Текст книги "Асоциальные сети"

Марка вели через внутренний двор и потом по лестнице вниз под любопытные взгляды полицейских, задержания за кибертерроризм на основе алгоритма единого аккаунта все еще были в новинку, хотя несколько сотрудников полиции тоже попались за вольномыслие и потакание загнивающему Западу. Они отнекивались, но единый аккаунт врать не умеет, да и не будет, это не в его интересах, хотя понять, какие именно у него интересы, не представлялось возможным. Пахло кипами пыльной бумаги в пыльных папках, заполонивших пыльные шкафы каждого кабинета. Марку захотелось неистово чихать и воды, пыль закупорила горло, и он боялся, что сейчас задохнется. Лица полицейских тоже покрывала пыль, уютно скопившись в морщинах и жировых складках. Отделение полиции одним своим видом развенчивало миф о ежесекундной опасности, о героизме, о погонях, о ранениях. Тут сразу становилось понятно, что люди, обычные люди, облаченные в темно-синюю форму, проводят месяцы и годы над кипами никому не нужной отчетности, которая то растет, то падает, в зависимости от приказов сверху, из министерства, где сидят более важные люди над более важными бумажками, составляя отчеты, которые потом никто не посмотрит, ведь важнее этих людей уже никого нет, следовательно, и показывать отчеты некому.

Камера напоминала кусок недостроенного плацкартного вагона, символа неуютности и античеловечности; когда Марк попадёт в ад, он обязательно будет там жить на боковой верхней полке возле туалета. Всегда. Вечность!

Окна нет, оно и понятно, это же подвал, койка прикручена болтами к стене, откидной столик у изголовья – и все, параши нет, будут выводить. Ну хоть какое-то движение, размять ноги. На койке валялась желтые газеты, мельком взглянув на дату, Марк увидел, что актуальность информации в них потерялась много лет назад, превратившись в исторические хроники. Зато был умывальник, возможно, он же и туалет, кто знает их местные порядки. Из крана лилась немного желтоватая, но вкусная вода примерно комнатной температуры, Марк протолкнул ею пыль дальше в желудок; заодно и поужинал, – грустно подумал про себя. Радует, что койка одна, и никаких сокамерников не предвидится, Марк никогда не боялся скуки, разве может быть скучно с самим собой, с тем человеком, кто тебе ближе всех, которого ты понимаешь лучше всех, кто знает ответы на все вопросы и кто правильно ставит эти вопросы. Причем речь не идет об объективности, самому себе она не нужна, не нужна правда или истина, нужно именно понимание того, что все-таки ты тоже достоин жить.

Через несколько часов, так показалось Марку, свет погас и началась какая-то тайная жизнь постояльцев этого отеля супер-эконом-класса. Шепот, вскрики, шуршание по коридору, звяканье металла и звон стекла, зажглась и потухла где-то далеко блатная песенка, возможно, вмятая в рот грубым исколотым сине-зеленым кулаком. Марк много раз читал о группах преступников, пошедших на сговор с администрацией лагерей и тюрем. Они вламывались в камеры, открытые охраной, и совершали изнасилования с целью подмять, сломать человека. Цели были разные – узнать, где награбленное, заставить подписать признание, сделать еще одним рабом. Спать после подобных мыслей хотелось не очень, но Марк все-таки отрубился и открыл глаза только тогда, когда над ним загорелась желтая лампочка ватт на сорок. По коридору проходили полицейские, но не смотрели в его сторону. Мучительно захотелось чаю и вообще позавтракать. Марк постучал по решетке двери и крикнул – «Э-гей!». Подошел один из полицейских и мудро заметил, что «гей» они ему могут быстро устроить, если он так хочет. Марк сказал, что неплохо бы перекусить, на что полицейский резонно заметил, что тут ему не all inclusive и шведского стола не полагается, но если уж Марку так невтерпеж, то он может погрызть ногти, представив себе, что это мамины пирожки. Ведь пирожки твоей мамы как раз были похожи по вкусу на ногти, резюмировал охранник порядка. Через полчаса по коридору провезли небольшую тележку и каждому в алюминиевую тарелку налили по половнику жидкой как вода каши и дали по два кусочка хлеба. И чаю, чаю налили, чуть подкрашенный чем-то кипяток, но обжигающая жидкость была прекрасна, организм сразу согрелся и взбрыкнул.

Ближе к обеду, времени Марк не знал, поэтому ориентировался на призывы желудка, а желудок говорил ему – мол, хозяин, время-то уже обеда, за ним пришли два кругленьких полицейских, отомкнули дверь камеры и препроводили наверх, где его ждал сероглазый.

– Что, все? Всего одна ночь в полиции? Как-то скучно и непознавательно. Я даже не успел проникнуться.

– Так надо было.

– Кому надо было?

– Нам, не тебе же. Тебе сейчас вообще ничего не надо, лучше брось все силы на то, чтобы сделать себе хорошо. И нам заодно?

– Что это значит?

– Давай сейчас приедем обратно к нам, там я тебе проясню ситуацию. Ты парень неглупый, может, прикидываешься просто, но все равно шанс есть выпутаться из этой некрасивой истории с минимальными ожогами.

– Ожогами? Вы что, будете сжигать меня на костре?

– Еще чего захотел. Нет, мученика мы из тебя делать не будем, не хватало еще одной головной боли, люди и так встревожены. Им почему-то кажется, что мы их контролируем и лезем в частную жизнь, а единый аккаунт – лишь инструмент слежки, что у любого можно найти то, за что его можно посадить, представляешь? Если мы тебя сожжём, то люди нарисуют тебя на флагах и на аватарках в соцсетях и станут последователями. Хотя чего последователями – пока непонятно, ты же ничего не со-вершил этакого. Но они сами придумают, люди умеют придумывать, им это удается лучше всего, иначе бы у нас не было бы такого огромного количество богов.

– Согласен, сжигать меня не надо. Нужно вообще отпустить, и тогда я разнесу благую весть о том, какие вы лапочки и мила-хи.

– Ага, так и сделаем. Но только потом. Если захочешь.

Тут сероглазый поскучнел, схватил Марка под руку и вывел к автозаку, ставшему уже почти родным и персональным, Марк изучил в нем каждую трещинку и заклепку, еще немного, и он попросит его модельку у Деда Мороза в ежегодном письме, традицию из детства не бросил. Конечно, ни в каких Дедов Марк не верил, но написать письмо вымышленному персонажу с изложением своих мечт и чаяний казалась ему прекрасной идеей, доброй и смешной. К тому же очень редко приходилось писать ручкой, и собственный почерк, с каждым годом все более кривой и малоузнаваемый, вызвали у него еще несколько тихих улыбок.

Камеры в инспекции были более модернизированными. Кровати снабжены кольцами, разбросанными вдоль рамы и изголовья. Вряд ли здесь занимаются сексом, значит, для наручников. Стены покрыты шумоизоляцией, и дверь уже не решетчатая, а сплошная стальная, сантиметров двадцать толщиной. Еще было видеонаблюдение, маленький юркий объектив в углу, закрытый, был полноценный туалет с унитазом и раковина с зеркалом, вмурованным в бетон, Марк постучал по нему костяшками пальцев – глухой звук. Вполне возможно, что это полированная сталь, он видел такие антивандальные зеркала в лифтах. Неплохой матрас, да и белье белое, хотя сейчас относительно его существования все будет белое и яркое. Сероглазый долго не уходил, смотрел, как Марк исследует новое место, так наблюдают за котом, по традиции первым затаскиваемым в новую квартиру или дом. Марку было все равно, к тому же с незакрытой дверью ты чувствуешь себя не совсем в тюрьме, а это питает надежды и крохи оптимизма. Зато кормежка была в точности, как у полицейских, они работают по одним поваренным книгам – жидкая каша, суп, то есть горячая вода с листком капусты, и пара кусков хлеба – какой-то рай для всевозможных адептов диетологии и шлаковыведения. Марк как-то долго и нудно спорил с одной девочкой в Facebook’е, так и не добившись точного определения шлаков и объяснения, где они залегают в организме. Девочка обиделась сильно и забанила, а Марк пошел на кухню и сварил пельмешков, заодно приготовив к ним классический, еще прадедовский уксусный соус – режешь репчатый лук полукольцами и замачиваешь его в уксусе, чтобы он немного припрятал свою ядерную горечь. Минут через двадцать разбавляешь кипяченой водичкой наполовину, а хлебушек, желательно горбушку, да горячую, свежую, мажешь собственноручно приготовленной горчицей. И тогда пельмешки сразу улетают один за другим, ты не успеваешь жевать эти горячие, мокрые комочки, вилка тянется за следующим, чтобы пронзить его и макнуть с головой в уксус. Не надо никаких майонезов и кетчупов, слаще уксуса пока не придумано, пусть и купленного на собственные деньги. Боже, как же хочется есть.

1111

Сероглазый пришел через два дня, когда Марк уже приноровился к режиму и даже немного начал понимать еду, получая от нее удовольствие. Порции были крохотные, поэтому кушать хотелось всегда, а так как выбора не было, то и эта еда заметно улучшала настроение. Все-таки выдавить из человека раба невозможно, думал Марк, чавкая жижей, он готов валяться в грязи из-за самых низменных потребностей. Впрочем, есть оправдание – без еды организм умрёт, перестанет функционировать, следовательно, это естественный инстинкт – сберечь себя путем некоторых унижений. Сероглазый думал точно так же, поэтому не стал церемониться, не поздоровался, а сразу отволок в кабинет, не снимая наручников. В кабинете пристегнул их к стулу, который был намертво привинчен к полу, открыл ноутбук и внимательно посмотрел куда-то мимо Марка, возможно, даже в его будущее, что-то выглядел там, но лицо тертого турнирами покерного игрока ничего не выдало, ни хорошего, ни плохого. Почему-то Марку стало страшно, впервые действительно страшно с начала всей этой странной истории. Страшно так, что кашка в желудке превратилась в большой кусок айсберга, макушка которого вот-вот выглянет из горла, рассекая ткани гортани. Сероглазый покопался в ноуте, потыкал в клавиши и подвигал мышкой, затем развернул экран к Марку. Страх не дал сразу сфокусироваться, только темно-синее окно почтового клиента, фон который Марк любил больше всего, этот стандартный успокаивающий глаза фон. Это его почта, куда он не заглядывал сто лет, используя ее только для авторизации. А так как все это на себя давно взял единый аккаунт, то и нужды в ней не было. Однако, что, в общем-то, не очень удивительно, накопилось несколько страниц непрочитанных писем и несколько страниц отправленных, которые сейчас и листал сероглазый, строго смотря на Марка.

– Получается, что в то время, пока ты притворялся невинным агнцем, одновременно вел ожесточенную переписку, сколачивал группу по интересам. А интересы ваши были в том, чтобы раскачать стабильность.

– Лодку, раскачать лодку – так правильно.

– Раскачать стабильность, я говорю. Хочешь поспорить – будет у тебя время поспорить. Вот только это трудно будет с выбитыми зубами.

– Не очень-то и страшно, – сказал Марк, хотя было очень страшно и совсем не казалось, что сероглазый способен на пустые угрозы, скорее всего, наоборот, его угрозы нужно немного возводить в степень до приобретения ими реальности.

– По твоей переписке мы выявили еще три аккаунта, сопоставимых с твоими настроениями, двоих задержали, и они уже давно рассказали нам, какие они плохиши. А вот третий, некий Вячеслав Рак, тот, с кем тебя видели постоянно, исчез из поля зрения и не появляется дома. Мы через его единый аккаунт вычислили еще одного вашего подельника, Ваграна Мереляна, нашли у него бывшую машину Вячеслава, в багажнике большое засохшее пятно крови. Может, они чего-нибудь не поделили, ничего не знаешь про это?

– Славик рассказывал о том, что боится одного типа, вполне может быть, что именно этого, и тот все-такие его кокнул. Да, похоже на правду. Но только тогда объясните, почему не сработала ваша система и не подсказала, что этот Вагран хочет убить Славика, ведь она так должна работать?

– Система не идеальна и не может быть стопроцентной защитой, иначе зачем были бы нужны мы?

– Очень хороший, своевременный вопрос – так зачем нужны вы?

– Наша цель – уменьшить количество преступлений разного рода в процентном соотношении к условной тысяче жителей в пять раз. К тому же единый аккаунт и система не могут физически выйти из компьютеров и очистить от вас общество.

– Спасибо им за это.

– Не благодари, от нас-то уйти гораздо трудней. Итак, вернемся к нашему барану – мог или не мог Вагран убить Славика, или это кровь кого-то еще? Может быть, какого-нибудь добропорядочного гражданина, которого вы убили втроем в сговоре?

– А почему бы вам не спросить ваш единый аккаунт, то есть мой. Ну то есть ваш, конечно же. Он же все знает и может сказать вам – способен ли я на убийство.

Сероглазый задумался, посидел там молча, потом встал и подошел к Марку.

– Пока таких сведений он не давал, мы знаем только, что у тебя в голове витают террористические образы, направленные против костяка нашей страны, тех, кто ее защищает от внешних врагов.

– Вы сами-то в это верите?

– В то, что у тебя есть подобные настроения? Безусловно, посмотри, как ты себя ведешь.

– Нет, я про внешних врагов.

– И в них верю, иначе зачем тогда я здесь. Если их нет, мы ищем их среди своих, свой тоже может быть внешним врагом. Пойми, Марк, любой технический прогресс, любая его ступень опирается либо на агрессию, либо на защиту от агрессии. Лично я предпочитаю, чтобы на агрессию, но пока мы не можем себе этого позволить, слишком много непонимания среди граждан, поэтому строим щит.

– От кого, кого щит-то?

– От тебя и от таких же, как ты, с той стороны. Вы привносите нестабильность в стабильно развивающиеся враждебные отношения, помогающие и нам, и тем выживать и накапливать все необходимые ресурсы.

– Ресурсы для чего?

– Для окончательного и победного удара.

И тут сероглазый ударил. Ударил резко, как ниндзя в боевиках конца восьмидесятых, коротким точным прямым выпадом в челюсть, отчего Марк потерял ориентацию и грохнулся бы на пол, если бы не прикрученный стул. На некоторое время он совсем потерял способность соображать и только шевелил туда-сюда тупо ноющей челюстью, пытаясь поставить ее обратно. Когда это не удалось, он открыл глаза и проморгался. Сероглазый навис над ним, схватил за нос и засадил порядочную сливу, резко выкрутив кончик, зажав его между костяшками указательного и среднего пальца. Слезы автоматически брызнули из глаз и брызнули еще раз от злости на себя за то, что они брызнули в первый раз.

– Где чертов Вячеслав? Ты ведь прекрасно знаешь, что пятно в багажнике гражданина Ваграна не является его кровью, да и экспертиза показала, что это какое-то животное, возможно, как раз баран.

Марк ехидно подумал, что прыщавый действительно немного смахивал на барана, да им и был. И помотал головой, все еще пытаясь вернуть себе способность вербализации. Второй удар пришелся в висок, Марк качнул головой и на секунду выключился, пришел в себя тотчас же и уставился непонимающе на сероглазого, потирающего совсем не ушибленную руку, скорее всего, просто привычка. Будут и еще удары, и нет смысла говорить, что не знаешь, где Славик, потому что, вероятно, они это тоже понимают. Им бы найти как можно больше локаций и зацепок, они не хотят знать точного ответа, тогда игра станет неинтересной и серой, как глаза этого палача. Тогда и он станет им неинтересен, и привет, небеса атеиста, как там, красиво ли, чудесно ли, есть ли чай с печеньками – проносилось под кудряшками Марка, пока сероглазый еще немного попрактиковал некоторые свои особо удачные удары.

Ужина не дали – значит, давление будет только нарастать. Странно, но в зеркале Марк почти не увидел следов экзекуции, только изображение было немного расплывчатым и двоилось, возможно, имело место сотрясение или какое-то повреждение отдела мозга, отвечающего за наведение резкости. А может, он просто не мог пока качественно обработать сигнал, поступающий из двух рядом расположенные источников, не мог их соединить в стереокартинку. Спасибо, дорогой мозг, тебе бы встать на мою сторону, все-таки мы как-никак команда, даже больше можно сказать – ты и есть команда, ты – это я. Так что прекращай, пожалуйста, нам пора спать…

Завтрака не дали тоже, отчего настроение стало стремительно скатываться в жалость к себе. Марк безвольно лежал на койке и следил за неподвижной шишкой на потолке, убеждая себя, что подобное занятие может отвлечь думы от недовольно урчащего желудка. Спас положение старый матрос, как сначала про него подумал Марк. Ну он был типичным матросом, правда – задубелая морщинистая кожа, выцветшие брови и веки, взгляд через тебя в горизонт, походка как у гуся, цепляющегося лапами за землю, вздутые от постоянного скручивания канатов вены на руках и сами руки, больше похожие на якоря. Смотрел ласково и добродушно. Ага, подумал Марк, старая игра в доброго и злого полицейского, так и быть, подыграю, это уж лучше, чем получать опять от сероглазого. Но ошибся, морячок был как раз злым полицейским. И начались пытки, нескончаемые пытки, Марк сначала потерял счет часам, а потом вообще представление о времени, так как лампочка больше не выключалась. Что может больше всего поразить человека? Физическая боль? Поверьте, резкая она только в начале и даже втыкаемые под ногти иголки могут потерять всю свою остроту и привлекательность, организм переходит в режим отключения от внешних раздражителей, стараясь защитить мозг от переизбытка поступаемых сигналов боли. Нужно уметь экспериментировать, а это дано далеко не всем, тут тоже нужен талант, поэтому профессия палача так высоко ценилась, хорошего палача, качественного, умелого палача, который может каждый день находить новые точки чувствительности и применять к ним все новые методы давления, вызывающие стоны и бесполезные мольбы о пощаде. А вот воздействовать на психику даже одним рычагом можно бесконечно долго, это будет только усугублять процесс познания собственного падения в бездну прятавшихся демонов, тянущих на поверхность сознания свои обволакивающие щупальца.

Морячок начал с примитива – показал на экране телефона старушку-мать. Так, значит, им известно о ней, хотя это не такая уж большая проблема, он же писал ей не только бумажные письма и вполне себе общался в WhatsApp’е и звонил; скорее всего, его опять сдал его же единый аккаунт, такой молодец, такой сознательный, гораздо сознательней его самого, может, из него вышел бы идеальный гражданин, способный один написать все четыре миллиона доносов. Но озноб начал колотить и не отпускал уже больше. Марк краем мозга смог распознать ее старое пальто, которого уже нет, и сам снимок, ретушированный. Но все же – она в Питере, ездила с подругами прикоснуться к прекрасному через Эрмитаж и парочку подпольных галерей художников-абстракционистов, ее однокашников по архитектурному. Было это года четыре назад, значит, снимки не с натуры, не сегодняшние, и вполне может быть, они еще до нее не добрались, а может, и вообще не собираются ее трогать, хотя от сероглазого можно ожидать всего, чего угодно.

Вторым набором слайдов была Галя; Галя смеющаяся; Галя счастливая; Галя в короткой юбке во всполохах ветра; Галя, целующаяся с щекастым парнем; Галя, висящая на его спине, обнимающая загорелыми ногами пояс, а руками закрывающая его глаза; главное, это Галя после него, Марка; Галя, которая вот прямо сейчас, и она, совсем уже далекая и никогда к нему не вернется. Вот это было очень больно, было же ясно, что морячок вовсе не хотел расправиться с ней, он просто засунул Марку палец с неровно обрезанным ногтем в сердце и ковырял там желудочки, клапаны, ковырял все, до чего мог дотянуться, заставляя лопаться швы и затянувшиеся было рубцы. Все эти снимки совсем не похожи на актерскую игру или инсценировку, они очень похожи на правду, а правда, как известно, всем нам матка, жестокая матка, у которой много детей, она не в силах уделять каждому внимание, поэтому готовит к жизни самым простым и действенным способом – через лишения и удары. Марк схватился за грудь и начал мять, где щемило, и ему казалось, что сердце именно там. Морячок заулыбался и протянул ему яблоко, он всегда что-нибудь приносил, хитрый тип, не дать умереть сразу от инфаркта или инсульта, нужно немного подпитывать этот еще не до конца замученный организм.

Третьим инструментом был разговор о смерти. Марк не боялся старухи с косой, но вот качественная составляющая была важна, смерть должна быть уважительной и почтительной к пройденному жизненному пути, каким бы простым и обыденным он ни казался со стороны. Каждый ведет свою войну, о которой никто не знает, так ведь? Поэтому самое страшное было умереть в канаве, полной грязной холодной дождевой воды, с плавающими окурками и пустыми бутылками. И неважно, от пули, от рака или от проезжающего мимо автомобиля окончатся дни, самое страшное как раз в этой канаве, лежать там несколько дней никем не замеченным, как мешок с мусором. И никто еще и не вспомнит, только промелькнут через неделю вопросы в социальной сети – а куда это Марк подевался, не случилось ли что с ним? Но это сейчас невозможно, единый аккаунт может жить вечно. Морячок каким-то образом угадал эту тему одиночества и тихонько вел к ней, рассказывая Марку про далекие лагеря у золотоносных речек, где подневольные старатели вмерзают в берега, остановка сердца, полное обессиление, конец жизненной энергии. И там так и торчат всю зиму памятниками собственной недальновидности, по весне их найдут медведи, беспринципно жаждущие завтрака после долгой лаповой диеты, и человек навсегда распыляется на атомы, из которых потом построится новая Вселенная. Марку было жутко, любая смерть рядом с людьми была намного лучше самой героической, но которую никто не увидит.

Как же Марку хотелось наброситься на морячка и измолотить его улыбающееся лицо, вдавить морщины в кости черепа, заставить страдать так, как сейчас страдает сам Марк. Но понимал, что не хватит ни физических сил, ни моральных. Прикрывал веки и старался думать о чем-то отвлеченном и хорошем, например, о том, что Славика еще не поймали, что мать, должно быть, все еще гуляет по вечерам с подругами по засыпанным свежим снегом улочкам, лопата дворника очень редко тревожит девственность этих улочек, и тропки – результат однообразных маршрутов местных жителей, закольцевавших себя в треугольнике – дом, работа, секс или магазин, что Галя все-таки счастлива, счастлива без него, вопреки ему, а может быть, оттого и счастлива, что без него.

Сероглазый сменял морячка все реже и реже, нехотя тыкая Марка руками и ногами, чередуя удары вопросами про друзей, босса, однокашников, коллег по работе, виртуальных друзей поимённо. Список все уменьшался, видимо, медленно, но верно нужных находили. Всегда спрашивал про Славика, и это особенно грело, и Марк даже пытался смотреть ему прямо в глаза и улыбаться, за что получал очередную порцию хорошо поставленных ударов по тем местам, которые, с удивлением отмечал про себя Марк, могут приносить чуть больше боли, чем известные с дворовых драк участки. Сероглазому было скучно, он внутренне сдался и просто выполнял скрипты, написанные на этот самый случай, потому что он не был научен чему-то еще и не умел стратегически мыслить. Его движения были строго отточены многочисленными инструкциями – вот он, идеальный гражданин, без головного мозга, только с костным, у которого конечности могут получать приказы напрямую от вышестоящего начальства. Зачем бояться Скайнета и бездушных машин, когда они уже есть и ходят среди нас, думал Марк, сплевывая на ковер кровь, специально стараясь попасть на светлые места, их будет сложнее отмыть. Могли бы постелить линолеум или вообще полиэтиленовую пленку, в которую потом можно быстренько завернуть труп – намного же проще. Но нет, обязательный ковер в кабинете, неимоверных размеров стол, неуклюжее кожаное кресло – знаки величия и скипетра повелевания судьбами, у кого есть эти три вещи, тот добрался до вершины пирамиды Маслоу, пирамиды Икроу, пирамиды Стейкоу. А потом сероглазый совсем перестал вызывать к себе в кабинет, да и морячок, исчерпав страшилки и вещественные доказательства своей низости, стал приходить пару раз в неделю. Может, у них прибавилось работы, уплотнился график, появились сверхурочные, и они просто не могли уделять Марку столько времени, сколько хотели. Марк нисколько не огорчался подобному отношению, он был человек трезвомыслящий и понимающий, что мир не крутится вокруг него одного и что у людей могут быть другие интересы, помимо его личности, да, незаурядной и отчасти талантливой, но все же одной из сонма. Потому он просто отдыхал и копил силы, черпая их из скудной пищи, моральные силы на будущие встречи, если таковые будут.

Однажды пришел мужик в белом халате с двумя большими и красивыми алюминиевыми чемоданами. Из-за его спины любопытными мордочками выглядывали сероглазый и морячок. Надо же, какой аншлаг, подумал Марк, а им крикнул: «Никого нет дома!» – и отвернулся к стене, изображая спящего, пытаясь размеренно дышать, не слушая учащающийся стук сердца. Его, конечно, никто не послушал, и гости вошли без спросу. Сероглазый сдернул Марка с кровати и усадил в раскладное кресло, заботливо принесенное морячком. Морячок привязал эластичным бинтом руки к ручкам кресла, а ноги – к ножкам. Мужик в белом халате, чертыхаясь, возился с кодом чемодана, потом отдал сероглазому, который одним рывком отодрал крышку и положил раскрытым на лежанку. В чемодане было много ампул разного цвета и разного калибра. В втором – шприцы и инструменты непонятного, но холодящего душу назначения. Это любопытно, подумал Марк, дошли и до медикаментозного уровня, как в кино.

– Сыворотку правды будем колоть?

Морячок утвердительно закивал и заулыбался, мужик в белом халате холодно посмотрел, а сероглазый по привычке врезал, но не сильно, чтобы Марк с кресла не упал. Марк посмотрел на него с благодарностью и начал накачивать кулачком вену на правой руке, чтобы мужик в белом халате не промахнулся и не исковырял ему весь сгиб. Мужик был вредным и засадил шприц в левую, но аккуратно, без синяка и подкожного кровопускания. Марк закрыл глаза, ожидая тот момент, когда из него польются слова рекою, выдавая всех друзей, родственников и раскрывая самые темные глубины его подсознания, которые еще не успел сдать единый аккаунт. Даже успел задремать, потому что резкость в глазах пришла от пощечины сероглазого. Морячок мирно валялся на его койке и тоже вроде бы спал, мужик в белом халате возился с фонариком, не желавшим включаться. Сероглазый вырвал фонарик, треснул им о стену, и тот сразу зажегся. Мужик в халате зло отобрал фонарик, подошел к Марку, зацепил веко большим пальцем и направил свет в зрачок. «Что там, оправдания не видно?» – неуклюже пошутил Марк, после чего ему опять двинул сероглазый, пребывавший в плохом настроении. Да и откуда взяться-то хорошему, когда преступник ни за что не хочет раскалываться как полагается. Марк и рад бы помочь, но он не знает, где Славик, о чем он им неоднократно доводил. Мужик приготовил еще один раствор, ввел, потом открыл пластиковую баночку, высыпал оттуда две таблетки и запихнул Марку в рот, накрыв сверху большой волной вкусной минеральной воды.

Стало очень жарко, Марк почувствовал, как кожа его нагревается, раскаляется и начинает испускать ионы в пространство. Казалось, еще чуть-чуть, и на нем воспламенится одежда. Было бы неплохо, конечно, если за это его окатят той вкусной минералкой. Мышцы, особенно в тех местах, где руки и ноги были привязаны, стали скручиваться. Это было не болезненно, а скорее как-то странно и необычно, Марк прислушался к своим ощущениям и понял, что примерно так они себя ведут в спортзале. К мышцам подключились суставы, они совсем высохли и начали тереться друг о друга с шорохом и треском. А вот это было больно, и Марк застонал. Мужик в белом халате оживился, подпрыгнул ближе к Марку и снова засветил ему в глаза фонариком. Вскочил с постели морячок, сероглазый подошел, и они втроем начали сверлить Марка взглядами грифов, мерно летающих над прихрамывающим путником в степи.

Мышцы скрутились до состояния жгута и начали ломать кости, по крайней мере, так почудилось Марку. Он протяжно закричал что-то матерное и неразличимое, а сероглазый начал задавать вопросы, проскальзывающие мимо сознания, как будто они разговаривали в тамбуре летящей изо всех сил электрички – вроде бы все слова различимы, но смысл все никак не складывается из-за оглушительно стука колес и металлических сочленений. Сероглазый, для пущего эффекта, начал нажимать своими железными пальцами на горло, только мешая Марку выговориться. Наконец, собравшись, Марк проорал: «Чего вы хотите-то? Что нужно сделать, чтобы это прекратилось?» Тогда сероглазый принес с десяток листов напечатанного текста и попросил расписаться. Марк не смог сосредоточиться на буквах, но боль была столь велика, что он сейчас бы подписал все, что угодно, хоть прошение о воцерковлевании. Поставил на каждом листе малопонятную закорючку, причем на всех листах – разную, его развязали, отволокли к кровати, мужик вколол еще что-то. Через минут пять напряжение в организме ослабло, мышцы и кости гудели, но больше не хотели сами себя сожрать. Сероглазый внимательно просматривал подписи, кое-где подправляя собственной рукой. Марк попытался приподняться и заглянуть в документы, но получив вполне заслуженную оплеуху, подглядывать нехорошо, рухнул обратно на подушку. Мужик в халате сел на край кровати, погладил бицепс Марка, снова поглазел в зрачки и сложил руки на коленях:

– Марк, тебя ведь Марком кличут, правильно?

– Клички у собак, а у меня имя.

– Ну это ты в другом месте будешь рассказывать, когда тебя припрут вчетвером в углу и спросят про кличку, попутно сдёргивая с тебя штаны. Как тебе сыворотка правды, кстати? Понравилась? Хочешь ли еще? А то я с радостью.

– Это была не сыворотка правды, да ведь? Я же ничего не сказал, и вы ничего не спрашивали.

– Как раз она и была. В чем смысл сыворотки правды – ты в этот момент кристально ясно начинаешь ощущать всю правду. Плохую или хорошую, начинаешь понимать, что каждое твое действие или слово ведет либо к продолжению мучений, либо к их остановке. И ничего, кроме правды, о том, что все еще хочешь жить, в твоей голове не вертится. Разве это ложь, что человек умеет страдать и умеет находить решение для прекращения страданий? Ты, Марк, сразу понял про себя, что лучше подписать все то, что тебе подсунут, ибо правда в том, что ты обычный человек, никакой не герой, не супермен, никто. Вот тебе и сыворотка правды, других не бывает.