Текст книги "Записки о Шерлоке Холмсе. Красное по белому"

Но храбрость молодой женщины была изумительна. Даже теперь она не хотела признать себя побежденной.

– Я вам повторяю, мистер Холмс, что вы заблуждаетесь самым странным образом, – сказала она.

Холмс встал и прошелся.

– Мне очень жаль вас, леди Тильда. Я сделал для вас все, что мог, и вижу теперь, что трудился напрасно.

Он позвонил. Вошел дворецкий.

– Мистер Трелонэй Гопп у себя?

– Он будет дома в четверть первого, сэр, – ответил дворецкий.

Холмс взглянул на часы.

– Еще четверть часа, – сказал он. – Ну что же, я подожду.

Но едва затворилась дверь за дворецким, как леди Тильда уже стояла на коленях перед Холмсом. Ее хорошенькое личико было мокро от слез.

– О, пощадите меня, мистер Холмс! Пощадите меня! – молила она в каком-то безумии отчаяния. – Ради всего святого, не говорите об этом ему! Я его так люблю! Мне больно причинить ему малейшую неприятность, а это разобьет его благородное сердце.

Холмс поднял леди Тильду и усадил ее.

– Я рад, сударыня, что вы наконец образумились. Времени теперь терять нельзя. Где письмо?

Она бросилась к столу, отперла его и вынула оттуда длинный синеватый конверт.

– Вот оно, мистер Холмс! О, как я была бы рада, если бы никогда не видела этого письма!

– Мы должны его вернуть, – произнес Холмс. – Но как это сделать? Живее, живее, надо что-нибудь придумать! Где шкатулка?

– В его спальне.

– О, какое счастье! Скорее, сударыня, несите шкатулку сюда.

Мгновение спустя леди Тильда снова была с нами. В руках ее был чистенький, красного дерева ящик.

– Как вы его открыли? У вас есть второй ключ? Ну конечно есть! Открывайте шкатулку.

Леди Тильда вынула из кармана маленький ключик и открыла шкатулку. Она была набита письмами доверху. Холмс засунул голубой конверт в самый низ, затем шкатулка была снова заперта и водворена в спальню.

– Теперь мы готовы, – сказал Холмс, – у нас остается еще десять минут. Я, леди Тильда, беру на себя очень многое, чтобы выгородить вас. Вы должны мне заплатить за это полной откровенностью. Скажите, что означает это странное дело?

– О, мистер Холмс, я расскажу вам все! – воскликнула леди Тильда. – Уверяю вас, мистер Холмс, что я согласилась бы скорей позволить отрубить себе правую руку, чем причинить горе моему мужу. Я уверена, что во всем Лондоне нет такой любящей жены, как я. Однако я знаю, что он ни за что не простил бы меня, если бы узнал, как я была вынуждена себя вести в этой несчастной истории. Он сам – человек безупречно честный и ни за что не простит тому, кто погрешил против чести. Помогите мне, мистер Холмс, все поставлено на карту – и счастье, и жизнь.

– Скорее, сударыня, время идет!

– Когда я была еще не замужем, я написала одно письмо, нескромное глупое письмо. В этом письме не было ничего дурного, но мой муж, я знаю, непременно взглянул бы на него иными глазами и счел бы меня преступницей. Наше взаимное доверие было бы погублено навсегда. Это письмо было написано давно, несколько лет тому назад. Я считала эту историю поконченной, и вдруг этот господин Лукас заявляет мне, что мое письмо у него и что он намерен передать его моему мужу. Я стала умолять его пощадить меня. Он сказал мне, что отдаст мне это письмо, если я ему принесу голубой конверт, хранящийся в шкатулке моего мужа. Как он узнал об этом письме, я не знаю, мне кажется, что у него в министерстве есть свои шпионы. При этом Лукас уверял меня, что от этого мужу никакого вреда не будет. Поставьте себя в мое положение, мистер Холмс! Что я должна была делать?

– Расказать обо всем вашему мужу.

– Я не смела сделать этого, мистер Холмс, не могла! Беды мне грозили отовсюду. Откажись я от предложения Лукаса, и мое счастье погибло. А исполнить его требование значило обмануть мужа. Я предпочла второе, потому что не понимаю ничего в политике. Я не понимала, что мои поступки могут повести к серьезным последствиям. И вот я сняла восковой слепок с замка. Лукас мне доставил второй ключ. Я отперла шкатулку, достала письмо и отнесла его Лукасу на Годольфин-стрит.

– И что же там произошло, миледи?

– Я, как было условлено, постучала в дверь. Лукас отворил сам. Я вошла в кабинет, но оставила дверь передней отворенной, так как боялась остаться с ним вдвоем. Я очень хорошо помню, что около двери, когда я входила в дом, стояла какая-то женщина. Дело мы окончили очень скоро. Мое письмо уже лежало на столе. Он получил от меня голубой конверт и отдал мне письмо. В эту минуту в дверях раздался шум. Кто-то шел к нам. Лукас быстро поднял ковер, спрятал под пол письмо и снова закрыл паркет ковром. А затем произошло нечто ужасное! Это точно какой-то кошмар. Я помню темное, безумное лицо, женский голос. Она закричала по-французски: «О, я ждала не напрасно! Наконец-то я застала тебя с нею!» Последовала дикая борьба. Он держал в руках стул, у нее в кулаке сверкал нож. Я бросилась в ужасе вон и убежала домой. Только на следующий день из газет я узнала об убийстве. Всю ночь я чувствовала себя счастливой. Мое письмо вернулось ко мне. Я не знала еще, что ожидает меня в будущем.

Только утром я поняла, что избавилась от одной беды, но накликала на себя другую. Мой муж, узнав о пропаже письма, пришел в странное отчаяние. И я почувствовала себя глубоко несчастной, едва сдерживала себя. Мне хотелось упасть перед ним на колени и рассказать ему о том, что я сделала. Но ведь признаться в этом грехе я не могла, не признавшись в том… прошлом. И я пошла к вам, мне хотелось, чтобы вы мне растолковали, что такое я сделала, как велик мой грех. И когда я поняла, в чем дело, то решила вернуть это письмо. Ведь Лукас успел спрятать его прежде, чем в комнату вошла эта ужасная женщина. Но как проникнуть в комнату? Два дня я подстерегала на улице удобного случая, но дверь дома не отворялась. Вчера вечером я сделала последнюю попытку. Вы знаете, что я предприняла и что мой план оказался удачным. Я принесла письмо домой и хотела его уничтожить, так как не видела возможности вернуть его мужу без соответствующей исповеди. Боже мой! Я слышу его шаги!..

Министр иностранных дел, взволнованный, вбежал в комнату.

– Что, мистер Холмс, есть новости?! – воскликнул он.

– Да, некоторую надежду я питаю…

– О, благодарение Богу!

И министр засиял.

– У меня завтракает министр-президент. Я рад, что и он может надеяться. Знаете, у этого человека стальные нервы, но мне хорошо известно, что он все эти дни не спал ни минуты… Джекобс, попросите господина министра-президента пожаловать сюда… Что касается вас, моя дорогая, то вам эти политические дела едва ли интересны. Мы придем к вам через несколько минут в столовую.

Министр-президент был сдержан, но по блеску его глаз и по нервному подергиванию костлявых рук я видел, что он взволнован не менее своего младшего товарища.

– Насколько я понял, вы можете что-то сообщить нам, мистер Холмс?

– Мои новости вполне обнадеживающие, – ответил Холмс. – Я наводил справки повсюду и теперь убежден вполне, что опасаться вам нечего.

– Но этого мало, мистер Холмс. Мы живем на вулкане, а это невозможно. Нам нужно что-либо более определенное.

– О, я надеюсь найти это письмо! Я затем и пришел сюда. Чем больше я думаю над этим делом, тем больше я убеждаюсь в том, что письмо не выходило из этого дома.

– Мистер Холмс!

– Чего же вы удивляетесь? Если бы это было не так, то письмо давным-давно было бы обнародовано.

– Но с какой стати вор стал бы скрывать письмо в моем доме?

– Да я убежден в том, что и вора-то никакого не было. Письмо никто не похищал.

– Но как оно исчезло из шкатулки?

– Я убежден, что оно из шкатулки не исчезало.

– Мистер Холмс, вы неудачно выбрали время для шуток! Я же вам сказал, что в шкатулке письма нет.

– А вы со вторника в шкатулку так и не заглядывали?

– Нет, да это и ни к чему.

– Ну, значит, вы просто проглядели письмо там.

– То, что вы говорите, невозможно.

– Но я не убежден в том, что это невозможно. Такие истории случаются. Ведь в шкатулке, наверное, еще много бумаг?.. Ну вот письмо как-нибудь и завалилось между ними.

– Но письмо было на самом верху.

– Мало ли что. Шкатулку могли встряхнуть, и письма перепутались.

– Уверяю же вас, что я тщательнейшим образом пересмотрел все письма.

– Этот спор очень легко решить, – произнес премьер. – Велите принести шкатулку.

Министр иностранных дел позвонил.

– Джекобс, принесите шкатулку! Простите меня, я считаю эту выходку неуместной, но я должен вас удовлетворить… Благодарю вас, Джекобс, поставьте шкатулку на стол. Ключ у меня всегда на часовой цепочке. Вот те бумаги, видите ли вы? Вот письмо от лорда Мерроу, вот доклад сэра Чарльза Гарди. Это вот меморандум из Белграда, вот записка о русско-германском торговом договоре, это письмо из Мадрида, письмо от лорда Флауэрса… Боже мой! Что же это такое?! Лорд Беллингер! Лорд Беллингер!..

Премьер вырвал у него из рук письмо.

– Да, это оно! Письмо на месте. Гопп, поздравляю вас!

– Спасибо! Спасибо! О, какая тяжесть свалилась у меня с души! Но это прямо поразительно… Мистер Холмс, вы волшебник, вы колдун! Как вы узнали, что письмо находится здесь?

– Я знал, что письмо не может находиться в другом месте.

– Я прямо глазам не верю!

И министр иностранных дел выбежал из комнаты.

– Где моя жена? Я должен сказать ей, что все благополучно. Тильда! Тильда!

Министр-президент поглядел на Холмса. Его глаза блестели.

– Ну, сэр, этому я ни за что не поверю, – сказал он. – Скажите, как письмо попало обратно в шкатулку?

Холмс, улыбаясь, уклонился от проницательного взгляда этих удивительных глаз.

– У нас, сэр, тоже есть свои дипломатические тайны, – сказал он и, взяв шляпу, удалился из комнаты.

Я последовал за ним.

Красное по белому

Часть первая. Личные воспоминания Джона Ватсона, отставного старшего врача английской армии

I. Шерлок Холмс

Это было в 1878 году, когда я защитил при Лондонском университете свою диссертацию на степень доктора медицины. Пополнив мои познания в Нетлей (что необходимо для желающих делать карьеру военного врача), я поступил старшим помощником военного врача в пятый стрелковый Нортумберлендский полк. Полк этот находился в то время в Индии, и прежде, нежели я успел присоединиться к нему, началась вторая война с Афганистаном. Высадившись в Бомбее, я узнал, что мой полк уже перешел границу и находится в самом сердце неприятельской страны. Я присоединился к нескольким офицерам, которые были в таком же положении, как и я, и мы вскоре благополучно достигли города Кандагара. Там я нашел мой полк и немедленно же приступил к исполнению своих обязанностей.

Для большинства участников кампании война представлялась в виде повышений и чинов, а на мою долю выпадали одни горести и болезни. Перемена должности заставила меня отправиться в Беркширский полк, с которым я и принял участие в роковой схватке при Мэйванде. Я был ранен в плечо осколком ядра. У меня раздробило ключицу, повредило соседние артерии, и, истекая кровью, я неминуемо попал бы в руки жестоких врагов, если бы не самоотвержение моего денщика Мюрайя. Он подхватил меня на руки, затем перекинул поперек седла пойманной им свободной лошади и доставил на английский перевязочный пункт.

Измученный невыносимой болью, сильно ослабевший от различного рода лишений и неудобств военной жизни, я был отправлен в поезде для раненых в госпиталь в Пешавэре. Здесь я почувствовал себя значительно лучше и даже вскоре был в состоянии не только прогуливаться по палате, но и выходить на солнышко, на веранду. Но меня постигло новое горе. Я схватил болотную лихорадку, этот бич индийских владений. Несколько месяцев я провел между жизнью и смертью.

Наконец я почувствовал себя несколько лучше, и доктора решили отправить меня на родину в Англию. Я взял место на транспортном судне «Оронто» и спустя месяц уже высаживался в Портсмуте. Здоровье мое было навсегда подорвано. Благодаря отеческому отношению ко мне моего правительства я получил девятимесячный отпуск и в течение этого времени мог заняться восстановлением потерянных сил.

Не имея ни пристанища, ни дела, я был свободен как воздух, или, вернее, я был свободен, как тот, кто имеет всего-навсего одиннадцать шиллингов и шесть пенсов дохода ежедневно. И конечно, меня потянуло в Лондон, в это обширнейшее вместилище, куда несутся бесчисленные волны людские со всех сторон Англии, куда стремится всякий, не имеющий ни определенного занятия, ни намеченной цели.

На первых порах я нанял себе комнату в маленькой гостинице на Странде и некоторое время жил там, ведя совершенно бездеятельную и однообразную жизнь, стараясь экономить изо всех сил. Вскоре состояние моих финансов начало беспокоить меня. Я встал перед выбором: или уехать куда-нибудь в глухую провинцию и там прозябать и скучать, или совершенно изменить образ жизни. Я выбрал второе и для начала решил перебраться из гостиницы на квартиру.

В тот день, когда я принял такое решение, проходя по улице, я вдруг почувствовал, как чья-то рука легла мне на плечо. Обернувшись, я увидел юного Стэмфорда – моего помощника, когда я еще служил в госпитале в Барте. Для человека, находящегося в оглушительном водовороте Лондона, почитающего себя совершенно беспомощным и одиноким, один вид знакомого лица действует уже ободряюще. Прежде мои отношения cо Стэмфордом никогда не были особенно близки, я не мог его назвать своим другом, но теперь я приветствовал его как брата, и он со своей стороны также казался в восхищении от встречи со мною. В порыве радостного чувства я пригласил его позавтракать к Гольборну, и через секунду мы уже усаживались с ним в нанятый мною фиакр[1]1
  Фиакр (фр. fiacre) – наемный городской экипаж на конной тяге, использовавшийся в странах Западной Европы как такси до изобретения автомобиля.


[Закрыть].

В то время когда мы катили к ресторану, Стэмфорд всматривался в мое лицо и не мог скрыть изумления.

– Что за чертову жизнь вы вели за последнее время, Ватсон? – спросил он меня наконец. – Вы исхудали, точно Кощей Бессмертный, и черны, как галка.

Я передал ему в нескольких словах последние события моей жизни. Как раз в это время экипаж остановился у дверей ресторана.

– Бедный малый! – сочувственно произнес Стэмфорд. – Ну а теперь вы что делаете?

– В настоящее время я ищу квартиру, то есть стараюсь разрешить трудную загадку, а именно: мне надо более-менее комфортабельное помещение за недорогую плату.

– Странно, – пробормотал мой собеседник, – вот уже второй раз сегодня я слышу совершенно одни и те же слова от двух разных лиц.

– Кто же другое лицо?

– Молодой человек, занимающийся изучением химии в лаборатории. Сегодня он жаловался мне, что не может найти товарища, чтобы снять вместе хорошенькую квартиру, которую он высмотрел и слишком дорогую для него одного.

– Господи! – воскликнул я. – Если он ищет кого-нибудь, кто пожелал бы разделить с ним квартиру и плату за нее, то я к его услугам. Я предпочитаю жить с товарищем, нежели один.

Стэмфорд поднял глаза от своего стакана и посмотрел на меня странным взглядом.

– Вы еще не знаете Шерлока Холмса. Может быть, вы не пожелаете иметь его постоянным своим товарищем?

– Почему нет? Разве его можно в чем-нибудь упрекнуть?

– О, я не хотел сказать ничего подобного. Но только он небольшой чудак, страшный фанатик по части некоторых явлений и наук. Но, насколько я его знаю, это прекрасный парень.

– Студент-медик, без сомнения?

– Нет, и я даже не имею ни малейшего понятия о том, что он собой представляет. Говорят, он очень силен в анатомии и химии, но я прекрасно знаю, что он никогда не проходил медицинского курса. Он занимался науками крайне нескладно, даже, можно сказать, эксцентрично. Не обращая внимания на те науки, которые большинство людей старается изучить, он изучает совершенно другие, и изучает так, что мог бы удивить профессоров.

– Вы никогда не спрашивали его, к какой карьере он себя готовит?

– Конечно нет, потому что это не такой человек, которого можно заставить говорить о себе. Хотя бывают случаи, когда ему приходит фантазия быть очень экспансивным и разговорчивым.

– Я был бы очень рад встретиться с ним, – сказал я, – если мне приходится жить с кем-нибудь, я предпочитаю, чтобы это был человек занятой и спокойный в своих привычках. Я, как видите сами, еще не настолько окреп здоровьем, чтобы легко переносить шум и волнения. Всего этого я имел достаточно в Афганистане, на мой век хватит. Когда же я могу познакомиться с вашим другом?

– Он, вероятно, находится в лаборатории, – ответил Стэмфорд. – Бывает, что он там работает целые дни и ночи, но бывает и так, что он туда носа не кажет в течение нескольких недель. Если хотите, то мы после завтрака наймем экипаж и отправимся туда.

– Отлично, – ответил я.

И мы заговорили о другом.

По дороге в госпиталь Стэмфорд сообщил мне еще некоторые сведения о моем будущем сожителе.

– Не будьте на меня в претензии, – сказал он, – если не сойдетесь с ним. Я его мало знаю и встречал только несколько раз в лаборатории. Идея поселиться с ним вместе пришла ведь вам, и вы поэтому не делайте меня ответственным за последствия.

– Если мы с ним не уживемся, – ответил я, – то нам будет нетрудно расстаться. Но, Стэмфорд, – прибавил я, пристально глядя на него, – мне кажется, что у вас есть особенные причины, что вы умываете руки наперед. Скажите, в характере моего будущего товарища действительно есть нечто, чего следует опасаться? Говорите откровенно, не будьте таким скрытным!

Стэмфорд расхохотался.

– Дело в том, что чрезвычайно трудно объяснить необъяснимую вещь, – сказал он. – Холмс, на мой взгляд, уж слишком тождествен с самой наукой, он сливается с нею, и вследствие этого, быть может, он и относится совершенно равнодушно ко всему остальному. И я думаю, что он был бы в состоянии испробовать на своем друге какой-нибудь только что открытый им яд не по злобе, а попросту, чтобы проследить его действие. Но, чтобы быть справедливым, я должен прибавить, – и это мое искреннее убеждение, – что он совершенно так же способен и сам подвергнуться добровольному подобному же испытанию. Он с каким-то бешенством старается углубить науку, за которую принимается, и свои познания заключить в известные, математически точные формулы.

– Я нахожу, что он прав.

– Согласен, но таким образом можно дойти и до крайностей. Может, например, показаться очень странным, если кто-нибудь возьмет палку и начнет колотить препарированные части, находящиеся на анатомическом столе.

– Что вы говорите?

– Чистую правду. Он сделал подобную вещь однажды. Я видел собственными глазами. Кажется, он хотел знать, как действуют на труп удары палкой.

– Но ведь вы говорите, что он студент-медик?

– Нет. Один Бог знает цель его занятий и изучений… Но вот мы и прибыли, и вы можете сами составить о нем какое угодно мнение.

Беседуя таким образом, мы повернули в переулок и прошли в маленькую дверь, находившуюся в боковом корпусе госпиталя.

Обстановка госпиталя не была чужда мне, и я не нуждался в проводнике, чтобы ориентироваться и найти дорогу. Я поднялся по широким каменным ступеням, от которых веяло холодом, и пошел по коридору с белыми стенами и отворяющимися налево и направо дверями, выкрашенными в темную краску. К коридору примыкал низенький сводчатый проход, ведущий в лабораторию. Это была громадная и очень высокая комната, сверху донизу заставленная флаконами и бутылями внушительных размеров. Широкие и низкие столы были расставлены по всей комнате там и сям, без всякого порядка. Реторты, ступки и бензиновые лампочки, на которых вспыхивало голубоватое пламя, сплошь загромождали все столы.

В глубине зала, наклонившись над столом и весь углубленный в свои занятия, сидел молодой человек. При шуме наших шагов он быстро поднял голову и бросился к нам, испустив восклицание триумфа и подсовывая под нос моего спутника стеклянную ступку.

– Вот он, вот он, единственный во всем мире реактив, который осаждает гемоглобин! Я нашел его! – воскликнул он.

И если бы он открыл залежи золотого песку, то вряд ли был бы более счастлив, нежели в настоящую минуту.

– Доктор Ватсон, Шерлок Холмс, – произнес Стэмфорд, представляя нас друг другу.

– Как поживаете? – приветливо сказал мне Шерлок Холмс, пожимая мою руку с силой, которой нельзя было подозревать в нем на первый взгляд. – Вы, я вижу, возвращаетесь из Афганистана.

– Каким образом вы можете знать? – совершенно ошеломленный, воскликнул я.

– Ну, это все равно! – ответил он, улыбаясь своим мыслям. – В настоящую минуту меня более всего занимает гемоглобин и его реактив. Надеюсь, что вы понимаете все громадное значение моего открытия?

– Несомненно, что это открытие очень полезно и важно в области химии, но с практической точки зрения…

– Как! Да ведь это именно такое открытие, которое принесет громадную пользу в практической жизни! Подобного ему не было сделано в течение уже многих, многих лет. Разве вы не понимаете, что при помощи этого реактива мы будем безошибочно распознавать пятна, сделанные человеческой кровью? Подите-ка сюда! – И в порыве радости и нетерпения он схватил меня за рукав и потащил к столу, за которым занимался. – Добудем сначала немного свежей крови…

Проговорив это, он сделал ланцетом разрез на своем пальце и взял каплю крови в тоненькую стеклянную трубку.

– А теперь я опущу эту каплю крови в литр воды, – продолжал он. – Заметьте, что вода сохранила совершенно такой же вид, какой имела и раньше. Кровь не составляет и миллионной части ее, и все-таки я не сомневаюсь, что при помощи моего реактива мы получим осадок.

Говоря таким образом, он опустил сначала в сосуд несколько прозрачных кристалликов, а затем влил туда же немного какой-то бесцветной жидкости. В один момент вся вода приняла цвет потемневшего красного дерева, а на дне сосуда появился коричневатый осадок.

– Ха! Ха! – восклицал Холмс, хлопая в ладоши с видом ребенка, которому предложили новую игрушку. – Что вы думаете об этом?

– Думаю, что этот реактив редкой чувствительности, – заметил я.

– Чудесный реактив! Прямо чудесный! Получали и прежде осадок при помощи бакаута, но он очень слабый и несовершенный. Точно такой же слабый результат получался и от исследований кровяной капли под микроскопом, потому что состав крови сильно изменялся уже через несколько часов. А мое средство производит реакцию одинаково хорошо как свежей, так и старой, запекшейся крови. О! Если бы это открытие было сделано раньше, многие и многие сотни людей, совершивших преступления и спокойно разгуливающих теперь по белу свету, понесли бы заслуженное наказание.

– Вероятно, – пробормотал я.

– Ну да, конечно. Мы подошли к главной точке, на которую опирается в большинстве случаев искусство юридических расследований. Бывает так: человек совершил преступление, и только по истечении нескольких месяцев после его совершения на него падает подозрение. Осматривают его платье, белье, находят на них темные пятна. Откуда они? Суть ли это пятна грязи, крови, ржавчины или попросту фруктового сока? На этом срезался не один эксперт, а почему? Потому что мы не имели в руках реактива, который бы действовал безошибочно. Но теперь у нас есть реактив Шерлока Холмса, и неизвестности нет более места.

Он говорил это с глазами, сверкающими, как уголь, а затем, окончив свою маленькую речь, приложил руку к сердцу и поклонился, как будто стоял перед многочисленной публикой и благодарил за аплодисменты.

– Поздравляю вас, – сказал я, невольно поддаваясь его искреннему восторгу.

– Не имели ли мы в прошлом году замечательного дела Ришоф де Франфора? Его повесили бы непременно, если бы мой реактив был открыт в то время. А Массон из Брандфорда? А знаменитый Мюллер, а Лефевр и Монпелье? А Самсон из Нового Орлеана?.. Да я мог бы вам перечислить еще с двадцать совершенно аналогичных случаев.

– Вы точно живой список всех преступлений! – смеясь, воскликнул Стэмфорд. – Отчего вы не отпечатаете справочный календарь под названием «Альманах преступлений»?

– Это было бы очень интересно, – пробормотал Шерлок Холмс, заклеивая кусочком пластыря то место на своем пальце, где он сделал разрез ланцетом. – Я должен принимать меры предосторожности, – смеясь, сказал он мне, – потому что мне приходится постоянно возиться с ядами.

Я взглянул на его руки и увидал, что пальцы во многих местах были покрыты такими же кусочками пластыря и обожжены ядовитыми кислотами.

– Но дело не в этом, – сказал Стэмфорд, садясь на скамейку и подталкивая меня другой ногой. – Мы пришли сюда, чтобы поговорить о серьезном деле. Мой друг, стоящий перед вами, ищет квартиру. Я слышал от вас, что вы не можете найти товарища для совместного жительства, и думаю, что сделаю благо вам обоим, сведя вас.

Шерлок Холмс казался очень обрадованным возможностью поселиться со мною вместе и воскликнул:

– У меня есть квартирка в виду, на Бейкер-стрит, которая нам подошла бы как раз впору! Надеюсь, что вы переносите запах очень крепкого табаку?

– Я сам курю матросскую махорку, – ответил я.

– Отлично. Предупреждаю вас еще, что я вечно окружен химическими веществами и по временам произвожу опыты. Подходит вам это?

– Совершенно.

– Постойте, я подумаю еще, какие у меня недостатки… Да! Мне случается впадать в мрачную хандру, которая длится по нескольку дней, в течение которых я не раскрываю рта. Поэтому не следует думать в это время, что я дуюсь на вас. Меня надо только оставить в покое на это время, и я быстро возвращаюсь к обычному состоянию. Ну а теперь ваша очередь делать признания. Гораздо лучше для людей, собирающихся жить вместе, чтобы они знали привычки и недостатки друг друга.

Я невольно улыбнулся.

– У меня есть маленькая собачка, – начал я мою исповедь, – потом я был очень болен недавно, вследствие чего нервы у меня расстроены, и я не выношу шума и гама. Встаю я очень поздно, до смешного поздно, и ленив чертовски. Когда я буду совершенно здоров, у меня появятся, конечно, другие недостатки, но в настоящее время их у меня, больше того что я уже сказал, нет.

– Говоря, что вы не выносите гама, вы не хотите сказать, что не выносите игры на скрипке? – с беспокойством спросил Холмс.

– Это зависит от исполнения, – ответил я. – Хорошая игра на скрипке доставляет мне громадное удовольствие, но если вместо игры я слышу пиликанье…

– В таком случае отлично! – весело воскликнул он. – Наше дело в шляпе, если квартира вам понравится, конечно.

– Когда мы можем ее осмотреть?

– Приходите за мной сюда завтра после двенадцати часов, и мы отправимся вместе.

– Согласен. Итак, до свидания. Завтра в указанное время я буду здесь, – сказал я, пожимая его руку.

Шерлок Холмс отошел от нас и снова погрузился в свои занятия, а мы вышли из госпиталя и пошли по направлению к моей гостинице.

– Кстати, – сказал я, обращаясь к Стэмфорду, – какой черт мог ему сказать, что я вернулся недавно из Афганистана?

Стэмфорд загадочно улыбнулся.

– Это одна из его странностей, – сказал он. – Многие удивляются его способности угадывать массу вещей с первого же взгляда.

– О! Тут, значит, кроется тайна! – воскликнул я, с удовольствием потирая руки. – Это становится интересным. Я вам бесконечно благодарен за знакомство с подобным субъектом. Кто желает знать человечество, тот должен постепенно изучать разные личности отдельно.

– Ну и поизучайте эту личность, – сказал Стэмфорд, прощаясь со мною. – Но я должен вас предупредить, что в лице Шерлока Холмса вы натолкнетесь на загадку, которую вам трудно будет разобрать. И я готов поддержать пари, что он, пока вы только еще приступите к изучению его характера, будет знать вас вдоль и поперек… А затем – до свиданья.

– До свиданья! – ответил я и пошел снова прогуливаться по улицам Лондона, сильно заинтересованный своим новым знакомством.