал палку и начал царапать ею спину под футболкой, вызывая щекотные, приятные мурашки. Вот кому сейчас хорошо, побегают немного, жмурясь от удовольствия, и пропадут до следующего приказа хозяина. Что же, нужно собираться, налегке идти нечего, за Марком уже никто не последит и не придет на помощь. Марк вытащил радио, включил, послушал молча шипение, рука потянулась к колесику настройки, но упала раньше, незачем сейчас что-то искать. Марк выключил радио и достал передатчик, настроился на волну и тихо сказал – «Радио „Эфир“ заканчивает свой эфир, теперь – точно. Спасибо всем, кто был с нами это недолгое время. При любом исходе нашей операции волна больше не оживет, в плохом случае некому будет вещать, в хорошем мы сможем опять нормально общаться в Сети. До свидания». Марк помолчал немного, снова посмотрев на небо и еще тише сказал: «Да поможет нам бог», так тихо, как если бы не хотел, чтобы его услышали, но и так, чтобы обязательно кто-то да услышал. Потом проклял себя за малодушие, но, как говорится, слово не воробей, кэш браузеров все помнит. Выключил передатчик, вытащил из него батарейки, вытащил батарейки и из приемника, достал сменную футболку и замотал их, сделав себе небольшую, но увесистую пращу. Засунул ее в карман, во второй засунул нож, хотя он может воткнуться ему в ногу, ну и черт с ним, не в руках же его нести как разбойнику. К ножу легла банка консервов, если не съест, то она сможет стать метательным оружием. Достал из сумки шапку, она сможет смягчить удары по голове, надел куртку с той же целью, движений она нисколько не стесняла.

Зуля вцепилась в куртку сзади, не дала надеть, стянув ее за рукав, расплескав похлебку. В глазах стояли злые слезы, зубы сжаты, и ни слова. Марк стоял и смотрел, как она молча снимает с себя рубашку, лифчик, брюки, слеза протекла по щеке, оставив влажную борозду. Сбросив вещи, Зуля легла на спину и зло смотрела на него. Занимались любовью молча, не отводя глаз и не целуясь, у Зули текли слезы от понимания, что это последний час ее рядом с Марком, или от боли, Марк внезапно понял, что он у нее первый. Кончить не получилось ни у него, ни у нее, устав, они просто отвалились друг от друга, шумно дыша распаренными телами.

Марк пошел к той же двери почти тем же маршрутом, прячась за машинами, и так же долго ждал открывания двери, поглядывая на Зулю, смотревшую на него сверху совершенно бесстрастно. Дверь открылась, вышел мужик в клетчатой рубашке, достал сигарету и закурил, поглядывая на верхушки деревьев. Зуля спряталась, торчал только ее карий глаз и немного вихрастая челка, с этого расстояния незаметная совсем. Мужик курил с удовольствием, затягиваясь во всю глубину легких и со вздохом сожаления выпуская ядовитый дым, будто печалясь, что приходится его отпускать, так бы и взлелеял его внутри себя, став огромным мясным воздушным шаром. Докурив до самого фильтра, аккуратно забычковал окурок о край урны и выбросил. Еще немного постоял, покачиваясь на носках и почесывая пузико, и зашел обратно, широко распахнув дверь так, что Марку не пришлось бежать, он дошел спокойным шагом, тем более на углу появились еще двое, и бег мог бы привлечь внимание.

Внутри было светло, по потолку шли матовые осветительные панели. На вид – обычный офис со множеством стеклянных перегородок, уничтожающий дух единства open space во всей своей красе. В кабинках сидели люди, мужики и девушки, некоторые кабинки пустовали. Люди что-то печатали на клавиатурах или просто болтали. На Марка никто внимания не обратил, даже не заметили. Он прошел вдоль коридора до стены направо и повернул. За поворотом было все то же самое, и так до следующей стены. Обойдя по периметру, Марк не заметил каких-то сложных систем и не заметил сероглазых. Нужно учесть, что глубина open space’а была максимум метров двадцать, следовательно, до центра здания еще очень далеко, и наверняка там все и прячется. Вот только как туда попасть? С каждой стороны внутрь вели по три прохода, сунувшись в один, Марк наткнулся на стальную дверь с магнитным замком, то же самое было и во втором проходе. Третий вел в пустующую столовую, оканчивающуюся глухой стеной, следующие – опять с дверями. Подойдя к седьмой, Марк увидел, что она начала открываться и из нее высунулось полкорпуса человека в армейских ботинках. Марк бросился назад, двинул плечом какого-то очкастого, посмотревшего на него с усмешкой, побежал по коридору, оглядываясь, – человек в ботинках шел за ним, но смотрел в планшет перед собой. Добежав до двери, через которую вошел, Марк решил выйти и подождать, пока тот пройдет, но оказалось, что и выйти можно только с магнитным ключом, изнутри она просто так не открывалась. Тогда Марк побежал дальше по коридору, нырнул в ближайший проход в центр, раскидав пачку бумаг, поскользнулся, упал, попытался подняться, опять поскользнулся на листке бумаги. Тут его что-то кольнуло в лопатку и знакомый голос сказал: «Милок, ты поосторожней, расшибешься!»

Сквозь веки угадывался яркий свет, поэтому Марк боялся открывать глаза, свет может причинить боль. Пошевелив языком, понял, как сильно пересохло в горле и как хочется пить, придется встать и поискать воду. Свет был действительно яркий, те же самые матовые световые панели, только увеличенной силы. Марк лежал на хорошей кровати гостиничного типа, большая комната, панель телевизора, кабинка душа, ноутбук, телефон без кнопок, видимо, для прямой связи с персоналом. Дверь была приоткрыта, и за ней кто-то ходил. Марк сел на кровати, с силой протер кулаками глаза, чтобы они быстрее привыкли. На нем были простые хэбэшные просторные брюки и такая же футболка с треугольным вырезом. Раздевали, значит, с внезапным смущением подумал Марк. За дверью ходили люди, клетчатые рубашки, сероглазые, очень много белых халатов, которых Марк не видел на перекурах, только разок, да и то в руках. Виднелись отдельные боксы с непрозрачными стеклянными стенами, у некоторых стояла охрана. Все это больше смахивало на какое-то медицинское учреждение, чем на серверную, и Марк подумал, что он упал, ушибся, и его отвезли в ближайшую больницу. Правда, подобных больниц с такими палатами он не видел даже в Москве, но мало ли, может, местные наконец-то грамотно освоили бюджет или выиграли какой-нибудь грант. Это плохо – если удастся убежать, опять придется искать дорогу до Холуя, до которого теперь черт знает сколько, Марк осторожно выскользнул в коридор и смешался, насколько это было возможным, с группой из двух человек, парня и дедушки, шедших впереди и горячо обсуждавших меню завтрака, к несчастью, сотворенного из одного молока и круп, тогда как их здоровые мужские организмы требовали мяса, и побольше. «Непременно мяса!» – взмахивал дедушка руками. Марк стартанул вперед, схватил дедка за плечи и развернул к себе – ба, да это же тот, с Галиного этажа, угощавший его вареньем. Правда, сейчас он аккуратно подстрижен, сверкал идеальной белоснежной улыбкой, на белом халате было вышито имя, лень разглядывать, и какая-то должность, парень-то спорил, но спорил с ним очень уважительно. Дедок смотрел на Марка, щерясь идеальным набором, слишком, непозволительно идеальным для человека его возраста набором зубов, схватив зачем-то парня за рукав предупреждающе.

– Ох, ты проснулся и выбрался, значит? Дверь, поди, кто-то не закрыл – старик дернул за рукав парня и отпустил, тот припустил обратно по коридору. – Ну раз уж ты гуляешь, давай я тебе тут все покажу, вдруг потом не получится посмотреть – дедок хитро посмотрел на Марка, снова улыбнулся – что-то мордочка твоя мне больно знакома, где виделись-то?

– На этаже у Гали, вы меня чаем поили, варенья надавали вкусного, оно кончилось, я пришел за добавками, а вас там нет.

– А, помню-помню, приличный молодой человек с пробелами единого аккаунта. Значит, за Галей ухлестывал, а? – дедок хихикнул.

– Вы куда пропали-то тогда? Почти весь дом вымер, съехал, растворился. Я думал, вас всех в тюрьмы позакрывали.

– Да нет. Тюрьмы-то не про нас, про нас другое. Пропали мы сюда, видишь же сам. Знаешь, что это такое?

– Сервер Facebook’а?

– Ну-ка, повтори, что сказал? – дедок смешно свернул ладошку в трубочку и приставил к уху.

– Сервер Facebook’а.

– Что такое? Нет, никаких твоих серверов тут нет, тут совсем другое, объяснить бы, да времени сильно много займет, пойдем поедим чего-нибудь, завтрак у нас вышел сегодня так себе, для грудничков варят его, что ли.

Старик взял Марка под локоток и потащил вперед, через десять минут плутания и открывания дверей провалились вправо и оказались в знакомой уже столовой, странно, там же вроде глухая стена была, или они опять вышли за периметр. К столу сразу подбежал официант, сунув им по распечатанному листку с перечнем блюд. Дедок выбрал себе шашлыку из ягненка да похлёбку, Марк хотел заказать всего, но понемножку, так сильно соскучился по нормальной, человеческой еде, что нечаянно в спазме сжал меню до состояния гармошки. Дедок хихикнул и попросил официанты принести ему салата из свежих овощей, куриного бульону да котлет с пюре, вечно неувядающая классика.